Первым днём пчеловодческих работ считается 30 апреля. Святой Зосима, которого в этот день вместе со святым Савватием чтит православная церковь, считался покровителем трудолюбивых «божьих пташек» – пчёл.
По преданию, начало пчеловодству на Руси положил именно он, игумен соловецкий Зосима. Как известно, он был учёным монахом XV века, совершившим путешествие в Святую Землю и на Восток. А ещё преподобный Зосима считается подвижником русского Севера, одним из основателей Соловецкого монастыря. Особое почтение ему оказывают и за истинно христианское отношение к ближним.
С именем игумена Зосимы связано много преданий. К примеру, нередко рассказывали попавшие в бурю рыбаки, как на краю гибели им являлся в видениях почтенный старец и спасал их из пучины. Известно так же, что преподобный обладал даром целительства, а молитвы к нему имеют чудодейственную силу. В наше время Зосиме Соловецкому посвящено множество больничных храмов.
Кто не обращался с личным прошением к святым Зосиме и Савватию?
О, преподо́бнии уго́дницы Бо́жии и чудотво́рцы Зоси́мо и Савва́тие! Умоли́те Го́спода Бо́га дарова́ти ми (имя, содержание прошения), и оставле́ние всех прегреше́ний мои́х. Да ва́шим милосе́рдным предста́тельством просла́влю Триеди́наго Бо́га, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в. Ами́нь.
***
В народном календаре сегодняшний день называется ЗОСИМА ПЧЕЛЬНИК. Святые Зосима и Савватий, соловецкие чудотворцы, заслуженно считаются покровителями пчеловодства. У восточных славян известно несколько версий истории, из-за которой святой получил это прозвище. Связано оно с появлением пчёл и пчеловодства на Руси.
Одно из преданий рассказывает, как однажды Зосима путешествовал по миру и, возвратясь на родину из далёких земель, привёз берестяную коробочку, в которой находилась пчелиная матка. Святой выпустил «Божью птичку» на волю, а спустя некоторое время луга и поля Руси огласились жужжанием множества медоносных тружениц.
Известна и другая легенда. Будто бы святые Зосима и Савватий вместе с архангелом Гавриилом удостоились от Господа чести быть посланными в Египет. Миссию такую, особую, для них придумал Господь. Да не за-ради прогулки, а для того, чтобы доставить из чужедальних земель на Русь-матушку «божью работницу» – пчелиную матку. Как говорится, Господь знал, что делал, кого посылал: архангел Гавриил сотворил чудо, решив не мелочиться, сделал так, что «вся пчелиная сила» последовала за святыми.
Конечно, пропажа обнаружилась сразу. Шуточное ли дело – мир остался без жужжанья пчелиного? В этой глухой тишине за двинувшимися в обратный путь святыми снарядили погоню. Да где простым смертным справиться с Божьими посланниками? По приказу архангела Гавриила Зосима и Савватий запрятали пчелиную матку в жезл. И, завидя погоню, жезл тот укрыли по правой стороне дороги.
Чудотворцев обыскали, но, так и не обнаружив в их одеждах пчелы, отпустили восвояси. И посланцы, исполнив Господню волю, с заветным жезлом благополучно возвратились на Русь. Получив от Бога доточное наставление о применении «пчелиной силы», они отпустили пчёл на волю-вольную обживаться в полях, лугах и лесах Руси.
Существует ещё и такая легенда: мол, поссорился Зосима у себя на родине с царём. И тот возьми, да и прогони святого из своих владений. Недолго думая, Зосима решил поселиться в нашей стороне. Пришёл, прихватив с собой в посохе пчелиную матку. На Руси такой насекоми вовек не видывали, потому и обращаться с нею не умели. Да и кусачая она – не приведи Господь!
И давай русичи Зосиму бранить: мол, что ж ты нам за оказию таковскую принёс? Зосима спорить не стал. Снова драгоценную свою пчёлушку, матерь пчелиную, – в посох, и своим ходом, помаленьку, перебрался от неблагодарных куда подальше. А дальше-то Соловков разве подашься? Тут-то и занялся святой своей пчелиной братией от души, даже говорят, книг, в которых все наставления о ведении пчелиного хозяйства, великое множество написал.
***
А спустя годы и века, когда пчёлушки обжились на Святой Руси, православные не только добрым словом нынче, 30 апреля, вспоминают ЗОСИМУ ПЧЕЛЬНИКА, но и отмечают своеобразный праздник – ПЧЕЛИНЫЕ ИМЕНИНЫ.
Труд ведь немалый – пасеку в порядке держать. Ну, так и иное какое дело, коли делать его справно, требует и сил, и сноровки, и терпения. Частенько на пчелиные именины о труде пасечников можно слышать: «Пчёл держать – не в холодке лежать!». Бытует, правда, и другая присказка промеж русского народа: «Кто пчеле рад, тот будет богат».
Тот, кто не спроворился на святого Пуда, нынче занимался пчёлами с раннего утра до самого позднего вечера. Дел ведь на пасеке всегда необорно, а нынче и вовсе. Спозаранку, конечно, сегодня молились Зосиме Пчельнику, покровителю пчеловодов. Потом не худо бы, чтобы батюшка отслужил на пасеке молебен. И уж такого быть не могло, чтобы бортник нынче не отнёс в храм для освящения соты. Только переделав все эти важные и необходимые для сегодняшнего дня дела, пчеловод принимался доставать из омшаника ульи и расставлять их на пасеке. При этом, конечно, пришёптывая старинный заговор на пчёл.
Заговоров этих, как и ритуалов, у пчеловода была тьма-тьмущая. Вот, к примеру, такой. Ни один уважающий себя и своё дело хозяин не вывезет пчёл на пасеку, коли за день до того не вырезал он посередь пасеки глыбу земли, не обошёл с ней посолонь место, где собирался расставить ульи. Глыбу ту надо было пренепременно вернуть на место да проговорить: «Как Савватий и Зосима с Иисусом Христом престол поставили, так и я во имя Их, облюбовал это место для своих пчёл».
Я уже говорила, что на Зосиму издревле на пасеках существовал ряд обязательных обрядов, без которых пасечник и не представлял себе открытия нового «медового» года. Например, прежде чем внести на пасеку ульи, в самом её центре устанавливали стол, накрывали праздничной скатертью. Начиналось священнодейство: на стол выставляли черепок с жаром, хлеб и соль, крещенскую воду и оставшуюся от пасхальной заутрени свечу. Если не смог участвовать в этом обряде священник, то сам пчеловод с зажжённой свечой и курящимся ладаном обходил свою пасеку. При этом он кропил её святой водой и трижды повторял: «Христос воскресе!».
На пасеке, даже если она была всего лишь обнесена простейшим тыном, должны были быть ворота. Над ними прибивали кол и только после всего этого начинали вносить ульи и расставлять их по местам.
Закончив работу, пасечник усаживался на несколько минут под образ, а поднявшись, в заключение обряда, отбивал сто земных поклонов.
Наступают трудовые будни и для пчёл, и для их хозяина. Как говорится, мёд – он ведь не манна небесная, без усердия в руки не дастся, его ведь ещё заслужить, заработать надо. В августе отмечается медовый Спас, всем праздникам – праздник, сладкий, аж уста склеиваются! Но до него столько солёного пота прольётся, чтобы человек мог угоститься этим янтарным «соком земли»!
***
В конце апреля – начале мая одним из главных медоносов в наших краях является одуванчик. Кто не слышал об этом солнечном цветке? А как его обожают пчёлы!
А сами-то вы лакомились ли когда-нибудь одуванчиковым мёдом? Если нет, расскажу о нём. Каких только никаких перепробовала я за свою жизнь: и с вербы, и с донника, и с подсолнуха, и с яблоневого-вишнёвого цвета, и с акации, и с гречихи, а уж луговых-разнотравных!..
Так я о мёде с одуванчиков. Этот мёд золотистый-презолотистый, его распознаешь сразу, если помнишь аромат одуванчика. Мёд этот, как и гречишный, с горчинкой, только не с тяжёлой, а с лё-огонькой, приятной, едва ощутимой. И, в отличие от разнотравного, достаточно жидкого, густющий и скоро засахаривается.
***
Но вообще-то я хотела рассказать, как надумала однажды сама наварить одуванчиковых медов, а точнее, варенья. Что из этого вышло? Сейчас узнаете.
Соседка Маша – необычайная стряпуха и затейница. Таких заготовок, как у неё, вовек не сыскать. У всех варенье, как варенье: из смородины, из крыжовника, из вишни, для разнообразия – из малины. А у соседки – каждый раз замысловатое. На любой вкус: приторно-сладкое – из лепестков чайной розы, терпкое – из молочных сосновых шишек, даже из черешков ненашенского ревеня сыщется.
Прибегает она как-то ко мне, вся светится.
– Новый рецепт раздобыла, – догадываюсь.
– Да ещё какой! Знаешь, чем боги в древней Греции питались?
– Амброзией, кажется.
– А что это такое? Ни за что не догадаешься!
– Наверно, местный продукт.
– То-то и оно, что не греческий, а самый что ни на есть нашенский. А проще говоря – варенье. И готовят его на меду из пыльцы обыкновенных одуванчиков. Как не попробовать, скажи?
– Надо же, какие гурманы греческие боги! – удивляюсь я.
– С зимы жду, когда травы в рост пойдут да одуванчики брызнут. Колька натащил из библиотеки книжек по ботанике, доклад готовит. Я и вычитала, прямо обомлела. Проще пареной репы рецептик-то. Чуть подкорректировать для наших дней – и лакомись.
И уговорила меня Маша завтра с утречка в Сычин лог сбегать. Одуванчиков там – видимо-невидимо! Крупные, чистые, не хуторские, мелюзга придорожная.
Вовремя вспомнила соседка про одуванчики. Через пару недель пронырливый майский ветерок расфукает, разметёт их пуховые шары по всей округе. Останутся торчать на длиннющих трубчатых стебельках среди резных листьев круглые белые пуговки, словно головы столетних старичков. А потом усохнут под летним лупастым солнцем и истончённые тельца-стебельки, и сморщенные лысые головки со щепоткой необлетевших седых волосиков на плоских затылках.
Но сейчас – самая одуванчиковая пора. А значит, по Машиному соображению, время варить амброзию.
Май засыпает хуторские переулки снегопадами. Метёт цветочная завируха. Вишнёвую метель сменяет яблоневая, к ней примешивается грушовая. А уж когда разразятся черёмуховые снегопады, предваряющие набирающие мощь сиреневые метели, мир потонет в душистой бело-розовой кипени.
Прихватив корзины, отправляемся за околицу. Ясное майское утро. Заря только-только выплеснулась из Лисьей балки, но дед Митяй уже прокрался с полусонным стадом в набрякшие от густого тумана приречные луговины. Коровы проплыли по белесым волнам, обив ядрёные росы, оставив в вымахавших по колено травах извилистые стёжки-змейки.
Округа купается в бездонном безмолвии. И только в непролазных черёмуховых чащобах у родника запузыривает неуёмный соловей. Одуванчиков нет и в помине. На пути только росная зелень и облитые молоком кусты дикого тёрна. Да у кладки через ручей облако дички-грушовки цвета молочного киселя, парящее высоко над водой и сливающееся в непроглядной вышине с порозовевшим небом.
Утро бодрит, и мы прибавляем шаг. Тапочки промокли, и я ворчу: мол, нет тут никаких одуванчиков, и амброзии никакой не хочу.
– Да приглядись: они повсюду, только ещё спят, – настойчиво убеждает Маша.
Солнце карабкается по пригоркам. Снуют по траве его лучики-кисточки, нечаянно капают рыжей акварелью на сырой зелёный лист долины. Прямо на глазах просыпаются ярко-оранжевые цветы, и пишется ещё один неповторимый пейзаж.
Одуванчики зевают и потягиваются. Встряхивают рыжими шевелюрами. Огненные лепестки-волосики укладываются в аккуратную причёску. На кончики лепестков заботливое солнышко наносит перманент, и они слегка кучерявятся.
Цветов всё больше и больше, и, наконец, из-за обрушившихся на долину искрящихся потоков солнца, из-за расшитого дивными нитями цветочного ковра, мир становится позолоченным. То там, то тут будто вспыхивают лампочки карманных фонариков, загораются сотни одуванчиков.
Вон ещё один! Вон ещё! И каждый мурлычет какую-то песенку. Слов не разобрать, но чувствуется, что она бодрая, радостная. Звуки её сливаются в одну весёлую мелодию и усиливаются с каждой минутой. Это пчёлы деда Архипа, как и мы, слетелись на божественный нектар и, испробовав его, жужукают себе под нос от удовольствия. Луг кажется живым. А одуванчики – не цветы – огромные золотистые шмели, в которых переродились архиповы пчёлы, объевшись волшебного нектара.
Долина брызжет огнями. Манит раскрывающимися тёплыми бутонами-ладошками поваляться на парчовых покрывалах. Кажется, мы забыли, зачем пришли на эти дивные лужайки. Опомнившись, принимаемся собирать пятачки одуванчиков.
Корзины наполняются быстро, и Маша шутит: «Теперь мы самые богатые на хуторе! У нас кучи золотых монет!» Перепачканные одуванчиковым соком руки пахнут мёдом, ничем не оттереть, чёрные да клейкие.
Выбравшись из лугов на взгорье, оглядываемся: далеко вокруг плещется одуванчиковое море. Яркое, ослепительное! Оно плывёт и плавится золотыми потоками по берегам Кромы. И нет ему конца и края.
Вечером по Машиному рецепту варю из одуванчиков душистое варенье. Может, оно и не имеет права называться амброзией (наверняка Маша что-нибудь перепутала), но такая вкуснятина у меня никогда не получалась. Всего-то – четыреста цветков одуванчика, несколько чашек воды, да килограмм липового мёда, и эликсир долголетия, пища богов, готов! Ох, и лакомки были эти греческие боги!
Татьяна Грибанова (Орел)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
