21 октября 2020 года на 68-ом году жизни ушёл от нас Юрий Иванович Макаров – талантливый детский поэт, человек светлый, весёлый, никогда не унывающий. Лучше меня его не знал никто, так как мы являемся с ним двоюродными братьями. К тому же наше детство прошло в одном степном хуторке. Да и после, во взрослой жизни, мы тесно с ним общались, делились своими мыслями, планами, радостями. Случалось, и горем. И вот не стало Юры, «оптимиста первой гильдии», как я его называл. В память о нём я решил опубликовать отрывки из своей книги «Самое высокое в мире дерево».
ЕСТЬ У ТВОРЧЕСТВА НАЧАЛО
Стихи в юности пишут все. Точнее, почти все. А если быть ещё точнее – многие. Но для многих это увлечение является как бы лёгкой степенью кори: ею надо переболеть и она забывается. У некоторых же так не получается. Заразившись однажды стихотворческим недугом, они являются носителями этого вируса всю жизнь.
Таков мой двоюродный брат Юрий Макаров.
Когда я узнал о том, что он пишет стихи? Точно не помню, но кажется, что произошло это летом 1972 года, когда я пришёл из армии, а он осенью того же года собирался туда уходить. Меня до этого три года не было дома, он же в это время учился в сельхозтехникуме на ветеринара. Сочинял ли он тогда что-то – не знаю. Однако перед уходом в армию он подарил мне сборник стихов Алексея Маркова «Спор», и этот факт уже говорит о том, что Юра к стихам был не равнодушен, и видимо сам пробовал что-то сочинять. Книжечка «Спор» по объёму была небольшая, издана она была в Москве и стоила сорок копеек. Была она вся затрёпанная, зачитанная дарителем до дыр – в таком виде она и попала в мои руки…
«Вячеслав!
Люби стихи, в них жизни радость,
Их мысли смелые люби,
Не уставай любить ни малость,
Люби до самых до седин.
Твой брат Юрий.
5.11-72 год.»
Такова была дарственная надпись на книжке. А вскоре мы расстались. Я уехал из села в Белгород, он ушёл отдавать священный долг Родине. После демобилизации Юра стал печататься в Вейделевской районной газете «Пламя», но я об этих его «подвигах» ничего не знал, так как к тому времени покинул район.
И вот однажды (это было в 1976 году) Юра вдруг заявился ко мне в гости и прямо с порога радостно сообщил: «Я приехал на семинар молодых поэтов!» На мои недоуменные вопросы вместо ответа он тут же вынул из портфеля несколько листков и громким голосом принялся читать свои стихи. О чём были эти стихи, я сейчас не могу вспомнить. Кажется, они были на ветеринарную тему и о природе – о собаках, кошках, зиме, весне.
– Завтра буду читать их на семинаре, – сказал он. – Волнуюсь. Там будут известные наши поэты – Михалёв, Филатов, Чернухин, Брагин, будут также люди из Воронежа…
– И ты не боишься предстать перед ними? – спросил я.
– Волнуюсь, но не боюсь, – ответил он. – Меня ведь уже печатали в районке, в «Пламени».
А вечером, явившись ко мне после семинара, он делился впечатлениями.
– Что я там читал? Ну конечно же, стихи, уже опубликованные в районной газете – «На страже мира и труда», «Фигурное катание», «Старый мост». Прочитал и совсем новые – «Щенок заболел», «Пятнашки». Стихи мои – правда, не все, а именно вот эти, последние – рекомендовали в коллективный сборник, а Людмила Петровна Бахарева, редактор Центрально-Чернозёмного книжного издательства, сказала, что видит во мне интересного автора, а в скором будущем, возможно, и автора отдельной книжки. Вот как!
Я искренне порадовался успеху брата, а он продолжал:
– Был на семинаре и известный белгородский поэт-геолог Виталий Татьянин. После обсуждения моей рукописи он подошёл ко мне и сказал: «А у вас нет больше стихов, подобных вот этим – про щенка, про пятнашки? У вас такие яркие, звонкие интонации. Это же настоящие стихи для детей!» Я ему ответил, что мне и в голову не приходило, для кого эти стихи написаны, пишу, как пишется. А вообще-то, – скажу я тебе, Слав, – тут есть о чём подумать.
И к следующему семинару Юра явился с новой подборкой стихов. Это были стихи для детей, рукопись называлась «Пятнашки».
– Почему «Пятнашки»? – сказал Юра. – Да потому, что в книгу войдёт стихотворение с таким названием.
И он тут же с воодушевлением и радостью принялся читать – в который уж раз! – свои «Пятнашки»…
Носит солнышко в кармашке
Золотистые пятнашки.
Ими весело играет,
По земле их рассыпает:
На травинки и листы,
На тропинки и цветы.
И, как видно, для красы –
Ребятишкам на носы.
Вот и у Наташки
На носу пятнашки!
Но не скоро, только в 1990 году, его первая книжка для юных читателей увидела свет. И называлась она не «Пятнашки», а «Бабочка под зонтиком».
Но всё это было потом, спустя много лет после нашего общего деревенского, босоногого детства…
Проходило оно в небольшом селении с необычным названием – хутор Галушки, что в Вейделевском районе. В то время это было третье отделение совхоза «Викторополь». Мать Юры, Наталья Егоровна Макарова, работала совхозным бухгалтером, моему отцу, Колеснику Владимиру Егоровичу, она доводилась родной сестрой. Жили Макаровы в центре села, мы – на окраине, «в лозах», как тогда говорили. Небольшой ручей и густые заросли вербы отделяли нашу сторону от домов, находящихся в центре, где располагались контора отделения, клуб, магазин. Собираясь идти в центр, мы говорили: «Пойду на хутор». Наша семья сначала тоже жила в центре, в совхозной квартире, но потом отец пожелал заиметь «свою хату». И заимел. Место это было сырое, топкое, окружённое зарослями. Летом, случалось, в хату пробирались жабы. Зато здесь, на отшибе, уединившись в лозах, можно было сколько угодно и о чём угодно мечтать. К тому же, живое созерцание окружающей природы способствовало развитию абстрактного мышления.
Сюда-то частенько и наведывался Юра. И почему-то получалось так, что я бывал у него дома реже, чем он у меня. Бывало, только зайдёт он во двор, а я в это время каким-то увлекательным делом занят. Он тут же, вникнув в суть происходящего, присоединяется ко мне и тогда уж вместе мы продолжаем развивать начатое мной предприятие. А предприятий таких у нас с ним было великое множество. Вспомнить обо всём, чем мы тогда занимались, я сейчас не могу – ведь прошло с той поры более чем полвека, однако кое о чём я не забыл…
Это будут записки, короткие, порой не совсем и не всем понятные, расположенные без всякого порядка – в первую очередь, хронологического. То, что всплывает в памяти, я и буду излагать на бумаге. Итак…
Трофейный немецкий полубаян. Откуда и когда он появился в нашем доме, с точностью я сказать не могу. Никому не нужный, всеми забытый, весь в пыли – таким я обнаружил его на чердаке. Привёл его в божеский вид – исключая, конечно, голосники, которые издавали больше хрипов, нежели музыкальных звуков – и принялся на нём играть. Отец уже забыл о его существовании, а тут, увидев вдруг инструмент в моих руках, забрал у меня его и со знающим видом начал нажимать на кнопки. Сначала, как и водится – до, ре, ми, фа, соль… Затем посложнее. «Жили у бабуси два весёлых гуся», «Яблочко»…
Он неплохо умел играть на балалайке и мандолине – это я знал, а вот с баяном у него большой дружбы не было. Кое-что сыграть он умел, но даже по деревенским меркам это не было шедевром исполнительского искусства. И причина на то была – кисть его правой руки была искалечена. Во время войны, будучи подростком, он пострадал от взрыва снаряда, брошенного в костёр. Были тогда у мальчишек такие опасные забавы… После ранения рука зажила, однако пальцы срослись неправильно, утратили гибкость. На балалайке такая рука ему не мешала играть, а вот с баяном дело было посложнее…
– Бери, владей, – вручил он мне инструмент. – Дырки только в мехах заклей, чтоб он не шипел.
И я на радостях (получил такое сокровище!) принялся часами извлекать из потрёпанного трофейного инструмента звуки. И что самое удивительное, на второй же день я смело взялся за сочинение собственных произведений!
Песню про пограничников помню до сих пор – и слова (всего один куплет) и музыку.
Дождик льёт, дождик льёт
На фуражку и на погоны.
Мы спешим, мы спешим,
Нарушителя мы догоним!
И вот за исполнением этой авторской песни однажды и застал меня Юра. Что было дальше? Сначала он удивился, а потом, быстро выучив слова песни – благо, их было совсем немного – начал мне подпевать. Я с улыбкой вспоминаю сейчас то незабываемое зрелище. Я как бы смотрю со стороны на себя и на брата – двух деревенских мальчишек, босоногих, наивных, с облупившимися на солнце носами, орущих во всю глотку: «Дождик льёт, дождик льёт…»
Шибкой у нас называлось стекло, вставленное в оконную раму. Вот она-то, шибка, и понадобилась мне на этот раз. Для чего? А для того, чтобы создать придуманным мною способом невиданный киношедевр! Задумка была такая: нарисовать на стекле десятка два кадриков и потом с помощью карманного фонарика каждый кадрик в определённой последовательности воспроизвести на белой простыне. То есть это было не совсем кино, где изображения двигались, а было это подобие диафильма. Были в то время такие аппараты, проекторы, в которые вставлялась плёнка с нарисованными изображениями, плёнка вручную прокручивалась, останавливаясь на каждом кадре. Здесь же, в кадре, внизу, размещался пояснительный текст, который зрители могли читать. Чаще всего текст читал взрослый или кто-то из ребят постарше, так как зрителями подобных сеансов были малолетние дети. Такие проекторы были тогда в деревне редкостью, один находился в школе, другой – в семье управляющего отделением совхоза, Копина, третий – у Славки Авраменко, Юркиного ровесника. Славка иногда приглашал к себе друзей на просмотр фильмов. Было это, в основном, среди дня. Занавешивались одеялами окна, босоногая публика усаживалась на полу, благоговейно затихала в ожидании завораживающего действа...
Уже будучи взрослыми, однажды мы с Юрой вспомнили об этих «киносеансах». И тут он поведал мне такую историю. Уже поздно вечером, когда на улице совсем стемнело, у него вдруг возникло желание пойти к Славке и посмотреть сказку «Гуси-лебеди». Мать стала отговаривать его от этой затеи: «Идти далеко, да ещё по такой темноте, лучше сходишь завтра. Да и Славка твой уже спит, они отвязали собаку и во двор к ним не зайдёшь…» Но Юрка был непреклонен, он начал плакать. И тогда старшая сестра Аллочка повела неугомонного брата на другой край села, к Славке. Там, конечно же, удивились появлению столь поздних гостей, но несмотря ни на что, желание Юрки тут же было исполнено. Его усадили на табуретку, включили аппарат, и он, шмыгая носом, довольный оттого, что добился своего, в который раз насладился своей любимой нарисованной сказкой «Гуси-лебеди»… Рассказывал ли он мне об этом случае тогда, в детстве, я не помню. Скорей всего рассказывал, иначе бы у меня не возникла мысль сделать кино общедоступным…
Подходящую шибку я нашел в сарае. Правда, она была сильно засижена мухами, но разве это могло остановить новоиспечённого кинодеятеля? Дело было летом. Просмотр фильма я решил устроить в сарае, пока он пустовал – его обитательница, корова Белка, до вечера была на пастбище. То есть, фильм надо было успеть сделать и показать его публике до появления коровы. Работы было непочатый край. Но мне повезло – явился Юрка. Я быстренько посвятил его в свои планы, и мы тут же дружно принялись за дело.
Краска нашлась (половая, другой в доме не оказалось), кисточка тоже (деревянная палочка), фонарик, простыня – одним словом, все атрибуты у нас были в наличии. Теперь надо было придумать сюжет фильма. Юрка предложил экранизировать какую-нибудь русскую народную сказку, но я сразу же отверг эту идею: таких сюжетов было полно, они были не в новинку. Нет, надо придумать что-то такое, о чём никто до нас ещё не смог догадаться. И такой сюжет вскоре был найден! Помогла же нам в этом районная газета. Там, на последней полосе, я увидел маленькую заметку, называлась она «Танганьика – родина человечества». Вот это название! Броское, интересное и что самое главное – загадочное! Речь в заметке шла о том, что в Африке учёные нашли останки древнейшего человека, и доказали, что род человеческий начал своё распространение именно отсюда. Раскопки велись в государстве Танганьика. (Тут следует пояснить, что через какое-то время эта страна воссоединилась с Занзибаром и новое государство стало называться Танзанией.)
Но каков был сюжет! Африка, негры, родина человечества! Разлинеив стекло на квадратики, я принялся рисовать. Юрка на правах младшего сотрудника занялся уборкой навоза из «зрительного зала». Между делом, периодически, он давал мне советы.
– Слав, до конца не рисуй, давай сперва попробуем, а то, может, ничего не получится.
Решили попробовать. Повесили на стену простыню, поднесли к стеклу фонарик. Так и вышло – на экране ничего было не разобрать, виднелось только большое мутное пятно. Мы заволновались, начали толкаться, спорить… Наконец кому-то из нас (не вспомню сейчас, кому) пришла в голову идея: чтобы луч не рассеивался, а был мощнее и высвечивал конкретно нужный кадрик, его необходимо собрать в пучок. Как же мы сразу не догадались, что для этого нам нужна трубка из картона! Смастерили трубку, прислонили к ней лампочку и у нас получился собранный в пучок луч света. Воодушевлённые своим изобретением, мы провели первое испытание. На экране кое-что стало видно – тёмные человеческие фигурки, деревья, скелеты. Обрадованные, мы продолжили работу.
Через полчаса, когда всё было готово, я положил сушить стекло на солнце и начал учить наизусть текст, а Юрка побежал по деревне сзывать публику на премьеру. Публика вскоре собралась. Это была знакомая ребятня – Крося, Лысый, Куля, Жирко, братья Толик и Федька Макаровы… Сарай еле вместил желающих.
– Танганьика – родина человечества! – возвестил я громким голосом. Никто ничего не понял. «Сейчас всё поймёте!» И начался сеанс. Я комментировал изображения, зрители с удивлением пялили глаза на простыню. А потом… Конечно же, потом были вопросы, очень много вопросов. Были похвалы, не обошлось и без критики. Одним словом, равнодушных людей среди наших деревенских друзей не нашлось. А в искусстве это самое главное. Мы с Юркой поняли это ещё тогда.
Слово «свёкла» в нашей деревне не говорил никто, все говорили «бурак», «буряк» или, что бывало очень редко – «свекла». И вот однажды утром я услышал по радио новое, удивившее меня слово – «свёкла». Это слово мне так понравилось, что я сначала несколько раз громко повторил его, а потом стал ходить по дому и без конца бормотать: свёкла, свёкла, свёкла… Учился я тогда в четвёртом классе, были зимние каникулы. День выдался морозный. Я вышел в холодные сени и, продолжая бормотать понравившееся мне слово, остановился вдруг у окошка. Оно было разрисовано морозом, бело-голубые затейливые узоры сплошь покрывали замёрзшие стёкла. Я дотронулся рукой до сотворённого природой чуда, затем (нет, не от холода, а боясь испортить рисунок) отдёрнул руку… И тут же неожиданно, словно с неба, на меня свалилась рифма «свёкла – стёкла». Я удивился тому, как созвучны эти слова, несколько раз повторил их. А потом (удивительное дело!) к этим словам словно магнитом стали притягиваться другие слова, стали появляться строчки… И через каких-то десять минут сочинилось (именно – не я сочинил, а – сочинилось) вот такое стихотворение.
Я стою у окна
И смотрю на стёкла.
Там картина видна,
На картине свёкла.
А с ней рядом растут
Кипарис и ёлка.
Дальше я не пойму,
Что там за метёлка!
Я обрадовался: какое хорошее стихотворение получилось! Но радоваться в одиночку я долго не смог, мне надо было срочно поделиться с кем-то своей удачей. Дома никого не было, я решил бежать к Юрке. С кем ещё поделишься как не с ним? Я начал одеваться. Но не успел я натянуть на себя свитер, как дверь в сенях скрипнула, и на пороге возник – лёгок на помине! – Юрка. Да не один, а с младшим братом Федькой. Оба раскрасневшиеся от мороза, весёлые. Не дав им опомниться, я тут же обрушился на них со своим стихотворением:
– Слушайте, что я сочинил! – И начал, и пошёл: «Я стою у окна и смотрю на стёкла…»
Выслушав меня, Юрка снимает рукавицу, поднимает кверху большой палец: «Во!» Федьке стихотворение тоже нравится, он, шмыгая носом, одобрительно кивает головой. Я, конечно же, и сам знаю, что стих мой на «Во!», но, тем не менее, похвала неподкупных ценителей поэзии для меня приятна и важна.
Я читаю стихотворение ещё раз, потом ещё и ещё…
Кажется, в ту же самую зиму, когда я сочинил своё «Я стою у окна», попалась мне в руки (опять же не помню, откуда) книга о Суворове. Была она толстая, потрёпанная, а раз потрёпанная, значит интересная. Читал я её долго – я и сейчас читаю книги не быстро, не по диагонали, как некоторые. Особенно же в этой книге мне нравилось то место, где описывалось, как Суворов со своим войском совершил свой знаменитый переход через Альпы. Об этом суворовском подвиге я не однажды рассказывал своим деревенским друзьям, слышал о нём конечно же и Юрка.
В ту зиму все дороги в округе были завалены снегом, и Юрка в нашем доме появлялся редко. Но в один из дней всё-таки появился.
– Фух-х, еле пробрался к вам, – отряхиваясь от снега, сообщил он. – Снегу намело, прямо как в Альпах, про которые ты рассказывал.
Эти слова не могли на меня не подействовать – у меня тут же возникла идея. А от возникновения идеи до её воплощения в жизнь у нас с Юркой как всегда путь был короткий. Я тотчас начал одеваться.
– Сейчас мы тоже совершим переход через Альпы!
Я с улыбкой вспоминаю сейчас тот необыкновенный переход. Снегу везде было по пояс, а в ближней лесополосе, которая стала нашими Альпами, и того больше. Как мы действовали тогда, как выглядели и какие слова произносили – я сейчас описывать не буду. Скажу только, что мы в точности старались повторить то, о чём было написано в книжке о Суворове. Кому это интересно, могут найти эту книжку и прочитать. Написал её Леонтий Раковский, называется она «Генералиссимус Суворов» (это я выяснил позже, уже будучи взрослым, вспоминая своё детство). Уверяю вас, что у нас с Юркой всё было так же, как в настоящих Альпах. Отличие было только в том, что под носом у нас не было тогда усов, как у суворовских чудо-богатырей и было одному из нас двенадцать лет, а другому девять…
Многие из нас в детстве мечтали стать если не космонавтами, то лётчиками уж точно. Мы мастерили деревянные самолётики и носились с ними по улице, влезали на верхушки деревьев, воображая себя летящими по небу. Почти у всех во дворе были ветряки – дребезжащий жестяной пропеллер делал этот нехитрый прибор похожим на самолёт. Были задумки и посерьёзнее.
Юркин дружок Сашка Плахотник решил изготовить собственными руками настоящий самолёт! Отец даже пообещал ему отдать для этого самолёта настоящий мотоциклетный двигатель. Сначала Сашка мастерил самолёт один, затем посвятил в свои планы и Юрку. Когда были уже готовы крылья и кабина, перед друзьями встал вопрос: где взять колёса для шасси? Думали они недолго. Когда наступил вечер, юные авиаконструкторы пошли на край села, где стояла готовая к выходу в поле техника, и сняли с культиватора два колеса… Дело было в апреле, начинался весенний сев. Пропажа была обнаружена сразу же. Почти сразу же выявили и расхитителей…
– Ну что, Наташ, готовь сухари для сына, – явившись с работы, объявил жене Юркин отец, Иван Фёдорович. И, указав на притихшего Юрку, добавил: – В тюрьму его посадят.
– За что? – всплеснула руками мать.
– За воровство, вот за что! – стукнул кулаком по столу Иван Фёдорович. – Он с дружком своим, Сашкой Плахотником, снял колёса с культиватора, а это значит, что эти два прохиндея сорвали посевную кампанию. Так что накажут их по всей строгости закона! Собирайся в тюрьму!
Однако горькая сия чаша миновала Юрку и Сашку. Применили к ним «домашние методы» воспитания. А самолёт без шасси так никогда и не поднялся в небо.
У Юры в детстве была очень хорошая память. К примеру, он знал наизусть стихотворение Чуковского «Краденое солнце», а в нём было более ста строк! Читать он сам ещё не умел, читала ему стихи старшая сестра Аллочка, а Юра их на удивление легко запоминал. И вот, когда к Макаровым приходили гости, Юра становился на табуретку и громким голосом, с выражением декламировал «Краденое солнце».
– Эй вы, звери, выходите! – кричал он, размахивая руками. – Крокодила победите! Чтобы жадный крокодил солнце в небо воротил!
Гости удивлялись, аплодировали, хвалили на все лады пятилетнего артиста…
Кукольный театр. Далеко не каждая деревня может похвастаться, что у неё есть такое учреждение культуры. А вот в небольшом степном хуторке Галушки в далёких 60-х годах прошлого века такое «учреждение» существовало. Это сейчас, спустя много времени, я беру это слово в кавычки, а тогда, в 1966 году, несмотря на то, что его создателю было всего 13 лет, всё воспринималось на полном серьёзе. Правда, не всеми обитателями хутора, а в основном, босоногой ребятнёй. Создателем невиданного здесь доселе театра был конечно же не кто иной как Юра. Сначала он со своими единомышленниками – братьями Толей и Федей – сделал несколько фигурок из картона, раскрасил их акварельными красками, но фигурки эти не могли выполнять разнообразные движения, как того хотелось выдумщикам. И тогда они решили: нужны настоящие куклы и сделать их надо попробовать самим. И тут (вот уж, в самом деле, ничего в жизни не бывает случайным) у них в руках оказался свежий декабрьский номер журнала «Крестьянка», который выписывала мать. В этом номере был большой вкладыш – своеобразное пособие с рисунками и чертежами, где подробно пояснялось, как в домашних условиях из папье-маше можно самим сделать кукол, Деда Мороза и Снегурочку. И работа закипела!
Рубашки и штаны новоявленных художников-кукольников сплошь были испачканы клейстером, повсюду были разбросаны обрывки газет, разлита вода, рассыпана мука…
К тому времени я уже уехал из дома, так как поступил учиться в Валуйское медучилище, и в связи с этим не мог принимать непосредственного, активного участия в создании кукольного театра. Но, приезжая на выходные, конечно же, становился свидетелем бурной деятельности братьев Макаровых. Понятно, что об этой деятельности лучше самого Юры вряд ли кто может поведать, что же касается меня, то я в своей книжке расскажу о тех давних событиях, основываясь, в основном, на рассказы и воспоминания Юры и в небольшой степени на свои наблюдения.
Первым делом Юра завёл себе тетрадь, на обложке которой крупными буквами начертал: «Юрий Макаров. Кукольные спектакли». И тут же принялся за дело. В течение нескольких часов из-под лёгкого пера новоиспечённого юного драматурга явилась на свет божий пьеса – «Непослушный мальчик Петя». Изготовление кукол для неё – кота, медвежонка и Пети – также заняло не очень много времени. Не составило большого труда и заучивание текста. И вот братья Макаровы в предвкушении успеха довольно потирают руки, бегут приглашать на премьеру своих самых близких деревенских друзей…
Спектакль всем понравился. Зрители были в восхищении. Почти все они тут же изъявили желание примкнуть к артистам необычного театра, и «директор заведения» Юрий Макаров с радостью удовлетворил их просьбы. Теперь театр вполне мог развернуть более активную деятельность. Примитивную ширму из простыни решено было заменить ширмой настоящей. Пошли в совхозную столярку, выпросили несколько реек. За них пришлось отработать – перетащить с места на место кучу досок. Нашёлся и кусок байки. Так как артистов прибавилось, решили взяться за более солидную постановку – сказку «Морозко». Но это был уже коммерческий проект.
Дело в том, что в газете «Пионерская правда» Юра увидел объявление, из которого узнал, что фабрика ВТО (Всесоюзное театральное общество), находящаяся в посёлке Хлебниково Московской области, продаёт наборы кукол сразу для нескольких спектаклей, и что набор стоит 26 рублей 65 копеек. Деньги для деревенской ребятни немалые, поэтому сразу же возник вопрос: где их взять? Решено было заработать их самим, то есть показывать свои спектакли за деньги. И вот, когда работа над спектаклем «Морозко» (с самодельными куклами) была завершена, в центре хутора, на видных местах, вдруг появилось несколько невиданных доселе афиш, из которых народ узнал, что вечером в клубе силами местного кукольного театра зрителям будет представлена сказочная пьеса «Морозко». Обозначена была и цена билетов: для взрослых – 20 копеек, для детей – 5 копеек. И, как и следовало ожидать, не избалованный подобными представлениями сельский люд валом повалил вечером в клуб… Билеты продавала Зина, моя младшая сестра. Помочь в изготовлении билетов взялся я. Я был тогда на каникулах, работал от зари до позднего вечера в поле помощником комбайнёра, но ради продвижения в народ искусства постарался всё-таки выкроить время. Вырезал из картофелины два штампа – «Ц.5к.» и «Ц.20к.», распечатал билеты. Помог также нарисовать афишу. И процесс пошёл!
Спектакль имел успех, поэтому был поставлен ещё не один раз, и нужная для приобретения кукол сумма набралась довольно быстро. Юра сделал заявку на фабрику ВТО, ребята загодя начали радоваться, строить планы. Но, к большому сожалению, ответ из посёлка Хлебниково пришёл неутешительный: «Наборы кукол частным лицам не продаются, а продаются только организациям – театрам, студиям, домам пионеров…» Юра, уже будучи взрослым, признался мне, как, получив такой ответ, он горько плакал, забившись в тёмный угол сарая… Да, трудно было пережить такую несправедливость, однако юные кукольники её пережили, и не опустили руки. На собранные деньги они купили себе пряников, конфет, лимонада, кое-что из реквизита и, как и прежде, продолжили творить свои маленькие чудеса. Только теперь уже бесплатно.
И в продолжение «кукольной темы».
Совсем недавно, в марте 2019 года, Юра вдруг позвонил мне и, как всегда, радостным, возбуждённым голосом сообщил:
– Слав, седьмого марта в кукольном театре состоится премьерный показ спектакля по мотивам моих стихов! Называется «Малышам и малышкам». Придёшь?
– Вот это новость! Конечно приду, – ответил я.
А Юра продолжал:
– Эти стихи несколько лет назад я отдал Юре Литвинову, он ведь работал тогда в театре заведующим литературно-драматургической частью и обещал стать моим соавтором и попытаться что-нибудь из них сделать. Вот и получается, что сделал.
– Так ведь Литвинова шесть лет уже как нет в живых, – напомнил я.
– Да… – грустно сказал Юра. – В этом году ему было бы шестьдесят пять. Вот к этой дате театр и решил приурочить постановку нашей с ним работы.
Седьмого марта, как и планировалось, премьера в кукольном театре состоялась, и мы с Юрой побывали на ней. После спектакля, как водится, поделились впечатлениями от увиденного и сошлись во мнении, что стихотворения Литвиновым взяты именно те, какие и хотел увидеть со сцены их автор, что куклы изготовлены неравнодушными людьми, и что в театре служат очень талантливые артисты.
– А ты знаешь, о чём мне сейчас подумалось? – спросил Юра. И тут же сам себе ответил:
– Жизнь влечёт нас по кругу. Ты помнишь наш деревенский кукольный театр? Да, мы были тогда по-детски наивны в своём творчестве, мы, как слепые котята, искали свой путь, но, что бы про нас не думали окружающие, всё равно это было ТВОРЧЕСТВО! И вот прошло столько лет (полвека!) и жизнь привела меня от порога того примитивного театра в стены театра настоящего, профессионального. И не просто как зрителя, а как автора. Представляешь?
– Конечно, Юра, – ответил я ему. – Жизнь влечёт нас по кругу.
Когда знакомишься с биографией выдающегося нидерландского художника Питера Брейгеля старшего, то и дело встречаешь расплывчатые выражения – «возможно», «во всяком случае», «судя по всему», «наиболее вероятно». Художник не оставил после себя ни дневников, ни писем, ни хотя бы каких-либо записок. Кроме своих полотен и рисунков, он не оставил человечеству ничего. Точно не известны ни дата его рождения (предположительно 1525 год, но не позже 1530-го), ни место появления на свет (то ли деревня Брёгел вблизи городка Бреды, то ли сам городок Бреда). Даже фамилия художника пишется иначе, чем автографы на его картинах. Не посчитали нужным написать что-либо об отце и его сыновья, Питер и Ян, тоже художники.
Что я хочу этим сказать? Только лишь одно. Люди, пишите воспоминания о себе, своих друзьях и близких!
Вячеслав Колесник (Белгород)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
