"Аще кому про тамошней покой и веселие сказывать начнешь, никакого ничто тому веры не пойме, покамест сам увидит и услышит". "Сказание о роскошном житии и веселии" Аввакум.
"В бобылях ходить – иметь голову пустую. Вернее – не так пустую, как просторную. Тут мысль гуляет по черепушке – вольно ей. Ни забот о детках, ни думок про кусок хлеба. При моем недуге одно на уме: как так Господь поднебесный мир устроил, что все в нем одно на другом зиждеся – и не падает? Наш приходской протопоп Кузьма стукнул меня в лоб костяшками пальцев и разругал сердито: "Не умствуй, слепыш! Из земли исшед – в землю изыдешь – вот и вся недолга". А я все вспоминаю, как перехожий калика на крылосе из Писания читал – там совсем впоперек протопоповым словам слова святого апостола Павла: "Человек ума пытатель" сказаны. И я так размыслил, что апостола слова побивают протопопа. Стало быть – сам Господь не воспрещает питаться науками. Только где ж их, людей-то ученых в нашей тмутаракани сыскать?. . А вот, сказывают, на Соре-реке живет старец Нил. И быдто ему, Нилу, все Господни тайны открыты. Он быдто и лекарь, и умным речам научитель, и праведной жизни пример. А бобылю в дорогу собраться – только подпоясаться. Ни семья бобыля не держит, ни недоимка не тяготит, а лапотки липовые сами за околицу выносят."
Сейчас, в начале ХXI века "Скаска про бывание у старца Нила" бобыля Афанасия, сына Абалмасова, Гниды, воспринимается острее, чем любая современная фантастика. Еще бы – этот паломник ХУ века описал свою встречу с великим святым Нилом Сорским. Здесь обширные диалоги о смысле жизни и Мироздании, о Боге и Дьяволе, о добре и зле. Но из "сказки" видно, что "сын Абалмаса" почти ничего не понял из разговоров со святым. Видимо – ответы святого Нила изначально предназначались нам, дальним потомкам. И теперь очень хочется вернуться в его тревожный век, задать те же вопросы и многое уточнить в ответах на них. Но возможно ли это? Еще за тысячу лет до самого Нила в Римской империи жил человек, полное имя которого писалось так: Аниций Манлий Северин Боэций. Это был путешественник, писатель, авантюрист и мыслитель. И вот когда за весь этот букет своих увлечений он угодил в тюрьму и лишился привычных собеседников и слушателей, то придумал себе искусственного сокамерника. Он долго и увлеченно беседовал с ним, и из бесед этих родился грандиозный труд – "De consolatione philosophiae"…Да-да – вооброжаемым сокамерником Боэция была дама, и созданная им книга "Утешение Философией" стала настольной для всех поколений искателей смысла жизни. Но если Боэций позволил себе беседовать с мифической Философией, то кто помешает мне встретиться с самим жившим на свете Нилом Сорским? Я, конечно, не Боэций, и на создание книги на все времена не претендую. Мне просто интересно – как растолкует Нил мне все те вопросы, что толкали "за околицу" Афанасия Абалмасова ? Тем более, что бобыль в точности описал дорогу к далекому лесному скиту. Вот и я отправлюсь по нему, вместо липовых лапоточков обув добротные солдатские ботинки.
Обычным путем добрался я до Волги, потом речным пароходом плыл к месту втекания в нее речки Соры, и здесь высадился на лесной высокий берег. В кронах высоченных деревьев свистели и перещелкивались птицы, солнечная тень кружевами лежала на неширокой тропинке и я твердо ступил на нее, перебросив на спину рюкзак и перекрестившись. Шестьсот лет назад этой тропинкой прошли многие, и среди них наш пытливый бобыль. Что ж, рискнем и мы… Часа через два путь стал шире, а скоро впереди меня замаячила сутулая спина босого человека в притуленном армяке и ветхих штанах мелкой полоски. Я не успел его нагнать, а по боковой дорожке из-за деревьев возникли сразу трое – босая простоволосая баба в широченном сарафане, маленькая девочка-былинка в домотканной обертке и невероятно худая с огромным выменем бело-черная коза. Баба и девочка держали по узелку и старшая, лишь приблизившись, спросила меня: – Батюшка, не купишь ли молочка ковшик?… А то я за полушку нацежу?.. А скажи, родной – мы правильно к Нилу идем?
Она так и сыпала вопросами, не дожидаясь, впрочем, ответов. И из такой ее манеры разговора я понял, что ищут они старца затем, чтобы вылечил девочку от немоты. Добираются уже месяц из под Корчева – "Знаешь, как мой мужик не пускал?" Я прибавил шагу и скоро обогнал дядьку в армяке. Он лишь ожог меня взглядом и я оторопел от страха – оба глаза мужика пучились грязными бельмами. Я понял, что попал на тропу паломников и они помешают моей встрече со старцем. Надо было менять направление.
Пришлось углубиться в чащу. Раздвигая кустарник и поднимая ветки, я ушел под тень вековых крон. Солнце скользило по веткам уже с правой стороны и я торопился до сумерек добраться к месту. Хотя толком не знал, верно ли иду. "Сын Абалмаса " оставил всего один главный ориентир – речку Сору. А она – вон, в ста метрах по левую руку.
Скоро я притомился. И уже хотел было остановиться и запустить руку в рюкзак, как услышал некое потюкивание. Это явно стучали топором. Где-то в округе был монастырь: видимо – это монахи заготавливали бревна для стройки или дрова. Но стук был одиночным, и скоро в чащобе я увидел лесоруба.
Это был немолодой мужик в короткой ватной поддевке, в полосочку, как у недавнишнего путника, штанах и плотно намотанных онучах. Он вырубал сухой хворост и складывал его в немалые вязанки. Их уже с дюжину лежало вокруг и я сел на крайнюю, туго перевязанную ременной стяжкой.
В густой бороде у мужика застряли мелкие сучки и древесная кора. Он привычным жестом смахнул с нее налет и остановился напротив. Голос у него оказался хорошо поставленным, но звучал как бы не из горла, а из груди. Мужик перекинул топорик из руки в руку и с размаху тюкнул его в ствол старого ясеня рядом.
– Заблудился, человече? – оставив топор, он принес с полянки узелок и развернул передо мной чистое полотенце. На нем оказался кувшин с квасом, два куска репы с белым нутром и несколько куриных яиц. Мужик стал чистить яйцо, пригласив к еде и меня. Я начал распаковывать рюкзак, пытаясь ответить на вопрос:
– Вроде бы направление держу верно. Да и чего тут блудить – вон река, а вон солнце. – Я не о том блуждении, – остановил меня лесоруб. – Ты же истину ищешь. Тут ведь можно встретить или телесно больных, или духом жаждущих. Ты, вроде, здоров. Значит – погнала тебя в лес неспокойная душа. Небось – к праведному Нилу дорожку торишь?
– Ну да, – согласился я и протянул мужику кусок копченой колбасы. Он пригубил сначала кока-колы прямо из пластикового горлышка, потом откусил колбасы. Не высказав нималого удивления моими продуктами, мужик вернулся к своей репе и сказал:
– Вряд ли Нил тебе чего нового расскажет. Нет истины ни в монастырях, ни в скитах затворников. Там можно найти разве что веру.
– А вера без истины возможна?
– Да. Вера может быть слепой, но по-настоящему действенной. Истина всегда пребывает зрячей, хотя при этом может быть мертвой.
Мы пожевали молча. Я заметил:
– Вы философ, хоть и лесоруб. Только как вы собираетесь вывозить из этой чащобы хворост, ведь кругом сплошные заросли?
– Ну, это не вопрос, – успокоил меня мужик. – ты и поможешь. Но прежде скажи: ты – верующий? – Да не знаю я! – Признался честно. – Больно уж наша официальная церковь малопривлекательна. Никакого движения ума.
– Это мне знакомо, – подхватил мужик. – Говорил ведь я Иосифу Волоцкому – нельзя мыслям крылья остригать. Вот и аукнулось в веках его "Мнение – второе падение". Задавили внутри церкви споры и разномыслие – вот отсюда и нынешний атеизм.
– Вы знакомы с Иосифом Волоцким?, – не поверил себе я. – Как же вас зовут?
– Батюшка Алексей крестил Николаем, – ответил мужик и мельком глянул на бутылку с кока-колой, – а живу я тут неподалеку, хозяйство малое у меня на берегу. Вот хворостом на зиму и запасаюсь. А ты, как понимаю – из иного мира, послениконовского?
– Вы имеете в виду будущий церковный раскол времен царя Алексея Михайловича?
– Это не раскол… – врастяжку проговорил Николай Алексеевич и осторожно пригубил из моей пластиковой бутылки. Потом отер нижнюю губу кончиком мизинца и продолжил: – Это гибель православному миру.
– Вопрос спорный, – не согласился я. – Вон сколько святых воссияло в русской церкви с тех пор. Они по вашему что – не настоящие?
– Святые настоящие. – согласился мужик. – Но раскол тут ни при чем. Ведь Бог, как Он сам признался – это не старик с белой бородой на облаке. Бог – он любовь. А вот чтобы легче и осязаемее Его можно было принять – религии и подают Его то в образе Апполона, то как Иегову, то Саваофом, Буддой или Аллахом. И наш православный Исус живет в сердцах в образе распятого человека. И любой из смертных, кто хранит в себе подобные образы, как Любовь – способен стать святым. Потому-то одинаково доступна способность к чудотворчеству и русскому иноку, и гималайскому монаху, и мухамедову суфию.Для спасения души все святые хороши. – Да не еритик ли вы? – с изумлением я теперь посмотрел на собеседника. – Вот уж никак не думал в краях, где сияет слава Нила Сорского, встретить подобного вольнодумца!
– А как же канон, ведь отступление от него карается анафемой?
– Канон… А никак! – мужик поднялся, принялся завязывать за углы свой лоскут со снедью. – Канон нужен, пока человек ищет. Тому, кто постиг, догма только мешает. Если бы ты следовал канону о том, что встретиться с давно умершими невозможно, то никогда не оказался бы здесь и сейчас. Это ваше положение из того самого канона, что ввел на Руси Никон. Его поганая грань веры вывернула всю православную русскую жизнь наизнанку, как волчий тулуп… Хочешь поспорить? Изволь… только вначале пару глотков твоего терпкого квасу.
Он отхлебнул кока-колы и опустился неподалеку на туго перехваченную вязанку. Я заметил, что спорить не хочу, а желал бы, все-таки, узнать дорогу к скиту старца Нила. Николай Алексеевич, словно озябнув, потер ладони и сказал:
– Поспеешь к старцу, поспеешь – тут верст двунадесять осталось. А я когда еще поговорю с открытым человеком грядущей эпохи? У меня кругом все больше жаждущих телесного здравия, а не знания.
– Простите мое нетерпение, – остановил я его, – но мне кажется, что я хорошо подготовился, отправляясь в это путешествие. Неужели вы думаете, что я жажду встречи с Нилом затем, чтобы опуститься к уровню физики и философии ХУ века? Поверьте мне – я был не последним учеником не худшего университета!
– Тогда чего тебе надо?
– А надо мне понять – чем он так привлекателен даже в мое время? Я ведь всегда почти осязаемого чувствую его присутствие. Даже в поступках своих я не обхожусь без его советов. Нет, конечно, он даже во сне не приходит ко мне и не берет за руку, чтобы вести по жизни. Но всегда, в ключевые моменты, я поступаю так, как было бы угодно Нилу. Это необъяснимо, и это за пределами самых передовых и полных знаний.
Мужик улыбнулся, и лицо его посветлело. Он поерзал на вязанке, поудобнее устраиваясь и успокоил меня:
– Не поглядывай на небо – до вечера еще далеко… Я попробую объяснить природу твоего беспокойства. Она ведь тоже проистекает отсюда, из глубинного, дораскольничьего православия. – Да поймите же вы – почти закричал я, – что я практически неверующий человек, и не вижу разницы между внутрицерковными течениями! Тот же Бог, те же молитвы, тот же крест и та же Библия! Было бы из-за чего сыр-бор разводить…
– Это не меня беспокойная душа повела к отшельнику? – мягко остановил меня мужик. – Зачем же ты пришел сюда, если тебе все ясно? Сходил бы к приходскому протопопу Кузьме и снял истому с души! Успокоился? Теперь слушай.
Раскол – это следствие победы тьмы над светом. Ты в своем веке живешь в мире обычной физики, прямой перспективы. У вас там и души, устремления мысли прямы, как тележная оглобля. Мир, открытый Никоном для России, стал таким же линейным, как физика Аристотеля – он развивается от нуля к бесконечности. Поэтому вы абсолютно бескрылы. И чтобы достичь чего-то, вы должны преодолеть что-то. Скажем – расстояние, соблазны. Между вашими верующими и Богом лежат сомнения, грех, путь. И припасть к его стопам, можно, лишь преодолев эти напасти. – А у вас все иначе?
– Ну конечно! Как говорится в "Голубиной книге" – мы есть частица Бога, и нас от него ничто не отделяет. Ведь начальное русское православие, как и тысячелетний славянский мир, развивалось по законам обратной перспективы! Это лучше всего понять на примере наших икон. Ты видел "Троицу" Андрея Рублева? Представь себе, что ты падаешь в эту картину? Куда упадешь? Верно – не на передний план, а на горнее место! Потому что в обратной перспективе оно ближе. В этой иконе не надо последовательно, так сказать – от нуля – проходить сначала по ступеньке трона, потом мимо Спасителя и Духа Святого, потом мимо Бога, а затем уже оказаться у Горнего мира. В нашем православии то, что у вас дальше – оно ближе!
– Вы реально живете в условиях метафизики!
– Ну конечно! – всплеснул руками Николай Алексеевич. – И наш мир простирается от нуля через бесконечность опять к нулю! Сказал же Господь: " Я есмь Альфа и Омега, начало и конец" Он нигде не говорил, что он начало и бесконечность! Понятно объясняюсь?
– Н…не совсем…
– Вот представь себе свой мир физики и поток света в нем. И ты в этом потоке, разгоняясь, догоняешь его. Свет для тебя теряет скорость, он останавливается, свет кончается. Иссякает и твое физическое тело, поскольку его уничтожает бесконечная масса. Физика не знает ответа – что происходит дальше. А метафизика знает – вы переходите в полосу того света, который простирается после физики. И не случайно в немецком языке отголоском санскрита осталось слово ТОТ, означающее смерть – переход сознания и тела в иное качество, на тот свет. И здесь мы вплотную, как говорится, прикасаемся к безграничному миру Вед. Именно Веды и поныне хранят знания, утраченные человечеством. И именно дониконовское православие жило по его запоВедям. Не случайно ведь первое, что сделал Никон – это изменил произношение нарицательного имени священнослужителя со слова ПОП на слово ИЕРЕЙ. Вроде бы этим он приблизил русскую веру к греческой. На деле он перевел наше православие с ведической дороги на ветхозаветную. Ведь как обстояло дело в прочих церквах? Там первыми христианскими священниками были исключительно выходцы из святой земли – евреи, иереи. А князь Владимир настоял, чтобы на Руси в общины ставили попов, что есть производное от ведического слова папа – отец. Вот эти попы и хранили исходные начала русской жизни. Ведь за многие века до христианства в языческих землях на капищах среди прочих стоял образ, которого славяне звали – Немой Бог. И не случайно апостол Павел, проведав это, сказал: "Вот Того-то, Которого вы, не зная, чтите, я и проповедую вам". То есть апостол признал, что Христос изначально жил среди славян. Если ты откроешь Новый Завет, то прочтешь слова апостола в первой главе Послания к Римлянам: "…когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают…они сами себе закон, они показывают, что дело закона у них в сердцах, о чем свидетельствуют совесть и мысли их". Светоч церкви без сомнения ставил в делах веры приоритет славян перед иудеями. Вот на этом то камне и стояла древляя, дониконовская православная вера, проистекавшая от Вед.
А новогреческие иереи пересадили ее на ветхозаветную почву. Вот он, корень раскола! Кстати – эти названия: поп, иерей – не просто подбор слов: Веды – это зашифрованная мудрость, где каждый слог и каждое слова имеют абсолютное смысловое наполнение. Я упоминал о Христе, который есть альфа и омега. Но припомните, с чем он возвратился в библейский мир после паломничества на Восток? Он возвратился с проповедью! ПРО-ПО-ВЕДЬ! Это пропаганда Вед, рассказ Про хождение Христа ПО ГАНГУ ВЕД. Проповедь без Вед – это всего лишь пропаганда. А пропаганда – банальное подстрекательство. Так через века определит это слово знаток языка Владимир Иванович Даль. А что вынес Спаситель с Востока? ЗАПО-ВЕДЬ! – ЗА-вет жить ПО ВЕДам – Главное предписание человечеству: Да любите друг друга! Вот что отверг и на что посягнул Никон. И сделал он это по наущению греческих и балканских первосвятителей. Именно они, эти братья Лихуды, Феофаны Прокоповичи, Стефаны Яворские, Иоасафы и прочие принесли в Русь и новые книги, и новые иконы. Они поменяли ход развития страны, переменили перспективу движения. Бог начала и конца в новой вере стал всего лишь однополюсным божеством "альфа", так и не нашедшим пока опоры в бесконечности. В мире банальной физики нет места движению Духа. Отсюда и гибель национального искусства.
– Это как, – не понял я.
– А все так же. Рискну утверждать, что все образчики, скажем, словесности, тоже основаны на обратной перспективе. Вспомните хрестоматийное:
За полями, за лесами
За высокими горами
Не на небе – на земле
Жил старик в своем селе.
Это ведь та же икона. Для нас в этих строках не важны первые три строки – мы их как бы попросту перескакиваем. Затмевая эти просторы, нам светит фигура старика. Мы, говоря по современному, игнорируем географические подробности, а сразу оказываемся у старика. Принцип этот, знаете ли, прекрасно использовал митрополит Филипп на Соловках. У него там одному пономарю полагается звонить на трех колокольнях. Так они попросту перелетают по воздуху с верхотуры на верхотуру. Для них, с обратным восприятием пространства, соседняя колокольня гораздо ближе, чем земная дорожка между церквами. Вот они и "падают" на то, что ближе!… Да что я тут: помоги прихватить вязанки одну к другой – сам убедишься!
– Или вот: Служил на Кавказе один барин. Звали его Жилин, – вспомнил я. – И впрямь – минуя горы, мы сразу как бы"падаем" к Жилину. Толстой, что – тоже писал "наоборот", по иконописному типу?
– И митрополит Илларион, и тот, кто – "Слово о Полку Игореве"…Это твои современники пишут линейно и плоско, поэтому не имеют лиц. Из них никогда не получится святых… Вот, вот – подсовывай лыко под "пояс" копны…
– Зачем мы их связываем последовательно, ведь не тянуть же вязанки вы собираетесь? – Зачем! – вдруг рассмеялся мужик и оседлал крайнюю вязанку. Она под ним внезапно поднялась, потянув за собой следующую. -Садись, – озорно крикнул он, и я едва успел перекинуть ногу через взбрыкнувший охапок дров. Через минуту, к моему удивлению, хворостяной караван уже растянулся над лесом и я от страха лишь крепче впивался пальцами в перевязь прутьев. Николай Алексеевич обернулся и прокричал:
– Видишь солнце? В обратной перспективе оно гораздо ближе, чем деревья на переднем плане, под нами. Вот мы на солнце и "падаем".
– А было бы пасмурно? – прокричал я навстречу ветерку.
– Так правились бы на облако…теперь гляди вдоль реки. Видишь золотую маковку часовни? То скит преподобного Нила. Вот на него мы и "упадем".
И не успел я привыкнуть к полету, как увидел под собой обжитую поляну, несколько построек, колодец, и беспорядочное собрание людей человек в двести.
– Это больные к Нилу за исцелением, -прокричал мужик, осаживая перелетную экспедицию у добротного рубленого сарая. Я тоже выставил ноги вперед, скоро получив удар земли в пятки. Мы прилетели.
С рачительностью бывалого завхоза Николай Алексеевич расцепив, разместил вязанки у стены сарая и ушел отчитываться, как я понял, о сделанной работе. Я огляделся.
На поляне, впритык к часовне, там и сям сидели паломники. Описывать я их не стану, а отправлю к картине Ивана Крамского "Крестный ход в Курской губернии". Только не изменившиеся за века народные типы никуда не двигались, а безропотно ждали выхода старца. Я обратил взор на боковую тропинку – на нее вышел и слепо принялся озираться кругом тот самый мужик с бельмами, что я обогнал несколько часов назад. И тут же, чуть не поддав его под зад рогами, на поляну выскочила коза, за ней вышла немая девочка, а за ней усталая баба. Баба бегло огляделась и уставилась на меня:
– Игде тута какая-никакая харчевня?
Ответил бабе не я и ни паломники. Знакомый голос от крыльца мягко и уважительно сказал бабе: – Отведи девочку в мою келью – там есть тюря и квас… Да алтын мне твой не нужен, болезная. Сначала я заметил общее движение на поляне, потом повернулся к крыльцу часовни. На нем, в облачении схимонаха с крестами по платью и капюшоном, стоял…лесоруб Николай Алексеевич!.. Я хотел громко выразить удивление, но он остановил меня, приставив палец к губам: – Иди сюда, будешь помогать мне, – сказал он. Я подошел, но признался, что врачебной практики, кроме процесса болезни гриппом, у меня нет никакой.
– А и не надо практики, – успокоил старец Нил. – Господь сам через твою душу исцелит больного. Поди сюда, – мягким жестом позвал он молодого мужика с кудлатой русой бородой, что сидел почти в середине круга паломников. Тот виновато улыбнулся и развел руками: не могу, мол, братья на себе принесли из-под Суздали.
– Чего так? – оставаясь на месте, переспросил старец.
– Баню рубили – бревнами колени сокрушило. Уж лет десять страдаю. Помоги, отец родной, – в слезы заплакал мужик.
Нил обернулся ко мне:
– Вот гляди, – сказал он. – много времени прошло. То есть – от того времени, когда мужик был здоров, утекло десять лет. Эти годы лежат сейчас между его счастливым бытием и нашим днем. Но это истинно только при условии, что мы живем в линейном физическом мире. А если мы применим закон обратной перспективы, то окажется, что здоровый мужик для нас гораздо ближе, чем все годы его болезни. Так представь его в своем сознании здоровым, поди, возьми за руку, и приведи ко мне.
– Не получится, – засомневался я.
– Господь сказал: если имеешь веру хоть с горчичное зерно, то можешь горы двигать. Ступай! И я пошел и представил перед собой не бородатого мужика, а молодого курчавого парня в новых добротных лаптях. Я взял его за руку, потянул от земли. Тот легко поднялся и я провел его к Нилу. Нил перекретил исцеленного и дал ему поцеловать руку. Парень весело засмеялся и побежал к братьям. Толпа ахнула и единой грудью выдохнула: "Святой! Святой!" Нил никак не отреагировал на это, а мне сказал:
– Как видишь, за пределами физики можно просто брать хворого человека еще до болезни и, минуя стадию страданий, перенести в нынешний день.
– Но вот немая девочка, – все еще сомневался я. – Или мужик с бельмами. А если это у них наследственное, с рождения?
– Тут хуже, – согласился Нил, – тут надо смотреть на ситуацию до их зачатия. Конечно – из цепочки их предков мы можем изъять носителя наследственной болезни, но в итоге будут уже иная девочка и иной мужик. Таких я лечу травами.
– Но травы – это уже обычная химия и физика, -чуть-чуть уязвил я старца – А я никогда не утверждал, что мое тело не живет в физическом мире. Просто я по мировоззрению негативист, а по условиям жизни вполне приемлю позитивное мировоззрение.
– Н…не понял?…
– А кто-то говорил мне, что вооружен знаниями ХXI века, – теперь уже старец уязвил меня. – Уж философия твоего времени знает, что негативное восприятие мира – это жизнь ради торжества духа, а позитивное – ради благополучия плоти. Здесь, кстати, тоже водораздел моих расхождений с Никоном: мы верим, что Христос пришел поднять нас к вершинам Духа, а новая церковь утверждает, что пришел Он даровать жизнь вечную. Мы – негативная ветвь познания, вы с Никоном – позитивная. Хотя о верности терминов я бы поспорил… Впрочем – люди ждут. Ты поди приляг, а я потружусь. Негоже оставлять людей неизлеченными в моей гостинице тысячи звезд. Им ведь ночевать под открытым небом придется.
… И я прошел в келью старца. Здесь, изнутри привалясь к косяку двери, спала давишняя баба, ее дочка калачиком притихла на узкой кровати старца. У окошка на аналое лежала книга. Подле исходила тоненькой белой струйкой неяркая свеча. Я свернул книгу и прочел название. Это было "Утешение философией" Боэция. Пометок старца на странице оказалось больше, чем самого текста. Я свернул куртку, положил ее под голову и улегся прямо на коврик у аналоя. За окошком слышались голоса, крест от оконной рамы косо лежал на полу прямо передо мной. Когда я проснулся, крест уже разместился на противоположенной стене. Я встал и огляделся. Девочки и бабы в келье не было. Я вышел вон.
Несколько паломников по-прежнему ждали, но их стало намного меньше. Видимо – исцеленные отправились восвояси. Я поискал глазами, но Нила не нашел. Тогда я накинул на плечи куртку, взял от стены свой рюкзак. Недопитую бутылку кока-колы, я, вернувшись на минуту в келью, поставил к "Утешению" на аналой.
Потом вскинул на плечо рюкзак и пошел по знакомой поляне прочь. До темноты я надеялся добежать к берегу Волги. На минутку подумал, что по законам обратной перспективы могу быстро достичь даже и своего города, но испытывать судьбу больше не рискнул. Это в присутствии Нила у меня проклюнулось горчичное зернышко веры, а сам по себе я, увы, трусоват…
Через время за поворотом тропинки, у корня векового дуба, я увидел человека, за обе щеки уплетавшего хлеб и печеные яйца. Я пригляделся – это был тот самый мужик в армяке. Как старец в такой малый срок поправил дело – не знаю, но только теперь глаза у мужика были голубыми и чистыми. Он увидел меня, подвинулся на травяном ложе и пригласил угоститься. Я присел, распустил узел рюкзака. Мужик подивился на мои деликатесы, но есть не стал, лишь попробовав и поморщась: – Гадость вонючая…Да ты не отодвигайся, не бойся. Я не тать какой, а простой бобыль. А зовут меня по-християнски Афанасий, Абалмасов сын, Гнида.
Где-то хрустнула ветка, потом загудело небо. Я поднял голову: яркой точкой, оставляя узенький белый след, там брал высоту реактивный самолет. Афанасий тоже поглядел и покачал головой: – А я никогда не верил, слепой дурень, что звезды, как живые, летают!
Я проследил, пока самолет скрылся за кронами, и сказал:
– Я и сейчас не верю.
– Почему? – удивился сын Абалмаса.
– Потому, что слепой, – ответил я.
Владимир Калуцкий (г. Бирюч)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
