Надо, чтоб русских людей не толкали в шею...

К 185-летию Алексея Сергеевича Суворина

Его имя ещё при жизни у одних вызывало злобу и поношения, у других – безмерное уважение, любовь и восхищение. Таким же противостоянием сопровождалось и посмертная жизнь Суворинского наследия.

В 1913 году Василий Розанов, перечисляя тех, кто «из принципа» не пришёл на 70-летний юбилей великого старика, сделал вывод, что «не пришли» все те, которые были чем-нибудь обязаны Суворину. «Естественно, – пишет Розанов, – «не пришёл» Амфитеатров, забравший шесть тысяч аванса, вышедший из газеты и даже не сказавший «уплачу», и не уплативший, несмотря на успехи «России», т. е. уже начавший загребать деньги».

Но Розанов ошибался. Именно Амфитеатров, будучи в эмиграции в 1934 году, может быть, единственный, кто отметил 100-летний юбилей «старика Суворина». На правах ученика, Александр Валентинович через много лет всё-таки пришёл и поклонился своему учителю. Поклонился и пророчески предсказал: «Когда история займётся «стариком Сувориным» с должным беспристрастием, по документам его деятельности и правдивым показаниям людей, достойных веры, потому что действительно его знавших, тогда вскроется истина, как мало был понят этот большой человек и как много оклеветан».

Посмертные судьбы многих выдающихся русских людей не менее драматичны, чем прожитая ими жизнь. И не только потому, что в России по-прежнему прошлое столь же непредсказуемо, как и будущее. В русской истории есть такие симфонические фигуры – а Алексей Сергеевич Суворин одна из них, – посмертная реабилитация которых невыгодна и прямо опасна целому сонму историков, литературоведов, регионоведов, критиков и литераторов.

Именно они нас слишком долго приучали к мысли, что невозможно, не позволено быть в России одновременно русским, честным и богатым. Преуспеяние и русское национальное дело стали несовместимыми. И не потому, что не было в нашей стране предприимчивых русских людей, добившихся выдающихся успехов. Просто каждый русский успех, только-только он выклюнется, хоронился интерпретаторами. Целая свора штатных критиков создавала общественное мнение таким образом, что на виду оказывалась русская глупость, а коренной русский ум загонялся в подполье. Такое положение дел сложилось не сегодня и не вчера. Вспомним Гоголя, его второй том «Мертвых душ», попытку создать положительный образ русского помещика, умного и предприимчивого. Гоголя затравили критики, объявили заблуждением сам поворот писателя к охранительной идеологии. А ведь из помещичьих усадеб вышел весь цвет русской культуры. Но наши интерпретаторы десятилетиями твердили юношеству, что русский помещик – это обязательно Ноздрёв, Собакевич или Обломов. Более близкий пример – «производственные» романы Максима Горького. Образ русского промышленника и предпринимателя был надолго оклеветан, искажён. И непонятно, откуда взялись высокие темпы промышленного роста в России на рубеже XIX и XX веков.

Что уж говорить о Суворине? Многих до сих пор раздражает успех человека, который, родившись в крестьянской избе под соломенной крышей, стал одной из центральных фигур русской истории в конце XIX и начале XX веков. «Сын безграмотной попадьи и битого фухтелями николаевского солдата» создал единственную в своем роде национальную газету «Новое время», с таким уровнем русской журналистики, который и по сию пору является образцовым.

Успех «Нового времени», успех Алексея Сергеевича Суворина был именно русским успехом. И сам он неоднократно подчёркивал, что, не презирая никого, «надо быть русским». Великий труженик и патриот Суворин знал беды и болезни России. «Мы слишком ушли в теории и оставили жизнь. А она требует энергии и воли», – писал он в одном из писем. Алексея Сергеевича укоряли за то, что его газета представляет и прославляет «психологию успеха». Почему же в тогдашней России успех был бранным словом? Ведь это был успех разбуженной реформами 1861 года трудовой России, успех средних и низших слоёв русского общества, кровно связанных с русским крестьянством. Это был успех той России, которая верила в Бога и трудилась. Не уповала на внешние перевороты, а твёрдо знала, что лучшая жизнь – результат постепенного, кропотливого труда. В этом смысле постепеновцем был и А. С. Пушкин, который писал, что самые прочные изменения к лучшему – суть изменения нравственные. Об этом и «Заветные мысли» великого русского учёного Д. И. Менделеева. В этом ряду стоит и А. С. Суворин.

Он сожалел о трагической и преждевременной кончине Столыпина, который смог бы «вбить в русскую землю конституцию. И то национальное чувство, которым был полон». Именно для трудовой России Столыпин просил двадцать лет покоя. Но покой в стране уже был невыгоден многим и многим. Успех «Нового времени» в том, что в нём не было ничего специального, частного, партийного: всё – для всей России. Именно поэтому газету люто ненавидели революционные демократы, и социалисты, и либералы.

Суворин видел, что русская революция поднимается на плечах «бездарных профессоров, непризнанных артистов, несчастных литераторов, студентов, не окончивших курсы, ...людей с большим самолюбием, но с малыми способностями, с огромными претензиями, но без выдержки и силы на труд». Он прекрасно понимал тактику левых сил: «Или всё, или ничего» – чем хуже народу, тем лучше революции». И стоял за русские начала, за русское по своим стремлениям правительство, против «разбойников» и «разрушителей». Суворин предчувствовал катастрофу 1917 года, ясно видел тех, кто приготовляет её сознательно и бессознательно, разоблачал и тех, и других.

История газеты Суворина – это история борьбы с «талантливым русским кутежом». Именно потому, что «Новое время» разоблачало этот «кутёж», Суворина ненавидели. Его травили либералы, социалисты, правительственные лица. Но газета опиралась на растущую, новую Россию и была сильна поддержкой массового читателя. Об утёс «Нового времени» разбивались со злобным шипением грязные волны либеральной публицистики. В то же время газета была островом, где могла реализовать себя охранительная журналистика.

Василий Розанов, разоблачая миф о страданиях левых и либеральных литераторов, указывал на трагическую судьбу Константина Леонтьева, которого тогдашняя «журналистика «казнила» и «погребала» просто оттого, что он не отрёкся от России и не побежал за немецко-еврейской социал-демократией». Розанов жёстко обозначил тогдашнюю альтернативу для пишущих: «Или «Новое время», или умри с голоду, если не социалист». Этой фразой и определяется то исключительно важное, особое место, которое занимал и занимает Суворин в истории России.

Надо ли объяснять, почему сразу после смерти Алексея Сергеевича Суворина враждебная «Новому времени» печать взяла на вооружение, по словам Розанова, лозунг: «Проклинай, ненавидь и клевещи!»

Статьи-пасквиля был посмертно удостоен Суворин и от «вождя мирового пролетариата».  Владимир Ильич злобно попинал труп одного из самых серьёзных своих противников: «Бедняк, либерал и даже демократ в начале своего жизненного пути, – миллионер, самодовольный и бесстыдный хвалитель буржуазии, пресмыкающийся перед всяким поворотом политики власть имущих в конце этого пути». Вождь не поскупился на эпитеты, тем самым дав основание своим последователям долгое время замалчивать и искажать подлинные заслуги Суворина пред Россией. Ленинские инсинуации, его фанатичное злорадство по поводу ухода со сцены его идеологического, самого, может быть, умного и опасного противника, повторяют, к сожалению, и некоторые современные историки.

Конечно, выступление Ленина в 1912 году было продиктовано конъюнктурой политической борьбы. В глазах социал-демократии любой русский успех был вне закона, любая карьера русского человека на службе старой России вызывала раздражение. Еще при жизни в вышедшем в 1898 году энциклопедическом словаре Ефрона и Брокгауза историк литературы С. А. Венгеров, отметив «блестящий талант» А. С. Суворина, похвалив его за хорошее поведение в начале журналистской карьеры, написал, что «во второй половине 70-х гг. «Новое время» становится центром национализма и резких нападок на прогрессивную мысль».

В это же время русский философ Василий Розанов увидел в покойном совсем другое: «Жить – значит служить, и Бог – служит миру, а все люди – служат друг другу, и мы – служим России, а Россия – служит всем. В этих «службах» и их узоре есть ошибки, и избегнуть их никому не дано: однако важно, и это одно важно, чтобы не утрачивалась идея самой «службы», чтобы она не исчезла из мира, ибо без неё мир погибнет в бесчестности. Вот в эту-то «честность» Суворин и вошёл… Он принял бесчисленные оскорбления, принял лютый вой всей печати на себя, принял комки грязи… заслонив от уймы подлости и пошлости больное тело России». «Это был русский ум, а не «фракционный» ум; это был русский характер, а не «фракционный» характер. То, что он всегда стоял на своих собственных ногах и никогда не хотел думать чужою головою, как равно то, что он никогда, никому и ничему не отдавал в плен своего сердца, – было одною из главных причин той многолетней тайной и явной злобы, которая кипела вокруг него, но которая всегда была по своему происхождению «фракционной». Многие всяческою ценою готовы бы были купить свободную голову Суворина; но свободную голову Суворина никому не удалось купить. И эта свобода Суворина была главным источником ожесточения против него многочисленных и часто могущественных литературных течений и политических партий».

Суворин, мечтавший о Земском Соборе, который решил бы судьбу России. Суворин, веривший в то, что «разумная свобода достигается трудно, не по приказу, не в короткий срок, не насильственным ускорением истории». А для этого «нужны настойчивые, продолжительные усилия и труд, неутомимая борьба с роковыми препятствиями и случайностями, борьба силой просвещения – единственно надёжным путем». Такой Суворин, вырванный из плена либерально-революционной клеветы, и сегодня нужен всем нам, нужен России.

Но и в наши дни, как только в обществе после провала либеральных реформ наметился поворот к старым русским альтернативам, как только возник интерес к русским консервативным идеологам и деятелям охранительного толка, так сразу были предприняты попытки вторично дезавуировать русский успех, интерпретировать его на свой лад.

Спрогнозировать современный интерес к Суворину было не так сложно. Ведь и в советское время, несмотря на «директивную» статью Ленина, имя Суворина нельзя было вычеркнуть из контекста русской литературы и культуры. А после падения коммунистического режима тем более нельзя было замолчать имя редактора самой влиятельной дореволюционной газеты, с которым дружили Достоевский, Чехов, Григорович, Плещеев, Репин, Крамской, Розанов.

Но кому-то очень не хотелось, чтобы современный русский читатель самостоятельно познакомился с «дедушкой русской журналистики». И вот в 1998 году издательство «РОССПЭН» выпускает монографию Е. А. Динерштейна «А. С. Суворин. Человек, сделавший карьеру». Перекличка названий книги и ленинской статьи не случайна. Автор как бы расшифровывает на 375 страницах ленинские формулировки образца 1912 года.

К предмету своего исследования Динерштейн не проявил ни сочувствия, ни понимания, ни беспристрастности. Наоборот, факты биографии Суворина подобраны так, чтобы у читателя возникло стойкое неприятие личности великого издателя и патриота.

В 1999 году в издательстве «Независимая газета» с помощью британской стороны выходит впервые наиболее полный текст дневника Алексея Сергеевича Суворина. Событие отрадное. Но опять же составители книги – О. Макарова и Д. Рейфилд, вопреки декларируемой научной объективности, пишут в предисловии о «моральной нечистоплотности» издателя «Нового времени». О том, что «эклектичное, по сути, политическое мировоззрение» автора дневника «отягчалось паранойей, поразившей всех его домочадцев, а также сотрудников «Нового времени». Авторы предисловия сложный жизненный путь Алексея Сергеевича склонны выводить из «сексуальных комплексов». Хорошая, нужная книга не просто испорчена предисловием. Неопытному, наивному читателю предложена оптическая система восприятия основного текста, искажающая универсальность и «симфоничность» фигуры Суворина.

Но, слава Богу, в России и на родине Суворина нашлись люди, которые начали последовательную борьбу за доброе имя Алексея Сергеевича.

Надо сказать, что долгое время воронежские публицисты и журналисты вслед за остальными повторяли в отношении А. С. Суворина стандартный набор ругательств: ренегат, реакционер, шовинист, хвалитель буржуазии и т. д.  До тех пор, пока в номере 39 от 26 сентября 1997 года воронежский еженедельник «Берег» не представил А. С. Суворина и его заслуги перед Россией без идеологических шор. В статье «Телохранитель России» газета впервые в воронежской печати назвала Суворина выдающимся русским общественным и театральным деятелем, талантливым журналистом, прозаиком, драматургом, издателем, великим земляком, которым можно и должно гордиться.

Статья содержала отчёт о пребывании журналистской бригады «Берега» на родине Суворина в Боброве и Коршево. Газета обратила внимание властей на плачевное состояние здания школы в Коршево, построенной на средства Алексея Сергеевича, памятника истории и культуры, на неухоженные могилы матери и брата Суворина. «Берег» поддержала районная газета «Звезда» во главе с тогдашним редактором Юрием Хрусловым, и в результате надгробия на могилах были восстановлены.

Затем в «Береге» появилась целая серия полемических публикаций против попыток некоторых воронежских краеведов навсегда приклеить Суворину вышеупомянутые ярлыки. По сути, продолжением борьбы за доброе имя нашего земляка был выход в свет в 2001 году в издательстве им. Е. А. Болховитинова по инициативе газеты «Берег» книги «Телохранитель России. А. С. Суворин в воспоминаниях современников» (Составитель – С.П. Иванов, Редактирование и подготовка текстов – А.Ю. Минаков,  В. П. Бахметьев, А. Е.Коробанов, А. Е. Тишанинов).

Рецензии на книгу не заставили себя ждать. Сначала появилась статья Льва Кройчика «В пол-лица» в «Воронежском курьере» (№64 от 14. 06. 2001), потом Олега Ласунского «Русский или руссейший?» в «Воронежских вестях» (№44 от 20.06 2001). Первый – авторитет в журналистике, второй – известный регионовед, литературовед, оба профессоры. Последнее обстоятельство и заставило нас отреагировать на критику книги. У нас ведь как заведено, если смолчал, не ответил – значит, признал правоту оппонентов. Критиковали ведь авторитеты, а за ними стоят их последователи, ученики – широкая аудитория. Тут уж нельзя было не ответить.

С удручающей предсказуемостью нас, прежде всего, обвинили в тенденциозном, одностороннем подборе авторов воспоминаний. Хотя мы и ставили задачу показать неизвестного Суворина! Мы сознательно не стали повторять характеристики, выданные ему посмертно вождем революции. Достаточно того, что в своё время их повторяли литературоведы в штатском. В своей книге «Литературно-общественное движение в русской провинции» Олег Ласунский, к примеру, пеняет Суворину на его «ренегатскую сущность, глубину духовного падения» и «отступнический путь».

А теперь, обратимся к тексту Льва Кройчика. Он писал, что унижать историю можно полузнанием, а не только незнанием. И брался исправить наши неточности. Кройчик не согласился с мнением, что «Новое время» исключительное явление в русской национальной журналистике, и сравнивал его с газетами «Русское слово» и «Россия».

Но это сравнение некорректное. Даже в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона дореволюционного, 1898 года издания, С. А. Венгеров пишет, что во второй половине семидесятых годов ХIХ века «приобретенная А. С. Сувориным газета «Новое время» становится центром национализма». Заметим, что национализм тогда не был бранным словом, каким он стал в советское время.

Теперь о политическом влиянии «Нового времени». Зинаида Гиппиус в дневниковой записи 17 марта 1918 года указывает, что в это время Горький был «Сувориным при Ленине». Гиппиус не только литераторша, но и знаток политической жизни, сама активно занималась политикой, и это сравнение не случайное и не комплиментарное. После революции Гиппиус во многом пересмотрела свои убеждения, но при жизни Суворина идеологически была далека от «Нового времени». Суворин и его газета действительно во многом определяли политику правительства Российской империи. После смерти Алексея Сергеевича английская «Daily Telegraf» писала: «Нет такого угла в цивилизованном мире, где бы её (газету «Новое время» – С.И.) не знали как руководящего органа национально-руссского направления и в этом смысле не считались бы с её взглядами».

Поэтому сравнивать газету Суворина с другими просто бессмысленно. Та же «Россия» была либеральной газетой и просуществовала недолго, с 1899 по 1902 год. «Русское слово» – более удачливое издание. Но эту газету большевики закрыли в 1918 году, а «Новое время» – сразу после октябрьского переворота. Когда «Русское слово» закрывали, «нововременцев» уже расстреливали. Так, 20 сентября 1918 года на берегу Валдайского озера средь бела дня без суда и следствия был убит чекистами Михаил Осипович Меньшиков, ведущий сотрудник «Нового времени». Это с ним полемизировал Лев Троцкий ещё в 1913-м ... После революции в ход пошли свинцовые аргументы.

А вот как, кстати, начиналось «Русское слово». Писатель Н. Телешов в своих мемуарах вспоминает об одном вечере на квартире у Ивана Дмитриевича Сытина. «Когда зашла речь, – пишет он, – о дешёвой небольшой газете, которую следовало бы начать издавать в Москве, но чтобы газета была осведомлённая не менее, чем суворинская и интересная, – кто-то полюбопытствовал:

– А что для этого нужно, чтоб газета была «маленькое «Новое время»?

Чехов, улыбаясь одними глазами, ответил:

– Я думаю, что для этого надо быть, прежде всего, «маленьким Сувориным».

Иван Сытин многому научился у Суворина. Но сам он, как известно, сочувствовал большевикам и умер, получая персональную пенсию от советской власти. Сытин заслужил её, потому как плодотворно поработал, приближая Великий Октябрь. Недаром известный дореволюционный политик, лидер фракции правых в Государственной думе Пуришкевич называл типографию Сытина «школьной подготовкой второй русской революции». И не стоит умиляться вслед за Чеховым «настоящим народным делом», «единственной в России издательской фирмой, где русским духом пахнет». Сытин действительно наводнил Россию дешёвыми книгами. Но, как отмечают современники, ни идеи, ни качества у сытинских изданий не было. Качество изданий было заключено... в их количестве. Иван Дмитриевич хорошо зарабатывал не только на все возраставшей популярности нигилистической, крамольной литературы. В нашем понимании его издательство было с изрядной долей желтизны. Вот как упомянутый Н. Телешов описывает разговор продавцов книг (офеней) со Львом Толстым (с издательством Толстого «Посредник» у Сытина был договор на распространение книг).

«Писал бы ты, Лев Николаевич, книжечки-то свои пострашнее. А то, – говорили ему офени, – все милостивые пишешь да жалостливые. Такие берут только грамотеи, поповы дети, писаря, а в глуши, в деревнях только и выезжаем мы на чертяке. Во какого надобно – зелёного да красного! – указывали они на картинку. – А к ним, чертякам, историйку подсочинить – вот бы и дело». Толстой, конечно, не слушал офеней. А вот Сытин не только прислушивался, но и прямо использовал в работе их «маркетинговые исследования» по изучению спроса.

Лев Кройчик, отстаивая свою точку зрения, обильно цитирует Салтыкова-Щедрина. Вот одна из цитат: «Ужасно хочется, чтобы эта гнусная газетёнка хлопнулась. Но много ещё глупых людей – и успеху «Нового времени» покуда ничего не грозит». То есть успех «Нового времени» Михаил Евграфович объясняет глупостью русских людей, русских патриотов. Потому как писано это в разгар балканских событий, когда газета Суворина была на пике популярности. Но почему сатирику так «ужасно хочется» гибели «Нового времени»? Объяснение дает Екатерина Ивановна Жуковская (1841-1913) в своих воспоминаниях. «Самой непривлекательной стороной Салтыкова была, конечно, его жадность и зависть к деньгам... Он завидовал не только богатым, но даже просто всякому, кому случалось заработать несколько больше обыкновенного... Богатение А. С.Суворина возбуждало его особенную зависть и вызывало разные остроты». В доказательство этих слов достаточно привести цитаты из фельетона Салтыкова-Щедрина «Литературные будочники», опубликованном в 1863 году. «Фактов, которые в выгодном для него, – пишет Салтыков-Щедрин о Суворине, – смысле подтверждали бы его права на руководительство общественным мнением, не существует. Те факты, которые известны, свидетельствуют лишь о том, что он до своего теперешнего возвеличивания пописывал фельетонцы, разрабатывал вопросцы и вообще занимался мелкосошным бумажным делом». То есть, сам Михаил Евграфович и подтвердил, что имя себе Суворин заработал исключительно своим пером. В другом месте Щедрин якобы разоблачает Суворина, а на самом деле говорит банальности: «Спросите у Непомнящего (так он назвал Суворина-Незнакомца, – С.И.), что он хочет, какие цели преследует его газета?.. И ежели в нём сохранилась хоть капля искренности, то вы услышите ответ: хочу подписчика!». Вот где крамола, оказывается! И не случайно Достоевский как-то написал о Михаиле Евграфовиче: «У него игры, у него словечки, он вертляв, у него совершенно беспредметная и беспричинная злость, злость для злости – нечто вроде искусства для искусства. Злость, в которой он и сам ничего не понимает»

Особого разговора заслуживают ссылки обоих рецензентов на авторитетное мнение Чехова. Так сказать, позднего Чехова. Потому что ранний Чехов так отзывался о своём благодетеле: «Суворин представляет из себя воплощённую чуткость. Это большой человек... Что бы там ни говорили, а Суворин хороший, честный человек, он назначил мне по 12 коп. со строки». Самому Алексею Сергеевичу Чехов писал: «Вообще в денежных делах я до крайности мнителен и лжив против воли. Скажу вам откровенно и между нами: когда я начинал работать в «Новом времени», то почувствовал себя в Калифорнии».

Суворин постоянно прощал Чехову долги, делал подарки, оплачивал поездки за границу. А Антон Павлович постоянно косвенным образом выпрашивал у Суворина деньги. И, как считает современный публицист Дмитрий Галковский, исследовавший их отношения, одна из причин размолвки следующая: «Чем больше Чехов считал себя обязанным Суворину, тем больше он его ненавидел. Ненавидел совершенно неосознанно».

Но была и другая причина. Ласунский полагает, что Чехов отошёл от «Нового времени», когда в Суворине «развились шовинистические убеждения». А вот Галковский приходит к выводу, что именно Чехов был антисемитом. Мало кто знает, что восемнадцатилетний Антоша Чехонте преподнёс знаменитой Ермоловой пьесу «Безотцовщина», где один из героев говорит: « У всех евреев физиономии не поэтические. Подшутила природа, не дала нам, евреям, поэтических физиономий!» Антон Павлович, однако, быстро смекнул, что столица не Таганрог, и стал более осторожным. В 1889-м он писал Суворину: «Ваша вставка о шмулях рискует быть ошикана: половина театра всегда у нас занята авраамами, исааками и сарами». В переписке Чехова пренебрежительное отношение к евреям – обычное дело: «Не люблю, когда жиды треплют моё имя. Это портит нервы». «В Петербурге рецензиями занимаются одни только сытые евреи-неврастеники, ни одного нет настоящего, чистого человека». А вот как отозвался Антон Павлович на антисуворинскую кампанию в 1897 году: «Но никто так не пишет, как фармачевты, цветные еврейчики и прочая шволочь».

Сам Суворин в1899 году он записал в дневнике «Я не сочувствую призывам консерватизма, направленным против инородцев. Никогда я против них ничего не питал и ни к одной народности не питал вражды. Да и зачем? Можно поддерживать русских, относясь к инородцам сочувственно и мило». Василий Розанов вспоминает, что однажды Суворин ему сказал: «Гостиный Двор в Петербурге ещё на моей памяти состоял из голландских и русских лавок и даже немцев почти не было. Теперь немцев словно нет, русских – половина лавок, а другая половина – еврейские». Вот и вся вражда. Суворин также возмутился, когда узнал, что в Харьковском университете шестьдесят процентов учащихся – евреи. Притом, что в этническом составе губернии их доля не превышала и полпроцента. Как свидетельствует Розанов, у Суворина в доме жила учительница музыки – еврейка. Когда Василий Васильевич пошутил на этот счёт, Суворин обнял женщину и весело сказал: «Я ужасно её люблю. Она такая милая!» То есть, не было у Суворина антисемитизма. Он выступал против «захвата» русского в России и не более того.

Что касается Чехова, то тут история такова. Пока он был беден и никому не известен, он с удовольствием дружил с Сувориным. Но, в конце концов,  ему пришлось сделать выбор в пользу «общественного мнения», которое принадлежало тогда еврейским журналистам, либеральным изданиям. В 1897 году Антон Павлович  записной книжке заметил: «Такие писатели как Н.С.Лесков и С.В Максимов не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все – евреи, не знающие , чуждые русской коренной жизни, её духа, её формы, её юмора,  совершенно непонятного для них , и видящиен в русском ни больше ни меньше , как скучного инородца. У петербургской публики, в большинстве руководимой этими критиками , никогда не имел успеха Островский; и  Гоголь уже не смешит её». Эти обстоятельства Чехова исподволь подталкивали к разрыву с «Новым временем». Особенно  после оглушительного провала премьерного спектакля «Чайки». Он понял, что «не имела успеха не пьеса», а его личность. Провал был хорошо организованным.

Затем грянуло пресловутое дело Дрейфуса. Чехов негодовал ,читая на эту тему публикации в  «Новом  времени».  И хотя в интервью французской печати он «уклонился от ответа на вопрос о русском общественном мнении» по делу Дрейфуса журналист Бернал Лазар всё,  что нужно было для дрейфусаров,   сказал за него. После чего Суворин коротко известил Антона Павловича: «Нам писать друг другу более уже не чем». И хотя Алексей Сергеевич первый протянул руку Антону Павловичу, признав его правоту и прозорливость в отношении Золя, защищавшего Дрейфуса, с этих пор их отношения стали сугубо деловыми, без былой доверительности.

Кстати, о том, как «передовая публика» могла устроить провал, говорит такой факт. В 1900 году Суворин поставил пьесу Я. Ефрона «Сыны Израиля» («Контрабандист»). На спектакле публика неистовствовала. На сцену бросали галоши, бинокли... Тогдашний министр МВД Сипягин пожал плечами. «Если мы «Ревизора» ставили, то пусть евреи посмотрят «Контрабандистов». После этого режиссер спектакля скоропостижно скончался, а министра убили через полтора года...

С другой стороны, нельзя не прислушаться к мнению Амфитеатрова, хорошо знавшего обоих. В статье, написанной к столетию Алексея Сергеевича, он утверждает что, Чехов с Сувориным никогда не «порывал», а пребыл в сердечнейшей дружбе до самой своей кончины. Отход от его «Нового времени» отнюдь не был отходом от Суворина. Но было бы преувеличением утверждать, будто Суворин «создал Чехова». «Создавать Чеховых, – пишет Амфитеатров, – путём редакторско-издательского доброжелательства и покровительства нельзя. Для того чтобы вырос орёл, нужен орлёнок, а раз орлёнок имеется налицо, он и в индюшатнике вырастет в орла. Нет никакого сомнения в том, что Чехов – и без Суворина – вырос бы в громадную литературную силу... Но, несомненно, также и то, что Суворин, быстро угадав в юном Чехове орлёнка, преклонился пред ним со всем восторгом, на какой только способен был этот несравненный литературный энтузиаст. И с того дня могучая и властная рука Суворина убирала с дороги Чехова едва ли не все камни преткновения и шипы, обычно ранящие ноги молодых писателей.

И орлёнок рос по-орлиному, а не по-индюшачьи, в такой самостоятельности, свободе и холе, каких не было дано никому из его сверстников. Создал Чехова не Суворин, а сам Чехов, но условия, чтобы Чехов мог себя уверенно создавать, создал, конечно, Суворин. И морально, и материально он – создатель литературной карьеры Чехова. И роль его в этом долгом, стойком, убежденно последовательном процессе воистину прекрасна». В своих воспоминаниях знаменитый Гиляровский подтверждает сказанное: «Ты, Гиляй, наверное, недоумеваешь, как это я люблю Алексея Сергеевича,– сказал мне однажды Чехов, когда мы спускались по широкой выходной лестнице из вместительной суворинской квартиры. – Я ценю его дарование, ум, талантливость. В Суворине есть талант, а «Новое время»,– указал Антон Павлович на освещенные окна типографии, – дрянь, которая много вреда приносит». «Ты подумай, Гиляй,– продолжает вспоминать Гиляровский чеховские слова: – Простой, скромный сельский учитель, без роду и племени, почти без гроша в кармане приехал в чужой ему город, начал писать, сделался заметным и стал во главе газеты. Разве это не чудо? Чудо, настоящее чудо!» 

Упомянем здесь и провинциальный анекдот, о поездке Чехова с Сувориным по голодному делу. Долгое время воронежские краеведы, в том числе и авторитетнейший профессор В. П. Загоровский в книге «Воронеж: историческая хроника» 1989 года издания, утверждали, что «3-12 февраля 1892 года русский писатель Чехов Антон Павлович посетил Воронеж, Бобровский уезд с целью организации помощи крестьянам, пострадавшим от голода». И ни слова о Суворине. Вполне можно допустить, что В. П. Загоровскому в его хронике не позволили упомянуть Суворина в связи с «голодным делом». Пропагандисты из обкома партии не могли допустить, чтобы «реакционер» и «хвалитель буржуазии» помогал голодающим крестьянам. Не вписывался этот факт в парадигму марксистско-ленинского учения. Поэтому и остался один благодетель – «душка» Чехов, икона советской интеллигенции.

Но и в более поздней «Воронежской исторической энциклопедии» того же В. П. Загоровского, теперь уже 1992 года издания, по интересующему нас поводу сказано: «А. П. Чехов посетил Воронеж и Воронежскую губернию в феврале 1892 г. в связи со своей общественной деятельностью по оказанию помощи голодающим крестьянам». Из этого, прямо скажем, неуклюжего текста следовала: была, значит, у писателя Чехова такая нагрузка по «партийной линии» – помогать голодающим. А почему помогал именно воронежским голодающим, так на то есть объяснение: хоть Чехов и уроженец Таганрога, «его предки жили в Воронежском крае». Самое интересное, что краевед-энциклопедист Загоровский в списке литературы указывает книгу О.Г. Ласунского «Литературная прогулка по Воронежу», вышедшую в свет в 1985 году. А гуляющий литературовед Ласунский, в свою очередь, сообщает: перед Великим постом в 1892 году в гостинице «Центральной» поселились Антон Павлович Чехов и «издатель его произведений Алексей Сергеевич Суворин, могущественный столичный туз и недурной драматург». По мнению Олега Григорьевича, Суворин в городе, где прошла его молодость, «испытывал что-то вроде угрызений совести». Здесь он дружил с Никитиным, «давал себе чистые юношеские клятвы, которые так и не сдержал». Такое впечатление, что Олег Григорьевич самолично слышал клятвы Суворина. Но дальше – пуще. В своем завещании, пишет Ласунский, Суворин не обделил земляков. «Но тогда, в 1892 г., Алексей Сергеевич не торопился тряхнуть мошной... Чехов, в отличие от своего благодетеля, был искренне озабочен положением крестьян в Воронежской губернии, пораженной неурожаями. Он рвался в уезд, в сёла и совсем не собирался задерживаться в городе».

Можно понять Владимира Павловича Загоровского, работавшего с таким «источником». Один «рвался» и был «озабочен», другой «испытывал угрызения» и не торопился «трясти мошной». Видимо, поэтому автор энциклопедии с партийной прямотой опять решил: не было Суворина в Воронеже в 1892 году, такого рассякого, которого Ленин не любил. О том, что вождь Суворина не любил, Загоровский, конечно, указал в энциклопедии. Только в 1995 году известный воронежский историк и краевед Александр Николаевич Акиньшин в совместно с О. Г. Ласунским изданной книге «Записки старого пешехода» сказал что-то похожее на правду. Он пишет, что в 1892 году самые роскошные апартаменты воронежской гостиницы «Центральная» были предоставлены «знаменитому книгоиздательскому и газетному магнату Алексею Сергеевичу Суворину и принимавшему его покровительство молодому писателю Антону Павловичу Чехову. Они прибыли в Воронежскую губернию для организации помощи голодающим крестьянам... »

А вот как было на самом деле. В январе 1892 года Суворин писал А.Н.Плещееву: «... На днях мы с Чеховым едем по голодным местам недели на две для наблюдений и для помощи. Положение прескверное, во всяком случае, и для голодающих и даже для сытых, не говоря о нас. Всякую мысль приходится одевать в бархат, чтоб она дошла по назначению и чтоб народу помогала существенно».

Суворин и Чехов выехали в Воронеж из Москвы 2 февраля 1892 года. А 1 февраля они встречались в «Славянском базаре»... втроем. Третьей была Е. М. Шаврова, приглашая которую, Чехов писал: «На сегодняшний вечер забудьте, что Вы барышня, и что у Вас есть строгая maman; и будьте только писательницей. Право... Я болен, и потому буду скучен. Суворин же в отличнейшем настроении духа и расскажет Вам много интересного».

«Вопреки тому, что обещал мне в письме Антон Павлович, – вспоминала Шаврова,– Суворин был угрюм, сумрачен и неразговорчив. Зато Антон Павлович был в самом милом, благодушном настроении и показался мне таким молодым и жизнерадостным». Вряд ли Чехова радовала перспектива увидеть горе голодающих. Может быть, его радовало другое?

Второго февраля он успел сообщить Лазареву: «Милый Александр Семенович, я уезжаю в Воронежскую губернию. Сегодня купил имение, т.е. начал покупать... » Чехов указал, что «проезд от Москвы в именье стоит в III классе 1 р. 1 к.», и просил взаймы у некоего Михайлова «не больше 1,5 тысячи». А «Воронежский телеграф» (№16 от 5 февраля 1892 г.) сообщал, что «3 февраля с почтовым поездом прибыл в Воронеж издатель газеты «Новое время» А.С.Суворин». Шестого февраля Чехов писал Егорову: «Воронеж кипит. Голодное дело поставлено здесь гораздо основательнее, чем в Нижегородской губернии». Дело в том, что накануне он специально для сбора материалов побывал в Нижнем и намеревался по итогам двух поездок напечатал  в «Русских ведомостях» что-то вроде писем. Но писем не получились. «Принимался я писать двадцать раз, но выходило так фальшиво, что я всякий раз бросал», – признался он Егорову.

Почему не вышло? Об этом нетрудно догадаться: Чехов просто не смог искренне озаботиться положением крестьян. Из Боброва сестре Марии он написал: «Дела наши с голодающими идут прекрасно: в Воронеже мы у губернатора обедали и каждый вечер в театре сидели, а вчера весь день провели в казенном Хреновском конном заводе у управляющего Иловайского... Затем блины, разговоры, очаровательные улыбки и m-el1е Иловайская, 18-летняя девица, очаровывающая нас своею оригинальностью и сценическим талантом. Затем чай, варенья, опять разговоры и, наконец, тройка с колоколами. Одним словом, с голодающими дела идут недурно. Что же касается столовых и прочего, то тут мы несем чепуху и наивны, как младенцы... » Так изящно Чехов переводит стрелку на Суворина. «Утром мы бываем в духе, а вечером говорим: за каким чёртом мы поехали, ничего я тут не сделаю и т. д.» И тут же без перехода: «Мне снилось, что 200 р., данные в задаток Сорохтину, пропали». И в конце письма (постскриптумом) Антон Павлович просит, чтобы брат Миша был в Москве 14-15 февраля, когда будет совершаться покупка! Какое уж тут «голодное дело»... Лучше порадуемся вместе с Антоном Павловичем его покупке. Уже 23 февраля он писал брату Александру: «Теперь внимай. Я изменил Хохландии, её песням и рекам. Именье куплено в Серпуховском уезде, в 9 верстах от станции Лопасни. Чувствуй: 213 десятин, из них 160 лесу, два пруда, паршивая речка, новый дом, беговые дрожки, телеги, сани, парники, две собаки, скворечники и прочее...»

А что же Суворин? «Голодным делом» он занимался всерьёз. И не только как благотворитель, но и как журналист, редактор. Так, в эти годы «Новое время» разоблачило мошенническую торговлю хлебом одною одесской фирмой. Фирма «обиделась» и подала на газету в суд. Но нововременцы собрали дополнительные материалы. О результате Алексей Сергеевич в «Новом времени» за 11 декабря 1893 года сообщил: «Сегодня, опять перед Рождеством, пришла из Одессы телеграмма: «Одесса, 10 декабря. Одесская судебная палата утвердила обвинительный акт о предании суду еврейской фирмы Дрейфус и Комп., обвиняемой в злоупотреблениях по поставке хлеба голодавшему населению Самарской губернии. Привлекаются к делу 7 обвиняемых, вызываются 158 свидетелей и 9 экспертов».

Как тут не вспомнить Василия Розанова, который записал в «Мимолётном»: «Суть и разгадка взаимных их отношений в том, что Чехов был значительно спиритуалистичнее Суворина, развитее, образованнее его (не был в универститете Суворин) и вообще имел голову «более открытую всем ветрам», нежели Суворин, и до известной степени проникнутую большим количеством мыслей, большим числом точек зрения, чем как это было у Суворина.

Проще, сжатее – был умнее Суворина.

Но тут начинается страшное:

Он был хитрее Суворина. И хуже его сердцем. Гораздо.

Суворин был замечательно ясное сердце. Да: с 4 миллионами в кармане, с 3 домами, собственник типографии и самой бойкой книготорговли, он был «кадет в удаче», «талант, каких мало», «влюблён в родную Землю», и, среди всех актрис и актеров – сохранил почти детское сердце, глубоко доверчивое к людям, верящее в них, любящее их. […]

Что-то было «щедрое в нём», – о, не в деньгах (хотя и в них)! Щедрое – во всём. Он был щедр на похвалу, щедр на любовь, щедр на помощь. И (удивительно!) – никогда не помнил зла.

Воистину «любимец Божий».

Чехов же, – не имея отнюдь его гения и размаха (практического, в делах), – был его тоньше, обдуманнее и, увы, ловчее… Этой горькою «ловкостью», которая так «не нужна» в могиле».

Теперь о повторяемых рецензентами штампах, о мировоззрении Суворина, эволюции его взглядов. Исследовательница из Саратова Т. А. Шишкина в своей диссертации «Общественно-политические взгляды А.С.Суворина (1860-1870-е годы)» делает такой вывод: «По нашему мнению, оценка, утвердившаяся в отечественной историографии, о флюгерстве и даже продажности Суворина, не имеет под собой достаточных оснований». «А.С.Суворин, – пишет Шишкина, – пытался придерживаться взглядов, лишённых крайностей как западничества, так и славянофильства. Отрицая исключительную самобытность развития России, он вместе с тем протестовал против слепого копирования западного опыта без учёта специфики российских условий». Кстати, историк литературы Абрам Рейтблат в рецензии на книгу Е. А. Динерштейна о Суворине также указывает, что «разнесение всех явлений социальной сферы по двум полюсам (реакционный/прогрессивный) при осмыслении русской жизни второй половины ХIХ – начала ХХ в. малоцелесообразно», и предлагает альтернативу – традиционалист/модернизатор. По мнению Рейтблата, «Суворин – это хотя и непоследовательный, весьма умеренный, но реформатор». «Его общественно-политические взгляды можно охарактеризовать как своеобразный «монархический демократизм», сочетающийся с национализмом. Отрицательно относясь к пережиткам крепостничества, он выступал за социальные преобразования, проводимые не резко (а тем более революционным путем), а постепенно»…

Надо признать, что в постсоветское время первыми, кто профессионально совершил переоценку личности Суворина в истории отечественной периодической печати, были специалисты факультета журналистики Уральского госуниверститета. В 1999 году в Екатеринбурге кандидат исторических наук Любовь Петровна Макашина издала небольшим тиражом, написанную годом ранее  свою рукопись «Вокруг А.С.Суворина. Опыт литературно-политической биографии». Своё интереснейшее исследование она оканчивает очень важным для сегодняшнего дня выводом: «Спустя почти столетие после смерти личность и деятельность А.С.Суворина продолжают интересовать и волновать. Причин тому много. Одной из главных, пожалуй, является та, что русский журналист всегда поставлен перед выбором: долг Отечеству, профессиональная честь или прибыль? А.С.Суворин нашел путь, не противопоставляющий эти фундаментальные для русского менталитета понятия».

Через 13 лет коллега Макашиной, каандидат филологических наук

доцент кафедры истории русской литературы и журналистики факультета журналистики  МГУ Светлана Яковлевна  Махонина также совершает своё открытие Суворина. После выхода в свет двухтомника «Маленьких писем» Суворина она издаёт работу, где объединяет исследование историка русской журналистики и читательские впечатления. При этом  не скрывает : «Когда эти «Письма» были опубликованы и стало возможно их прочитать, они меня потрясли. В них так много житейски мудрого, выстраданного, понятого прожишим долгую жизнь человеком, и всё это так искренне взволнованно и талантливо рассказано».  Махонина настаивает, что «ничего реакционного, проправительственного», о чём талдычат его недоброжелатели, в передовицах Суворина нет. Хотя, как и любой человек,  он мог ошибаться.  

«Он был представителем своего, XIX века, – пишет Махонина о Суворине, – и его взгляды на искусство и литературу были достаточно традиционны. Но он никогда  не отрицал то новое , что приносило время, старался увидеть в в новом то, что ценил прежде всего: талант, любовь и внимание к человеку и умение быть искренним. И, возможно, те, кто читал его «Маленькие» письма , учились у него этой искренности , лбви к России, её литературе и искусству, к её великим людям. Всё это он пропагандировал неустанно».

На родине Алексея Сергеевича следующим, после выхода в свет книги «Телохранитель России», шагом в борьбе за доброе имя Суворина стала установка на доме Тулиновых в Воронеже, по адресу: проспект Революции, 30 памятной доски следующего содержания: «В этом доме летом 1855 года жил русский литератор, журналист и издатель Алексей Сергеевич Суворин». Молодой Суворин в это время по просьбе предводителя Бобровского дворянства Тулинова составлял каталог его домашней библиотеки. Комиссия по культурному наследию города Воронежа при двух «против» (О.Г.Ласунский и  А.Н.Акиньшин) большинством голосов поддержала это предложение. Но, как заявил один из старейших воронежских краеведов, за всю историю комиссии не было вопроса более спорного.  Открытие памятной доски состоялось 17 июля 2003 года. Вот как откликнулась на это событие воронежская поэтесса Светлана Ганжа:

Творец в делах, в напоре – воин,

Издатель, русский меценат,

России гражданин – Суворин,

Великих почестей достоин,

Так поклонись ему, собрат...

Богатым на события оказался 2004 год, год 170-летия со дня рождения Суворина. По случаю юбилея в Российской государственной библиотеке состоялась выставка книг, изданных Сувориным, – «Ломоносов книжного дела». А буквально накануне открытия выставки издательство «Ихтиос» в серии «Славянский мир» (отв. редактор Сергей Котькало, составитель Марина Ганичева) выпустило замечательную книгу А. С. Суворина «Труды и дни», где представлены его художественные и публицистические произведения. На заседании круглого стола, организованном Союзом писателей России и РГБ Валерий Ганичев, Михаил Лобанов, Владимир Крупин, Егор Исаев, Владимир Гусев, Сергей Лыкошин отдали должное Суворину-издателю. Во всех выступлениях звучала мысль, что о таком издателе как Суворин, современный писатель может только мечтать. А Юрий Лощиц поделился с участниками стола своим открытием. «На экспозиции, – сказал он, – кроме множества великолепных книг энциклопедического, альбомного содержания, я отыскал прекрасно изданную пьесу Шекспира «Венецианский купец». Так вот, я обошёл крупнейшие московские книжные магазины... С десяток изданий Шекспира, причём не отдельные пьесы, а пусть не полные, но собрания сочинений. И ни в одном издании нет «Венецианского купца». Но, как выяснилось, этой пьесы нет и в английских изданиях. А у Суворина – есть. Вот она, суворинская широта. И какая бедность нашей российской, да и всемирной гласности». Завершая работу круглого стола, Сергей Лыкошин выразил надежду, что «имя Алексея Сергеевича Суворина вернётся в нашу жизнь полноценно и полнокровно». По итогам заседания «за круглым столом» писатели России приняли обращение к губернатору Воронежской области, в котором содержалась настойчивая просьба «взять под особую охрану все материальные памятники, связанные с именем великого земляка». Обращение, опубликованное в воронежской областной газете «Коммуна», способствовало началу реставрации здания начальной школы, построенной Сувориным, и открытию в октябре 2006 года в Коршевской средней школе музейной экспозиции «А. С. Суворин и Е. А. Исаев – наши земляки».

А уже в следующем 2007 году, 11 сентября, на территории областного училища культуры в городе Боброве Воронежской области был открыт памятник Алексею Сергеевичу Суворину. Бюст работы московского скульптора Сергея Полегаева выполнен на пожертвования жителей Бобровского района и на средства местного бюджета. Этот факт упомянут в двухтомной «Воронежской энциклопедии», вышедшей в свет в 2008 году. Автор и словарной статьи, посвящённой А. С. Суворину, Олег Григорьевич Ласунский представил земляка уже без всяких обидных прозвищ. Таким образом, Алексей Сергеевич наконец вернулся на родину как «публицист, драматург, прозаик, библиофил, издатель». В Воронеже тем временем вышла ещё одна книга, сборник произведений Суворина «Очерки и картинки», где он представлен и как публицист, писатель, драматург, историк. И самое последнее отрадное событие – сприсвоение имени А.С Суворина Воронежскому областному училищу культуры, что находится в городе Боброве.

Можно сказать, что сбываются надежды Сергея Лыкошина о возвращении имени Суворина. Хотя, на самом  деле имя Суворина, его труды,  с большим сопротивлением вводятся в культурный оборот.  Тому доказательство практически незамеченная столетняя годовщина со дня смерти Алексея Сергеевича. Наша северная столица, где покоится прах Суворина отделалась двумья  скромными мероприятиями. Санкт-Петербургское Государственное бюджетное учреждение культуры «Санкт-Петербургская Государственная Театральная библиотека» провело  выставку «Критик и драматург А. С. Суворин». 

И в Санкт-Петербургском  Государственном бюджетном учреждении культуры «Государственный музей истории Санкт-Петербурга» состоялся  круглый  стол  «Династия издателей Сувориных», а также была подготовлена экспозиция  «Династия издателей Сувориных». (Признаться, на круглый стол музей приглашал и автора этих строк, но,  увы,  такие поездки мне не по карману.)   

Как видим,   официальный Питер пока не совсем представляет масштаб личности Суворина. Чего не скажешь о  питерской общественности. Так, питерский драматург и театровед Анатолий Юркин даже обратился с открытым письмом к  вице-губернатору  Санкт-Петербурга В. Н. Кичеджи.  Вото что он писал: «В 2012 году исполнится 100 лет со дня смерти Алексея Сергеевича Суворина, умершего 11 (24) августа 1912 года.

Из открытых источников непонятно, собирается ли Санкт-Петербург отмечать столетие со дня смерти патриота России и великого театрального деятеля?

Я предлагаю список самых необходимых мероприятий, приуроченных к памятной дате.

Эти мероприятия следовало бы провести на разных площадках:

Включение пьесы А. С. Суворина «Татьяна Репина» в репертуар театров Санкт-Петербурга.

Выпуск печатной, сувенирной, тематической презентационной и аудиовизуальной продукции, посвященной А. С. Суворину и людям из его окружения (актрис П. А. Стрепетовой, М. Г. Савиной, М. К. Заньковецкой и др.).

Создание документального фильма, рассказывающего о А. С. Суворине, и серию историческо-публицистических ТВ-передач на Пятом канале по данной теме.

Международная конференция «А. С. Суворин и русский театр» (с привлечением историков национальных театров из Беларуси и Украины).

Выставка «А. С. Суворин и русские актрисы» в Музее театрального и музыкального искусства

Выставка «А. С. Суворин: издатель и публицист» в Санкт-Петербургской Государственной Театральной библиотеке на основе книг, публикаций и фотографий А. С. Суворина.

Круглый стол «А. С. Суворин и проблемы российского театроведения» в Театральной Академии.

Театрализованный концерт музыкального коллектива «Октавы» в ДК «Выборгский» в Концертном зале (5-й этаж). Музыкальная программа – русские романсы и русские народные песни.

Создание сайта, посвященного А. С. Суворину.

Пресс-конференция, посвященная 100 лет со дня смерти А. С. Суворина в ИТАР-ТАСС.

Публикации в СМИ («Петербургский театральный журнал», «Новый Петербургъ» и др.).

Ознакомительные лекции в школьных музеях Санкт-Петербурга…»

Особенно любопытен постскриптум к письму: « Далеко за пределами Санкт-Петербурга известен Академический Большой Драматический театр им. Г.А. Товстоногова.  До ремонта БДТ показывал всегда выдержанные в духе советской идеологии спектакли в красивом здании на Фонтанке, 65.

Советский театр победивших большевиков-кугелистов занял это помещение в сентябре 1920 года. (А.Р.  Кугель,  русский и  советский театральный критик. –С.И.) А ранее здание на Фонтанке принадлежало Суворинскому (Малому) театру.  Чтобы зачистить память о Суворинском театре инициативу большевиков демонстративно назвали «Большим Драматическим театром».

У царизма был Малый театр, а у нас будет – Большой!  Но здание осталось таким, каким его отняли у наследников Суворина после закрытия Суворинского театра.  И вот у меня вопрос – а что мешает нам поставить вопрос о возвращении здания на Фонтанке, 65, Суворинскому (Малому) театру?  Почему в сегодняшнем Петербурге нет Суворинского театра?

Требую вернуть, как было!»

Требование вполне законное.  Но пока силами опять же питерской предпринимательской общественности, объединения питерских полиграфистов, на могиле  Суворина восстановлен бюст Работы по реставрации памятника А.С. Суворину на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, велись Сергеем Радванецким, президентом Союза полиграфистов Санкт-Петербурга при поддержке предпринимателей, которые неравнодушны к русской истории. То есть на могиле великого старика Суворина теперь точно, так как было. 

Мы ещё вернёмся к последним дням Алексея Сергеевича. Но вначале сжато обозначим основные вехи его богатой на события жизни. Алексей Суворин  родился 11 сентября 1834 года. Он был старшим ребенком от второго брака  в семье отставного капитана.  Отец, Сергей Дмитриевич Суворин, происходил из крестьян-однодворцев села Коршево Бобровского уезда Воронежской губернии. Это было особенное сословие. О его непростом характере, читаем в словаре Владимира Даля: «Однодворец, -рка , поселяне, считающие себя дворянского рода и, отчасти, владевшие людьми; из дворянских детей и служилых, поселены в XVII веке на украйне (границе); им даны некоторые права; их притон Тмбвс., вор. и соседние губернии. Сам пашет, сам орет, сам и денежки берет (однодворец). Тащил чорт однодворцев в коробе, да рассыпал под гору. Нес чорт грибы в коробе, да рассыпал по-бору: и выросли однодворцы! Собрал чорт всех оонодворцев в решето, и понес: гром грянул, он и выворотил их над Воронежем!»

Только будучи в армии отец Суворина выучился основам грамоты. Почти 30 лет прослужил он  Царю и Отечеству, храбро сражался в баталиях, в том числе   принимал участие  в Бородинском сражении.   А  в сорок восемь вышел в отставку чине капитана, автоматически по тогдашнему закону став дворянином.  Правда, большая семья и маленькая пенсия не двали возможности барствовать. Отец сам вел хозяйство, нанимая лишь одного работника да кухарку.

С  1845-го по 1951  год Алексей вместе с братом  учится в Воронеже в Михайловском  кадетский корпусе. Поначалу  товарищи по корпусу дразнят  его мужиком, но к концу учебы он становится одним из первых. После шести лет  учебы в корпусе, Суворин в 1851 поступил в специальные классы Дворянского полка, преобразованные впоследствии в Константиновское военное училище, которое окончил в 1853 году. Карьера военного его не прельщала, а для учёбы в универститте не было денег . Выйдя в отставку по болезни, Суворин в начале 1856-го сдал экзамен на звание учителя истории и географии, и  стал преподавателем Бобровского училища и одновременно служит секретарем бобровского предводителя дворянства В. Я. Тулинова.

В 1857 году женится  на Анне Ивановне Барановой, дочери купца III гильдии. В эти же годы  дебютировал в печати переводом стихотворений Беранже "Роза" и "Клара", опубликованных в петербургском журнале "Ваза" (1858).  Затем его перевод из Шенье публикует  "Московский  вестник", а уже собственные  статьи  "Весельчак" и "Русский  дневник".

В мае 1859-го  — переезд в Воронеж, преподавание в уездном училище, а также в частных пансионах. В Воронеже Суворин становится членом  кружка, возглавлеммого литератором  и издателем  Михаилом  Федоровичем  Де-Пуле. Особенно близко Суворин сошелся с поэтом Иваном Саввичем Никитиным.  Совместными усилиями члены  кружка издали  альманах "Воронежская беседа на 1861 год", в котором Суворин поместил рассказы "Гарибальди" и "Черничка". Первый  получил невероятную известность, благодаря публичному чтению его артистом Малого театра Провом Садовским. В июле Суворин по приглашению издательницы  газеты "Русская речь" Елизаветы  Васильевне Салиас де Турнеми уезжает в Москву, где  занимает место секретаря редакции и "сотрудничество по критической части". О сомнениях, терзаемых молодого честолюбивого провинциала говорят строки из письма к нему Никитина:  «Ну что же Вы-то теперь, душа моя? Остались ли Вы решительно в Москве, или продолжаете жить в ней в качестве гостя? Смотрите, прочно ли избираемое вами  место и много ли Вы выиграете от переезда  из Воронежа в  Москву?»

Переехав в Москву, Суворин выиграл в одном. Вокруг издательницы  "Русской речи" вращался  широкий круг литераторов. Он знакомится с И. С. Аксаковым, В. П. Бурениным, И. С. Тургеневым, Н. С. Лесковым, Н. А. Некрасовым, А. Н. Плещеевым, Л. Н. Толстым, А. Н. Островским, М. Е. Салтыковым-Щедриным, А. В. Слепцовым, немного позднее с Ф. М. Достоевским, А. Ф. Писемским, Д. В. Григоровичем и другими.

В начале 1862 года  из-за недостатка подписчиков  "Русская  речь " закрылась. Суворин пишет по предложению председательницы Общества по распространению полезных книг графини А. П. Строгановой в серии  "Рассказы по русской истории" три брошюры: "История смутного времени", "Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири" и  "Боярин Матвеев", первая из которых  была запрещена министром внутренних дел.  Печатается в газете "Современное слово", "Современнике", «Отечественных записках» А. А. Краевского, журнале братьев Достоевских «Время» и даже в журнале "Ясная Поляна" Л. Н. Толстого.  Но постоянной работы  в Москве для него не было .

И в 1862 году – в пальто, одолженном поэтом  Плещеевым, в нетопленом вагоне  третьего класса он отправился в Петербург. Его сотрудничество в "Санкт – Петербургских ведомостях" продолжалось двенадцать лет, с 1863 по 1874 год.  На страницах этой  газеты Суворин опубликовал более 400 фельетонов и множество заметок. Особой популярностью пользовались его воскресные "Недельные очерки и картинки", подписанные псевдонимом Незнакомец.

В 60-е – начале 70-х годов коршевские «Ведомости» были  наиболее популярной петербургской газетой, где  помимо Корша и Суворина, работали такие  яркие  русские  публицисты, как В. П. Буренин, К. К. Арсеньев, Г. А. Гайдебуров, А. Н. Веселовский, В. В. Марков, К. Д. Кавелин и другие. В «Современнике» и «Отечественных записках» появляются новые художественные произведения Суворина,  обратившие на себя внимание читающей публики.  В 1869–1872 годах Суворин  работал также в журнале «Вестник Европы», а с конца 1875-го – в «Биржевых ведомостях». Одновременно сотрудничал в «Русском инвалиде», «Молве» и других изданиях. Именно в это время  Суворин  удостоился высокого звания   «короля русских фельетонистов».

Историк литературы и библиограф С. А. Венгеров позже писал: «Крупное значение в газетном деле фельетону впервые дал блестящий талант Суворина, соединявший в себе тонкое остроумие с искренностью чувства и уменьем к каждому предмету подойти со стороны его общественного значения. Суворин расширил рамки воскресного фельетона, введя в него обсуждение самых различных сторон современной государственной и общественной и литературной жизни. Это были лучшие опыты русского политического памфлета, не стеснявшиеся нападать очень резко на отдельных лиц, но вместе с тем только на общественную сторону их деятельности».

В 1866 году  Суворин под псевдонимом А.Бобровский  на собственные деньги издал книгу «Всякие. Очерки современной жизни», часть из которой составили его статьи, переработанные в повесть и дополненные пятнадцатью  главами. Книга стала причиной  первого  в истории русской журналистики судебного  процесса. Стечением обстоятельств книга, главный герой которой был похож на Чернышевского, вышла 4 апреля 1866 года, в день,  когда Каракозов стрелял в Александра II.  Его роман о «нигилистах» с описанием гражданской казни главного героя был воспринят как документ, способствовавший разжиганию ненависти к дворянскому сословию. Тираж книги был уничтожен, а сам  Суворин просидел  две  недели  на гауптвахте. Лишь в 1909 году он переиздал эту книгу с комментариями и судебными материалами. 

В 1872 году Суворин начинает издавать ежегодный “Русский календарь”. Это  “своего рода справочная  энциклопедия ,  с большим количеством  практических знаний по разным отраслям русской жизни. Успех календаря превзошел все ожидания.  Его издание прекратилось только в 1917 году.

В 1874 году министр народного просвещения Д. А. Толстой лишил Корша прав редактировать “Санкт-Петербургские ведомости”. 12 (13) февраля 1876-го Суворин вместе и Лихачевым приобрели у К. В. Трубникова газету «Новое время», а уже 29 февраля в Касьянов день вышел её первый номер. В первый же месяц тираж газеты увеличился более чем в два раза и составил 3500 экз. (1500  – подписка, 2 тыс. – розница).  Уже летом 1876 один из сотрудников "Нового времени" отмечал, что газета "начинает иметь огромный успех. Оно веселее подлого «Голоса» и «Петербургских ведомостей»". К концу года тираж газеты вырос до 15 000 тысяч.

В первом номере «Новое время» заявило о своем направлении. «Мы с направлением откровенным... Такое мы сочинили в отличие от радикального, либерального и консервативного». Суворин считал необходимым в первую очередь отказаться от привычной для русской прессы тенденциозной оценки событий в публикуемых материалах.  Основной принцип своей газеты А.С. Суворин объяснял в письме к постоянному сотруднику «Нового времени» В.В. Розанову: «Надо больше давать свободы личному мнению и не навязывать своего взгляда. Это большой недостаток в газетном деле. Газета не есть собрание истин, а собрание мнений. Меня упрекали в том, что я будто бы флюгер. Я вовсе не флюгер. Но будучи человеком, не получившим серьезного и солидного образования, вынужденный постоянно учиться, постоянно читать и на лету схватывать знания, я давал свободу мнениям и заботился главным образом о литературной форме. В этом отношении я много работал над чужими статьями. Я любил говорить с сотрудниками по целым часам и не только об их статьях, сколько по поводу их. Часто мнения, которым я давал место, мне совсем не правились, но мне нравилась форма, остроумная, живая струя».

Когда  началась освободительная русско-турецкая война 1877–1878 годо, Суворин едет на Балканский полуостров  первым русским корреспондентом и оттуда, с места  событий, регулярно шлёт о статьи и корреспонденции. Пишет о подвигах русских солдат, о Скобелеве и Черняеве. Много лет спустя Суворин заметит: «Россия освободила славян, поставила их на ноги, предоставив им самим развиваться. Благодарны ли они или нет, безразлично: Россия, как любящая мать, радуется их успеху...»

Постепенно суворинское «Новое время» стала первой в России большой политической газетой с широким кругом читателей. «Новое время» сравнивали с французской «Фигаро» и лондонской «Times». Главная причина популярности «Нового времени» заключалась в последовательном отстаивании национальных интересов. Русский публицист Г. Локоть по этому поводу писал:  «Успех А. С. Суворина и “Нового времени” есть успех тех средних и высших слоев русского общества, которые по своему духу и частью по своему происхождению кровно связаны с русским крестьянством, с русскими народными низами, т.е. с самым живучим и вековечным ядром русского народа».

Суворин создал целую империю: ежедневная газета «Новое время», иллюстрированное приложение раз в неделю, еженедельное “Новое время”», два раза в неделю «Земледельческая газета», ежемесячный журнал «Исторический вестник» (издание продолжалось 38  лет), издательское дело. Каждый год – полный сведений суворинский календарь, справочные выпуски «Вся россия», «Вся Москва», «Весь Петроград»; «Дорожная библиотека» – серия для чтения в пути; «Дешевая библиотека». В знаменитой суворинской серии книг “Дешевая Библиотека” с 1879 по 1912 годы вышло почти 500 названий общим тиражом почти 1 млн экземпляров.  К 1909 году каптал «Товарщества  «Новое время» составил четыре миллиона рублей. Около половиниы каптала – здания типографии, редакции, складов, книжных магазинов, пунктов контраагентства по распространению печатной продукции. В концерн входила своя бумажная фабрика. Кроме того «Новое время» владело 30 тысячами десятин  лесного массива , откуда поставлялось сырьё  для фабрики.

«Новое время» стало не только самой интересной информационно насыщенной газетой рубежа веков., но и и одним из самых влиятельных органов периодики. Вот как о феномене суворинской газеты писал К.К. Арсеньев – обозреватель, а впоследствии редактор «Вестника Европы», человек, которого называли совестью русской журналистики. «Все ругали беспринципное  и “откровенное” “Новое время”, но все читали бойкую, живую, интересную и полную газету, так что в 6 часов вечера на Невском ни у одного газетчика нельзя было найти сегодняшнего номера, хотя газета печаталась одновременно в двух больших типографиях в небывалом для русской печати количестве экземпляров».

У Суворина была чутьё  на все талантливое . Он «любил литературу, чтил литературную профессию и доброжелательствовал каждому литератору».  Целая плеяда русских писателей, из которых некоторые представляют собой блестящее явление нашей литературы, прошла через столбцы суворинской газеты. И не только крупные писатели, такие как А.П. Чехов, но и талантливые, блестящие журналисты в разное время сотрудничали в «Новом времени»:Буренин,  Амфитеатров, Потапенко, Меньшиков, Тихонов, Фофанов, Энгельгард и другие. Суворин помог многим раскрыть свой талант, реализоваться. В 1885 году он открыл массовому читателю талант Чехова. Суворин назначил Чехову гонорар в 12 коп. за строку, а к 1891 году он вырос до 25 коп. за строку. Суворин также сыграл немаловажную роль в присуждении Чехову Пушкинской премии в 1888 году (в размере 500 рублей) за сборник «В сумерках».

Кроме любви к журналистике и издательству у Суворина была ещё одна страсть – театр. В 1895 году он создал свой театр – сперва Литературно-артистического кружка, потом Литературно-художественного общества. С  1912 года это  Малый театр им. А. С. Суворина.  Совместно с В. П. Бурениным он написал драму «Медея», самостоятельно комедию «Татьяна Репина», «Вопрос», ряд мелких пьес и, наконец, пятиактную драму «Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения». А его самое крупное  художественное сочинение Суворина, роман “В конце века. Любовь” был даже переведен на немецкий язык.

Современники справедливо называли Суворина Наполеоном русского книжного дела. Он создал «Контрагентство печати» – огромную организацию, специально занимавшуюся сбором информации и распространением периодических и других печатных изданий по всей России. Книгами торговали в шести специальных книжных магазинах «Нового времени»: в Петербурге, Москве, Харькове, Одессе, Саратове и Ростове-на-Дону, а также в сети книжных киосков на всех линиях железных дорог и водных путей Российской империи. Деятельность суворинской типографии была удостоена золотых медалей на Международной выставке в Париже в 1889 и 1900 годах.

Для сотрудников газеты «Новое время» А. С. Суворин основал вспомогательно-сберегательную кассу, дав уставной капитал и впоследствии постоянно внося от себя на имя сотрудников крупные суммы. В 1884 году при типографии на средства Суворина была устроена первая частная бесплатная школа в России. Для работающих в типографии, книжных магазинах и конторе «Нового времени» была организована бесплатная медицинская амбулатория с выдачей лекарств. Вдовам и сиротам работников типографии, а также нетрудоспособным сотрудникам выплачивалась постоянная материальная помощь. Для детей своих работников Суворин ежегодно организовывал рождественские елки.

В 1906-1907 годах он выкупил землю, где стоял их дом в Коршеве, построил на этом месте школу и вместе с садом подарил ее земству. Занятия в этом здании продолжались до 70-х годов XX века.

Самыми тяжёлыми для «Нового времени» стали годы русско-японской войны, и последовавшей за ней первой русской революции. Вспоминая осенние месяцы до Манифеста 17 октября 1905 года, С. Ю. Витте писал: «Вся пресса превратилась в революционную в том или другом направлении, но с тождественным мотивом — «долой подлое или бездарное правительство, или бюрократию, или существующий режим, доведший Россию до такого позора». Петербургская пресса, дававшая и поныне, хотя и в меньшей степени, Дающая тон всей прессе России, совершенно эмансипировалась от Цензуры и составила союз, обязавшийся не подчиняться цензурным требованиям. В этом союзе участвовали почти все газеты и в том числе консервативные, а также «Новое время». Подписать Манифест 17 октября 1905 года. Николая II заставил не только С.Ю. Витте.  Кроме Витте., это был и  беспартийный адвокат Г. Хрусталев-Носарь, возглавлявший Совет рабочих депутатов, и дядя царя Николай Николаевич. Хрусталев-Носарь организовал всеобщую забастовку, начавшуюся с забастовки транспортников, . парализовавшей   жизнь Петербурга. Одновременно люди близкие к трону требовали  диктатуры,а  на роль диктатора выдвигали дядю царя Николая Николаевича, но тот, угрожая застрелиться на глазах у всех, потребовал подписания Манифеста, проект которого подготовил Витте. Манифест 17 октября «Об усовершенствовании государственного порядка» обещал Конституцию, наделял законодательными функциями Государственную думу, провозглашал свободу слова, собраний, союзов, обещал неприкосновенность личности. Но Манифест был провозглашен без всякой подготовки. Страна растерялась, растерялись армия и полиция.

В 1906 году, в номере за 20 февраля Суворин публикует «Маленькое письмо», где  констатирует положение государствообразующего народа в Империи на тот момент: «Сколько убито русских денег на Польшу, на Западный край, на Кавказ! Почти все наши университеты окраинные. Для всего центра один Московский университет. Правительство, преследуя русификаторскую политику, старалось развить образование на окраинах на счет центральной России. Оно как будто торопилось дать просвещение окраинам, чтоб они не нуждались в русских. И вот освободительное движение выражается со стороны правительства именно в пренебрежительном отношении к центру России, вообще к русскому племени. Оно заискивает в окраинах, как виновное. Оно дает автономию Финляндии. Оно терпит изгнание русских отовсюду. Их гонят из Царства Польского, из Западного края, с Кавказа. Центр России, уступая многим окраинам в производительности почвы и в климате, не пользуется не только никакими преимуществами, но положительно отстал от окраин, истощив все свои средства. Те, кем жило государство, становятся пасынками правительство 17-го октября с Манифестом в руках от этого числа ничем не проявило особенной любви к русскому племени. Оно как бы сказало, что теперь настало такое время, что русское племя должно само напрячь все усилия для того, чтоб сохранить авторитетное свое положение, но ничего ему за это не дадут». Заканчивается передовица так: «Есть множество русских людей, которые чувствуют себя униженными и оскорбленными, и это надо принять во внимание, над этим следует задуматься. Общественное мнение теперь составляется не одними газетами. О, далеко не газетами только. Надо, чтоб русские люди перешли в новую жизнь как граждане, не теряя чувства русского достоинства; надо, чтоб русских людей не толкали в шею через порог за то, что они русские». Как это актуально звучит и доныне! 

В то время, когда фактически подавляющее большинство русской интеллигенции вышло встречать «зарю революции» Суворин оставался верен себе. Одной из последних записей 1907 года  в «Дневнике» Алексей Сергеевич записал : «Чем дольше живет человечество, тем менее в нем простору и успеха насилию. Разумная свобода достигается трудно, не по приказу, не в короткий срок, не насильственным ускорением истории. Нужны настойчивые продолжительные усилия и труд... борьба силой просвещения – единственно надежным путем».

С 1909 года в связи с болезнью Алексей Сергеевич отходит от дел . В 2011 году он оставляет духовное завещание. Обращаем внимание на вот эти два пункта: «VIII. Из дома мне Товарищества в пятьсот тысяч рублей завещаю Бобровскому земству пятьдесят тыс. рублей на учреждение и содержание ремесленного училища для детей обоего пола в селе Коршеве. Десять тысяч рублей Коршевскому двухклассному училищу с тем, чтобы из процентов этого капитала выдавалось добавочное жалование учителям. Десять тысяч рублей завещаю Бобровской мужской гимназии и Бобровской женской гимназии столько же. Пятнадцать тысяч рублей Воронежскому Михайловскому кадетскому корпусу с тем, чтобы из процентов этих капиталов в гимназиях выдавались пособия окончившим курс бедным ученикам или ученицам, а в корпусе, тоже из процентов, выдавалось пособие бедным кадетам, окончившим курс и произведенным в офицеры. Выражаю желание, чтобы в гимназиях выдавалось пособие воспитанникам и воспитанницам Бобровского уезда, а в корпусе Воронежской губернии. Для получения в срок с Товарищества назначенных выдач, каждый получает по шести процентов в год на завешанную сумму.

IX. Завещаю капитал в двадцать пять тысяч руб. Типографии "Новое Время" и конторе его с тем, чтобы из него выдавались пособия прослужившим в этих учреждениях 25 лет».

…Краевед Ю. Новосельский утверждает, что  земная жизнь Суворина  закончилась  «в Царском Селе на даче, в собственном, красивой архитектуры, доме, построенном на крестьянской земле деревни Соболево вблизи Баболовского дворца». Есть много снимков этой дачи, обозначенных как «Дача А.С. Суворина в Царском селе». Однако в специальном иллюстрированном номере газеты «Новое время» №1308 (С.-Петербург, суббота, 1831-го) августа 1912 г.) тот же снимок сопровождает подпись: «Дача Л.Р. Шведе в Царском Селе, где умер А.С.». Так что,  скорее всего, дача, которая стала для Алексея Сергеевича последним земным прибежищем,  ему не принадлежала. Поскольку Суворин не упомянул её  в оставленном им завещании, то, судя по всему, как и многие жители столицы Российской империи, он снимал эту дачу на лето.

Алексей Сергеевич переехал по настоянию родных из Петербурга в Царское село в конце июня 1912 года. А до этого были три года драматической борьбы с болезнью. Заболевание голосовых свя­зок обнаружилось у  Суворина в 1909 году. В этом же году 2 февраля в Дворянском собрании  торжественно  отметили  50-летний юбилей его публицистической деятельности. Государь Император Николай II подарил юбиляру свой портрет в золотой раме с надписью: «Алексею Сергеевичу Суворину, честно проработавшему на литературном поприще в течение 50 лет на пользу родной страны». Сам Суворин назвал юбилей репетицией похорон. И был недалёк от истины. Болезнь выбила его из седла, и он уже не вернулся к активной жизни публициста и редактора. 

До конца июня Алексей Сергеевич жил в  своем доме на Эртелевом переулке. Он не хотел покидать Петербурга. Но недуг развивался, и по настоянию родных Алексей Сергеевич переехал на дачу в Царское Село. Здесь он почувствовал себя много лучше. Он много гулял, читал и принимал близких, по нескольку часов  катался на автомобиле.

Но в общественном мнении уже утвердилось: Суворин приехал в Царское Село умирать. Уроженец Царского Села, литературовед, поэт и библиофил Эрих Голлербах, которому в 1912 году исполнилось 17 лет, вспоминал о том времени:  «В царскосельской тиши додумывал свое проплесневелое гегельянство древний Добольский. На окраине Баболовского парка, в одиноко стоящей даче, умирал Суворин. В Софии (южная часть города – С.И.) Меньшиков строчил бесконечные передовицы и фельетоны, а на досуге сидел над шахматной доской. На вокзале накачивался пивом и дымил трубкой багровый Мамин-Сибиряк. Вся эта группа литературных бюрократов, несмотря на различие в убеждениях и влиянии, по духу мало чем отличалась от тех «однодумов-генералов», которые, по слову Мандельштама, «свой коротали век усталый» в одноэтажных особняках за чтением «Нивы» и Дюма. Это была отживающая Россия, и не было ничего общего между нею и литературной новью».

Интересно, что всего через шесть лет, 7 июня 1918 года,  знаменитый нововременец Василий Розанов писал этому самому Голлербаху: «Из золотого, прекрасного письма Вашего, милый Эрих, я беру одно выражение: “и т.(ому) под.(обная) социал-демократическая сволочь” или “всякая соц.-дем. сволочь”. Уверен, в Германии во дворцах так и говорят, с этим оттенком Бисмарковского высокомерия и презрения. Не так у нас в несчастной России. Несчастная, глупая, болтливая Россия дала, позволила сгноить себя этой “соц.-дем. сволочи”. Это было гнилым погребом России, куда все валилось, проваливалось. Провалилась сюда литература; провалилась, с времен Белинского, вся журналистика, вся критика, т. е. уже значительный и достойный отдел литературы». И далее Розанов вспоминает: «Я уже давно писал в “Русск. Вестн.” и “Русск. обозрении” и не обращал внимания, почему на меня никто не обращает внимания и мне все не платят гонорара, пока один знающий чиновник контроля (не) сказал мне: “писали бы в «Русской мысли», там — хорошо платят” (времен Гольцева). Суворин в “Нов. Вр.” Начал “хорошо платить” с самого же начала газеты, и к нему “все пошли” (а кого он не принял за бездарностью, несусветно на него обозлились,  вот “судьба Суворина в литературе” и “в литературном мнении”).

Розанов был уверен, что расцвет русской социал-демократии напрямую связан с деньгами из Германии. В конце своего письма к Голлербаху он сделал приписку: «Семья наша голодна. 12-й день — ни хлеба, ни муки. Хоть бы кашки немного».

А летом 1912 года в Царском Селе Алексей Сергеевич не только гулял. Символично, что  среди великолепия самого благоустроенного города России Алексей Сергеевич мысленно переносился на берег Битюга в своё родное село, где родился и откуда начал своё восхождение к вершинам  русской политики и общественной жизни.  Газета «Новое время» №1308 (от 18(31-го) августа 1912 г.) вышла с портретом своего основателя и  автобиографией А.С.Суворина, которую он начал писать незадолго до смерти. Автобиография осталась неоконченной. Газета поместила не только печатный текст, но и  автограф Суворина.

«Я родился в селе Коршево, Бобровского уезда, Воронежской губернии, 10 сентября 1834 года, – пишет Алексей Сергеевич. – Село это государственных крестьян. Во время Екатерины его было отдали Орловым. Но крестьяне взбунтовались. Тогда Орловы получили Хреновое, на противоположном берегу реки Битюга. Так рассказывали.  Село было на горе и под горою. Так бывало и говорили: мы идём под гору, то есть к тем, которые жили на самом берегу реки Битюга. Река эта образует широкую и глубокую долину, склоны которой поросли дубовым и сосновым лесом, а вершины заняты селами и деревнями. Из Коршева, из верхней его части, как на ладони видно село Хреновое, стоящее против него, вёрст за десять, по другую сторону Битюга. Так как эта лесистая сторона долины поднимается постепенно, то Хреновое кажется стоит на вершине леса. Помню, я долго не мог понять, как это случилось, что стоит село над лесом, точно на его вершинах. А село блестело постройками под железной крышей и церковью при солнце очень красиво. Оно принадлежало графине Орловой-Чесменской, знаменитой основательницы новгородского Юрьевского монастыря и известно своим коннозаводством. Коршево населено государственными крестьянами. Рассказывали, что крестьян несколько раз хотели отдать помещикам, но они постоянно бунтовали и «не давались». Так их и бросили. Село очень большое, версты две длиною, в несколько улиц и переулков. Много в нём фруктовых садов и вишен. У нас тоже был сад, в котором были вишни и десятка два яблонь. Жили мы недалеко от большой каменной церкви. Дом наш был деревянный, крыт соломой. Каменных построек в селе вообще не было. В доме было три маленькие комнатки, передняя, зала и спальня, потом сенцы и изба. Кроме деревянной сосновой «софы», дубовых лавок и нескольких деревянных стульев с кожаными подушками и простой кровати, никакой мебели не было. У нас был работник, иногда работница, но обедали и ужинали мы всегда вместе, по большей части в избе. Только по праздникам обедали в передней, в горнице. По праздникам же и чай пили, всегда вприкуску, да ещё когда гости бывали или когда в бане парились. Отец мой…

С этого бы и начать надо. Он был из большой однодворческой семьи, известной в Коршево под прозвищем Путатовых. Мы бывало так  и говорили: «пойдём к Путатовым», к дядьям, племянникам моего отца. Они жили под горой у самой реки. Рассказывали, что Путатовых произвели Сувориными потому,  что дед или прадед был в каких-то депутатах. Ни отец, ни я не интересовались и тем, что за однодворцы Путатовы: обедневшие ли это дворяне или одинокими дворами сели на берегу реки, вблизи леса и рыбы. Знаю одно, что между однодворцами и другими крестьянами не было никакого различия. Жили как все, одевались как все и считали себя крестьянами…»

Приступ слабости Суворин почувствовал 8-го августа 1912 года. 10 августа, больной почти не приходил в сознание. В ночь с 10 на 11 августа положение ухудшилось, в начале третьего ночи началась агония, и в три  часа Суворин тихо скончался.

На прощальной панихиде на  царскосельской даче  присутствовали: вдова покойного А. И. Суворина, сыновья Михаил, Алексей и Борис, родственники и сотрудники “Нового Времени”, артисты Малого театра.Вот как описывала последний путь А. С. Суворина газета: “Около одного часа дня последовал вынос гроба и траурная процессия двинулась по Баболовскому парку, мимо дворца, по просеке, далее в Екатерининский парк, мимо Орловских ворот и по Софийскому бульвару на вокзал. Здесь состоялась краткая лития. Приехавшие поезда привозили массу публики, желавшей отдать покойному последний долг. Поезд тихо тронулся в Санкт-Петербург и навсегда увез из Царского Села неутомимого борца за обновленную Русь”.

Тело Алексея Сергеевича уже 11-го августа было перевезено из Царского Села в Петербург,  на квартиру  в Эртелевом переулке. Толпы народа приходили поклониться праху усопшего. Гроб утопал в цветах и зелени, и бесконечные вереницы депутаций, одна сменяя другую, возлагали к подножию катафалка роскошные венки с разнообразными трогательными надписями. Как пишет биограф Суворина: «Весть об этой кончине, хотя и не явившаяся неожиданностью для широких кругов русского общества, произвела, однако, и на друзей, и на врагов покойного глубокое впечатление. Все поняли, что отошел в вечность крупный исторический человек, с именем которого тесно связаны были многие и многие страницы отечественной жизни. Выражения скорби семье и редакции "Нового Времени" посылались со всех углов России и заграницы…»

Около девяти часов утра стали съезжаться представители печати, театра, общественные деятели и многочисленные почитатели покойного.  Около половины десятого вся лестница была заполнена людьми. У гроба усопшего Алексея Сергеевича собралась вся семья. Началась лития.  Во время литии пел хор Преображенского полка.  Без десяти десять часов утра лития окончилась. Гроб с останками покойного Алексея Сергеевича вынесли на руках Михаил Алексеевич, Алексей Алексеевич, Борис Алексеевич и Борис Михайлович Суворины и внук покойного капитан Д. А. Коломнин. Толпа народа, расположившаяся по всему Эртелеву переулку, обнажила головы. За гробом следовали супруга покойного Анна Ивановна, дочь ее Мясоедова-Иванова и другие близкие. Печальный кортеж растянулся на огромное расстояние.  В тот момент, когда голова процессии с Жуковской улицы сворачивала на Надеждинскую, хвост процессии был еще у Бассейной.  За гробом ехали  одиннадцать колесниц с венками. По дороге к процессии присоединялись многие видные представители петербургской журналистики, литературы и артисты. На Знаменской площади  процессия разлилась вокруг памятника Александру III, затем гроб пронесли правой стороной мимо Николаевского вокзала. Тысячные толпы народа стояли по обеим сторонам Невского проспекта. Окна домов были усеяны зрителями. В одиннадцать часов процессия подошла к воротам Александро-Невской лавры. Через узкие Благовещенские ворота народ проходил в течение получаса. Гроб вносят в церковь Святого Духа и устанавливают среди церкви на возвышении, утопающем в зелени и цветах, внизу и по бокам располагают те венки, которые присланы прямо в церковь. Среди них роскошный венок из белых цветов от Государя Императора.  Начинается литургия. Поет полный митрополичий хор.

В два часа кончились отпевание. Тело опускается в семейный склеп. С надгробным словом выступили правовед А. А. Пиленко, член государственной думы Н. П. Шубинский, русский публицист-народник и агрохимик, автор знаменитых «Писем из деревни»  Н. А. Энгельгардт, писатель и публицист Б. Б. Глинский, предприниматель и журналист, автор проекта  скоростной  дороги на эстакадах над Екатерининским (Грибоедова) каналом И. П. Табурно, от думской фракции Союза 17-го октября Н. В. Никаноров, представитель редакции "Таймс" P. А. Вильтон, наборщик А. Тюхтяев, представитель журнала "Наборщик и Печатный Мир" А. А. Филиппов , сотрудник "Русского Чтения" г. Мисюревич.  В заключение произнес свое краткое слово протоиерей Орнатский, приглашая окружающих продолжать дружно дело А. С. Суворина, на благо России. В начале четвертого часа печальная церемония закончилась.

На смерть Суворина отозвалась вся мировая пресса. "Россия потеряла самого крупного и известного представителя своей периодической печати, – писала  "Дэйли Телеграф». – Покойный Суворин основал "Новое Время" – популярнейшую русскую газету. Нет, вероятно, такого угла в цивилизованном мире, где бы её не знали,  как руководящий орган национально-русского направления и в этом смысле не считались бы с ее взглядами".

Парижская газета "Темп"  отозвалась следующими словами: "Закончилась долгая, благородная жизнь. Со смертью Алексея Суворина русская литература потеряла одного из наиболее блестящих своих представителей, а европейская журналистика – одного из своих главных руководителей. Скромность его происхождения – из провинциальной семьи мелкого дворянства – указывает, что он всем был обязан самому себе и решительно ничем связям и протекциям. Он унаследовал от крепких, любящих свою родину крестьян те свойства характера и темперамента, которые создают "represantive men" и которые дали России великого гражданина».

А вот как отозвалась на смерть Суворина газета «Голос Москвы»: «Без преувеличения можно сказать, что он первый создал в России большую "политическую газету", с которой, как с выражением общественного мнения, вскоре стали считаться не только в России, но и за границей». И ещё цитата из той же газеты: «Аристократ русского народного ума, А. С. Суворин в общественно-политическом своем значении является крупнейшим, истинным представителем русской средней имущей демократии – русского "среднего сословия", которому впереди предстоит все более и более крупная общественно-политическая роль. В этом – "успех" А. С. Суворина, и в этом источник того небывалого в истории русской журналистики внимания и влияния в политических сферах не только России, но и Европы, какое выпало на долю потомка бобровского крестьянина Воронежской губернии!"

Но не эти оценки повлияли на посмертную судьбу Суворина. Лидер РСДРП,  основатель ежедневной легальной большевистской газеты «Правда», первый номер которой вышел 22 апреля (5 мая) 1912 года,  Владимир Ленин, находясь в эмиграции в Кракове, также отозвался на смерть своего коллеги.  В № 94 №"Правды", 18 августа 1912 года за подписью И.В. появилась его  статья под названием  «Карьера», где дана следующая характеристика покойного: «Бедняк, либерал и даже демократ в начале своего жизненного пути, – миллионер, самодовольный и бесстыдный хвалитель буржуазии, пресмыкающийся перед всяким поворотом политики власть имущих в конце этого пути». Начиная с 1917 года, вплоть до 90-х годов эту фразу повторяли целый сонм советских журналистов, литературоведов, критиков и краеведов. И, конечно, никто не смел оспаривать её. На долгие десятилетия Суворина заклеймили «реакционным журналистом и издателем».

Ленин, не был одинок, вся левая печать России на протяжении нескольких десятилетий травила Суворина примерно по одной схеме. Так, Ленин в своей статье пишет, что  "Новое Время" Суворина на много десятилетий закрепило за собой, конечно, в соответствующих кругах,  прозвище "Чего изволите?" Изобретатель этого прозвища, завидовавший чужому успеху  Салтыков-Щедрин,  по свидетельству московской писательницы, сотрудницы «Русской мысли» Некрасовой  не мог слышать никаких благосклонных отзывов ни о Цитовиче (редактор правой газеты «Берег» – С.И.) ни о Суворине. «Если, – говорил он, – они и дело говорят, то их слушать нечего; если и хорошо говорят, то надо говорить, что они дурно говорят».   Однако с усилением и ростом революции Суворин мешал всё сильнее. И характеристики менялись. В 1903 году  пролетарский писатель, автор культового для советских читателей «Железного потока», Серафимович в заметке «Суворины сыны» наотмашь клеймит «Новое время»: «Четверть века лжет газета, лжет во всех областях, во всех сферах, которых она только касается...». 

А в 1899 году сам Максим Горький написал «Открытое письмо к А.С. Суворину». Вот отрывок из него: «Он (Суворин – С.И.)  давно уже сумел осуществить «краткую программу для успеха», нажил большую газету, но в ней не пишет так прямо и остро, как некогда писал... Бесцветна и скучна его речь в наши дни. И хотя порой звучат в ней слёзы – это лисьи слёзы, слёзы старой, умудрённой жизнью лисы...» А в феврале 1905 года в письме первой жене  Е.П. Пешковой «Буревестник революции»  пишет: «Прохвост Витте рекомендует меня иностранным корреспондентам как одного из главных деятелей «смуты». «Смуты» – каково? Они всё ещё полагают, что это смута, а не начало новой русской истории. Изумительная глупость или нахальство. А Куропаткина – бьют, эскадру возвращают. Суворин – плачет, старая гнусная проститутка, и зовёт всех нас на Восток, где, дескать, решается истинная судьба России. Вот сволочь. Вот рабья душа! Он гораздо вреднее Мещерского (редактор-издатель консервативного журнала «Гражданин» – С.И.), Грингмута (русский политический деятель праворадикального толка. – С.И.) и Ко, ибо умнее их всех вместе. Вероятно, я скоро наступлю ему на язык». К этому времени Горький был уже невменяемым революционером  и жил по принципу – чем хуже, тем лучше. В 1906 году,  будучи на Капри, Горький  признаётся в одном из писем: «Я живу в восторге, в страшно повышенном настроении, – каждый день все более убеждает меня в близости революции всемирной».

Кстати, вторая жена Горького М.А. Андреева в 1912 году в одном из писем, сравнивая себя с Комиссаржевской, говорит, что последняя на десять лет моложе её, «что у неё была  полная свобода действий, и она не стеснялась выступать даже у Суворина». Чего Андреева позволить себе не могла, и «предпочла бы стать кухаркой,  чем быть первейшей актрисой» в театре Суворина. В 1918 году Андреева, назначенная  комиссаром театров и зрелищ в Петрограде, организует на базе театра Суворина «первый советский театральный коллектив» – Большой драматический театр, на сцене которого она,  наконец, выступила  и как актриса.

После смерти Суворина в 1912 году, отвечая всем  гонителям Суворина,  самый знаменитый нововременец Меньшиков писал: "Нажива!" – кричат низкие люди, сгорающие от зависти при виде трех или четырех миллионов, сложившихся у Суворина за полстолетия титанического труда. Но нажива могла бы быть стимулом их маленьких душ,  а не его большой души. Если бы дело состояло в наживе, то Суворин занялся бы казенными поставками или железнодорожными подрядами, выжимая из рабочих пот и кровь. Или в два-три года нажил бы миллионы на биржевой игре. Или по примеру отечественных, ныне радикальных кулаков он нажил бы десятки, а может быть, и сотни миллионов на ситцевой, сахарной, угольной, нефтяной наживе. Но Суворин был только писатель, писатель с головы до ног, как Лир был король с головы до ног. Божией милостию артист пера, Суворин со всей страстностью своей несколько южной крови, со всем упорством железной породы, выросшей на берегах Битюга, со всем благородством героических предков шел к одной лишь цели –  служить России. И он служил ей, пока смерть не прервала ему дыханье и пока свет не померк в глазах...»  

Меньшиков полагал, что именно  «Суворину история России обязана, как и Каткову (и в степени гораздо большей), появлением ежедневной печати как силы влиятельной и временами наиболее влиятельной изо всех». Василий  Розанов в своих «Припоминаниях и мыслях….»  подчёркивал , что  Суворин «принял бесчисленные оскорбления, принял лютый вой всей печати на себя, принял комки грязи, полетевшие на него от безумной и обманутой молодежи (если только не павшей молодежи), заслонив от уймы подлости и пошлости больное тело России. Раны Суворина — раны телохранителя России».

Глубоко символично, что 1912-й год, год его смерти, стал годом перелома, первым годом настоящего кризиса относительно благополучной России.  При этом,  сто лет назад, в 1912-м, Россия жила лучше, чем когда-либо раньше. Позади была  "русская смута" 1905-1907 годов.  В 1912-м темпы роста ВВП были как никогда высокие. Французский экономист Эдмон Тэри писал: "Если дела европейских наций будут с 1912 по 1950 год идти так же, как они шли с 1900 по 1912 год, Россия в середине текущего века будет господствовать над Европой как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении". Но, увы, Россия споткнулась на взлёте. Если в 1911году массовых политических стачек в стране произошло 24, то  в 1912—уже 1300. Самая громкая из них на прииске Преображенском закончилась Ленским расстрелом, где было убито  270 человек.  Компания, владевшая приисками, принадлежала англичанам, а управлялась евреями.  Поэтому  знаменитый черносотенец, правый  депутат Думы Николай Марков-2-й, был заодно с  эсером Александром Керенским, который возглавил думское расследование Ленских событий.  Добившись оправдания стачечников и наказания виновников Ленского расстрела,  Керенский  стал популярной политической фигурой. С 1912 года пресса начинает обсуждать Распутина.  Начинался обвал…

Пройдёт не так уж и много времени, как общество поляризуется без всякой надежды на компромисс. Если в 1912 год Голлербах спокойно констатирует наличие «отживающей России» и «литературной нови», то всего лишь через два года ситуация резко обострилась. Как вспоминает Ирина Одоевцева в книге «На берегах Сены» уже после начала войны с Германией, редактор «Нового времени» Алексей Суворин-младший,  неожиданно предложил начинающему  поэту Георгию Иванову  ошеломляющий контракт: стать постоянным сотрудником «Нового времени» с окладом в шесть тысяч в год и построчным гонораром. «В тот же вечер, – пишет Одоевцева, –  Георгий Иванов сообщил Гумилеву о своей невероятной удаче. Но Гумилев замахал на него руками. – С yмa ты спятил, Жоржик. Беги скорей, откажись! Ведь ты навсегда опозоришь себя — нигде тебя ни печатать, ни принимать не будут. Крышка!» И Георгий Иванов  не стал «нововременским молодцом», чем-то вроде прокаженного в глазах левой общественности.

Гумилёв от «левых» получил пулю в 1921 году. В том же году в Крестах в тюремной больнице умерла и 18-летняя Наталья Алексеевна Суворина, внучка основателя «Нового времени» и дочь Алексея Алексеевича.  Георгий  Иванов закончил жизнь в нищете в  эмигрантском доме престарелых. За границей упокоятся и остальные Суворины.

Кто знает, был бы жив и здоров старик Суворин, который мощно противостоял  «талантливому русскому кутежу»… Недаром Горький назвал Суворина самым умным противником Ленина. А позже Зинаида  Гиппиус назвала Горького «Сувориным при Ленине». Был бы он жив и в силе, возможно он смог бы подсказать русскому обществу выход из того тупика, в который втягивалась роковым образом Россия.

Чем глубже погружаешься в обстоятельства жизни и смерти Суворина, в ту эпоху, тем больше параллелей с нашим временем   приходит на ум.  Воистину история России непредсказуема.

Сразу после смерти знаменитого издателя на его могиле на Никольском кладбище «на фоне голубого неба, утопая в зелени и цветах, возвысился новый белый могильный крест, на котором было начертано историческое имя: «Алексей Сергеевич Суворин». Позже крест заменили на величественный памятник в виде портала, выполненный из гранита и мрамора. Такая форма надгробия появилась в 1850-е года и предназначалась специально для портретного бюста: портал в виде сени с задней глухой стенкой. В расположенной по центру нише находился бюст Суворина работы скульптора Леопольда Адольфовича Бернштама, выполненный им еще в 1891 году. Примечательно, что бюст не только был выполнен еще при жизни Алексея Сергеевича, но и заказан им самим. В период между 1930-ми и 1950-ми годы бюст был перенесен в Музей городской скульптуры. Перенос бюста, безусловно, искажал первоначальный вид памятника и мешал его правильному восприятию, но, учитывая материал изготовления, он был необходим для сохранения бюста.

Только в 2015 году благодаря частным средствам и средствам общественных организаций могилу отреставрировали, почистили и вернули ей первоначальный вид. Примечательно, что именно предпринимательская среда начинает открывать для себя Суворина.  Автор статьи «Что с нашей памятью?» Леонид Дружинин в журнале «Конкуренция и рынок» задается вопросом: «В забвении творчества А.С. Суворина можно разглядеть изощренную месть. За что мстят А.С. Суворину?» «Зайдя в любой российский книжный магазин, вы обнаружите там несколько книг о Наполеоне и его похождениях, а о Суворине  ни одной! В год русской истории никто из писателей не получил грант на написание биографии человека, бившегося на страницах газет и книг за развитие Русской Цивилизации. Как-то странно это, не так ли?», – пишет автор. И призывает: «Откройте для себя... публициста А.С. Суворина и убедитесь, насколько незамутнен этот источник национальной силы, столь необходимый России в XXI в. Читая Суворина, вы не разочаруетесь в России и наверняка встанете в ряды тех, кто сейчас созидает величие нашего Отечества».

Кстати, бывший  воронежский губернатор Алексей Гордеев  предлагал бывшему  руководителю Санкт-Петербурга Георгию Полтавченко поставить памятник Алексею Сергеевичу  Суворину  в городе на Неве. И последний пообещал рассмотреть это предложение.  Хорошо, чтобы и новые руководители регионов вспомнили об этом. А главное, почему Воронеж должен уступать северной столице первенство в деле увековечения памяти великого человека?  

Святослав Иванов (г. Воронеж)

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"