Студенческий отдел ЦК Комсомола. Вечером со мной побеседовал заведующий отделом Николай Федорович Рубцов (Он был старше нас, и мы величали его по отчеству. А между собой называли себя по именам: Володя Орел. Алик Шатилов, Артур Белов, Слава Шестаковский, Тоня Хрусталева). Он сказал, что со мной побеседует Марина Журавлева (наш секретарь, курирующий студенческий отдел), а затем сам Сергей Павлович (Павлов — это первый секретарь и отчество тут полагалось, но за должность).
- О чем? Думают тебя сделать заместителем заведующего.
- Да, но у нас все на месте...
- Скорее всего в отдел пропаганды.
- Ого! А там за что отвечать? Справлюсь ли?
- Справишься и не отказывайся. Это доверие.
Это же сказала и Марина.
Павлов в присутствии Александра Камшалова, нового секретаря по идеологии, сказал уже как о вопросе решенном: "Будешь отвечать за нашу печать". У нас ее много, а Лева только своими личными вопросами занимается". Я не понял, кого он имел в виду,Лена Карпинского, который считался среди комсомольцев умником и говоруном, или еще кого... Помню, как на семинаре секретарей обкомов в Киеве в 1958 году, он, будучи еще в журнале "Молодой коммунист" выступал без бумажки, цитируя на память Ленина, заложив руку в карман. Всех это поразило. Ну а как же, он сын старого большевика- ленинца, а у них наверняка в семье ведутся разговоры о ленинском учении. А может речь шла о Леве Митрохине, докторе философских наук, громившем в своих книгах религию и получившем за это научную степень. Для нас доктор наук — это было сродни академику, недосягаемо и заоблачно. Леву же Карпинский взял в отдел за некое) духовное что щ родство. Он не был даже членом партии, что вообщеОто для работника ЦК нонсенс. Здесь в ЦК Леву за полтора года приняли в партию, он получил трехкомнатную квартиру, защитил докторскую диссертацию и ушел. А мы-то карабкались годами по ступенькам. В общем наводило на мысль, что Карпинский, которого освободили от должности секретаря на XIV съезде Комсомола, говорят, запил. "Запил — не запил, а евреев в отдел набрал, как будто это евромолсоюз", — бурчал позднее Анатолий Никонов, когда я пришел к нему в журнал "Молодая гвардия". Назначили меня заместителем заведующего отделом пропаганды, ответственным за комсомольскую, то бишь фактически за всю молодежную и детскую прессу, которая была или в прямом организационном и финансовом подчинении комсомолу, или курировалась им. Мой сектор комсомольской печати был немалый — одних газет не менее ста, из них такие массовые, как "Комсомольская правда", "Ленинградская смена", "Московский комсомолец", свердловская "На смену", "Молодежь Латвии", "Комсомолец целины", "Молодь Украины", а еще "Пионерская правда" и десятки пионерских газет. Ну и известные всей стране журналы "Молодая гвардия", "Смена", "Молодой коммунист", "Техника молодежи", "Вокруг света", "Мурзилка", "Веселые картинки", "Аврора". И, конечно, издательский "кит" — целое предприятие-издательство "Молодая гвардия".
Мне не было и тридцати лет, сомнения хотя и одолевали меня, но по молодости и некоторой наивности считал, что справляюсь: буду честно исполнять свое дело и служить народу. А знания, я считал, у меня есть. Действительно, окончил исторический факультет Киевского университета. Киевляне, как известно, всегда критически улыбались при споре Москвы и Петербурга: какой город лучше? Они-то знали, что Киев. Так и я не особенно сомневался в качестве своих знаний. Что касается практики жизни, и считал, что и она у меня достаточна. Жил в селе на Украине, жизнь селян знал не понаслышке. После пятого класса надо было, например, заработать на каникулах 49 трудодней. А это очень немало. Дома у нас были корова, свинья и все под моим началом. Приехав в Николаев по распределению, работал несколько месяцев на стройке (часы преподавателя истории были вычитаны до конца года). "Хочешь остаться преподавателем истории — поработай мастером производственного обучения", — не без ехидства предложил мне директор строительного училища. Я согласился, ибо негоже комсоргу курса, который подбадривал всех выпускников при отъезде в провинцию, было возвращаться снова в Киев. Так что нужды рабочего класса я знал, ибо жил раньше в городе рабочем, судостроительном — Николаеве. Часто бывал в цехах, на станциях, немного поработал и при строительстве шахты "Николаевская-Комсомольская" в Донбассе. Два брата у меня, Николай и Александр, работали на заводах. Да и хорошо работали, с орденами. Сын одного из них (Коли) говорил своей бабушке, моей маме Анфисе: "Правда, бабушка, у нас в семье два (всего нас было четыре брата) хороших рабочих и...два неплохих интеллигента" (старший брат Станислав был журналистом). Мама соглашалась, хотя немного корила себя, что после смерти отца (Николая Васильевича) высшее образование двум последним сыновьям дать не смогла. С высоты нынешних лет становится ясно, что это и не обязательно, надо быть просто Мастером своего дела. А Шура и Коля (умер в 1999 году) таковыми были.
Как я считал, после работы в Николаевском обкоме умел общаться с людьми, бывал в цехах заводов, студенческих аудиториях, в колхозах, на фермах, в воинских частях. Особый уровень, как мне казалось (да это так и было), дала мне работа в студенческом отделе ЦК Комсомола. Действительно, в те годы (1960 - 1963) мне удалось встретиться с великими учеными советского времени, ректорами вузов, академиками. Достаточно вспомнить беседы и встречи с академиком Петровским, ректором МГУ. Какой урок он давал нам, получая приглашения на съезды и пленумы, где больше трех, ну пяти минут не выступал. Работники ЦК с подозрение роптали: "Что ему сказать больше нечего". А он просто показывал,что надо ценить время и не краснобайничать, не тратить его впустую на длинные речи и болтовню. А ректор Ростовского университета Ю.А. Жданов (сын известного идеолога сталинского времени), доктор философии и химии наоборот, приветливо встретив меня, всего-то навсего инструктора, почти два часа провел в беседе, расспрашивая, что нового в других вузах, о чем думают, о чем говорят студенты в Москве, какова политика ЦК в отношении студенчества, что интересного в литературе, истории, театрах.
Ох и попотел я тогда, понимая, что, приезжая в провинцию, в вузы, надо всегда быть готовым к такого рода беседам. Поэтому вечером приходил в библиотеку, читал, брал с собой литературные, философские, исторические журналы, книги. Голова все время переваривала это книжное варево, сравнивая с жизненной практикой. Ответа иногда и не было.
Может быть я и не был провинциальным простофилей, но наивности и политической неотесанности в то время во мне было сколько угодно. Как-то уживались в душе вера в неизбежность торжества справедливости, убежденность в необходимости делать практическое дело для укрепления этой справедливости, которая сливалась иногда с торжеством социального и человеческого равенства в будущем, которое представлялось по коммунистическим лекалам. Любое высшее достижение в стране как бы подтверждало этот вектор. Полетел спутник — вот что может наша система! Вырвался в космос Юрий Гагарин — это и есть наше общество. Из-под "власти" Англии, Франции, Португалии ушли Индия, Пакистан, Сирия, Гана, Алжир, Мадагаскар, Нигерия, Индонезия, Занзибар, Ямайка, Гренада, Сейшельские острова, Ангола, Мозамбик и множество других стран, и казалось, что на всей земле устанавливается, по крайней мере, не колониальный мир, которому Советская Россия проложила путь. Всякого рода несправедливость, бедность, неурядицы увязывались с последствиями войны, человеческими слабостями, плохой организацией и самоорганизацией людей. В том числе касалось это, конечно, комсомола, в котором не должно быть равнодушных, невежественных, беспринципных, некультурных, непатриотических людей. Неплохо ведь. Наивно идеалистично, нереалистично. Не без того, но ведь возвышенно. А большая цель рождает великую энергию.
Я и взялся за дело с немалой энергией, борясь за нравственный подход, за героический образец, за патриотический пример в газете. Стал стягивать в наш сектор лучших редакторов, чьи молодежные газеты были лучшими, яркими, задиристыми, нередко получавшие затрещины от цензуры и обкомов партии. В эти годы и пришли Феликс Овчаренко из свердловской "На смену" (впоследствии главный редактор "Молодой гвардии") Тамара Шатунова (главный редактор горьковского, впоследствии главный редактор издательства "Молодая гвардия" и директор "Детгиза"), Альберт Лиханов (главный редактор Кировской ...., впоследствии главный редактор журнала "Смена", ныне председатель Всероссийского международного детского фонда), Виктор Хелемендик (главный редактор киевского "Молодого ленинца", затем директор издательства "Педагогика"), .... Гаврилов (редактор луганской "Комсомольской газеты", впоследствии инструктор ЦК КПСС, помощник члена Политбюро Гейдара Алиева, главный редактор Профиздата).
Даже из этого списка видно, сколь профессиональный уровень был у этих комсомольских издателей, как ценился их опыт работы на местах и в профессиональном секторе ЦК ВЛКСМ. И действительно мы проводили в отделе еженедельные летучки, разбирали лучшие и худшие газеты, находили и "двигали" в центральную прессу лучшие материалы, отмечали наиболее талантливых, молодых, задиристых, "писучих" ребят, придумывали всякие конкурсы, премии для них.
Конечно, встретилось и сопротивление, еще в полной мере неосознанное мной, ибо я еще не понимал порой какая всеобъемлющая борьба ведется за средства массовой информации, за газеты, журналы для молодежи, а следовательно, за молодежь в стране.
Способов для изгнания из главных мест в прессе людей патриотического настроения, думающих о русской, национальной культуре, языке, ставящей народные интересы на первое место, было немало. Так, например, зачисление этих журналистов, комсомольских работников в разряд невежд, людей низкой культуры, догматиков, неспособных увидеть новое, прогрессивное, передовое. А это "прогрессивное", "передовое" представляла определенная, боевитая, сплоченная, даже спаянная группа людей. С одной стороны, он обличали, низвергали, а с другой — перспективных, начитанных, образованных приласкивали, обаяли, вводили в круг своих интересов, своих обольстительных женщин.
Помню, как буквально на следующий день после моего назначения ко мне в кабинет впорхнули две довольно симпатичные молодые журналистки из "Комсомольской правды" Оля Кучкина и Инга Преловская. Обе они были из студенческого отдела, и я часто общался с ними, давал адреса вузов, где было что-то интересное, газетно- перспективное. Человек я толерантный — со всеми общался уважительно и ровно. Они, зайдя в кабинет, защебетали: "Валерочка, как мы рады, что тебя назначили сюда. Ты ведь такой умненький, и главное, не догматик, не черносотенец". Ну как тут было не порадоваться — "не догматик". Ведь после XX съезда это было самое большое ругательство — догматик. Да еще и умненький. Тоже приятно. Умненький-то умненький, но не очень. Вот ведь через десять лет Оля Кучкина была одной из активных, хотя и скрытых оппонентов в утверждении народного патриотического начала в газете "Комсомольская правда". Наверное, самая яростная ее статья "Стая" против молодых русских писателей, которых я поддерживал в 80-е годы (А. Буйлов, С. Алексеев, Ю. Сергеев, М. Щукин и др.). Обличала она их со всей страстью тех, ибо не хотела допускать вхождения в литературу людей русского мироощущения. И тут уж милая журналистка патронов не жалела, хотя набор их был все тот же — невежды, неутехи, примитивы, догматики и, конечно, черносотенцы, или, по крайней мере, дух этого защитительного движения обнаруживался у молодых.
Ну а их покровитель, руководитель семинаров, тоже, конечно, из этого разряда. Вот вам и черносотенец, если не пляшешь под дудочку.
В общем, жизнь шла, мы многое постигали, многое узнавали. Большие общественные вехи в моей работе это V Всесоюзный съезд молодых писателей в апреле 1963 года и Всемирный форум молодежи с организованным на нем судом над расизмом, судом над Фервурдом (президентом апартеидной ЮАР), где я был главным советским представителем.
Журнал «Молодая гвардия»
1964 год
В июле мы встретились с Анатолием Никоновым (Главный редактор журнала «Молодая гвардия»), и он попросил зайти в журнал и побеседовать: дело есть. Дело оказалось для меня ошеломляющим: "Приглашаю заместителем главного в "Молодую гвардию". Я, конечно, отказался, а если признаться - оробел: журнал-то литературный. Никонов ободрял: "Да я же вижу - ты все читаешь: и "Новый мир", и "Октябрь", и "Знамя", и "Иностранную литературу". И вижу, как в отделе ты проводишь блиц-опрос о всех новинках". Я сомневался: надо давать оценку тому, что приносят писатели в журнал...
- Ну и даешь, вон какие разносы устраиваешь целым газетам.
- Это же журналистика, а она, как говорил Достоевский, враг литературы.
- Ладно прибедняться. Вон журналисты Овечкин, Иван Васильев, Леонид Иванов пишут так, что многим писателям надо поучиться.
В общем, я не без колебания согласился - журнал-то был известен по всему Союзу. "Как закалялась сталь " там печатали. Да и зарплата у зама была на тысячу рублей больше, чем у замзава, а для нас это было существенно. Ведь в Москве близких и родных не было, отцов у нас не было. Мой умер в 1959 году, у Светланы отца забрали в 1937 году, и ни слуху, ни духу.
Жили мы на проспекте Мира в однокомнатной квартире в спартаковской обстановке. Железная сборная кровать была привезена из Николаева от Анастасии Алексеевны (моей тещи), а годовалая Марина спала на двух сдвинутых плетеных вьетнамских креслах, по дешевке приобретенных в Николаеве. Да еще был у нас окованный длинный сундук, с которым наша семья приехала из Ленинградской области в Сибирь, из Сибири на Полтавщину, с нее - в Николаев. И вот - Москва. Славные сундуки делали на Руси. Был он у нас и столом и диваном.
В общем, совершился для меня очень важный поворот в жизни. Она вроде бы продолжалась в том же русле - общественной, журналистской деятельности. Но в ней было качественное изменение. Я входил на литературное поле, много из публикуемого оценивал со стороны Слова. А ведь при всей начитанности и знании литературы мы, даже выпускники университетов, хорошим литературным языком владели слабо. У меня же тут еще наслаивались украинизмы. Речь живую, разговорную они скорее украшали, но при выступлениях в московских аудиториях, особенно среди интеллигенции истинной, или даже мнящей себя таковой, она вызывала легкую, ироническую улыбку. А по молодости это очень коробило и уязвляло. Как восхищались мы петербургской речью академика Никиты Ильича Толстого (внука Льва Николаевича) и Ильи Глазунова, изысканностью беседы Нины Виноградовой (урожденной Бенуа, жены Глазунова). И еще, конечно, мне несказанно повезло, что я встретился и работал вместе с Анатолием Васильевичем Никоновым. Его могучее влияние в полной мере мы осознаем только сейчас, через двадцать пять лет после его смерти. Становится ясным, как тщательно,
спокойно, внимательно он создавал круг людей, которые потом повлияли на формирование патриотической атмосферы в стране, на создание национальных структур, на написание книг, статей, научных и публицистических работ о России, ее истории, ее духовных вождях. Анатолий Васильевич возглавил журнал, когда ЦК Комсомола и Союз писателей разграничивали сферы влияния в литературной журналистике. Молодежные журналы "Молодая гвардия" и "Юность" были их совместными изданиями. Ответственность, "идеологические" ошибки или просчеты, на которые указывал ЦК партии, ни писатели, ни комсомол брать на себя не хотели. Решено было разделить их руководство. "Юность" под руководством Валентина Катаева стала журналом Союза писателей СССР, а "Молодая гвардия" стала журналом ЦК ВЛКСМ. "Линия XX съезда" со скрипом продвигалась в жизнь.
С одной стороны, во власть, во все ее сферы, особенно в культуру, прессу рвалась будущая либерально-демократическая, безнациональная часть элиты общества.
Ее слова о необходимости расширения свобод, демократии, самостоятельности, о борьбе с догматизмом, бескультурьем падали на благодатную почву, ибо порой заскорузлое, примитивное, бескультурное руководство на местах и в центре было реальным тормозом развития, вырастали чванливые, партийные бонзы, нередко душилось правдивое слово.
Но в борьбе с этими явлениями у народа, у честных людей и патриотов и у плетущих паутину будущего реформирования были разные цели. Мы хотели (а к тому времени я начинал причислять себя к созидательным патриотам), преодолевая невежество, отсталость, инерцию улучшать социальное, экономическое, культурное состояние всего общества, всех людей. Я и сегодня уверен, что эта задача была вполне выполнимая (два фланга такого развития - Китай и Норвегия - это доказывают). Стиль и методы работы последних лет правления Никиты Хрущев с его метаниями и вполне точно определило слово волюнтаризм (неглупый идеолог прилепил к нему этот идеологический ярлык). Это вызывало сопротивление. Колоссальное сокращение армии, лишившее многих офицеров их устойчивого места в обществе. А ведь Сталин делал из офицерства элитный слой общества - своеобразное советское дворянство. Никита разделил обкомы партии, эти своеобразные и полновластные центры управления на местах, на сельские и городские, чем лишил власть устойчивости и, естественно, создал еще один слой недовольных. То же произошло и с Совнархозами, с этой вполне плодотворной идеей соединения в единые экономические районы целых областей. Но она была не подготовлена и провалилась. А его, происходившее на наших глазах бахвальство "догоним и перегоним Америку по мясу и молоку" и ...резали, резали скот, опустошали фермы. Как гром прогремел выстрел застрелившегося секретаря Рязанского обкома партии Ларионова, ибо он первый сдал тройной план по мясу и не выдержав позора и разоблачения, застрелился, а указание сажать всегда, сажать везде до дней последних донца кукурузу на Украине и призывать к этому не надо, а в Мурманске делать это — идиотизм. Короче, в обществе нарастало недовольство. Анатолий же Васильевич Никонов был порождением трех потоков русской интеллигенции. Он это хорошо чувствовал. Первой - дореволюционной - совестливой, глубоко образованной, недоверчивой к власти, православной по духу, направлению души; второй - советской - воспитанной на идеях социальной справедливости, братства народов, реалиях советского строя, третьей - военно-офицерской интеллигенции - одержавшей со всем народом победу и не желающей ее отдавать, решительно споря со стремлением хрущевцев очернить ее и принизить подвиг фронтовиков. Отсюда неприемлемость оценок Сталина как главнокомандующего, руководившего фронтами по глобусу (выражение Хрущева), возвеличивание его роли в войне. Никонов был умеренный, я бы сказал, сталинист, отрицавший неправедные репрессии, но не признающий величайшую роль Сталина в разгроме Троцкого и Гитлера. Как я понимаю, он поставил своей целью просветить в духе русской истории и национального мировоззрения Сергея Павлова. И тот очень быстро шел навстречу этому желанию.
На глазах этот бойкий, размашистый, московский парень с хулиганскими замашками превращался во вдумчивого, ответственного, национально просвещенного руководителя молодежи.
К пленумам, различного рода собраниям, форумам отделы ЦК Комсомола готовили доклады для первого секретаря. Но для Павлова это все оказывалось лишь косвенным поводом для выступления. Он, запершись в кабинете с Никоновым, все писал сам.
Как же ярко и панорамно он выступал, как умел держать в руках аудиторию, как ошарашивал ребят к месту высказанной яркой, неожиданной цитатой или картинкой из литературной классики (тут уж чувствовалась рука Никонова).
Все, что делали комсомольцы, вдруг становилось одухотворенным, необходимым делом Отечества, страны, народа, вплеталось в историю не только Советского Союза, но и многовековой России. И ехали парни и девушки на целину, в Сибирь, на ударные стройки, служить на границе, работать в далекой Кубе, уверенные, что вершат большие всенародные дела, считая, что "была бы страна родная, и нету других забот".
В 1995 году были мы на пленуме Союза писателей в Якутии и выступали в небольшом шахтерском городе Нюренгри. Городу 20 - 25 лет. В центре - большой храм, полный молящихся. "Откуда верующие?" - спрашиваем батюшку. Да это же бывшие комсомольцы, они и тогда ехали с чистым сердцем, и сейчас молятся с чистым сердцем. "Божьи люди". Да, ...божьи люди, но с комсомольской путевкой.
Между тем моя многообещающая деятельность началась с конфуза. Анатолий Васильевич уехал в отпуск (где в сентябре отметил свое сорокалетие), а мы с Сергеем Высоцким, еще одним его новобранцем, взятым из ленинградской "Смены" ответственным секретарем поручил подредактировать и отправить в очередной номер поэму Андрея Вознесенского "Оза". По причине твердого указания, а также некоей восторженности перед эстрадной славой поэта и озадаченности структурой поэмы мы ее приняли, вычитали и отправили в следующий номер журнала. Посетили мы с Андреем и ресторан "Берлин" и долго глядели в потолок, ибо в поэме, в зеркальном потолке ресторана отражалась красная икра и прочие деликатесы, ползущие в желудок и даже дальше. Мы с Серегой расхваливали удачные афоризмы из поэмы. Ну чем плохо, например, и для сегодняшнего случая:
Все прогрессы реакционны,
Если рушится человек.
Вскоре меня вызвали на секретариат (Анатолия Васильевича снова не было). Павлов устроил мне взбучку: "Почему не посоветовались? Зачем напечатали эту формалюгу?" (Такого рода уничижительные словечки у него сразу определяли низменность предмета. Так, распекая председателя КМО Петра Решетова за увлечение в "Вестнике КМО" абстрактными иллюстрациями, он шумел: "Вы мне бросьте эту абстракционюшку..." и т.д.) Я несколько раз пытался встать, объяснить некоторые положительные качества поэмы, но Павлов грозно вращал своими голубыми глазами, приподнимал вверх густые брови, махал рукой: "Сиди". Без обсуждения зачитал: "За публикацию слабой в идейном смысле и формалистической поэмы "Оза" заместителю главного редактора журнала "Молодая гвардия" В.Н. Ганичеву объявить выговор". "Никонов был в отпуске", - объяснил он секретариату. Ошарашенный, я вышел с заседания, пришел домой и написал заявление об уходе из журнала. Как же так: ни одного выговора, за безупречное служение комсомолу - и вот погром! Голова еще была наивноватая.С решительным видом пришел к заведующему отделом ЦК Комсомола Володе Криворученко, главному по всем бумажным делам у Павлова и мрачно и торжественно объявил, что принес заявление об уходе. Володя заявление взял, прочитал и сочувственно сказал: "Вот почитай решение бюро ЦК Комсомола". Я взял бумагу, на ней четко было напечатано: "За публикацию... В. Ганичеву объявить выговор". Все было ясно. "Нет, ничего тебе не ясно, - сказал Криворученко и на моих глазах, сложив решение ЦК пополам, разорвал его на мелкие кусочки, - а свое заявление оставь для истории". Лишь позднее я понял, что обсуждение, выговор были некоей демонстрацией перед ЦК партии. Но это уже была аппаратная наука, и ее тоже надо было знать.
Наверное, в компенсацию за нравственные страдания меня отправили во главе небольшой команды (четыре человека) в Японию на Олимпийские игры. Ехали мы во Всемирный олимпийский лагерь молодежи - организацию довольно бедную, где нам выделили четырехъярусные нары и несколько билетов на Олимпийские игры. Но мой статут журналиста позволил зарегистрироваться (как и моим коллегам) в Олимпийском пресс-центре от журнала "Молодая гвардия" и "Вокруг света". А это уже меняло дело: журналисты в Токио народ был уважаемый. И ездили мы с нашими аккредитациями и проходили в довольно представительные места. Так, шикарный прием и встречи были в отеле "Отани", единственном небоскребе в Токио (он стоит на гранитной глыбе), где нам устроили встречу с руководством Олимпийского комитета, растянувшуюся на час "чайную церемонию", в которой перед сидящими на полу журналистами минут по двадцать крутили блюдечки, затем чашечки, затем чайник. Все это имело свой смысл, но европейцы пошли искать сакэ и пиво, закусывать кипящей в масле суяки, так там называлась эта довольно вкусная свинина или говядина, а рядом были креветки и много всяких морских козявок.
Конечно, самым впечатляющим были сами Олимпийские игры. Особенно потрясающими были секундные удары Виктора Попенченко. Ох и мировой боксер был у нас в стране. Да и бокс не выбил ему мозги - умница, кандидат наук, позднее в издательстве я выпускал его книгу.
Или схватка Власова и Жаботинского. До сих пор о ней идут споры: кто кого обманул? Да нет, это просто была великая схватка двух самых сильных людей планеты. Их книги я позднее тоже выпускал. А мгновение, когда на планкой завис Валерий Брумель. Это был самый распространенный рекламный стоп-кадр в Японии. В общем, олимпиаду мы частично ощутили. Поразил же Токио. Поразил широким (для нас) внедрением электроники, первой компьютеризацией, информатикой. Гинза - главная улица Токио - потрясла световой рекламой, впоследствии даже нью-йоркский Бродвей не перешиб ее, и колоссальными пробками. Был случай, когда однажды мы ехали по ней 600 метров два с половиной часа. Сейчас-то нас этим не удивишь, а тогда издержки капитализма были налицо.
Но все-таки главным событием для нас было утреннее сообщение, которое мы услышали, проснувшись на нашем пароходе (как журналисты, мы периодически убегали из Олимпийской молодежной деревни, чтобы отдохнуть от назойливых сверлящих расспросов хозяев (холодная война-то не окончилась). В 6 часов утра на весь пароход прозвучало сообщение: состоялся пленум ЦК КПСС, который освободил в связи с уходом на пенсию Никиту Сергеевича Хрущева. Генеральным секретарем ЦК КПСС избран Леонид Ильич Брежнев, председателем Совета Министров назначен Алексей Николаевич Косыгин, Председателем президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный.
Вот это да! С кем посоветоваться. Мчимся в Олимпийскую деревню, благо у журналистов проход туда свободный. На входе долго проверяют. Семь часов, еще рано, а деревня вся взбудоражена, особенно наша часть - советская.
Буквально подбегаем к стоящим в центре руководителям советской делегации - председателю спорткомитета Юрию Машину (еще недавно бывшему первому секретарю Московского горкома комсомола), секретарю ЦК ВЛКСМ Александру Камшалову и генералу КГБ. Они взволнованы. Вот, смотрите, провокация. Листовки с портретами Брежнева, Косыгина, Подгорного. Якобы они заменили Хрущева. Мы говорим, что это не провокация - после позывных Москвы сами слышали сообщение об этом. На нас смотрят с подозрением. Звоним в посольство. Там ничего не знают. Но мы же слышали сами. И вдруг Камшалов хлопает себя по лбу: "Вот какой отец заболел". О чем он? Да, накануне Сергей Павлов, один из руководителей олимпийской делегации получил телеграмму из Москвы: "Срочно вылетай. Отец очень болен". Таким образом его вызывали через Карачи в Москву. Вот уж действительно "отец болен". Судя по всему, Павлов Хрущеву импонировал: молодой, горячий, в огонь и в воду за дело партии и нарда. Камшалов тут же стал рассуждать: останется ли Сергей Павлович при новом руководстве. Сделал вывод, что останется, ибо Брежнев знал его хорошо по целинной эпопее, а Косыгин без ударных комсомольских строек не обойдется.
Олимпиада заканчивалась, и очень хотелось скорее в Москву. В Москве же в патриотическом лагере было сдержанное ликование - кончилось гонение на Победу, участников войны снова воспринимали как героев. Ильичев (секретарь ЦК по идеологии), Аджубей (газета "Известия"), Сатюков (газета "Правда") - столпы "первой либерализации", воспринимаемые как антирусисты, были удалены с идеологических постов. Все с восторгом стали готовиться к двадцатилетию Победы.
Никонов максимально использовал эту ситуацию. Из редакции постепенно вытеснили западников, ревизионистов, русофобов — Рекемчука, Жуховицкого, Амлинского, Приставкина и других. Возможно, они и не были такими, но на их место пришли позднее С. Викулов, А. Иванов, В. Сорокин, безусловные патриоты. "Молодая гвардия" превращалась в центральный очаг русского патриотизма. Центральным событием, которое сыграло очень важную роль в его утверждении и распространению стала подготовка, подписание и распространение воззвания "Берегите святыню нашу!", подписанное гигантами отечественной культуры С. Коненковым, П. Кориным, Л. Леоновым. Никонов, я, Высоцкий, искусствовед Десятников подготовили проект такого обращения, связанного с праздником Победы. О том, чтобы не забывали памятники войны, поклонялись героям, павшим за Родину. И тут же перебрасывался мостик ко всей отечественной истории, всем витязям и подвижникам ее. Беспамятство объявлялось безнравственностью.
Встреча с Коненковым, Кориным, Леоновым запомнилась на всю жизнь. Девяностолетний Коненков был жизнерадостен, все время вспоминал, что он из Смоленска, а они, смоляне, всегда первыми встречали врага и потом вершинно разражались то ли Успенским Собором, то ли Глинкой. Тут смоленская Одигитрия Наполеона останавливала, тут советская гвардия родилась под Ельней. А сейчас, после Отечественной войны смоляне выбросили к небу Юрия Гагарина, обращение он подписал и со всем согласился.
Корин был раздумчив, рассказал, как создавал образ Александра Невского, как Сталин назвал Невского первым на параде 7-го ноября 1941 года и твердо сказал, что "образ великих предков" нас должен вдохновлять, а нам то Розу Люксембург, то Клару Цеткин в качестве героев предлагают. Размашисто и четко подписал.
Дольше всех сидел над письмом Леонид Максимович Леонов, подбирал, улучшал. Решительно вычеркнул обращение "Наша славная советская молодежь", ворчал: "Какая она славная, вот во время войны была славная, а сейчас пусть докажет". Мы не возражали - пусть докажет. Но вот письмо-обращение, поистине воззвание "Берегите святыни наши!" появилось в пятом номере "Молодой гвардии". Поистине, это была программа, воссоединяющая героическое прошлое и сегодняшнюю жизнь молодого поколения на фоне развернувшегося насаждения "молодежной субкульутры", утверждении о "коренном отличии молодого поколения от отцов", как якобы революционного постулата. На фоне революционаризма, развернувшейся культурной революции хунвейбинов мы соединяли руки поколений, говорили об общих духовных, исторических, культурных ценностях древней дореволюционной Руси и Советского Союза. Все наше! А не так как у псевдоисториков Покровского и Минца, втаптывавших в грязь всю дореволюционную эпоху, как недостойную. Конечно, это был исторический прорыв к обществу, ибо оно чутко откликнулось на обращение, распечатанное в сотнях тысячах, письмо расклеивалось в библиотеках, клубах, перепечатывалось в книгах, местных газетах. "Неистовые ревнители" классового подхода во всех ячейках агитпропа, на кафедрах, в клубах, конечно, не перевелись, но им трудно было придраться: обращение подписали Герои Социалистического Труда, лауреаты Ленинской премии, люди видные и заслуженные.
Да, после ухода Хрущева и его команды, либералам-западникам было не до этого, надо было перестраиваться, засылать в идеологические органы новых бойцов.
Нам же в эти годы в журнал пришли Владимир Солоухин, Илья Глазунов, Иван Шевцов, Виктор Курочкин, Андрей Сахаров (доктор исторических наук). Олег Михайлов, Анатолий Ланщиков, Петр Палиевский. Выстраивалась осторожная, основательная платформа русского, советского патриотизма.
Пробивала себе дорогу деревенская, почвенническая литература, образ не избитого, но реального военного героя вставал из многих повестей и рассказов. Особенно хороша была повесть Виктор Курочкина "На войне, как на войне" с его лейтенантом Мелешиным.
Илья же Глазунов вообще привнес новую тематику мира русской православной патриотической интеллигенции. Его автобиографическая повесть "Путь к себе", написанная прекрасным русским языком, напитанная духом и образами Достоевского, незнаемых нами русских философов зарубежья, поражали какой-то особой атмосферой дореволюционного и довоенного Петербурга - Ленинграда, глубиной знаний православных тенденций.
Особое место в журнале занимал Владимир Солоухин, друг и соратник Анатолия Васильевича Никонова. Они подолгу беседовали о засолке грибов, о сайках, булках, фронзолях, наливочках, о сортах дореволюционной водки и мяса, их ценах, а за всем этим проглядывалось знание быта, порядков и организации Руси. Своими "Письмами из Русского музея", "Черными досками" Солоухин открыл как Колумб советской интеллигенции материк русской национальной живописи, мир русской иконописи. На панихиде Солоухина в храме Христа Спасителя патриарх Алексий сказал, что за этими произведениями Солоухина в 60-е голы "все гонялись", читали, обсуждали. А спор Солоухина и Глазунова об иконописи (они оба были спасатели-реставраторы и собиратели икон) в кабинете Никонова и нашем присутствии вообще представлял великое пиршество ума, знания, словес и темпераментов так и хочется подсказать молодым живописцам картину "Русские шестидесятники".
В общем, "Молодая гвардия" к концу шестидесятых превратилась в солидный, творческий дом русских патриотов. Это отметил даже А.И. Солженицын, когда с некоторой брезгливостью говорил об усердном западничестве "Нового мира" Твардовского и догматическом, советском усердии "Октября" Кочетова. Лишь "Молодая гвардия" "что-то мычала о патриотизме" с присущим ему высокомерием, писал он. Но "Молодая гвардия" не мычала, она в стилистике тех лет нередко с цитатами "вождей" распространяла знания о России, вводила в обиход новые русские имена, термины, понятия. "Молодая гвардия" обучала, если хотите, кадры, брала ребят с периферии, давала им прописку, квартиры и пускала в московскую жизнь. Достаточно назвать В. Ганичева, С. Викулова, А. Иванова, В. Сорокина, И. Уханова, Ю. Селезнева, С. Высоцкого, Н. Мирошниченко, И. Захорошко и др. Все это делал А.В. Никонов при поддержке С. Павлова.
Опять Отдел
1965 -1968
Прошел год работы в журнале, и Никонов, притворно нахмурившись, заявил: "Опять придется зама искать". Я с тревогой спросил: "А что случилось?" — Не случилось, но случится. Павлов заведующего отделом пропаганды ищет — глаз положил на тебя.
Это позднее я понял, что они оба "обкатывали" меня в отделе и журнале для будущей работы.
Отдел пропаганды не был, конечно, главным в аппарате ЦК ВЛКСМ. Таким был орготдел. Да по приближенности к первому секретарю мог претендовать на первые места общий отдел, отделы рабочей и сельской молодежи. Но Павлов чувствовал, что комсомолу надо разворачивать идеологическую, патриотическую работу, ибо после ухода Хрущева усилилось внимание к этим участкам. Л. Брежнев, вообще, приходил в доброе, а порой сентиментальное расположение духа, когда шел разговор о ветеранах войны, о военном подвиге, о боевой славе страны. После Хрущева это было особо заметно.
Когда со мной шла беседа по поводу завотделом у Павлова, он фактически поставил несколько важнейших задач в воспитании молодежи: надо подумать, как мы свяжем молодое поколение с победителями, с героями, с партизанами.
Второе: как ответить на выпады Запада, как организовать контрпропаганду.
Третье: как объединить вокруг нас творческую молодежь. Ее же все тащат в свои подворотни.
В общем, Вы должны создать ядро боевитых молодых руководителей, идеологов, пропагандистов, не боящихся идти в аудитории, говорить с рабочими, студентами, молодыми учеными.
На мое шевеление, что я не боюсь беседовать со студентами, писателями, он отмахнулся: "Да, надо, чтобы не один ты, а весь отдел, ваш актив. Надо создать ядро".
В этом разговоре еще не развернулась вся программа действий. Но на многое было получено разрешение.
В стране наступила на небольшой период патриотическая, национальная "оттепель". Можно было не бояться говорить о Советской России, об историческом патриотизме, о его корнях (ибо у фронтовиков еще свежи были в памяти лозунги о великих предках: Александре Невском и Дмитрие Донском, Минине и Пожарском, Суворове и Кутузове, Ушакове и Нахимове). Подвиг героев войны позволял исследовать истоки, говорить о национальном характере, об исторической многовековой дружбе народов.
Павлов, Никонов, наш отдел, отдел военно-спортивной работы, школьный и пионерский отделы в полной мере воспользовались этим. До меня в отделе и при мне, когда я был заместителем, заведующим отделом был Ю.Н. Верченко (он ушел директором издательства "Молодая гвардия", а потом заведующим отделом культуры МГК КПСС), после него Александр Степанович Куклинов (бывший первый секретарь обкома ВЛКСМ, потом он ушел в дипшколу, стал дипломатом в МИДе), человек добрейшей души и внимания к человеку. Он мог часами беседовать с посетителем, объясняя, разъясняя, сочувствуя ему. Конечно, такого времени у руководителя на всех нет, но тот, кто побеседовал с Куклиновым, запоминал его на всю жизнь. Необычайной теплотой и терпимостью отличался и Юрий Николаевич Верченко, так что мне было у кого учиться и кому подражать.
Отдел был небольшой, большинство его работников пришло при Л. Карпинском. Я понимал, что отдел надо формировать по-новому, из людей самоотверженных, патриотических, идейных, национальной, то есть советско-русской ориентации. Понимал, что надо формировать новые направления деятельности, создавать новые сектора. В течение года отдел при мне расширился в два раза (было 15 человек — стало 32). Павлов поощрял, часто вызывал на беседу или вместе с Камшаловым, или с боевыми заместителями: Володей Токманем и Тамарой Шатуновой. Тамару я вытащил из Горького, она была главным редактором областной боевитой комсомольской газеты, отвечала в отделе за культуру, то есть за комсомольский культпросвет (клубы, библиотеки, кинозалы и т.д.) и за работу с творческой молодежью.
Володю Токмань я взял из Харьковского обкома комсомола. Был он родом с Сумщины, из того села, откуда Ющенко, устраивал его брата в Харьковский университет. Отец Володи был первым председателем Коммуны в селе, и этот коллективистский дух оставался у него до последних дней жизни. Вначале он был заведующим лекторской группой ЦК, потом заместителем заведующего, отвечающим за политическое просвещение лекторской группы, контрпропаганду. За комсомольскую печать отвечал Геннадий Гусев, а потом (к удивлению) Андрей Дементьев. При мне были созданы: сектор контрпропаганды, работы с подростками, расширились сферы и задачи отдела.
Первое и главное задание - о расширении зоны воспитания на патриотически боевых, революционных традициях. Революционные традиции интерпретировались нами как традиции борьбы с иноземными захватчиками, с походами Антанты, интервентами во время гражданской войны из Германии, Англии, США, Турции, Польши, Румынии, Японии. Героизм Чапаева, Пархоменко, красного казачества, моряков Балтики подавался как героизм патриотов, защитников Отечества, от изменивших этому Отечеству и пошедших на сговор с иностранцами (Деникин, Колчак, Юденич, Врангель). Но главным все-таки был подвиг нашего народа, наших людей в Великой Отечественной войне. Поистине историческим был пленум ЦК ВЛКСМ "О воспитании молодежи на боевых и революционных традициях».
А затем кропотливая, повсеместная масштабная работа по организации этого похода и заключительных слетов победителей, проходивших в Бресте, Москве, Ленинграде, Киеве, Волгограде и других городах. Достаточно сказать, что в подготовке к первому слету приняло участие три с половиной миллиона человек.
Штаб похода в разное время возглавляли известные всей стране люди, прославленные полководцы, воины-маршалы И.С. Конев, И.Х. Багрямян, генерал армии А.И. Гетман, дважды Герой Советского Союза Г.Т. Береговой и другие.
Параллельно и внутри похода была организована военно-спортивная игра "Орленок" и всесоюзная пионерская игра "Зарница". Примеров этой работы немало. Особенно запомнился второй съезд в 1966 году в Москве. За год число участников возросло втрое, почти десять миллионов человек участвовало во втором походе.
Полторы тысячи ребят съехались со всей страны. Они побывали в Дубосеково, у поля панфиловцев, на рубеже стоявших насмерть курсантов приняли участие в открытие музея Зои Космодемьянской. А затем — торжественная церемония не где-нибудь, а на Красной площади в Москве. Павлов просил нас продумать ритуал. Продумать текст клятвы. Я, Володя Токмань, Гена Серебряков, Володя Фирсов, Феликс Чуев такой текст подготовили, насытили. Мне кажется, праздник этот был незабываем. На мавзолей поднялось правительство во главе с Брежневым. У меня самого пробежали мурашки, когда с боковой трибуны, где мы стояли, Левитан громыхнул нашим текстом.
"Четверть века назад эта площадь провожала солдат. Может быть, среди них был и твой отец, товарищ! Они шли из сибирских просторов, от литовских озер, от казахских степей, от кавказских вершин на рубежи Москвы, своей Москвы, нашей Москвы. Они поклялись, что не ступит на эту брусчатку нога захватчика. Они сдержали клятву. И потому продолжается жизнь, зреют в полях хлеба, идут поезда, излома бушует в домнах. И ты идешь дорогами отцов!.."
Ох, как хорошо мы написали этот текст, ох, как впечатляюще торжественно и памятно произнес его Левитан. Музыка. Несут знамена Славы, знамя "Авроры", знамя Первой конной, знамя Комсомольска-на-Амуре, боевые знамена Отечественной. Начинает бить дробь барабанов, в такт им идут ребята в защитной форме, они торжественно и скорбно выносят из ворот Спасской башни многометровую «гирлянду славы»…
Да, в общем, дел высоких, героических, даже мировых было немало…
Помню, как со Славой Гурьевым мы фактически организовали международный суд над расизмом и Фервурдом (был такой президент ЮАР). Павлов нам поручил это продумать в преддверии Форума молодежи, сказал: «Патронов не жалеть!». Ну мы и не жалели. От имени Международного комитета по борьбе с расизмом обратились в ООН, в африканские и азиатские страны, в США, Англию, Францию. О что тут произошло! На нас обрушился шквал документов, материалов, свидетельств. Приходили кинофильмы, фотографии, протоколы судебных разбирательств. Председателем суда был определен известный юрист, членкор Академии наук В.М. Чхиквадзе, из Франции был приглашен президент ассоциации юристов-демократов, видные юристы приехали из Индии, Ганы, Алжира, Египта, Польши. Заседание проходило в Октябрьском зале Дома Союзов. Свидетели, которых были десятки, клялись на уставе ООН говорить правду и только правду. Демонстрировались фотообвинения, выслушивались звукозаписи, приветствие пришло от сидящего в тюрьме Манделы и узников расизма. Заключительное заседание проходило в Колонном зале Дома Союзов в присутствии молодежи со всей планеты. Расизм и Фервурда осудили, советская молодежь продемонстрировала свою солидарность с черной Африкой и "нашими братьями во всем мире". Понравилось даже и в ЦК партии, предложили сохранить комитет и трибунал солидарности. Я даже выезжал с профессором Зивсом в Гану, где нас принял и дружески обнял президент Ганы, видный тогда мировой политик Кваме Нкрума. Многих потрясло, когда Фервурда убили, считая это делом рук трибунала. Но к нам это не имело никакого отношения. Фервурда убил белый националист, когда он стал ослаблять апартеид.
В общем, мы со Славой потрудились на славу, Павлов пожал нам руку, а представитель КМО Таиров защитил на присланных1 материалах вначале кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию. Во [сколько наворотили материалов! Короче у каждого было свое поле. Вот сектор подростков во главе с Олегом Морозовым (в будущем генералом МВД) первый проложил дорогу в тюрьмы к несовершеннолетним, занялся выпуском специальной интересной, захватывающей литературы для этого возраста. (В издательстве "Молодая гвардия" было специально для этого создано три редакции, выпускалась серия "Тебе в дорогу, романтик". Эти три богатыря: Морозов, Барановский и Юра Чурбанов (да, тогда скромный, четкий, исполнительный инструктор) были известны по всей стране. И куда бы они не приезжали, сразу в областях создавались подростковые клубы по интересам, заслушивались вопросы о воспитании подростков. Никто не называл подростков скинхедами, не пугал ими, а просто выслушивал их, работали с ними. Достаточно вспомнить клуб юных мушкетеров в Новосибирске, соединивший сотни непростых ребят.
Может быть, впервые в отделе заговорили открыто о русских проблемах, об отечественной истории, о русской песне, о памятниках культуры. Мы с Володей Токманем после семинара в Архангельске и поездки в Соловки и Холмогоры написали записку "О воспитании молодежи на памятниках истории и отечественной культуры", привлекли к дискуссиям, к работе, к выступлениям не только активистов Лена Карпинского, но не очень известных тогда молодых писателей и критиков-искусствоведов Олега Михайлова, Петра Палиевского, Анатолия Ланщикова, Геннадия Серебрякова (который стал работать в отделе), Валентина Сорокина. Нередко бывали вместе с нами известный вам Илья Глазунов, Анатолий Никонов, Владимир Солоухин.
В общем, поиск был во всем и у каждого. Два-три раза в неделю мы собирались, чтобы проанализировать ту или иную акцию, или просто поразмышлять о том, что происходит в стране, в мире среди молодежи. Гурьев, кажется, назвал это "Совет в Филях". Можно было привлекать к размышлению источники, которые в официозе не могли появиться. Ципко, например, в своих воспоминаниях отметил, что в отделе была атмосфера, отличная от атмосферы в ЦК КПСС, где он позднее тоже работал. "Заведующий отделом сказал мне, - писал он, - будь нашим красным Бердяевым". Не очень помню, но искры от спора между Гурьевым, Ципко, Токманем, Ивановым, Голембиовским, Вадимом Чурбановым, Лихановым зажигали на многие годы умы. Конечно, все были и великолепные организаторы. Один Виктор Скорупа чего стоил. Проверяя дела комсомола в Киевской области, он мобилизовал, то есть сумел привлечь к этому полторы тысячи активистов, молодых специалистов и ученых, студентов старших курсов отнюдь не для формальной проверки, а для выступлений, встреч, проведения вечеров. Юрий Ельченко, первый секретарь комсомола Украины мягко пожаловался Павлову, тот нас мягко пожурил, а потом несколько раз ссылался на Скорупу. "Надо, чтобы дело кипело, а не бумажки, не проверка была в центре". Многие из отдела стали докторами и кандидатами наук, редакторами журналов газет, издательств, крупными работниками государственного аппарата и общественных организаций.
Иных уж нет, но нет сомнения, что отдел пропаганды был очагом многих добрых, полезных дел нашей молодежи, центром подготовки состоятельных кадров для страны.
Особое место занимало у нас знакомство и обсуждение произведений художественной литературы. Каждое утро начиналось с вопроса: "А ты читал?" Читали мы "Новый мир", "Юность", "Молодую гвардию", "Октябрь", "Знамя", "Неву", "Науку и жизнь", "Технику молодежи", "Огонек". Доставали дореволюционные издания. Основой всех наших литературных и журналистских дел был довольно обширный сектор печати. У нас в отделе постоянно бывали Михалков, Марков, Кожевников, Никонов, Захарченко. При нашем попечении и подготовке (вместе с Союзом писателей) проходили Всесоюзные и Всероссийские семинары и совещания молодых писателей. После этих семинаров заботой комсомола в его изданиях во всесоюзной прессе появились имена Валентина Распутина, Владимира Личутина, Олжаса Сулейменова, Альберта Лиханова, Владимира Фирсова, Леонида Жуховицкого, Феликса Чуева, Ивана Шесталова, Оли Фокиной, Татьяны Кузовлевой и многих других. "Пиара" не было, а была радость от появления талантливых имен.
Одним из самых замечательных дел нашего отдела была встреча- семинар молодых писателей, который мы провели в Вешенской у самого Шолохова в июне 1967 года. Наверное, молодым это было памятно на всю жизнь. Для нас, для молодых писателей, всех, кто приехал тогда на берега Тихого Дона, стоял на ковыльном холме, вглядываясь в степные дали, проходил вдоль улиц с диковинными уже тогда плетнями, это был, конечно, мастер-класс, в котором великий писатель был откровенен, щедр, внимателен с Василием Беловым, Ларисой Васильевой, Олжасом Сулейменовым, Акрамом Айлисли, Юрием Сбитневым, Феликсом Чуевым, Владимиром Фирсовым, Геннадием Серебряковым и иностранными писателями. Да еще с нами был тогда Юрий Гагарин, и это придавало встрече какой-то возвышенный, космический, а также земной, корневой характер.
Все, кто работал в секторе печати, высоко ценились, ибо были люди опытные, профессионалы. Они и стали позднее главными редакторами "Смены" (А. Лиханов), "Молодой гвардии" (Ф. Овчаренко), издательства "Педагогика" (директор В. Хелемендик), "Ровесника" (А. Нодия), "Известий" (И. Голембиовский), "Молодой гвардии" (В. Десятерик), "Юности" (А. Дементьев).
Конечно, мы видели конфликты, противоречия, ошибки и кризисные явления в обществе, но видели и достижения, прогресс. Казалось, что массовые репрессии ушли в прошлое. Можно было шаг за шагом восстановить историческую правду, уйти от вульгарно-социологического диктата ученых типа Покровского, Минца, можно было вырабатывать тип созидательного человека, который был бы патриотом отечества, веры в его предназначение, человека широкой культуры. И вот этот вектор нам казался правильным. Но помимо наших представлений в обществе существовали различные взгляды, различные предпочтения, различный исторический опыт, работали явные и скрытые силы.
Были сторонники так называемого "ленинского пути" к социализму, который якобы испортил Сталин. К нему принадлежали "романтические" преобразователи Леонид Бородин, Валерий Скурлатов, Юрий Луньков, Рой Медведев и другие. Впоследствии они в большинстве своем отошли от этих взглядов, хотя поплатились, кто отсидками в лагерях, кто предупреждениями КГБ. Некоторые из этих ребят приходили в отдел, приносили свои записки, размышления, дискутировали в секторе политпроса с лекторами, с контрпропагандистами (так Инна Зенушкина могла часами говорить с вопрошающим).
Другая немалочисленная группа молодых ребят, в основном МНЭсы, была настроена на Запад, на его ценности, не желая замечать беды и грехи той жизни. Из них формировались будущие диссиденты, поле ельцинской поддержки. К ним в отделе еще раньше принадлежал Лева Митрохин, в какой-то мере И. Голембиовский, А. Нодия. Между ними находились и сторонники конвергенции, к которым, например, в отделе относился Руслан Хасбулатов.
Все больше и больше приходило в жизнь людей, которые открыто, а чаще скрыто через историю, образцы высочайшей русской культуры, тип поведения лучших людей обращались к вере, православию.
В отделе постоянно были представители клуба "Родина", участвовавшие в восстановлении храмов ("памятников архитектуры"), часто бывал ярый реалист, противник абстракционизма художник Илья Глазунов, выезжавший по нашим командировкам на комсомольские стройки, во Вьетнам, на Кубу, Чили (в промежутках он бывал по приглашению короля в Швеции, Самаранча в Испании, Джины Лоллобриджиды в Италии). Особую эрудированность, деликатность и настойчивость в духовном, образном просвещении проявлял художник Юрий Селиверстов. В его мастерской (как и мастерской Глазунова) часто собиралась интеллигенция, ученые, художники, писатели, композиторы, где велись довольно обстоятельные разговоры о будущем России, демонстрировались книги, дореволюционных лет, рассказывалось о духовной и художественной ценности икон, различных иконописных школах, о русских и православных ценностях.
После XX съезда КПСС многие люди с облегчением воспринимали освобождение от жестких догматических схем сталинского времени, от гулаговского устрашения, приветствовали выход страны на международную арену (поездки Хрущева в Индию, Египет, Югославию, ООН) в качестве страны, которая утверждает социальное равенство, поддерживает национально-освободительное движение (нам рукоплескала Индия, арабы, Куба, Конго, Индонезия, Гана, Мали и др.), идет впереди научно- технического прогресса (а как же, первая атомная электростанция, первый спутник, первый полет человека в космос, Братская ГЭС и т.д.).
Но зрело непонимание и недовольство. Почему после Великой Победы, после столь внушительных достижений в науке и технике, после провозглашенного лозунга, что "через двадцать лет страна будет жить при коммунизме" при честном взгляде на жизнь обнаруживались катастрофические прорехи в государстве: деревня жила в бедности и разорении, сельским жителям не выдавали паспорта, в городах в магазинах были очереди, зарплаты рабочих и служащих были низкие.
Особенно убогими были условия жизни сельских жителей и жителей малых городов центра России. Все это порождало безразличие, или даже глухое неприятие действий властей. Хотя там, где начиналось большое созидательное дело, где решались, если не судьбы Отечества, но возникали всесоюзные начинания, там были патриоты, там были комсомольцы. Мы и считали, что должны быть там.
Взбалмошная, непоследовательная, часто не мотивированная, противоречивая политика Хрущева, получившая название "волюнтаризм", привела к тому, что недовольство в обществе нарастало. Достаточно вспомнить спешную организацию Совнархозов, разделение обкомов, кукурузную компанию, борьбе с травополкой. Особенно задеты были чувства фронтовиков, а следовательно, их семей, их детей. Уведен был с государственной, военной арены Великий маршал Победы Георгий Константинович Жуков, не отмечался, как выходной праздничный день Победы, миллионы военнослужащих были уволены из армии (это было облегчением бремени, но проводилось в столь пожарном порядке, что порождало крайнее недовольство среди военных). В довершении недоучившийся атеист кинулся закрывать и разрушать оставшийся храмы, не считаясь ни с их духовной ценностью, ни с архитектурной неповторимостью, этим он поверг в ужас и противостояние власти миллионы верующих. Поэтому, когда Хрущева освободили на ноябрьском пленуме 1964 года ожидалось, что возвратится высокое уважение к подвигу Великой Отечественной, проявится внимание не только к целине, а и русскому Нечерноземью, селу, остановится произвол хулиганствующих безбожников.
В это время создаются произведения Владимира Солоухина, Александра Яшина, Василия Белова, Алексея Югова и других писателей, которые дали вдохновенные и печальные картины родной природы и создали образы душевных и бедных русских людей. Порождали волну почвенников, писателей, которые обращались к народу. И вот в этом узле ожиданий, надежд и начинал работу наш отдел.
Часто говорят о карьеризме в комсомоле прошлых лет, о беспринципности некоторых вожаков (все вспоминают при этом Горбачева). Да это было и стало одной из причин краха великой страны (хотя причины далеко не главной). Но миллионы красивых молодых, трудовых, честных комсомольцев, строили Турксиб, Днепрогэс, Комсомольск-на-Амуре, Братскую ГЭС и Магнитку.
Ну а наш отдел, может быть, собрал одну из самых талантливых, умных, творческих частей комсомола. Всем хотелось внести свой вклад, осмыслить происходящее, поделиться о прочитанном, причем не только в литературных журналах, но и в философских, международных, естественно-научных изданиях. При общей линии на воспитание была широкая самостоятельность действий, каждый мыслил и творил по-своему с учетом познанного обобщенного опыта, и личной инициативы, которая поощрялась. Кстати, все мы помним, как возгорался Сергей Павлович Павлов, когда кто-то из нас проявлял инициативу, ставил острый вопрос и говорил, как надо его решать. Назову несколько акций, которые породил наш отдел. Ну, например, советско-болгарский клуб творческой молодежи. Ведь через него прошли многие молодые деятели литературы и искусства. Они познакомились, многие подружились, узнали о творчестве своих сверстников.
Лариса Шепитько, Валентин Распутин, Любомир Левчев, Витаустас Петкявичус, Лучезар Еленков, Резо Амашукели, Владимир Фирсов, Савва Кулиш, Дора Бонева и еще сотни две, абсолютно индивидуальных, талантливых молодых творцов. Когда я в Болгарии придумал этот клуб, то попросил болгар прислать это как их предложение. Просьбы друзей пользовались уважением. Не знаю, кто сегодня столь бескорыстно, на основе творчества и уважения к традициям собственных народов может собрать такое созвездие талантов. Но вот мы таким умением обладали. В секторе творческой молодежи и в этом подотделе во главе с Тамарой Шатуновой вместе с такими самоотверженными подвижниками, как Володя Юрьев, Саша Демченко, Люда Милянчикова, Маша Лабузова, Лида Шинелева постоянно крутили карусель; отправляли творческие бригады в Сибирь, на Камчатку, на пограничные заставы, на ударные комсомольские стройки. Маша прибегала и звала: «Посмотрите, что принесли». Молодые тогда Обросов, Комов, Харламов, Юфа показывали картины. А иногда вечером в кабинете пела для нас ныне самая заслуженная и народная Тамара Синявская. Ей с нами было интересно, а нам с ней радостно, и это было чудесно. Композиторы Соловьев-Седой, Френкель, Пахмутова – приносили на прослушивание свои новые песни.
Второй же (по праву считавший себя первым) наш подотряд из лекторской группы, сектора политпроса, группы контрпропаганды – это были мыслители, мудрецы, интеллектуалы. Именно из его недр, впрочем, как и из оборонно-спортивного отдела, вышла и была предметно и образно оформлена идея Похода по местам боевой славы (иногда боевой и революционной славы). Как не хватает нынешнему поколению вот такого, охватывающего все детские и юношеские коллективы движения, изучающего историю, подвиг отцов и дедов, собирающего свидетельства об этом, сберегающего память, ухаживающего за могилами, проводящего военно-спортивные игры. Подумать только, в походе вначале участвовали сотни тысяч ребят, потом миллионы, а потом и десятки миллионов. Вот это связь поколений! Венцом похода были его финалы в Волгограде, Брянске, Ленинграде, Москве.
А высмеиваемый комсомольский политпрос тоже высекал искры. Казалось, убогое это дело. Но вот Володя Токмань, гигант Виктор Скорупа со своей боевой командой Сашей Давидюком, Леней Диканем, Валентином Ивановым, Русланом Хасбулатовым (да, да, именно он был ответственный за молодежный экономический курс "Конкретная экономика") создавали живые и оригинальные программы, расширенные списки рекомендованной литературы, проводили необычные семинары, разрабатывали курсы конкретной экономики, эстетики, международного молодежного движения, истории Великой Отечественной войны и другие.
Скорупа и Токмань организовывали Всесоюзные семинары с приглашением первых величин в науке, армии, обществе в самых невероятных местах: Магадан, Архангельск, Соловки, Кемерово.
Казалось, что любое дело нам было по плечу.
Валерий Ганичев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
