С апреля 1961 года весна, теперь уже навеки, связана в нашем представлении с началом космической эры. Человек шагнул в околоземное пространство и физически ощутил себя во Вселенной. Наше космическое мышление перешло из сферы фантастики в область реальности.
Тогда, двадцать лет назад, по поводу первого полета делались научные выводы, медицинские заключения, психологические предостережения. Интерес к первому космонавту был подобен всесокрушающему валу, в глубинах которого, казалось, навсегда могла остаться, смытая славой, естественность и простота Юрия Алексеевича Гагарина.
Но очередной вал отступал, и перед всеми представал все тот же Юрий Гагарин, образец друга, бойца, гуманиста, человека России, Советской страны и человечества.
Навсегда запомнилась земная встреча двух выдающихся людей нашего времени — Великого писателя и Первопроходца Вселенной, прошедшая в Вешенской в июле 1967 года, в обрамлении веселой, мудрой и впечатляющей встречи с молодыми писателями. Об этом еще раз вспомнил с доброй задушевностью Михаил Александрович Шолохов осенью 1980 года, когда мне удалось побывать у него на Дону.
В Вешенской в те дни стоял туман, и вертолет из Ростова не вылетал. Решили ехать на машине, хотя и к вечеру не успевали. Дорога на Миллерово, где решили заночевать, в прошлом неблизкая, ныне преодолевается за три часа. Да, много пришлось повидать этому седому шляху — казацким потом и кровью полита здесь сухая степь. В давнину рыскали по ней кочевые орды, неуемной вольницей проносились отряды Степана Разина и Кондратия Булавина, гарцевали после сокрушения Наполеона казаки Платова. Огненной рекой кипела тут революционная битва, унося в потоках времени жизни, обычаи и порядки прошлого. В годы Великой Отечественной полыхали на этой земле невиданные бои, и еще раз прозвучала над донской стороной старинная казачья песня, пронзительный эпиграф к «Тихому Дону», песня, которой, казалось, суждено быть вечной:
Не сохами-то землюшка наша распахана...
Распахана наша землюшка лошадиными копытами,
А засеяна славная землюшка казацкими головами,
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,
Цветен наш батюшка тихий Дон сиротами.
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими,
материнскими слезами.
...Уведомление синоптиков о тумане не подтвердилось, к Миллерову подъезжали при свете солнца, все кругом по-осеннему полыхало, и вспоминалось шолоховское: когда «на розовом костре зари величаво и безмолвно сгорали леса, луговины».
В Миллерове как бы переключаешься с одной скорости на другую, здесь тобой овладевают размеренность, нешумливость и какое-то внутреннее спокойствие.
То ли степи урезонивают нервную систему горожанина, то ли серединность этого городка порождает душевное равновесие. Ведь если взглянуть на карту, то город и станция Миллерово находится вдали от границ, на тысячи километров окруженные родными просторами: кругом Россия, кругом наша страна. И здесь тоже кипит работа, берутся обязательства, ведется строительство, не обходится без конфликтов, рождаются и растут будущие строители и землепашцы, воины и ученые и, наверное, зорко всматривается в мир, отбирая факты, образы и впечатления, грядущий певец этого края.
Вечером на берегу пруда прозвучала музыка, миллеровцы исполняли немного хриплыми, не сберегаемыми для вокала голосами народные, казачьи, военные, послевоенные песни. Современные пели мало. «Та они для одного спивака и под микрофон»,— сказала, немного извиняясь, выводившая лучше всех песенные узоры чернобровая казачка. Да и неохота пришепетывать им, степнякам, когда всю жизнь привыкли говорить и петь здесь громко, не таясь, не нарушая спокойствия соседних государств.
Утром встали рано, обещанный синоптиками туман подошел и, бросая охапки мокрой пыли, закутал выезд из города. Но вот выскочили на пересечение дорог, идущих с Кавказа и Украины, Казахстана и центра России. Именно здесь, у Миллерова, сказал нам секретарь райкома партии Л. Г. Чупринин, решили ростовчане построить памятник женщине-матери, труженице, обеспечившей победу Родине в годы Великой Отечественной войны, восстанавливавшей ее хозяйство в послевоенные годы.
Да, на земле Аксиньи и Натальи, Дуняши и мудрой хранительницы очага Ильиничны Мелеховой знают истинную цену женскому труду, преклоняют голову перед материнством и сутью всех начал — любовью.
Бесковыльная степь, вернее, пашня, проносится мимо: осевшая уже стерня, комья вывороченной земли и стаи грачей и галок над мокрыми шляпками подсолнуха. «Грачей в эту осень налетело видимо-невидимо»,— сказали в Миллерове. Прилет небезобиден — пять, семь центнеров подсолнуха недостает на гектаре после прилета такой поистине черной стаи. Вся земля вдоль шоссе вспахана и обработана, только кое-где стоят неубранные подсолнухи. Вспахана, конечно, не сохой и не лошадиным копытом. Прочно сидят нынешние казаки на машинах, тракторах и комбайнах, которые непрерывным потоком двигаются по шоссе в обе стороны. Хоть год и неурожайный, но миллеровцы смогли выполнить все задания пятилетки. Скотом и птицей заполнены фермы и усадьбы, богатеет двор колхозника, украшаются станицы и поселки. Промокшие под дождем придорожные лозунги по-деловому лаконичны и призывают к экономии горючего, перевыполнению планов, напоминают, что дисциплина — наш долг, наша обязанность.
Недалеко от Вешенской переплелись конструкции строящегося животноводческого комплекса, растет лечебный центр. А вот и сама станица. Да какая уже станица! Сельский город в степи, если можно так сказать.
В Вешках приходилось бывать несколько раз, но ни разу осенью. Перед переправой выскакиваем на холм — и вот она, знаменитая станица, бережно держит ее на руках Дон, окружив осенними волнами, ивой и лозняком. Изменения чувствуются во многом, но оглядываться некогда, спешим к Шолохову. «Ждет к десяти»,— сообщил секретарь райкома партии Николай Александрович Булавин.
В окружении яблонь и сиреневых кустов известный всему миру дом. В угловой комнате, где начинаются все дружеские разговоры, кое- что с последнего посещения изменилось. Но те же книги, стол с письменным прибором из карельской березы. На окне портрет А. В. Суворова с задорным хохолком на голове. Часы мелодично пробили десять, и послышались тихие шаги. Не спеша вошел Михаил Александрович, протянул руку и улыбнулся: «Долго ехали. Вертолет и машина — не конь...» После приветствия и передачи добрых слов от московских журналистов и писателей обращаюсь с просьбой написать «пару слов» о Гагарине для газеты.
В глазах промелькнула тень прошлого, и после паузы: «Пару слов мало. Хороший был человек. Наш... настоящий!»
Вспомнилось, как здесь, в Базках, в июне 1967 года, провожал он успевшего за три дня полюбиться всем вешенцам Юрия Алексеевича. Писатели, приехавшие на встречу к Шолохову, оставались, а его, улетевшего по своим, общественным, комсомольским обязанностям, самолет уносил на празднование 35-летия Комсомольска-на-Амуре. Когда пассажиры уже были в воздухе, Михаил Александрович, пожевывая папиросу, снял шляпу, задумчиво помахал ею, и вдруг самолет сделал немыслимый вираж, дал «отмашку» крыльями, чувствовалось, что штурвал взял Гагарин. Шолохов покачал головой: «Ну, Юра...» И чувствовались за этим восхищение отвагой и оправданная тревога.
Да, та знаменитая, уже овеянная легендами встреча молодых писателей с Шолоховым в 1967 году приобретала свою символику и из-за присутствия Юрия Алексеевича Гагарина. Была проведена она с размахом, задором, весельем, умными разговорами и удалыми песнями. Юрий Алексеевич попросил показать станицу, памятные для всех места тихого Дона. Приехал тихий, задумчивый. Готовились выступить вечером перед вешенцами. Михаил Александрович шутками, добрым словом снял неестественное для космонавта смущение и некоторую робость. На берегу Дона Юра (так мы его тогда все звали) устроил форменную круговерть. Состязался в прыжках, играл в волейбол, делал стойку на руках.
И потом, весело гикнув, кинулся в Дон и быстро поплыл, потянув за собой шлейф преследователей. Большинство конфузливо отстали и лишь некоторые достигли другого берега. Обратно он поплыл еще быстрее, нам это было уже не под силу.
«Ну, Юра, казак, — посмеивался Шолохов. — Ты мне писателей тут не загоняй...»
Вечером собрались на площади станицы. Хотя я и был в числе ответственных за проведение встречи, но захотелось посмотреть со стороны на многоопытных и мудрых вешенцев. Станица собиралась на площади, как на большой и возвышенный праздник. Девушки в модных современных юбках, в кофточках всех цветов, отнюдь не выглядели бестелесными парижанками и так пленили красотой молодых писателей, что некоторых так и не удалось извлечь из толпы на трибуну, с которой предстояло выступать.
Пожилые женщины обернули плечи цветными платками. Возможно, здесь были вынутые из старинных обитых сундуков и те бабьи шалевые платки, в которых щеголяли современницы Аксиньи. Крепкие парни — механизаторы с обветренными лицами уверенно занимали лучшие места. Ласточками вились в середине толпы мальчишки, как бы изображая ракету. Новые времена — новые игры!
Старики соблюдали какую-то невидимую рядность и вытянулись неуловимой шеренгой вдоль левой стороны площади. Несколько человек были в галифе, шерстяных носках и галошах.
Собирались после захода солнца, прожектор осветил трибуну и уперся лучом в верхушки деревьев. Михаил Александрович сделал шаг вперед, стряхнул пепел с неизменной папиросы, ненапряженно с хрипотцой кашлянул в микрофон, устанавливая тишину. Дождался, когда угомонились вороны, деловито рассаживающиеся на карнизах церкви, и лаконично обратился к собравшимся: «Вешенцы!.. К нам приехал Юрий Гагарин и писатели. Дадим им слово». Юрий Алексеевич передвинулся к микрофону и начал рассказывать о подготовке к полету, аппаратуре корабля, ощущениях космонавта. Что, казалось бы, заботливым степным хлеборобам до заоблачных высот и неземных ощущений? Но слушали с неослабевающим вниманием. Девушки смотрели с нескрываемой любовью, матери — с лаской, отцы и даже деды расправляли плечи и горделиво покручивали усы — знай наших!
Закричал ребенок в коляске, несколько человек обернулись, приложили палец к губам, и, словно повинуясь, он замолк и снова засопел под еще вчера казавшуюся сказкой речь землянина — сына неба.
Слушал и Шолохов, его умение охватить мысленным взором необъятное пространство наполнялось новым представлением физического взгляда на нашу еще «мало оборудованную» для веселья планету.
Гагарина приходилось слушать много раз, но ни до, ни после я не видел у него такого волнения, такой тщательной внутренней подготовки, как здесь у Шолохова и вешенцев. Перед выступлением он советовался: освещать ли технические детали, рассказывать ли о предварительной подготовке, с чем сравнить перегрузки. А потом без всякой бумажки выступал почти час: говорил страстно, увлеченно, довольно популярно, но с подробностями, как перед квалифицированной аудиторией.
Затем были стихи и шумное сопровождение до гостиницы.
Об этой встрече, о нашем «русском космическом соколе» Михаил Александрович вспоминал еще несколько раз в то осеннее утро, ведь в 1981 году исполнялось 20 лет со дня первого полета человека в космос. Да, время летит неумолимо. «А ту встречу комсомол хорошо организовал», — говорит он. Но помню, как помогали тогда ее провести Ростовский обком и Вешенский райком партии, союз писателей и все, кто хотел этого живительного соприкосновения молодости и мудрости.
— Ну, вы с комсомолом давно дружите.
— Если как писатель, то с первых шагов! В Москву я приехал в 1923 году. А Маша через год. Помогали мне тогда комсомольцы.
И действительно, первые публикации тогда еще совсем молодого Миши Шолохова были напечатаны в «Юношеской правде», «Журнале крестьянской молодежи», «Смене» и «Комсомолии». Михаил Александрович неоднократно печатался и в «Комсомольской правде», читает ее. Говорим о письмах, приходящих в газету, затрагивающих все темы. Рассказываю Михаилу Александровичу и о тех колхозах и комсомольских организациях, где наряду с общественным производством поддерживают и личные хозяйства, помогают выращивать птицу, телят, поросят на приусадебных участках.
— Дело хорошее,— сказал Михаил Александрович.— Неплохо, если молодой человек будет приучен с детства к крестьянскому труду, будет знать, что булки на деревьях не растут.
— А некоторые селяне, молодые семьи не хотят заводить скот и птицу.
— Да, многие производители превратились в потребителей. Отвыкли.
— Опасается кое-кто, что все это приведет к усилению частнособственнических нездоровых явлений.
— Ну, конечно, тут смотреть надо зорко. Но нездоровые явления — это когда человек работать не хочет, сидит себе в «козла» забивает или еще похуже.
В большой комнате, куда перешли пить кофе, осеннее солнце бросило свой луч через стекла веранды на зимний, пейзаж украинской деревни, уже давно ставший родным в этом доме. Домашняя роза своими листочками почти касается потолка. Тихо ходит под столом Дамка, а за окном на веранде копошатся с шапкой подсолнуха синицы. Быт великого писателя прост, он живет в окружении обычной русской обстановки. Без экзотики и модерна. Стараюсь говорить посильнее, но это не нужно. Михаил Александрович все слышит хорошо, но сам говорит негромко. Делаю выпад против его постоянного курения. Он замечает: «Бросать уже поздно, а ты все сено пьешь (намекая на увлечение травами). Ходить надо больше, да чистым воздухом дышать».
В беседе интересуется всем. Литературными новинками, хозяйственными проблемами, успехами науки и медицины» Особенно интересуют международные дела: Иран, Афганистан, выборы в США. Переключаемся на события в Польше. «Дела сложные, где тонко, там и контрреволюция». Вспоминает о борьбе за утверждение социализма у нас в стране. Удивляюсь его неистощимому интересу к людям и событиям. Действительно, изумительно умение Шолохова говорить правду, открывать истину, проникать в сущность явления, видеть его корень. Чувствую, что время встречи истекает, а Михаил Александрович задает вопрос о молодых, об их устремлениях, о близости к нуждам народа, его делам. Прощаемся. Просит передать добрые пожелания молодым читателям и литераторам. Выходим вместе с секретарем райкома комсомола Алексеем Чемикосовым, до этого работавшим в лесничестве. С гордостью показал на куст облепихи, высаженный им в прошлом году. «Опасался, не примется, а тут все растет». Рядом с давно плодоносящими яблонями куст выглядел еще невзрачно, но первые ягодки уже облепили его веточки, которые набирали силу, питаясь соками родной земли, и тянулись в небо.
Герои Шолохова жили, боролись и умирали на земле, изредка они обращали свой взор к небу, где гремят грозы, проплывают облака, проносятся ветры и откуда светит им месяц — казачье солнышко. Млечный Путь, нарядно перепоясавший небосвод.
Туда, в небо, поднимается хвостище пыли, когда приходит весть о войне и там, в дымной мгле суховея, видит Григорий Мелехов ослепительно сияющий черный диск солнца.
Провозвестником новой эпохи спустился с небесных высот на Землю Юрий Гагарин, но был он таким же земным, простым, человечным, ощущающим все боли века, как и герои Шолохова.
Чувствовалось, что в нем видел писатель взлет Родины — будущее земли, неизбежное торжество разума, поэтому столь внимательным и добрым был его взор, обращенный к сыну неба в те июньские дни.
1981 год
Валерий Ганичев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
