Прошел день учителя… а в архиве В.Н. Ганичева я нашла интервью о его школе в Марьяновке в Сибири и в Полтавской области в Комышне, о товарищах, учителях, которых он почитал и помнил всю жизнь, не раз писал им письма, встречался при жизни, помогал. Фрагменты этого интервью предлагаем читателю.
Марина Ганичева
Я пошел в первый класс в сибирской Марьяновке в сентябре тысяча девятьсот сорок первого года. Это был не тот первый класс с цветами, приветствиями, звонками, с заносом на руках первоклассников. Шла война. Директор собрал нас во дворе и сказал: «Сейчас нечего отмечать. Ну вот вас в первый класс провожают в последний свой приход в школу наши десятиклассники». Я запомнил Васю Журавлева. Высокий, статный, красивый, все его очень любили, девчонки особенно.
– Вася, скажи слово! – обратился к нему директор.
Он немножко смутился, хотя и не сильно, они уже все были в войне, уже получили повестки из военкомата. Вася вышел, немного помолчал, оглядев нас всех синими, внимательными глазами и густым голосом решительно выпалил:
– Ничего, я не доучился, но мы еще доучимся, вот только разобьем немцев, и я приеду. А вы учитесь хорошо!
Говорили тогда немцы, а не фашисты. Он дал нам еще какое-то наставление «взрослыми» словами, но мне оно не запомнилось. На голове у него шлем танкиста, предмет нашей зависти, он его все время носил. Отец, или кто-то из родных подарил. А мы все тогда бредили военным. Помню, когда были в Омске, то видели один раз, как идут по улице три летчика. Мы с мальчишками их обгоняли, забегали вперед, чтобы рассмотреть, какие у них ордена. Для нас они тогда были как космонавты. У кого-то орден был, а у кого-то только значки висели, но для нас это все равно были ордена.
Первая наша учительница Валентина Сергеевна тогда казалась нам совсем пожилой, но я не уверен, было ли ей тогда сорок лет. Белые волосики, аккуратная стрижка, сухопарая, очки. И, самое главное, мы знали, что у нее сын уже на фронте.
Она вошла в класс, улыбнулась нам ласково и сказала: «Дети, давайте будем учиться сначала читать, а потом писать» Ну а я уже умел читать и, конечно, этим гордился. Научился за спиной у брата Стаськи. Он: «А-а-а», я: «А-а-а». Он: «Иди отсюда!», и затрещину мне по голове. «О-о-о» «О-о-о». «Иди отсюда!», и затрещину. Но я не отступал и за спиной научился.
Обладая хорошей памятью, я довольно быстро запоминал все. У нас была Малая советская энциклопедия с портретами всяких деятелей, правда, некоторых, которые становились врагами народа, замазывали помадой. Я их всех знал и запоминал. И невероятное количество запомнил деятелей из Сельскохозяйственной энциклопедии, была у нас дома такая. И сейчас у меня в памяти вдруг всплывают ни с того ни с сего имена: Уильям Гарвей, Морган, Мичурин, Энгельгардт. И когда к отцу приходил агроном, отец немного хвастался: «Ну покажи дяде, кто это?» И я всех перечислял-шпарил как по писаному. Тот говорил: «Да он же читает». И тогда отец закрывал ладонью надписи, а я продолжал шпарить.
Мой сосед, генерал Эдуард Болеславович Нордман на пятый день после начала войны ушёл в Пинские леса в Белоруссии и партизанил до освобождения. Был назначен секретарём Пинского обкома комсомола и подрывником. Рассказывал о подрыве фашистского поезда, об атаке гарнизона под Гомелем, об умелом обмане полицаев, которых взял в плен. Да мало ли чего вспомнилось этому партизану, ставшему после войны генерал-майором. Но особенно меня поразило, как в сорок третьем году, после жестоких морозов и голода, жертв и некоторого затишья, в гуще лесов они создали школу.
– Почему и для чего? — спросил я.
– Ребятишек надо же было учить.
– Чему?
– Ну, во-первых, русскому языку, во-вторых, истории СССР. Надо же им было знать об Александре Невском, о Дмитрии Донском, о Кутузове и Суворове, о Пушкине (заучивали стихи).
– Кто же преподавал?
– Да все мы, кто десять классов закончил или техникум. Был один учитель, конечно, арифметике учил, чтобы считать умели. Никто не отлынивал, наоборот, обижались, если из землянок не позвали.
Невероятно это. Кругом война. Жертвы. А ребят учат русскому языку и истории. Это была высшая забота наших людей и общества о будущем.
Да и у нас в тылу была военная педагогика. В 1-м классе в апреле 1942 года на станции Марьяновка в Сибири, где мы тогда жили, заходит в класс учительница и радостно говорит: «Ребята, мы сегодня победили!» «Ура! Ура!»
«Да, нет, ребята, в этот день 700 лет назад Александр Невский разбил немецких псов-рыцарей на льду Чудского озера». Было грустно, но и вселяло радость, что 700 лет назад мы немцев тоже били. А учительница во всю доску написала: «Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет. Александр Невский».
Эту фразу с первого класса я запомнил на всю жизнь.
Война шла. Самое яркое впечатление осталось в памяти от победы под Орлом и Курском, Орловско-Курская операция. Хотя, честно говоря, самое большое впечатление произвело на мальчишек и на всех нас наступление под Ельней, первая победа, первое наступление, она была в конце августа-начале сентября сорок первого. «Вот сейчас пойдем! Рванем!». Хотя мы еще не знали, что там были «катюши», первые, правда, под Оршей, там «отметилась» первая батарея. Была, я помню, книжка о первой батарее. Надо ж было отстреляться и побыстрей уехать, коль немцы хотели ее быстрее захватить. И там же под Ельней родилась наша гвардия! Но наступления настоящего не получилось.
Зимой Валентина Сергеевна, после наступления под Москвой, сказала: «Ну дети, давайте соберем нашим красноармейцам подарки, теплые вещи». Глаза у нее были красные, потому что сын ее прислал письмо, что жив, но тяжело ранен. На следующий день принесли очень много всего. Пару кусков туалетного мыла, пять кусков хозяйственного, кто-то принес лезвия к бритве, мочалку, варежки и очень много нашили кисетов. А кисет это была очень нужная вещь, хорошая, для табака. Еще много чего нанесли. А одна девочка принесла тулуп, сказала, «отец все равно на фронте, все равно некому носить». Колька принес пимы, так в Сибири называли валенки:
– Отец с войны придет, он новые наваляет!
Сложили все на санки, даже двое санок было, и повезли в военкомат. И нам военком выдал справку, что первый «А» класс сдал то-то и то-то. Потом почему-то это справка долго хранилась у меня. Кто-то даже копейки сдавал. «Все для фронта, все для победы!»
Потом мы в 1944 году переехали на Украину, в первом же диктанте на украинском языке из 15 слов я сделал двадцать ошибок, слово «крапка» (точка) тоже писал буквами. Но никому и в голову не приходило освободить меня от изучения украинского языка как не родного, лишних знаний не бывало, и уже поступая в Киевский Университет, я сдал украинский язык на твердую пятерку, а в будущем и книги переводил украинских писателей…
…История мне всегда нравилась. У нас все время были прекрасные учителя-историки. В жизни было много такого, что возбуждало этот интерес.
Много рассказывал отец (о знаменитом "завещании Ленина" мы знали от него до XX съезда партии), и как хотелось знать все про Великую Отечественную (ведь мы уроки напролет слушали Ивана Николаевича Коробку, это были лучшие уроки военного дела). И хотя книг после войны было маловато, мы читали очень много. (Признанными "книгочеями" в классе были Витя Лыско, Павел Баженов, Анатолий Цыб, Борис Венжега, Иван Шиян и, пожалуй, все другие (кто не любил читать «отсеялся», по-моему, в 4-5 классе).
Помню, воспользовавшись тем, что отец Баженова работал в торговле, в книжном магазине, мы приходили в магазин и читали там.
Вообщем, историю я любил и поэтому поступил на исторический факультет. Было, правда, одно отклонение. Перед поступлением попытался сдавать экзамены и в Бронетанковую академию, но, подумав, что и там буду стремиться к истории, потихоньку "завалил" экзамен и сдал документы в университет. Да и рост подкачал, слишком высокий для танка…
Для меня моя школа и сейчас образец. У нас не было равнодушных учителей и учеников. Наверное, в будущем будут более совершенными методы обучения и образования, но всегда будет важно, чтобы все себя чувствовали единой семьей.
А мы несли часть ответственности и долга всех комышан. Ходили на работу в колхоз, строили школу, сажали сад, выступали агитбригадами на выборах, провели первый после войны футбольный матч "Комышня – Поповка", писали лозунги, учились, ставили пьесы, занимались спортом. Нам очень хотелось быть взрослыми, а Иван Романович нас "выдворял" из клуба, напоминая о наших обязанностях. Мы не обижались. Мы любили школу и "пропадали» там с утра до вечера. Одним словом, мне бы хотелось, чтобы у моей правнучки была такая прекрасная школа.
Какие были самые запомнившиеся дни в школе? Их было несколько. В четвёртом классе в 1944-45-м году мне дали ответственное поручение: передвигать красную ленточку продвижения наших войск на большой фанерной карте, которая стояла в центре нашего села. Прослушав утром сводку Совинформбюро, я бежал и передвигал ленточку вперёд. Иногда приходилось дописывать на карте города, которых там не было. Но больше всего хотелось передвигать ленточку вперёд, когда об этом не сообщалось, особенно в 1945 году. В начале апреля я передвинул ленточку вперёд на сам Берлин. Подошедший безногий фронтовик покачал головой: «Берлин-то ещё не взяли». Я понимал, что этого не произошло, и полез отодвигать ленту. Фронтовик остановил: «Не надо, всё равно возьмём». Так я взял Берлин по твёрдому указанию фронтовика на десять дней раньше его капитуляции.
Но самый радостный был день 9 мая 1945 года. Мы учились в 4-м классе. С утра все были возбуждены. Три раза вскакивали. Учительница нас успокаивала. И вдруг: «Ура», – за стенкой. Вскочили, кто-то выскочил в окно и все побежали в центр, а туда уже шли старики, женщины. Сразу возник митинг.
Еще помню, как Надежда Васильевна, учительница русского языка и литературы, пришла в класс первый раз. И мы полюбили русский язык, хотя и досаждали ей немало.
Самый первый производственный опыт я тоже получил в школе. После пятого класса мне надо было заработать 45 трудодней летом (как и всем). Когда я работал у молотилки, на уборке фасоли, все было нормально. Но вот мне поручили пару волов и послали "волочить" вместе с Иваном Панченко и братом. Волы быстро оценили мою не квалифицированность и то останавливались, то поворачивали в сторону. А под конец пустились в галоп от меня. Я кричал им (безуспешно,
разумеется): «Стой, стой!» – с трудом ухватился за борону, пытаясь удержать их. Силой Жаботинского я не обладал, и пришлось проехаться на животе за бороной. По-моему, такая же участь постигла брата.
Иван Панченко (он тоже был в пятом классе) глубокомысленно сказал: «Хлопцi, вам трэба ще богато взнать. Вы путаетэ "цоб" и "цабэ"». – Он был прав. Только к концу лета волы признали нас за достойных погонщиков.
А вот еще случай. Случай спортивный. Горячий футбольный матч 6 и 7 класса. Мы нажимаем. Прорыв семиклассников и... в воротах головка от сапога. Мытько Романский остался в одной халяве. Халява – это голенище сапога. Пришлось срочно соединить две части. Тогда, правда, нам было не до смеха. Мытько был дома примерно наказан.
Сегодня я бы пожелал взять из нашей школы дружбу, желание узнать побольше, хорошее стремление не отстать от товарища.
Я знаю, что Толя Цыб (мой друг на всю жизнь и будущий академик медицины) любил прежде всего математику и физику, но он не уступал нам и в истории. Я не очень любил математику, но всегда хотелось не отстать от "гигантов точных наук" Толи Цыба, Кости Романенко, Васи Пустовита, Бориса Венжеги. Хотелось бы передать сегодняшним детям и школе еще и «общественную жилку» – она всегда была в нашей школе хорошо развита.
Спасибо родной школе. Спасибо нашим хорошим, мудрым наставникам, нашим учителям!
Валерий Ганичев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
