На 100-летие поэта-фронтовика Константина Мамонтова
В 1960 году в еженедельнике «Литература и жизнь» (сейчас – «Литературная Россия») была напечатана подборка стихотворений Константина Мамонтова, сопровождённая письмом читателя Борисова. Тот, в частности, писал: «Как этот блокнот попал ко мне, не помню, только знаю: с фронта привёз. Я в госпитале в сорок третьем да в сорок четвёртом санитаром работал…» Потом в газете появилась статья корреспондента газеты Алексея Емельянова «Трудная судьба», в ней он просил читателей, кто знает, сообщить о судьбе автора стихов.
Дальше события развивались так. Тетрадь со стихами редакция передала в издательство «Молодая гвардия», и в начале 60-х годов вышла книга «Имена на поверке», в которой были напечатаны строки погибших поэтов. В сборнике была и подборка Константина Мамонтова. А он в то время жил в Перми, водил поезда по Уралу, изредка печатал свои стихи в местной прессе и газете «Гудок». Вскоре его сборник «Я сын твой, Россия!» вышел в Москве и был отмечен премией литературного конкурса им. Н.Островского.
Константина Яковлевича до сих пор помнят белгородские любители поэзии. Он любил встречаться с молодежью. Однажды, когда я попросил его одеть на встречу пиджак со всеми орденами и медалями, он сказал: «Да ни к чему» и пришел в скромном костюме с наградными колодками. И рассказывать о войне шибко не любил, все больше – о детстве, о беспризорничестве, которого ему пришлось хлебнуть сполна, о людской доброте: «Кто-то заменит обноски худые, Вымоет в баньке, протянет еду... Чуткое сердце ты носишь, Россия, К горю чужому, к попавшим в беду». Уже позже я узнал, что семья Мамонтовых жила на Урале, деда раскулачили, мать в то время была в Перми, и малолетний Костя покатился по стране с бродягами. Тогда-то он и сложил первые стихотворные строки, продиктованные одиночеством, отчаяньем, болью. А потом была война, которую он перенёс с начала до конца, тогда и написал, пожалуй, свои лучшие стихи.
Когда Константин Яковлевич подарил мне свой сборник «Навстречу жизни», вышедший в Воронеже в 1983 году, я с удивлением прочитал в нем стихотворение «Здравствуй, Белгород!», начинающееся строкой: «Я был здесь в 43-м...». «Так вы освобождали наш город?» − «Ну не то чтобы освобождал, − ответил он. − Я был связистом. Пехотинцы шли впереди, а мы обеспечивали связь. Это не так опасно. Вошли в Белгород, он был весь в руинах, казалось, ни одного целого дома не осталось, ни одного жителя. Но горожане нас встречали, угощали чем могли. Помню, в одном из садов мы нарвали недозрелых яблок и слив...».
О том, что служба связиста «не так опасна», можно судить по следующему эпизоду. В свою часть Мамонтов вернулся из госпиталя после тяжелого ранения незадолго до начала сражения на Курской дуге. А получил ранение так. Его послали восстановить поврежденный провод. Немцы начали минометный обстрел. Осколки вонзились в тело, поранили руки, но связист дополз-таки до оборванного провода и соединил концы, стиснув зубами. Позже за это он был удостоен ордена.
Константин Яковлевич был интересным и душевным собеседником, любил и пошутить. Мы жили неподалёку, и я довольно часто захаживал к нему в гости.
Однажды попал на жарёху. Карп аппетитно пах и, отведав блюдо, я спросил: «Сами поймали?» – зная, что Мамонтов – заядлый рыбак.
– Сам, – ответил он.
– Где?
– В пруду, что возле профтехучилища.
– Да?!
Я был удивлён потому, что в том пруду, превращённом в болото, на пересечении проспекта Б.Хмельницкого и улицы Железнякова едва ли могли водиться такие особи.
Уже перед моим уходом хозяин признался, что пошутил. Но вообще-то съеденный нами карп действительно плавал в воде того пруда.
Мамонтов очень скучал по настоящей рыбалке, но здоровье не позволяло ездить на хорошие водоёмы, поэтому он порой брал удочку и шёл к тому самому болоту, чтобы посидеть на бережке, поглядеть на поплавок, подумать. В тот раз он по пути зашёл в магазин, а там продавали живую рыбу. Константин Яковлевич купил полуторакилограммового красавца, а придя к пруду, нанизал его на крепкий шнурок и пустил в воду. Рыба стала ходить кругами, расплёскивая брызги. Сбежались рыбаки – взрослые и мальчишки, и все открывали рты от удивления и восторга.
В Белгороде Константин Яковлевич прожил более пятнадцати лет: ему врачи порекомендовали сменить суровый уральский климат на более мягкий, и он выбрал город, за который воевал. Годы, проведенные у нас, были для него далеко не безоблачными. Семейство Мамонтовых ютилось в двухкомнатной квартире, у поэта не то что своего кабинета не было, − он даже часто спал на кухне, чтоб ночью, когда придут строки, записать их, никого не разбудив. Хотя в то время он уже был членом Союза писателей СССР и имел право на писательские привилегии, на жилье. Потом дети разъехались, Константина Яковлевича потянуло на родину, и он, несмотря на болезни, вернулся в Кунгур. Умер в 2000 году, немного не дожив до 55-летия Победы и до своего дня рождения. Поэт успел подержать в руках свое избранное «Благодарю тебя, Отчизна». Книга вышла в Перми. Профинансировала издание администрация города Кунгур,− так поэта почитали на малой родине.
Константин Яковлевич говорил, что он не творит и не сочиняет художественные произведения, а пишет дневник в стихах. Так, его последняя книга имеет второе название «Три дневника обыкновенного человека», а одна из частей называется «Дневник солдата».
Стихи этого раздела действительно как бы личные записи: «Три недели шли из окружения...», «Уже пять месяцев сраженье...», «Идем с тяжелыми боями, тесня врага с родной земли...», и вдруг поэзия необыкновенной жизнеутверждающей силы и мужества:
Не рано ль, враг, ты празднуешь победу,
Бинокль направив в сторону Москвы?
Мы выстоим. И, как ни тяжки беды,
Перед тобой не склоним головы.
Еще есть порох – духом мы не слабы.
Еще посмотрим, кто кого сильней.
У нас еще не разучились бабы.
Как в старину, рожать богатырей.
У этих строк конкретная дата и место написания: 1941. Под Ржевом. Калининский фронт.
А в победном 1945-м уже в Венгрии, как бы заглядывая далеко в мирное время, поэт написал:
Потомок мой, не будь холодным к датам
Военных битв сороковых годов.
За каждой цифрой – кровь и смерть солдата,
Судьба страны в нашествии врагов.
И сколько б лет тебя не отделяло
От этих дат, сумей расслышать в них
Разрывы бомб, зловещий лязг металла
И стон предсмертный прадедов твоих.
И ещё стихотворение, датированное 1944 годом, которое, по-моему, достойно войти в любую военную антологию.
Война не вечна! И когда-то
Чехлы закроют пушкам рты
А кровь и смерть – в скупые даты
На пожелтевшие листы.
С сапог сотрется пыль походов,
Забудем цвеньканье свинца,
Но никогда не смогут годы
В нас разминировать сердца.
Удивительно, эти строки перекликаются со стихотворением другого поэта-фронтовика Виктора Кочеткова:
Отгремела война,
Уже давней историей стала.
А никак не отпустит
Тревожную память бойца.
От фугасов и мин
Мы очистили наши кварталы,
Но какой же сапер
Разминирует наши сердца.
Мамонтов и Кочетков никогда не встречались, хотя могли – в 1943 году на Огненной дуге. Они оба прошли её с боями. И поведали о великом сражении своим поэтическим словом.
Константин Яковлевич дал мне рекомендацию для вступления в Союз писателей СССР, я это всегда помню, и часто его вспоминаю, особенно когда еду на поезде в родное Приамурье. Поезд несколько минут стоит в Кунгуре, потом около часа идёт вдоль реки, и я представляю, как сидел около неё поэт с удочкой и, может быть, вспоминал не очень-то гостеприимную для него Белгородчину.
А недавно, разбирая архив, нашёл его письмо, датированное февралём 1990 года. Вот строки из него: «Уже год, как мы на родине. Зов предков за последние годы не давал мне покоя. Жил в Белгороде, а сердце − возле глубоких корней и дорогих могил родичей… Нет, мы не сожалеем, что вернулись в родные края. И народ здесь намного лучше: и честнее, и обязательнее, и прямее. Конечно, говорю об этом, судя по отношению к себе. Даже среди пишущей братии нет такого высокомерия, какое наблюдается в Белгородском СП… В общем, всё хорошо. А вот со здоровьем тяжело, считаю, что я вышел на «финишную» прямую… Но вполне спокоен: жизнь прожил не зря и перед Родиной не в долгу».
И строки из письма его жены Валентины Николаевны: «Провожал Константина Яковлевича весь наш город, все были в печали. Хоронили его со всеми воинскими почестями, как генерала. А он на фронте был всего-навсего старшиной…»
Валерий Черкесов (Белгород)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
