Как-то, много лет назад, на книжном развале мне попал в руки небольшой томик под названием «Когда же мы встретимся». Уже после прочтения первых абзацев я почувствовал, что проваливаюсь в классику: вязь слов и строчек – невольно завораживали и втягивали. Голоса, лица, ощущения – все дышало молодой, почти чувственной жизнью. Автором романа был писатель Виктор Лихоносов, которого я в то время еще не читал.
Позже, переехав на Кубань, я узнал, что Лихоносов – сибиряк, но с юности, со студенческих лет живет в Краснодаре, написал роман «Наш маленький Париж», за который получил Государственную премию России. Имя его звучало на Кубани в конце 80-х как-то по особенному, в первую очередь в среде учителей филологов и историков, с которыми я в те годы в основном тесно общался. Говорили о нем с каким-то придыханием – «Лихоносов». Роман «Наш маленький Париж» вызвал у меня, книгочея, двойственное ощущение: с одной стороны – пронзительная правда трагедии прошлого, с другой – непохожесть на другие романы, на все, что я до этого читал в моей любимой русской классике.
Лихоносов писал, кажется, вопреки жанру, сочетая документы с живыми художественными картинками, обрывая по своему усмотрению сюжетную линию, но проза по-настоящему восхищала.
Увидел я Лихоносова, так сказать, живьем первый раз на конференции в Кубанском государственном университете на встрече с известным Московским литературным критиком Кожиновым. Критик был несколько подшофе. Говорил вдохновенно, ярко, Описал красочно свое путешествие в Америку: огромный безбрежный океан, на берегу которого стоял и читал стихи. На встрече он тоже решил почитать стихи. И тоже читал прекрасно.
Лихоносов, еще довольно молодой в те годы, без единой сединки в волосах, скромно сидел сбоку за столом, и что-то просматривал в блокноте, ни разу, кажется, не выступив за все время конференции, а когда ему подсунули для автографа какой-то журнал, отказался подписывать, так как там не было его рассказа.
Лично, непосредственно познакомился я с Виктором Ивановичем много лет спустя. Он в то время был уже полностью седой и несколько усталый на вид. Мы встретились за чаем в общественной организации «Боевые подруги», с которой его редакция «Родная Кубань» соседствовала. Заговорили о литературе, о каком-то писателе – сошлись во взглядах.
– Заходите, мой кабинет здесь рядом, – предложил он, прощаясь. С тех пор и началась наша, если не дружба, то заинтересованное общение почти до его смерти 9 августа 2021 года.
Лихоносов в Инва-Студии
Так как я основал и долгие годы возглавлял Инва-Студию, то, естественно, после знакомства с Виктором Ивановичем, пригласил его к нам в организацию. Многие дети знали его как писателя, но, вряд ли читали его книги. Виктор Иванович сначала с некоторой настороженностью смотрел на них. Все таки многие ребята были с диагнозами «когнитивных нарушений», но потом их непосредственность, дружелюбие, ласковость и обаяние, повлияли и на него. Он часто стал приходить на наши мероприятия и, можно сказать, подружился со студией. Особенно после того, как мы вместе съездили в Вешенскую перед 100-летием М.А. Шолохова и на столетие. Здесь он увидел и сложность нашей работы и плоды ее. И, мне кажется, по-настоящему полюбил наших детей, так что оставался с нами на обеды, где беседы перерастали в шутки, смех, веселье. Лихоносов откровенно как-то признался мне, что отдыхает у нас душой. Именно в студии и через студию мы познакомили Виктора Ивановича со многими нашими друзьями, попечителями и сами познакомились с большим кругом его знакомых и друзей, с тем же Распутиным, Беловым, Ганичевым, Катькало и многими, многими другими. Художественный руководитель студии Василий Иванович Руськин и Филипп Рысухин, наш воспитанник, а ныне педагог, написали несколько портретов Лихоносова и на юбилей вручили ему как подарок. Особым подарком писателю стала грантовая программа его имени, выигранная студией, уже под руководством нынешнего ее председателя Л.В. Рысухиной. По произведениям Лихоносова был подготовлен цикл картин, отражающих героев романа и рассказов. Вместе мы ездили по краю с выставками и беседами и особенно Виктор Иванович любил бывать в Усть-Лабинске, где мы многие годы работаем в духовном центре отца Александра «Верую». Там он выступал перед детьми не только центра, но и школ а заканчивались эти мероприятия уже приятными беседами с чаем у батюшки отца Александра.
Беседы в дороге
Много раз на моей старенькой легковой машине, мы ездили с Лихоносовым по краю и стране. Больше всего запомнились поездки в Ясную Поляну, Пересыпь, Крым, особенно в Тамань, к другу Виктора Ивановича, бывшему главе района, Г.Г. Майкову. Гостеприимный дом Геннадия Григорьевича привлекал его тихими, искренними, вечерними беседами с хозяином и его гостями, домашним винцом, воспоминаниями прошлых лет, когда все участники бесед были еще молодыми.
В дороге Виктор Иванович, как правило, расслаблялся, любил попеть, даже поерничать, но были и серьезные темы: он рассказывал о жизни, юности, как приехал на Кубань, учился, потом неожиданно для себя стал писателем.
– Я до сих пор не чувствую себя писателем, – удивлялся он и тут же рассказывал, как заинтересовался темой Кубанского казачества, как втянулся в нее и уже не мог оторваться. Месяцами сидел в архиве, обходил в период написания романа «Наш маленький Париж» казачьи дворы и потомков знаменитых казаков в Пашковской, особенно, как работал в архиве Краснодара, забыв о времени, увлекшись такой сочной, колоритной темой, как кубанское казачество до революции и во время роковых событий Октябрьской революции. Я в свою очередь расспрашивал его об уже ушедших писателях, с которыми он был знаком и дружил – Распутине, Астафьеве, Паустовском, Шукшине и многих других, произведения которых прочитал в еще юные годы. Край и его историю Виктор Иванович знал, как свои пять пальцев. Куда бы мы не ехали, он рассказывал историю местности, знаменитых людей, которые там как-то отметились.
– Вот по этой дороге, – говорил он, – проезжал когда-то князь такой-то, а здесь проходили бои красных и белых, там была раньше церковь и ходил, может быть, Андрей Первозванный; а потом шутил:
– А что, Николай Николаевич, представьте, как бы мы добирались с вами до Тамани на быках? А? Наверное б, с неделю? – Потом, как будто вспомнив что-то, переходил внезапно на другую тему.
– Я молодым был очень закомплексован. Глухой, некрасивый. Не представлял, как буду жить.
– Ну, некрасивый – это вы преувеличиваете, – возражал я. – У вас фотографии, и там вы настоящий красавчик. Он смеялся:
– Ну уж, красавчик, скажете.
Как-то мы заехали в школу, где он работал в молодые годы, и которая в настоящее время носит его имя. Около школы на небольшом участке пропалывала картошку пожилая женщина.
– Витя, привет, давно тебя не было у нас, – обратилась она к нему запросто.
– Привет, Люба, как дела? Это наша техничка в школе, где я работал– пояснил Лихоносов – тоже просто по имени, назвав женщину, как старую приятельницу. Пока он ходил в школу, бывшая техничка рассказала мне о Викторе Ивановиче в те, их молодые для обоих годы.
– Красивые были: и он, и Вольга (супруга Ольга Борисовна). Опершись на тяпку, она оглядела старенькое здание сельской, беленой школы, нестареющие могучие дубы у дороги и тяжело вздохнула: «Молодые были».
Часто вздыхал по молодости и Виктор Иванович.
Мы в той поездке после школы зашли на минутку к сыну Брянских, жившему на крайней улице. Простой сельский мужичок, с заросшей на щеках щетиной, увидев Виктора Ивановича, смутился, но явно обрадовался. Пожимая ему руку, Лихоносов достал из кармана второй рукой несколько тысячных купюр и сунул сыну «Брянских» в карман, еще больше смутив того.
– Какие были у него родители – чудо! – с восхищением вспомнил Виктор Иванович, когда мы уже ехали обратно. – Это они своей природной искренностью и добротой, подвигли меня написать первый рассказ.
Как краеведа, знатока истории Кубани, Лихоносова мало с кем можно было сравнить. Уникальны были его познания и в русской, классической литературе, особенно, что касалось 19 столетия. Там он знал все или почти все. Наши беседы были интересны, может быть, еще и потому что я тоже много читал из «золотого века» русской словесности.
Меня спасла литература
Частенько Лихоносов пускался в воспоминания молодости. Как еще в школе впервые прочитал о Бунине, как в Анапе, на автостанции развернул его, только что купленный томик и погрузился в удивительное Бунинское слово. Но особенно любил вспоминать, как получил телеграмму о том, что в «Новом мире» будет публиковаться его первый рассказ «Брянские».
– Меня спасла литература, – часто повторял он, задумываясь. – Кем бы я был, глухой, провинциальный учитель. Литература дала мне все. Помню, как пришел первый раз к Твардовскому в Новый мир». На мне было большое, купленное тещей, пальто. Я столкнулся у входа в кабинет с выходящим и спешащим куда-то Твардовским, но он вернулся, бросил на диван свое пальто и сказал мне. Бросайте на мое. Все так просто, необычно. Мне молодому, юнцу, он, уже великий, уделил не только время, но внимание, уважение. Конечно, Твардовского, он боготворил и винил окружение в тех проблемах «Нового мира», в отношении к русским и русскому.
Удивительное было, по словам Лихоносова, его вхождение в литературу. В школьные, студенческие годы он даже не помышлял об этом. Читал? – Да. Восхищался Шолоховым, Буниным, Казаковым и многими другими? – Да. Когда наступила оттепель и начали печатать русских зарубежных классиков, он заинтересовался Буниным. Погрузился в его уникальную прозу и «утонул там». Но однажды летом, возвращаясь от матушки из Новосибирска, заехал в Вешенскую. Что-то потянуло его туда, в эти пенаты Шолоховской лирики.
– Даже не знаю, почему я туда поехал, – признавался он позже. Все в то время было просто, по человечески, просто. Зашел в первую в Вешенской казачью хату.
– А, ты к Шолохову? Заходи, живи. Приютили, накормили бесплатно.
На следующий день пошел к усадьбе писателя. Толкнул калитку. Впрочем, он сам великолепно, даже с толикой юмора описал эту встречу. Пожурил, поругал даже Михаил Александрович, что шляется в страдную пору молодой человек, но неожиданно дал в дорогу длинноволосому в узких брючках студенту 200 рублей. Эту историю при мне он рассказывал Михаилу Михайловичу (сыну Михаила Александровича Шолохова) во время застолья, которое в честь нашей делегации с Кубани устроила семья Шолоховых прямо в доме-музее. В своей небольшой брошюрке «В семье Шолоховых» я описал наши тогдашние первые поездки и впечатления в преддверии и на празднике, посвященном 100-летию М.А. Шолохова в 2005 году.
Помнится, на юбилей в Вешенскую приехало много писателей из Союза писателей во главе с председателем В.Н. Ганичевым. Мы с нашей делегацией Инва-Студии также приехали с детьми, остановились у родителей нашего воспитанника Димы Кочетова и пригласили к себе всех приехавших членов писательской организации. Устроили во дворе маленький праздник с казачьими песнями и танцами. В особенности отличился на празднике дядя Димы с его небольшим местным казачьим ансамблем. Писатели так разохотились, разошлись на веселье, что тоже пустились в пляс, не хуже потомственных казаков-артистов.
– Да, было, время, были чудесные деньки, – скажет позже Виктор Иванович. Но вернемся к теме.
После окончания вуза, в школе, ему, как молодому, ищущему себя человеку, стало тесно в скромной деревенской, тем более в довольно затхлой школьной обстановке тех лет. Как человек честный и искренний, он не мог мириться с безобразиями с которыми столкнулся уже с первых дней своей учительской работы и быстро нажил себе врагов. Все было не так, как хотелось молодому педагогу, историку.
– В каком то смысле, я начал даже задыхаться, когда неожиданно встретил семью стариков Брянских: его – пастуха и ее – простую домохозяйку. Оба поразили меня своими характерами, необычностью и, как сейчас говорят харизмой простых русских людей. Да так, что я уже не мог не описать их.
Долго, с год, как он говорил, писал, исправлял свой первый рассказ «Брянские», а потом послал писателю Казакову, который оказал на него большое впечатление после прочтения в журналах его рассказов.
«Будто бомба разорвалась». – Так он вспоминал получение телеграммы из «Нового мира», лучшего и самого популярного журнала того времени, о том, что его рассказ будет опубликован в ближайшем номере. С тех пор изменилась вся его жизнь.
Ему, молодому в 60-е годы, но уже члену Союза писателей, посчастливилось побывать на многих съездах СП, где он видел самых известных литераторов, которых раньше мог наблюдать только по телевидению или на фотографиях в журналах и газетах, сидеть с ними за одним столом, разговаривать, ездить по стране, в командировки.
– Шолохова, очень ждали на съездах, но он почему-то не приезжал, – вздыхал Виктор Иванович. С особым пиететом, как к учителю, наставнику и старшему товарищу, Лихоносов относился к писателю Казакову. Уже после его смерти до старости поддерживал отношения с семьей, вдовой писателя и пригласил ее на вручение ему премии победителя очень дорогого и престижного для него литературного конкурса Патриарха. В день вручения этой премии и еще на юбилее Ицхака Машбаша я стал свидетелем, с каким почтением и даже преклонением к Лихоносову выстраивались молодые и немолодые уже писатели из разных республик и регионов за автографами и желанием вместе сфотографироваться.
Заметили Лихоносова, молодого писателя, довольно быстро, уже после первых его публикаций и не только в России, но и за рубежом – живые тогда еще русские писатели-эмигранты. Он долго переписывался с ними, вошел, как он напишет «без страха» в довольно опасную для того времени, тему кубанского белого казачества в революции и эмиграции и после долгих поисков и сидений в архиве, разговоров с оставшимися в живых казаками и их родными, написал замечательный роман «Наш маленький Париж», где, наверное, первым среди советских литераторов не только посочувствовал им, русским эмигрантам, бывшим белогвардейцам, но ярко, колоритно описал переломную эпоху именно на Кубани.
– Я в то время, как-то не побоялся, что меня накажут за мою искренность и это сочувствие, – говорил он. – Писал и писал, как на душу ложилось. Писал в Пересыпи, у матушки, во дворе, за столом. Она меня там же кормила, наливала за обедом своего винца. И так это было хорошо и приятно. Когда полностью все сложилось, рукопись была напечатана, я отвез ее в издательство и в журнале в Ростове-на-Дону роман был опубликован. Русофильский журнал «Наш современник», который возглавлял в то время писатель-фронтовик, коммунист, не стал его печатать. Разве можно о белогвардейцах? А мне их было жалко, – вздыхал Виктор Иванович. – Русские люди: талантливые, умные, честные. Я так увлекся этой темой, что все, кажется, забыл, кроме нее. Пропадал целыми днями в краевом архиве.
Роман получился замечательный. Недаром его сравнивают с «Тихим Доном» Шолохова. Добавьте особую музыкальность Лихоносовской прозы. И образы во весь рост: Костогрыза, Толстопята, атамана Бурсака, которые, как живые, и сейчас при чтении, кажется, входят в нашу жизнь.
Мы часто беседуем о Лихоносове и его творчестве с моим добрым другом, музыковедом Московской Государственной филармонии Г. А. Боевой. Она наша землячка, большая поклонница Виктора Ивановича. В один из приездов на Кубань, Галина Александровна попросила меня устроить встречу с Виктором Ивановичем. Мы облюбовали для этого небольшую тенистую беседку от ресторана на берегу Кубани и общались там под бутылочку хорошего вина в течение двух, а, может, и больше, часов. Говорили обо всем, но больше о литературе и музыке. Наверное, именно такое общение Экзюпери назвал, в свое время, «роскошью». Многие годы после этой встречи Галина Александровна мечтает и надеется создать литературно-музыкальный цикл о Викторе Ивановиче. Увы, проклятые средства. Где их взять?
В разное время Лихоносов получил много высоких наград и литературных премий – Льва Толстого, Шолохова, Государственной, Патриарха. Его произведения вошли в классику русской и мировой литературы, в особенности его сравнительно небольшая, но фундаментальная повесть «Осень в Тамани», где он показал себя не только, как художник, но философ и историк. Она стоит как бы особняком в его творчестве. После «Нашего маленького Парижа» и «Осени в Тамани», где он представил как бы продолжение жизни героев Лермонтова из «Тамани» в поселок потянулись писатели, студенты, любители литературы и истории. К Тамани и лермонтовским героям у него было самое пристальной внимание, которое прошло через всю его жизнь. Предприниматели, новые русские разных национальностей сейчас интенсивно «загаживают», по словам Виктора Ивановича, Тамань. И остановить их некому.
– Государство, между прочим, – вздыхал он, – добавляет.
И лермонтовско-лихоносовская романтика восприятия поселка уже почти исчезла. А ведь проза Лермонтова и Лихоносова, их имена сделали поселок, пожалуй, самым привлекательным на Кубани, а, может, и юге России уже в советское время.
Отношение к Лихоносову
Когда я только-только приехал на Кубань (восьмидесятые годы), в «Литературке» вышла большая, подвальная статья под заголовком «Положение Виктора Лихоносова на Кубани». Не помню уже точно подробностей ее содержания, но его положение на Кубани, как отмечено в статье, было в те годы довольно сложным. При советской власти партийные чиновники считали Лихоносова, по его словам, едва ли не антисоветчиком. Один из руководителей по идеологии скрупулезно подсчитал в его знаменитой повести сорок раз повторение слов Русь и русский и представил это, как проявление у писателя великодержавного шовинизма. Закрутилось, завертелось едва ли не криминальное, по словам Лихоносова, дело. Приехал разбираться с проблемой сам Председатель Союза писателей России С.В. Михалков. Как умный, мудрый человек, разобравшись во всем, он отвел от Лихоносова все обвинения, но в частной беседе посоветовал: «Да, напиши ты им что-нибудь о герое соцтруда, чтобы они отстали».
В послеперестроечное время с властями у Лихоносова также не получилось дружбы. Наверное, он единственный из больших писателей Кубани, кто всегда говорил чиновникам и о чиновниках правду, даже нелицеприятную, за что его стали игнорировать. Как главного редактора патриотического журнала «Родная Кубань» не приглашали на многие краевые мероприятия. Игнорировали многочисленные письма в защиту исторической части города, когда ее стали методически разрушать. Для него неприемлемым была коммерческая застройка Краснодара современными коробками, вопреки истории города, забвение традициям казачества и многое другое. Досужие журналисты, державшие нос по ветру, писали «о вечном егобрюзжании», некоторые стали, хотя и негромко, но утверждать, что «знаменитый писатель уже не тот и исписался», и только когда губернатор решил восстановить вслед за Санкт-Петербургом прежнее название Краснодара – Екатеринодар, его пригласили в администрацию для показной передачи по телевидению, как радетеля истории города. Лихоносов язвительно вспоминал после, что губернатор на встрече шепотом спросил его перед съемкой: «Как называется ваш журнал?»
– И это патриот, не знающий названия патриотического печатного органа!– восклицал он осуждающе.
О писателях-современниках
Я часто расспрашивал его об известных писателях, с кем он дружил, общался. С необыкновенным уважением он всегда говорил о Распутине, Солоухине, Белове, вспоминал Шукшина и очень сожалел, что мало с ним встречался – «были вместе всего на двух литературных встречах». Очень тепло говорил о поэте Рубцове. Но теснее всего дружил с писателем из Кургана Потаниным. Очень сожалел, что в старости тот почти нищенствует, посодействовал в получении тем литературной патриаршей премии.
Когда был жив Распутин, они часто переговаривались при мне по телефону:
– Валя, привет, кричал он, глуховатый, в телефонную трубку в своем маленьком кабинетике главного редактора журнала «Родная Кубань». Как дела? Они долго обменивались какой-то своей, близкой им информацией и на лице Лихоносова всегда блуждала блаженная улыбка.
Очень переживал, когда у Распутина погибла дочь, умерла жена. Припомнил как-то, что в одной из поездок, как стал свидетелем, когда Владимир Солоухин при нем почти категорично высказал Виктору Астафьеву, видимо, сомневавшемуся: «Распутин – великий писатель земли Русской – это надо знать». К Астафьеву отношение было неоднозначным. С одной стороны, талант – несомненный, но, с другой, «что-то в нем всегда было злобное – поддержал, в одно время, Солженицына о якобы плагиате Шолоховского «Тихого Дона». Потом, правда, раскаялся.
Лихоносов – рассказчик
Устное слово Лихоносова, я думаю, ни в чем не уступало его печатному слову. Как рассказчик, он просто завораживал людей, которым довелось его слушать. Говорил он тихо, голосом чуть с хрипотцой, но с таким чувством и так проникновенно, что присутствовавшие всегда затихали. Любил читать не только из своих произведений, но из рассказов Казакова, Распутина, Белова. На юбилее Белова его чтение стихов Лермонтова привело в восторг знаменитого актера. В последние годы он подготовил целую программу для устного чтения своих и чужих произведений. Что-то удалось начитать на радио. Но очень мало.
Поездки в Тамань
Тамань стоит, как я уже отметил, особняком в жизни и творчестве Виктора Ивановича. Он не только много писал о ней, но очень любил туда ездить, и я сопровождал его нередко за рулем своей старенькой легковой машины. Мы, как правило, в этих поездках заезжали сначала в Пересыпь, в усадьбу его покойной матушки. Здесь Виктору Ивановичу являлись ностальгические воспоминания, как он писал роман «Наш маленький Париж».
– Чудесное было время, – вздыхал он. – Матушка радушно принимала всех моих друзей, выставляла свое винцо. Я здесь, под этим орехом, писал роман, купался в море, гулял вдоль берега по вечерам, доходил до Гирла (река, впадающая у Пересыпи в море). Все было в удовольствие.
Переночевав и покупавшись в море, мы отправлялись в Тамань к его другу Г.Г. Майкову. У Геннадия Григорьевича небольшая гостиничка, скорее для друзей, чем для туристов, чудесный сад и виноградник. Под свое винцо, чай с медом проходили задушевные вечера двух друзей. Майков – интеллектуал, хорошо знающий историю Тамани. Он был в свое время главой района, но в отличие от многих глав, которые кроме административной, хозяйственной деятельности, мало что знают, он имеет обширные знания и слывет едва ли не энциклопедистом по многим вопросам истории Кубани. Кроме того у него обширные связи в литературной среде, он прекрасно ориентируется в классической литературе, поэзии, был инициатором ряда известных памятников в районе. Ностальгические воспоминания, Виктора Ивановича с Майковым, прерывались иногда приходом друзей, знакомых, именитых казаков. И это придавало встречам особое удовольствие и новую пищу для воспоминаний и бесед. Лихоносов чувствовал у Майкова себя, как в родной семье, особенно когда к тому приезжали дети и внуки, красавица-дочь столичный зять, которые тоже знали и любили Виктора Ивановича и оказывали ему все знаки любви.
В Ясной Поляне
– Не знаю, чем им понравился этот кусочек, – удивлялся Виктор Иванович, передавая мне небольшой, но толстенький яснополянский литературный сборничек. – Володя (Владимир Ильич Толстой) его опубликовал, а ведь очень простенькая вещь. Совсем простенькая. Записал и сбросил ему на электронную почту, как я провел несколько дней в Ясной Поляне. Среди старинных парков, этих милых женщин, которые работают у него. Гулял, пил винцо, которым меня угощали. Лежал на кровати в гостинице и просто думал о Толстом. Он проговаривал это тихим голосом, почти шепотом с особой Лихоносовской тональностью, искоса поглядывая на меня. Мы сидели в его квартире, в маленькой комнатке с диваном и старинными фотографиями разных лет по стенам, развалом книг по полкам на полу, подоконнику. Здесь особый запах жизни и творчества Виктора Ивановича. Здесь он по вечерам и в бессонные ночные бдения думает о прожитых годах, друзьях, недоброжелателях. Конечно, о Боге. Передав мне сборник, он ушел на кухню готовить кашку для Ольги Борисовны, лежавшей уже несколько лет в своей комнате, не выходя из квартиры. Я начал читать и провалился в чистую, Лихоносовскую прозу, наслаждаясь ею, как можно наслаждаться высоким искусством.
В день рождения Л.Н. Толстого в Ясной Поляне каждый год собираются известные писатели, филологи, деятели культуры. Виктор Иванович всегда старался ездить туда, хотя сложно было оставлять больную Ольгу Борисовну. Впрочем, кашка готовилась не быстро, и я успел прочесть не только его «кусочек» в сборнике, но напечатанное нескольких других авторов.
– Ну, как? – спросил он, войдя в комнату, уже освободившись от хозяйственных дел.
– Утилитарно, Виктор Иванович? – пошутил я, кивая на сборник, – у всех конфетки, карамельки, а у вас, хоть и маленькая, но шоколадка. Он рассмеялся.
Обычно Виктор Иванович ездил в Ясную Поляну поездом, но в этот раз попросил меня повезти его с заездом в Бутурлиновку.
– Там наше родовое гнездо, – поведал он. – Граф Бутурлин вывез нас, Гайвороньских, вместе с другими семьями с Украины еще в 19 столетии – вот почему я хорошо знаю украинский язык, ведь бабушка у меня хохлушка и разговаривала со мной только на украинском. Хочу посетить Бутурлиновку, встретиться с родными. Надо отдать дань семье, предкам перед которыми я в долгу.
Мы отправились в эту дальнюю поездку налегке и с легким сердцем, по словам Виктора Ивановича.
Виктор Иванович любил во время наших путешествий веселиться, петь, даже ерничать. Пел народные песни, романсы, знаменитые арии, многое из классики и часто шутил.
– Не знаю, как писатель, но певец из меня мог получиться знатный. Как вы считаете?
– Замечательный, – подыгрывал я ему. И мы оба смеялись.
Ехали по платной трассе «М-4 Дон» и на терминалах он возмущался.
– Да, что это такое. Дерут на каждом шагу.
Когда перед Бутурлиновкой, я включил навигатор, он наивно восхищался.
– Откуда она (женский голос) все знает, куда нам ехать, где поворачивать?
В Бутурлиновке нас ждала родственница Виктора Ивановича, пожилая энергичная женщина. Она рассказала о приезде писателя друзьям, знакомым и городские любители словесности организовали в городской библиотеке с Виктором Ивановичем торжественную встречу.
Последние годы
Все начало сходить на нет с проклятым, по словам Виктора Ивановича, возрастом, с приходом болезней, немощи, беспокойством, о лежавшей в постели, жене, дочери Насти, внуках. Явился неожиданно ни с того, ни с сего коронавирус. И, вообще, все осложнил. Люди оказались почти в полной изоляции, особенно пожилые. Мы в это время почти каждый день перезванивались с ним по вечерам. Он жаловался, что неважно себя чувствует, делился своими печальными мыслями о будущем литературы.
– Кому нужна моя проза и вообще настоящая литература. Забыли меня уже давно. 20 лет ничего не напечатано на Кубани моего.
– Что вы, Виктор Иванович, – возражал я. – Все у вас еще впереди. И напечатают, и памятники вашим замечательным героям будут стоять не только в Краснодаре, но по всей Кубани. А фильмы по вашим книгам. Ведь какая драматургия в «Маленьком Париже», в «Осени в Тамани». Раскусят, опомнятся люди и власти, – пытался я его утешать.
На 85-летие он отказался от публичных чествований. Но близкие ему люди организовали праздник, посвященный его замечательному юбилею. В Краснодарском институте культуры прошел концерт в честь Виктора Ивановича, который он, благодаря В.И. Руськину, сумел увидеть из своей квартиры в прямом эфире. Радовался, даже смеялся. Но после юбилея, мне кажется, совсем сник.
Видимо, чувствуя приближение кончины, начал торопиться: перерабатывал некоторые главы «Нашего маленького Парижа», дописывал «Одинокие вечера в Пересыпи», передал близким несколько копий письма-завещания. Он постоянно ходил в маске. Принимал у себя близких, стараясь не заразиться. Сделал в Федоровской клинике операцию на глаз и, как ребенок радовался, что видит одним глазом хорошо. И все же, как ни старался изолировать себя от ковида Лихоносов, ничего не получилось.
– Кладут меня в больницу, – сообщил он мне в каком-то отчаянии по телефону, накануне 5 июля, когда это произошло. Их положили в больницу в один день с Ольгой Борисовной. Но она почти сразу попала в реанимацию и 29 июля умерла. Виктор Иванович прожил еще 10 дней.
Похороны
Не знаю, сказали ли ему в больнице о смерти жены, или нет. Думаю, если даже не сказали, он все же догадался. И это тоже повлияло на приближение трагической развязки. 9 августа его не стало.
Хоронили Виктора Ивановича через два дня в его любимой Тамани. Красивый, под стеклом гроб, оркестр, отпевание в таманском старинном храме, большое количество людей, близких и просто поклонников его таланта – все очень представительно и достойно. Похоронили по завещанию, рядом с любимой матушкой, в углу левого крыла городского кладбища. Теперь и его могила, и могила матушки будут под присмотром, надеюсь. Когда на свежий продолговатый холмик служащие кладбища положили последний венок, хлынул сильный ливень.
Мы ехали автобусом поминать Лихоносова в кафе у моря. По дорогам в Тамани неслись настоящие реки. Природа не переставала плакать по великому писателю, гражданину земли русской. Его душа, по словам сопредседателя Союза Писателей России С.И. Котькало, в это время воспарила над природой и всеми нами, над любимой Таманью, о которой он так много и сокровенно говорил и писал.
Николай Галкин (Краснодар)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
