15 лет тревожных и радостных отдал Виталий Закруткин созданию романа-эпопеи «Сотворение мира». Да, автор настоящий сотворец мира, в котором он жил и созидал на литературном поле. И этот мир мне видится куда шире, чем название романа, а потому, думаю, вполне закономерно освободить эти два всеобъемлющих слова от кавычек и вынести в заголовок моих скромных штрихов к портрету талантливого земляка – писателя и Человека.

…До сих пор сожалею, что не задал целый ряд вопросов писателю в свое время, когда мы довольно часто встречались с Виталием Александровичем в Ростове и у него в Кочетовской. Не могу себе простить и то, что не прихватил с собой диктофон и не записал одну из самых памятных бесед, когда мы были у него по делам с писателем Владимиром Карпенко. Разговор тогда шел и о детстве, и о войне, о Пушкине и Толстом, о Шолохове и Серафимовиче… Не хочу восстанавливать сказанное тогда Виталием Александровичем о времени, о себе, о литературе и поэзии, о природе… Его старший друг и товарищ нобелевец Михаил Шолохов как-то сказал: «Моя биография и жизнь – в моих произведениях». Так это и у Закруткина: он весь в своих творениях. Именно в произведениях Виталия Александровича и даны ответы на многие вопросы, которые интересовали нас тогда и интересуют сегодня почитателей его незаурядного таланта. Чтобы узнать и понять В.А. Закруткина, надо читать его произведения: от романа «Сотворение мира» до рассказа «Подсолнух».

Сказать, что Виталий Александрович любил людей, а его гостеприимство как хозяина возведенного своими руками куреня на берегу тихого Дона не знало границ – это значит не сказать ничего: его душа нараспашку ни в кои века не делила гостей на «столичных» и «хуторских». Если писатель открывал вам калитку подворья, то вы становились «объектом самого пристального внимания» до самой прощальной секунды. Для иногородних собратьев по литературному труду Виталий Александрович даже построил несколько летних домиков в своем саду, где подолгу «квартировали» гости. И никто не был обделен вниманием ни в прочтении привезенных рукописей, ни за разносольным столом с домашними угощениями. Всякое случалось. Как-то один из поэтов попросил Закруткина «подсобить пробиться на Парнас». Виталий Александрович помял сигаретку, аккуратно вставил ее в коричневый мундштук, чиркнул спичкой, смачно затянулся, выпустил тонкой струйкой дымок и выдал краткую притчу:

– Видите, коллега, вон тот высокий забор? Так вот: на тот забор я вас могу подсадить. Ну а в сад вы уж сами прыгайте. А в саду том, литературном, как вы знаете, не только лавры благоухают. Там ведь и крапива жгучая может оказаться! Или, к примеру, розы с шипами…

Проситель попытался «попасть в струю» и выпалил:

– А я сапоги кирзовые надену!

– В кирзовых сапогах по саду поэзии ходить грешно! – обрезал разговор писатель и стал настойчиво звать всех в сад полакомиться новым сортом винограда из-под родной Феодосии.

Виталий Александрович искренне любил людей, но он еще и обладал великим даром «влюблять людей в себя», как сказал однажды поэт и драматург, тогдашний главный редактор журнала «Огонек» Анатолий Софронов: он тогда привез в гости в Кочетовскую своих друзей из Москвы. Помню, москвичи на редкость робко и суетно рассаживались в беседке, куда хозяин пригласил всех гостей, но уже через полчаса трудно было отличить, кто тут приезжий москвич, а кто сосед – завсегдатай дома. Характерная черта личности Виталия Александровича как хозяина и главы семейства: он никогда не превращал даже самое праздничное застолье в выпивку. Да, вино было на столе, но главным объектом любования и радости для писателя были люди! Вот и в тот вечер бокалы с прекрасным домашним вином оказались без особого внимания. Софронов уговорил Виталия Александровича «почитать Пушкина». Мне уже доводилось слушать «Евгения Онегина» «от корки до корки» в изумительном исполнении Виталия Александровича, но и на этот раз «все было в первый раз».

Откуда такая страсть к творчеству Пушкина? С самых юных лет. Правда, первым кумиром для сына учителя – будущего писателя стал Сергей Есенин: он ему никогда не изменял, но ухитрился искренне любить и Есенина, и Пушкина. «Знакомство» с Есениным произошло, когда в 1927 году Закруткин стал работать в избе-читальне. «В ворохе запыленных книг, – писал позже Закруткин, – мне случайно попался сборник стихов С. Есенина, который меня буквально потряс. Позже мы с братом Ростиславом, собирая каждую копейку из тех денег, которые удавалось выпросить у матери или отца, покупали и выписывали все, что можно было достать из есенинских произведений, которые навсегда вошли в мою душу… О многом писали мы с братом. Стихов было написано много. О дорогах, о грозах, о неразделенной любви, и незримый Есенин витал над нами. Мне жаль, что позже, разорив дом, где я жил, гитлеровцы вместе с книгами сожгли тетради написанных мною стихов…»

…Семья Закруткиных жила в деревне, росла, детей – Виталия, Ростислава, Евгения, Ангелину – надо было учить, давать им высшее образование, а тут – голод, нищета. Отец обращается в Народный комиссариат просвещения и получает направление на Дальний Восток. Путь трудный и долгий. В Москве братья Закруткины «знакомятся с Пушкиным и Лермонтовым». Мать с дочкой остались на вокзале, а «братья-разбойники» отправились «глядеть Москву» и выполнять заказ матери: закупить побольше продуктов на дорогу – булочек, консервов, сахару… Что из этого вышло, позже опишет сам Закруткин: «Вдруг в одной из книжных лавок я увидел роскошное, в тисненом золотом переплете, шеститомное собрание сочинений Пушкина… Сердце мое дрогнуло. Старый букинист, притопывая от холода ногами, подозрительно посматривал на меня из-под очков. Маскируя робость, я довольно небрежно спросил:

– Сколько стоит это собрание?

– У вас, молодой человек, вряд ли хватит денег, – ответил старик.

– А все же? – настаивал я.

Букинист назвал цену и усмехнулся. Мы с братом испуганно переглянулись – цена была сумасшедшая. Но я справился с волнением и довольно бодро сказал:

– Получите деньги и свяжите, пожалуйста.

Ростислав больно сжал мне плечо, зашипел в ухо:

– Ты что? Спятил? А что в дороге жрать? Пушкина твоего жевать будем?»

На мировую Ростислав согласился только после того, как потребовал купить для него собрание сочинений Лермонтова. К матери вернулись без продуктов. Но именно с этих двух поэтов начался тяжкий, но увлекательный путь братьев в серьезную науку: позже братья окончили аспирантуру в Ленинграде, стали кандидатами филологических наук, получили звания доцентов и стали руководить кафедрами литературы: Ростислав – в Калининграде, а Виталий – в Ростове-на-Дону.

…Священным местом для себя Виталий Александрович считал Пушкинский Дом (Институт русской литературы Академии наук СССР), где он присутствовал на многих заседаниях, слушал выступления видных ученых. Здесь он видел и слушал Алексея Толстого, Вячеслава Шишкова, Ольгу Форш, Алексея Чапыгина, Николая Тихонова, Юрия Тынянова, Всеволода Рождественского, Анну Ахматову, Николая Брауна, Бориса Лихарева… Был рад дружбе с большим русским поэтом, замечательным знатоком народного языка Александром Прокофьевым, о котором в 1934 году напечатал в журнале «Резец» статью «Идущий с песней». Друг по аспирантуре Александр Дымшиц, литератор широко образованный, начитанный, знающий европейские языки, ввел Закруткина в редакции журналов «Резец» и «Звезда», где Виталий Александрович опубликовал ряд исследовательских статей.

Говорят, судьба ведет человека по жизни. Да, ведет, если он сам идет. Приехал в 1935 году Виталий Александрович в станицу Усть-Медведецкую, куда из Новгорода перевели работать его отца. Решил почитать в Летнем театре лекцию о Пушкине. Неожиданно появился Александр Серафимович: он тогда уже жил в станице, у него был свой дом. Серафимовичу выступление понравилось. «Он пришел за кулисы, – напишет позже Виталий Александрович, – обнял меня, пригласил к себе домой и предложил в одно из воскресений вместе с ним рассказать станичникам о Горьком. Вскоре такой вечер состоялся. Я стал часто бывать у Александра Серафимовича. Иногда мы сидели с ним до рассвета, и он рассказывал мне о многих литераторах, с которыми встречался и которых я знал только по книгам…»

Именно Серафимович благословил своего нового товарища на поездку в станицу Вешенскую к М.А.Шолохову, о чем В.А. Закруткин подробно рассказал в изумительной по искренности и чистоте русского языка книге «Цвет лазоревый», изданной в 1965 году, к 50-летию со дня рождения М.А.Шолохова. Свое отношение к Шолохову Закруткин выразил так: «Шолохов – как человек и как художник – всегда привлекал и привлекает меня твердостью и постоянной последовательностью своего мировоззрения. На протяжении своей жизни, видя вокруг себя достижения и недостатки, доброе и плохое, энтузиазм и жестокие ошибки, он никогда не подвергал какому бы то ни было пересмотру свои позиции, всегда оставался писателем-коммунистом, веря в великие цели партии и народа. Эта особенность Шолохова породила его гражданское и художественное бесстрашие… Мне всегда были понятны и дороги истинная народность… Меня трогало и привлекало то, что Михаил Александрович знает и любит на земле все живое…»

…В тяжкий час прощания с М.А.Шолоховым в станице Вешенской в хмурый февральский день мы оказались рядом с Виталием Александровичем в почетном карауле. Молча переглянулись, молча вышли в узкую длинную комнату-боковушку. Виталий Александрович нервно курит, потом тихо говорит: «Ты знаешь, глядел я сейчас там, в карауле… И показалось, что он парит над нами… Над миром… Над самой смертью!.. И тебе так показалось? Это надо же! Лежит как живой…»

Летят мгновения, уходят в небытие минуты прощания с Гением России… Грохочут залпы оружейного салюта… Над площадью печально плывет Государственный гимн…

С центральной площади по узкой улочке, по той самой, по которой любил ходить Шолохов, направляемся на подворье. Могила вырыта на крутом берегу Дона… Желтый песок уже изрядно подсох на февральском солнце, слепит глаза желтизной. Стал на колено, взял в горсть холодный песок… Рядом наклонился Виталий Александрович, медленно разжал кулак: земля сквозь пальцы просыпалась в могилу. И слышу тихий голос Закруткина: «Прощай, Человечище… Скоро свидимся…» Комок подкатил к пересохшему горлу, слезы потекли сами собой. «Вот и отпели донские соловьи…» Виталий Александрович прошел к трем березкам и тихо опустился на скамейку, где так любил отдыхать, «слушать природу и беседовать с Доном М.А.Шолохов».

О чем тогда думал Закруткин? Может, он вспомнил свой первый приезд в этот дом на песчаной круче с письмом А.Серафимовича, а может, перебирал в памяти те дни, когда Михаил Александрович целых трое суток гостил у него в Кочетовской, а может, перед ним проплывали дни и ночи, которые они коротали в вагончике на строительстве Цимлянской ГЭС?.. А не вспомнил ли он грозные дороги Великой Отечественной? С первого же дня войны они сражались за Родину. М.А.Шолохова тогда почти сразу послали военным корреспондентом на фронт. А вот у Виталия Александровича на пути к фронту оказалась бронь. Оба его брата уже воевали: Ростислав на Ленинградском фронте в авиации, а Евгений на Западном – в кавалерии. Горячий по характеру Виталий Александрович не мог дальше «сидеть дома», ворвался в кабинет к военкому Кировского района г. Ростова-на-Дону, на его глазах порвал бронь. Военком сдался, пожал плечами и… выписал направление в 56-ю действующую армию на должность военного корреспондента армейской газеты. Накануне немцы зверски бомбили Ростов. Загорелась университетская библиотека. Друзья подобрали на улице кожаный переплет толстого тома «Римской истории», сброшюровали огромную книгу «с тысячью чистых страниц» и вручили военкору с наказом «заполнять ее своими дневниковыми и военными записями». Вот откуда начинались «Кавказские записки» да и другие произведения на военную тему. Многие говорят, что у них война за плечами: у Закруткина она на всю жизнь осталась в душе, в сердце, в памяти. Не случайно пришли к читателю его «Матерь Человеческая», «На Золотых песках», «Подсолнух»… Писатель и воин прошел по дорогам сражений от Кавказа до Берлина. В одном из жестоких боев погиб командир. Закруткин не раздумывая принял командование на себя, за что был удостоен высокой боевой награды.

Символическая деталь из биографии: когда Виталий Александрович уходил на фронт из горящего Ростова, он вместе с толстой кожаной тетрадью положил в вещмешок... бюст Льва Толстого, что стоял у него в квартире рядом с книгами из огромной по тем временам библиотеки, которую он собирал 13 лет. Вернувшись после победы в Ростов, майор Закруткин стал читать в университете специальный курс по творчеству Л.Н.Толстого. К тому времени у него уже было более десятка аспирантов. До этого В.А.Закруткин был заочно принят в Союз писателей СССР. Заочно, потому что в те дни он принимал участие в ликвидации гитлеровских войск при освобождении Праги.

…«Об углубленной работе над произведениями Л.Н.Толстого, – писал Закруткин, – мне необходимо сказать особо, так как творчество величайшего писателя мира (в этом я непоколебимо убежден) не могло не сказаться на определении моих взглядов на роль литературы в обществе, на цели художника, несущего огромную ответственность перед народом… Когда я по-настоящему стал читать художественное творение великого мастера-учителя, мне стало казаться, что передо мной не литература, не роман, повесть или рассказ, а нечто иное, настолько высокое, мудрое, человеколюбивое, беспощадно строгое к самому себе, что ты уже не читаешь, а как будто, склонив голову, внемлешь голосу пророка, учащего людей добру, любви и правде… Именно Лев Толстой воспитал во мне жестокую требовательность к себе, стремление к жизненной правде, ненависть к литературщине, к пустопорожнему оригинальничанию, к формализму, к антинародному словесному баловству и псевдоноваторству…» Сказано более 30 лет назад, но как свежо и остро, объемно и точно для наших дней.

После войны Виталий Александрович полтора года прожил в разрушенном гитлеровцами Ростове, скитался по чужим углам, спал на полу, укрывшись шинелью, ел в харчевнях, что ютились на задворках разбитых домов. Страдал в городе, а все время тянуло в деревню, хотелось вернуться в детство, отрочество… Все чаще вспоминал, как они жили семьей в деревне. Как в немом кино всплывал герой Гражданской войны Григорий Котовский, который, увидев нищенское житье-бытье Закруткиных, распорядился выделить двух отстраненных от строевой службы лошадей Боя и Жана. Потом появились в хозяйстве корова, свиньи, куры. Купили кобылицу, которая стала рожать жеребят. Здесь Виталий, или Талька, как его звала мама, научился пахать, очищать в решете семенное зерно, боронить, сеять, вязать снопы, молотить, лечить животных, ухаживать за лошадьми, доить коров, чинить упряжь… Потому и тянуло бывшего воина и филолога поближе к земле, к лесу, к воде, к людям, растящим хлеб и поющим чудные песни времен Разина и Ермака. В 1947 году В.А. Закруткин низко поклонился городу, навсегда простился с университетом, с товарищами по перу и уехал в станицу Кочетовскую, что на среднем Дону. Новоселу выделили добротный приусадебный участок прямо на берегу реки. За два года писатель построил новый просторный деревянный дом: он стоит и по сей день, в нем теперь Музей В.А. Закруткина. Тогда же был заложен сад и виноградник. «Моя мечта сбылась, – радовался Виталий Александрович. – Выросший на земле, я через много лет снова вернулся к полям, к лугам, к лесам, мог распределять рабочие часы по своему усмотрению – вставать на рассвете, бродить по берегу реки, садиться за письменный стол, отдыхать на охоте и рыбной ловле…»

Многие отмечали невероятную работоспособность и творческую плодовитость писателя В. Закруткина. Всё это, бесспорно, так, но мне кажется, что годы войны и время скитаний по земле-матушке выработали в его характере особое отношение к труду и отдыху. Сколько раз доводилось видеть, как, уставший и обессилевший от дневных хлопот, он полулежа засыпал на диване и даже на сиденье машины. Но! Проходило двадцать минут, полчаса максимум – и он уже сладко потягивался, весело и бодро мог продолжить прерванный разговор.

…Бывали времена, когда Виталий Александрович не желал «никого видеть и никого слышать». Как-то под самый Новый год звонит из Москвы:

– Я тут в Союзе писателей прозаседал. Едем с Наташей домой. Ты не мог бы встретить? Но так, чтобы никто из писательской братии не прознал и начальство областное не ведало, когда я прибуду. Устал я что-то…

Поезд в Ростов-на-Дону пришел с большим опозданием. Уже половина двенадцатого, а мы только увидели за окном вагон Виталия Александровича. Мигом в машину, и на Будённовский проспект, где у самого Дона была небольшая, но уютная квартира Закруткина. Без пятнадцати двенадцать. Мы с супругой и водителем оставляем вещи в прихожей – и к выходу. Но… Не тут-то было: в дверях Виталий Александрович:

– Никуда я вас не отпущу. Встретим Новый год, а там кто куда, а мы в Кочетовку.

Женщины мгновенно накрыли стол, точнее, высыпали все, что было припасено Закруткиными в Москве и по пути следования. Проводили старый, встретили новый…

– Ишь, молчат, не звонят, – подмигнул нам Виталий Александрович, указывая на телефонный аппарат, – они думают, что я в Москве.

Где-то в половине первого сам не выдержал и стал названивать друзьям-товарищам: сначала Анатолию Калинину, потом соседу по дому Петру Лебеденко, в Москву Анатолию Сафронову… Словом, никого из близких не забыл и искренне радовался, что опередил всех со своими поз-дравлениями.

Еще одна важная черточка характера В.А. Закруткина: он не только умел сам трудиться днями и ночами, но и мог как бы невзначай подвигнуть других к полезным свершениям.

…О современниках трудно писать, рассуждал Закруткин, чуть что не так – вот он перед тобой, живой критик. Каждую твою оплошность на свет божий вытащит, да еще и смертельно обидится. Как-то один залетный очеркист тиснул очерк о нашем земляке в центральном журнале. Все вроде бы нормально: на всю страну прославил солдата и труженика. Недели через две заявился ко мне герой публикации, и прямо с порога: «За что это, Александрович, твой гость меня на посмешище выставил?» Стал выяснять причину обиды. Оказалось, столичный литератор (не хочу называть его имя: с кем не бывает!) перепутал награды солдата, «забыл» упомянуть, что он был участником штурма Берлина. Но больше всего его возмутило, что в очерке ему ампутировали после ранения левую ногу, а на самом деле он лишился правой. Вымышленный герой очерка, романа, рассказа или повести не придет к автору вот с такими претензиями. Возьмитесь за книгу о земляках…

– Только вместе с вами! – загорелся идеей Владимир Карпенко. – Дадите для начала своих «Кочетовцев»…

– Другой бы стал капризничать… Только вот очерк малость поджать придется. Надо, чтобы побольше было авторов… Непременно привлеките Анатолия Калинина и других писателей, журналистов. Подумайте, что взять у Михаила Александровича Шолохова. Иллюстрации потребуются добротные… Издать придется в Москве. Полиграфия нужна качественная.

Хозяин дома поднялся из-за стола, подошел к книжным полкам, взял книгу в сером переплете, открыл ее на странице, где начинался очерк «Кочетовцы» и стал аккуратно карандашом сокращать текст… Так было положено начало будущей книги очерков «На земле тихого Дона», которая была издана в Москве, в издательстве «Современник», где в ту пору (а это был 1981 год) редактором трудился наш земляк Владимир Карпенко. Анатолий Калинин без лишних уговоров дал очерк «Цимлянские записки». Мне было доверено быть не только автором, но и составителем. Открыть книгу было решено словом о донской земле М.А.Шолохова. Подобрал небольшой отрывок из публицистики Михаила Александровича и поехал в Вешенскую.

…Утром при встрече первым делом передал Шолохову низкий поклон от Закруткина, потом кратко сказал о цели своего визита, показал ему его «вступительное слово»… Михаил Александрович был бодр и свеж, живо расспрашивал о «кочетовском казаке», поинтересовался, кто еще из писателей принимает участие в подготовке книги о земляках, посоветовал обязательно привлечь к делу писателя-публициста и краеведа Александра Суичмезова (его очерк «На Северском Донце» помещен в сборнике). Обстановка так сложилась, что у меня хватило храбрости попросить Михаила Александровича высказать пожелание землякам. Приготовился записывать. Но писатель положил в круглую пепельницу мундштук с дымящейся сигаретой, взял лист чистой бумаги и четким стремительным почерком написал: «Желаю землякам успехов, дерзаний, творческих поисков и неусыпного труда! Талант – это одно, а без труда он пуст… Успехов, добра, счастья, труда! Что можно пожелать тем, кого любишь, – самого светлого!» Эти слова М.А.Шолохова были опубликованы на суперобложке книги «На земле тихого Дона». В сборнике – 27 авторов, свыше 400 страниц с иллюстрациями. Наши соседи – полиграфисты из Волгограда – прекрасно справились с заказом «Современника» и напечатали книгу тиражом в 30 тысяч экземпляров, а автор-составитель был удостоен премии Союза писателей. Первым, кто тогда поздравил меня, был В.А. Закруткин. Могу честно признаться: если бы не Виталий Александрович, такой книги о современниках не было бы…

Виталий Закруткин, уже будучи известным русским писателем, лауреатом Государственной премии Союза писателей СССР, секретарем правления Союза писателей РСФСР, депутатом областного Совета народных депутатов, награжденный боевыми орденами и медалями и орденом Ленина, автор собрания сочинений, куда вошли его романы и повести «Сотворение мира», «Плавучая станица», «У моря Азовского», «Матерь Человеческая», «Кавказские записки», – никогда не считал зазорным печататься в газетах, журналах, сборниках. К чему призывал и приучал молодых, да и зрелых литераторов. А уж сколько он нянчился с начинающими писателями, так это и учету не поддается: сотни авторов – теперь уже маститых и известных! – по сей день с благоговением вспоминают «кочетовские университеты».

…Виталий Закруткин был человеком мужественным и смелым. И не только на полях сражения с фашистами. 1937 год. Михаил Шолохов добивается от Сталина реабилитации земляков. 17 ноября трое станичников-арестантов получают свободу, их восстанавливают в партии и на работе в Вешенской. Но радость омрачена тем, что «топор висит над Доном, висит над всей страной…». За решеткой в тюрьме Ростова-на-Дону Виталий Закруткин. Шолохов – Сталину: «В такой обстановке… не только невозможно продуктивно работать, но и жить безмерно тяжело». В.А. Закруткин на свободе.

Черная страница в жизни Виталия Александровича, но он ее мужественно перевернул и поставил точку. В 1977 году он пишет «Страницы о себе. От земли к земле» – довольно подробная биография, факты жизни пропущены через душу и сердце. В книге очерк занимает более 40 страниц. И ни одной строки о тех тяжких и мрачных днях, проведенных на допросах и за тюремной решеткой. И что характерно: Закруткин никогда не ставил себе в заслугу, что он такой «пострадавший и униженный». Хотя в партию он так и не вступил – ни в годы войны, ни в мирное время. Он всю жизнь оставался беспартийным большевиком. Да таким, что и среди членов партии днем с огнем трудно сыскать. Таков уж характер у него был… Да он и в последние годы даже о своих физических болячках больше терпеливо молчал, чем говорил, чтобы ненароком не огорчить родных, близких, друзей-товарищей. Он до последних дней радовался жизни: «Я рад и счастлив тем, что после всего доброго и злого, что мне довелось видеть в мире, после долгих раздумий и размышлений, после печальных ошибок и мучительных поисков истины и определения цели жизни, моей жизни, данной только мне и никому другому, я нашел и познал свет звезды, которая вела и продолжает вести меня: стремление к благу и счастью, к любви и дружбе всех людей на земле…»

Через несколько лет после обнародования этих строк не станет В.А. Закруткина, но свет звезды, который познал талантливый русский писатель, воин и гражданин России, до сих пор стоит над его родиной и, как сердце горьковского Данко, освещает путь новым поколениям, призывая «к любви и дружбе всех людей на земле». Да, многие большие и малые светила давно погасли, но живительный свет от них пробивается через толщу времени к людям.

Георгий Губанов (Cтаница Кочетовская-на-Дону)

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"