«Подымайся, песня, на судьбой!...» – эта стихотворная строка стала, по сути, ключевой, в состоявшейся на рязанской земле творческой встрече, посвящённой 110-летию выдающегося русского поэта Павла Николаевича Васильева. Он родился 5 января 1910 (23 декабря 1909) года.
Короткая жизнь поэта была яркой. Павел Васильев публиковался в ведущих периодических изданиях страны: журналах «Новый мир», «Красная новь», «Красная нива», «Огонёк», «Сибирские огни», «Литературной газете», «Известиях», «Комсомольской правде», выпустил отдельными книгами очерки «В золотой разведке» (1930), «Люди в тайге» (1931) и самое крупное своё произведение – поэму «Соляной бунт» (Гослитиздат, 1934). Правда, пять подготовленных Павлом Васильевым стихотворных сборников так и не увидели света.
С октября 1935 и до марта 1936 годов поэт находился в Рязани. Здесь, в доме заключения, он создал поэмы «Женихи», «Принц Фома», «Христолюбовские ситцы». В последний раз Павел Васильев был арестован в феврале 1937-го и спустя пять месяцев приговорён к расстрелу по обвинению в терроризме и покушении на И.В. Сталина.
После ХХ съезда КПСС поэта полностью реабилитировали и восстановили в Союзе советских писателей. В 1957 году в Гослитиздате вышла в свет первая посмертная книга Павла Васильева «Избранные стихотворения и поэмы». С тех пор его произведения выпущены доброй дюжиной отдельных изданий. Наиболее полными из них являются «Сочинения. Письма» (2002, составитель Сергей Куняев; им же в 2001 году издана документальная повесть о Павле Васильеве «Русский беркут») и «Подымайся, песня, над судьбой!» (2001, составитель Наталья Васильева-Фурман, дочь поэта). Кстати, Н.П. Васильева-Фурман уже более полувека живёт в Рязани. В этом городе жила и похоронена первая жена поэта – Галина Николаевна Анучина (1911-1968). Известно свыше двух десятков обращённых к ней стихотворений и писем Павла Васильева. В Рязани, при городской библиотеке-филиале № 9, действует комната-музей поэта. Благодаря деятельности Васильевского общества в областном центре постоянно проводятся творческие встречи, приуроченные к памятным датам в судьбе автора «Соляного бунта». А рязанские литераторы посвящают Павлу Васильеву свои стихотворные строки.
«ПРО МЕНЯ Ж, БЕДОВОГО, СПОЙТЕ ВЫ…»
Рязанский венок поэту Павлу ВАСИЛЬЕВУ
Евгений АРТАМОНОВ (1950—2019)
РУССКИЙ БЕРКУТ
Павлу Васильеву
Над страною ты парил недолго,
На крови кипящей замесив
Землю ту, где Обь, Иртыш и Волга,
И её берёзовый разлив.
Когда храмов заглушали звоны
И у многих совесть отцвела,
Как никто, ты слышал жизни стоны
И звонил в свои колокола.
Строки отдавали канонадой
И страстями выше бытия,
Но за песнь одна была награда –
Завистью шипящая змея.
И сегодня, смею подчеркнуть я,
Как твой ум пророчески высок,
Призывал ты всей своею сутью
Не делить нам Запад и Восток.
Мир ещё и нам зарукоплещет,
Если же, обнявшись, устоим.
Впадин нет и не найдёте трещин,
А пути мы в душах намостим.
Будет единенье, сгинет ропот.
Рядом с Православием Ислам.
Вновь парит над Азией, Европой
Беркут, неподвластный временам.
Татьяна БОЧАРОВА
***
А первым был поэт Васильев Пашка…
Ярослав Смеляков
Заморожена песня.
Не хватило дыханья.
Из подвального плена
Поднимаясь на взлёт,
Ты весною воскреснешь
И тогда – до свиданья,
Бейся кровью по венам
И растапливай лёд!
Захлебнётся, потонет
Луг, где будут ромашки,
И отмоют от пыли
Волны город к весне.
Всколыхнёт на балконе
Южный ветер рубашку
И приделает крылья
К голубой белизне.
Купол неба расправлен,
Взгляд поднимешь высоко:
Там летит наудачу
К прииртышским лесам
Одинокий журавлик,
Направляясь к востоку,
На широты казачьи,
На далёкий Зайсан.
Нурислан ИБРАГИМОВ
ЗА ВИСОКОСНЫМ ГОДОМ
Павлу Васильеву
Какое яростное время,
Как даль охватная ясна!
Опять февраль ветрами – в темя,
И – високосная весна!
Свой лишний день зима глотала,
Свирепо март ворочал льды,
И злого снега наметало
В чумную бестолочь воды.
Но вдруг сорвали с окон шторы,
И словно вздребезги висок!
В лицо нахлынули просторы –
И солнце брызнуло, как сок!
Встал молодой, кудрявый, сильный,
Из прииртышских, в скулах – свет,
Не арестованный, не ссыльный,
Спокойный, властный человек.
Взглянул, не щурясь, в плазму выси,
И, ощущая с ней родство,
Приняв лучи её, как мысли,
Сказал: «Какое мастерство!
Какая сила пышет, братцы,
Её – на добрые дела!
В строку отлить протуберанцы,
Как медный бас – в колокола.
По всей России в яром гоне
За всё, что теплится едва,
Хлестнуть горячие, как кони,
Животворящие слова!»
Но вслед за годом високосным,
Прицелясь в темя иль в висок,
Прошёл лавиной по откосам,
Круша безжалостно в песок
Слова, взывающие к жизни,
И жизнь, распятую в словах,
Безумный Год больной Отчизны,
Как змей о лютых головах.
Сергей ПАНФЁРОВ
ПАМЯТИ ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА
Он летал,
Свободный Беркут,
В окруженье лучших муз,
Так,
Что с ним в сравненье меркнут
Те, кто музам лишний груз.
И однажды
Ворон чёрный
Дело гнусное своё
Сотворил.
И пал сражённый
Беркут в свежее жнивьё.
Но летит,
Не уставая, –
Век прошёл,
Но не старо –
В небесах родного края
Обронённое перо!
Валерий ХЛЫСТОВ
РОССИЙСКОМУ ПОЭТУ
Ты – частица неба, леса, поля,
Сказочных озёр и дивных рек,
Песенного русского раздолья,
Где душа прописана навек.
Где на древнем приходском погосте
Под крестами прах былых времён,
И пронзает высь медноголосо,
Благозвучный, колокольный звон.
И ночами, глядя в поднебесье
На манящий свет далёких звёзд,
«Почему ты пишешь свои песни?» –
Ты невольно задаёшь вопрос.
То летишь в заоблачные выси,
То в кромешной тьме находишь свет,
И зачем-то стихотворный бисер
Мечешь тем, кому и дела нет.
Путь-дорога у тебя иная,
Не меняй свободу на успех.
Будь спокоен, если лает стая,
Стадо не суди за сытый смех.
Ты навеки странник одинокий,
Возлюбил и выстрадал свой путь.
И, быть может, песен твоих строки
Прорастут в сердцах когда-нибудь.
Потому бессонно, до рассвета
Ты опять во власти у листа,
И вовек не бросишь крест поэта,
Ибо станет тяжко без креста.
***
Загляните во звёздные очи ночи,
Где небесный простор млечной песней звучит
И струится в сердца звёзд таинственный взгляд,
Словно души ушедших поэтов глядят.
У поэтов России терновый венец:
То кабак да сума, то петля да свинец.
Мать-сырая земля прах поэта хранит,
А душа обитает средь горних орбит.
Песня вслед за душою летит в небеси
И звучит в поднебесных просторах Руси.
Оттого, знать, поют со слезой из-под век
И богач, и бедняк, и тюремщик, и зек.
А покуда нас песня за сердце берёт,
Мы назло всем врагам не пропащий народ.
Значит, теплит ещё состраданья свеча.
Может, дрогнет прицел под рукой палача
(может, в грешную душу сойдёт благодать),
И воспрянет душа, станет песней звучать.
Песней неба и солнца, ветров и дождей.
Обесценятся тронные речи вождей,
Сквозь библейский туман нам проявится суть,
Что самим выбирать крест и жизненный путь.
А коль песенный дух растворился в крови,
То идти нам с крестом от любви до любви.
Владимир ХОМЯКОВ
ПАМЯТИ ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА
Над Красною площадью
лёд мирозданья.
Куранты вдруг замерли,
стрелки сведя.
Вновь праздник –
и чуть ли ни с каждого зданья
глядят друг на друга
портреты вождя.
Годов громогласных
слепые приметы.
Россия полночная
в блеске седом.
И в сумраках бродят
младые поэты,
как Пушкин,
погибшие
в тридцать седьмом.
И древними звеньями
вздрогнет златая,
волшебным огнём
накалённая цепь.
…Рубины Кремля.
Синегорье Алтая.
Рязанская высь.
Казахстанская степь.
А новое утро
так поздно настанет,
как будто бы
не было в сердце зари,
и песни неспетые
перелистает.
И с пасмурных веток
взлетят снегири…
ЗАЧИН
Ты свети нам, перстень свадебный…
Павел Васильев.
Стелет завечерь порошу,
голос девичий поёт:
– В небо голубя подброшу –
наземь ястребом падёт,
и вонзится в боль-добычу,
и уйдёт под облака…
Кличу,
песню в сердце кличу:
– Будь со мною на века.
Кто ты, песня?
Что ты песня?
Нежный снег иль резкий мрак?
Словно острый отсверк перстня,
предо мной твой вещий знак.
Что за камень вольно светит
ой, на правой на руке?
Вольно светит,
в сердце метит,
отражаясь вдалеке.
Свет летит до Семизвездья,
до студёного ковша.
И внезапной, ярой вестью
переполнится душа.
Песня холодом зальётся,
песня жаром изойдёт –
в небо голубем взовьётся,
оземь ястребом падёт!..
ПОЭМА
Наталье Павловне Васильевой
1
Московская весёлая синель.
И улица –
Тверская ли, Ямская?
Авто, пролётки –
но живёт свирель,
нисколько от себя не отпуская.
Двадцатый век
и тридцать третий год.
В стране гремит вторая пятилетка.
И хоть живёт по-разному народ,
но всё же о царе вздыхает редко.
Тебе сейчас от роду двадцать три,
в крови клокочет памятная тема.
Сегодня напечатана –
смотри! –
в большом журнале новая поэма
о том, что казаков привёл Ермак
в край прииртышский…
С Пристанью Гусиной
здесь в ряд –
Зайсан, Лебяжье и Черлак,
здесь все названья дышат вольной силой.
А ратникам, что пообжились тут
(Тобол, Ишим, песчаник Чернолучья)
почётны и охоты смертный труд,
и ловля –
осетровая и щучья.
Качается зелёная волна,
шумят знамён тяжёлые страницы.
Казачий мир –
работа и война.
Казачий мир –
заставы и станицы.
Кочевники отогнаны к горам,
и грозы успокоились как будто.
Кресты до звёзд вознёс станичный храм!..
Но степь живёт предощущеньем бунта!
2
Московская весёлая сирень,
что век назад синелью называли,
расскажет нам про невозвратный день,
который позабудется едва ли,
который дышит запахом хвои
и думою, степною и таёжной,
и слышит все волнения твои
и голос твой,
то светлый, то тревожный:
– За синь-холмом –
далёкий отчий дом.
Что ж, добрый мир за чаркою вспомянем.
И верная земля –
за синь-холмом,
как в старину рекли,
за шеломянем.
Земля моя весенняя парит,
тепло восходит от просторной пашни.
А что оракул новый говорит –
всё это прах,
всё это дни вчерашни.
Земля моя весенняя парит,
кружась, стремится по родной орбите.
А сердце просветлённое горит,
ни на кого не в гневе,
не в обиде.
Земля моя весенняя парит,
грядущими колосьями лучится.
Всё будет так,
как ясный мир велит,
и ничего другого не случится.
А что оракул новый говорит
про кровь и смерть,
про очередь за хлебом?
… Земля моя весенняя парит,
уходит ввысь –
и возвратится небом!
3
Сиреневая, быстрая Москва.
Начальная эпоха Метростроя.
Ударная разносится молва,
но чудится разрушенная Троя.
И чудится, как в синее окно
слетает строк взволнованная стая:
«Звенит в заветных амфорах вино.
Надвинулась угрюмо мгла седая.
Вдали теснятся холмики могил.
Шуршит шершаво траурное море».
… И, как стрелу предчувствовал Ахилл,
так ждёшь и ты невстреченное горе.
И вспыхнет он, непрожитый рассвет,
и тьма за ним откроет мир незримый.
… А в сердце дышит первозданный цвет
сирени молодой,
невозвратимой,
неопалимой…
– Да поднимем тост!
Сюда скорей, привольница Елена!
За нашу жизнь,
за свет кремлёвских звёзд,
чтоб им сиять над нами неизменно!
Ещё не раз услышим мы: «Добро!»
И не одну ещё возвысим тему.
За лёгкий шаг,
за лёгкое перо,
за новый мир,
за новую поэму!
… Нахлынул гром –
и незаметно смолк.
И небо успокоилось как будто.
На страже, начеку Кремлёвский полк.
Но песнь живёт предощущеньем бунта!
Павел ВАСИЛЬЕВ (1909/1910—1937)
ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
Друзья, простите за всё – в чём был виноват,
Я хотел бы потеплее распрощаться с вами.
Ваши руки стаями на меня летят –
Сизыми голубицами, соколами, лебедями.
Посулила жизнь дороги мне ледяные –
С юностью, как с девушкой, распрощаться у колодца.
Есть такое хорошее слово – родныя,
От него и горюется, и плачется, и поётся.
А я его оттаивал и дышал на него.
Я в него вслушивался. И не знал я сладу с ним.
Вы обо мне забудете, забудьте! Ничего,
Вспомню я о вас, дорогие мои, радостно.
Так бывает на свете – то ли зашумит рожь,
То ли песню за рекой заслышишь, и верится,
Верится, как собаке, а во что – не поймёшь,
Грустное и тяжёлое бьётся сердце.
Помашите мне платочком за горесть мою,
За то, что смеялся, покуда полыни запах…
Не растут цветы в том дальнем, суровом краю,
Только сосны покачиваются на птичьих лапах.
На далёком, милом Севере меня ждут,
Обходят дозором высокие ограды,
Зажигают огни, избы метут,
Собираются гостя дорогого встретить как надо.
А как его надо – надо его весело:
Без песен, без смеха, чтоб ти-ихо было,
Чтобы только полено в печи потрескивало,
А потом бы его полымем надвое разбило.
Чтобы затейные начались беседы…
Батюшки! Ночи-то в России до чего темны.
Попрощайтесь, попрощайтесь, дорогие, со мной, я еду
Собирать тяжёлые слёзы страны.
А меня обступят там, качая головами,
Подпершись в бока, на бородах снег.
«Ты зачем, бедовый, бедуешь с нами,
Нет ли нам помилования, человек?»
Я же им отвечу всей душой:
«Хорошо в стране нашей, – нет ни грязи, ни сырости,
До того, ребятушки, хорошо!
Дети-то какими крепкими выросли.
Ой и долог путь к человеку, люди,
Но страна вся в зелени – по колено травы.
Будет вам помилование, люди, будет,
Про меня ж, бедового, спойте вы…»
Август 1935
* * *
Родительница-степь, прими мою
Окрашенную сердца жаркой кровью
Степную песнь! Склонившись к изголовью
Всех трав твоих, одну тебя пою!
К певучему я обращаюсь звуку,
Его не потускнеет серебро,
Так вкладывай, о степь, в сыновью руку
Кривое ястребиное перо.
6 апреля 1935
***
Елене
Снегири взлетают красногруды…
Скоро ль, скоро ль на беду мою
Я увижу волчьи изумруды
В нелюдимом северном краю.
Будем мы печальны, одиноки
И пахучи, словно дикий мёд.
Незаметно всё приблизит сроки,
Седина нам кудри обовьёт.
Я скажу тогда тебе, подруга:
«Дни летят, как по ветру листьё,
Хорошо, что мы нашли друг друга,
В прежней жизни потерявши всё...»
Февраль 1937.
Лубянка. Внутренняя тюрьма
Публикация подготовлена пресс-службой
Рязанское региональное отделение Союза писателей России
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
