Пухляковские маки

К юбилею А. В. Калинина

От Раздорской до хутора Пухляковского я решил пройтись пешком. Захотелось повторить тот памятный путь, которым хаживал почти сорок лет тому назад, когда приезжал сюда на летние каникулы. Я шел вдоль берега Дона. Было безветренно и душно. Суховей, со­рвавшийся было в апреле, пронесся по садам и нивам, иссушил землю. И вдруг в траве я увидел маленький красный разрыв! Наклонился — дикий мак. Как вырос он, как остался жив? Огляделся окрест. Да, все здесь было так, как описывал А. Калинин в своем уже давнем очерке «Земля и гроздья». «Но тех самых верб, под кото­рыми шла дорога от станицы до хутора, уже почти нет. Только редкая цепочка их осталась. Далеко друг от друга стоят, а между ними — обугленные стволы и пень­ки — дело рук браконьеров — рыбаков и просто гуляк, приезжавших на донской берег... Глушили толом и лови­ли — не только по ночам — сетками, черпаками, переме­тами рыбу: сазанов, чебаков, стерлядок, селедку, чехонь, рыбцов. Тех самых, что сегодня почти уже вывелись в Дону.

Жгли под деревьями костры, варили уху, пили, весе­лились. От костров загорались деревья и пылали, отра­жаясь по ночам в тихих водах Дона...

Тем временем обнажались, освобождаясь от виноград­ных садов, и тянувшиеся по правобережью знаменитые глиняные и суглинистые склоны, с которых донские вино­градари всегда снимали прекрасные урожаи винограда — и не каких-нибудь, а высокосахаристых сортов...»

Нет, не прислушались к чуткому писательскому слову Анатолия Калинина тогдашние Семеновы, Молчановы и Неверовы, «герои» его известных очерков. Теперь вино­градных садов на склонах знаменитых раздорских гор не было. Зато урчали бульдозеры, железными челюстями хватали глину и золотой песок экскаваторы, деловито сновали самосвалы, а с гор до самой воды тянулись про­волока и заборы с угрожающими надписями: «Проход воспрещен!» Почему-то именно здесь, на тех самых леген­дарных раздорских склонах, против чего и выступал не­однократно Калинин, полным ходом шло строительство чьих-то дач.

А тогда, сорок лет назад, склоны кудрявились вино­градными кустами, были слышны женские голоса и песни.

Первая книжка Анатолия Калинина, которую я про­читал, была «Колхозные дети». В ней не было для меня ничего необыкновенного. Разве не повез бы я на ту сторону бурного перед грозою Дона обед косарям, как сделал это семилетний мальчик в рассказе Калинина? Разве не обрадовался бы я, обнаружив под слоем пепла — немцы, отступая, сожгли виноградники,— неумирающие корни, которые пустили первые зеленые побеги, не стал бы помогать взрослым выхаживать чубуки будущего сада? Но тогда почему же я до сих пор с пронзительной силой помню эти бесхитростные рассказы? Да как раз потому, что были они обо мне, о моих сверстниках — детях страшной войны...

Почти каждое его произведение вызывало споры. Они зажигали читателей, и в редакции журналов, в хутор Пухляковский шли и идут письма. Из них, как правило, выясняется, что так называемый «простой» читатель луч­ше и глубже понимает произведения Калинина, чем иные критики. Уже этот факт говорит о неоднозначности всего его творчества.

Живя на донской земле и находясь под обаянием твор­чества и личности Михаила Александровича Шолохова, с которым Анатолия Калинина связывала дружба, рас-.сказывая в своих произведениях о казаках, он стал прямым последователем великого певца Дона.

Первое крупное произведение А. Калинина, роман «Курганы», не был свободен от подражания. Написанный о становлении колхоза в донской станице в голодном 1933 году, этот роман носил зримый отпечаток «Поднятой целины». Но уже тогда проглядывался будущий Калинин с его светлой верой в человека, с его мечтой о гармоничном герое. Не случайно же Александр Серафимович, в свое время фактически открывший Шолохова, а потом много сделавший для его защиты от «неистовых ревнителей» — рапповских нападок, встретил двадцатитрехлетнего жур­налиста «Комсомольской правды» Анатолия Калинина взволнованными словами: «Ну, здравствуй, молодой Шо­лохов».

Старый мастер, на консультацию к которому попала рукопись «Курганов», сумел увидеть присущее молодому автору умение создавать образы тех людей, которые окружают его в повседневной жизни. Так, полнокровными выглядят в романе характеры колхозников Ивана Миро­нова и Демида Кудинова — такие люди были знакомы ему с детства. И наоборот — не совсем убедительны образы тех героев, в психологию которых автор не успел и не су­мел проникнуть: председателя колхоза Андрея Левина, начальника политотдела МТС Филиппа Рыбака, работ­ников районного звена. Эти неудачи вовсе не говорили о прямом эпигонстве, они, разумеется, были результатом нехватки и жизненного и литературного опыта. Но драго­ценные качества, которые Анатолий Калинин не только не растерял с годами, но и укрепил: вера в силу наших гуманистических принципов, сыновняя любовь к Дону, к донской степи, ее удивительным людям — все это отчет­ливо звучало в «Курганах»...

Анатолий Калинин родился в учительской семье. Поко­чевал вместе с отцом и матерью по станицам и хуторам Дона — молодая Советская власть посылала энергичного казака-учителя Вениамина Александровича Калинина, члена Тарасовского волревкома, туда, где требовались убежденные в правоте ленинского дела, смелые и грамот­ные люди. Под стать Вениамину Александровичу была и Евгения Ивановна — живая, всегда неунывающая рас­сказчица.

Везде, где бы ни жили Калинины, их дом становился местом сходок замечательных в те легендарные годы людей. Может, на своем широком колене качал малень­кого Анатолия в хуторе Березовском громадный казачина, позднее первый председатель Донсовнаркома Федор Под­телков. Его батарея располагалась в здании школы, где преподавали мать и отец Калинина." Подтелков часто заходил в их дом «поговорить за жизнь», попеть песни.

Встречи с сельскими активистами, с «тридцатитысяч­никами», ломка старого казачьего уклада, организация колхозов, поездки, в которые брали подросшего сына,— все это не могло не оказать влияния на формирование Анатолия Калинина как личности и как писателя.

Потребность Слова рождается от нестерпимого жела­ния поделиться с кем-то наболевшим. Но одного желания мало. Одной из ступеней учения А. Калинина была газета. Он начал с работы литературным сотрудником районной газеты «Знамя коммуны», его статьи и очерки стали по­являться в областной газете «Молот», а в 1935 году моло­дой журналист получает приглашение на должность соб­кора по югу страны из «Комсомольской правды»! Он объехал аулы Кабардино-Балкарии и Армении, станицы и хутора Дона и Кубани. Его всегда точные, злободнев­ные корреспонденции ценили в «Комсомолке». В те же годы он и работал над романом «Курганы».

Но страшная угроза фашизма нависла над Родиной. Надели защитные гимнастерки Шолохов, Вишневский, Платонов, Твардовский, добился зачисления доброволь­цем освобожденный от воинской службы доцент Ростов­ского пединститута Виталий Закруткин. 11 сентября 1941 года Анатолий Калинин получает корреспондент­ское удостоверение от родной «Комсомолки» и отправля­ется на Южный фронт...

В 1943 году «Комсомольская правда» опубликовала его публицистическую поэму «Думы о Родине». Он печа­тает многочисленные очерки и корреспонденции. Работа спецкора была неоднократно отмечена руководством газеты.

О чем бы ни писал тогда Калинин: о пехотинцах и моряках, о летчиках и артиллеристах, о любимых совет­ских конниках — своих земляках, о героической обороне Грозного и руинах родного Ростова, о сожженных Став­рополе, Моздоке, Кропоткине и Сальске, — в его публика­циях всегда жила неистребимая сила духа, вера в совет­ского человека, жгучая ненависть к врагу. И часто за скупыми информативными, но всегда эмоциональными строками тех лет проглядывался настоящий писатель, вникающий в психологию своих героев. И совсем не случайно в 1944 году в журнале «Новый мир» появля­ется его роман «На юге». Реальными прототипами героев романа были казаки и командиры Донского кавалерий­ского корпуса. Роман замечателен тем, что рисует прав­дивые, современные образы донских казаков. Еще в очер­ке    «Донские    казаки»,    послужившем    основой    романа, автор устами Селиванова говорит: «Противник до сих пор думал, что казаки — это дикая орда наездников, крас­нокожих индейцев с копьями, с серьгами в ноздрях. А ка­зак оседлал технику. В этом — новое казачество и сила советского казака...» Конечно, средства изображения по­требовались более разнообразные — от широкого обоб­щения до философского осмысления коренной ломки некоторых традиций казачьего уклада.

Роман «На юге» был благожелательно встречен чи­тателями. Кроме правдивого изображения войны, волную­щих картин родной донской степи, проникновения в но­вую казацкую психологию, привлекало и то, что это было    первое широкое    полотно    о    нашем    наступлении.

Вслед за романом в «Комсомольской правде» в октяб­ре 1945 года появились главы из нового произведения Калинина «Товарищи». Полностью роман был опублико­ван в том же году в «Новом мире». Позднее, в 1947 году, он вышел отдельной книгой и в издательстве «Молодая гвардия». На этот раз героями романа стали рядовые солдаты.

Несмотря на лестные отзывы об этих романах, Ана­толий Калинин до сих пор не считает их творческими удачами. Вот почему, работая позднее над многопла­новым романом «Красное знамя», принесшим автору известность, он использует в нем и ситуации, и героев предыдущих произведений. Действие «Красного знамени» происходит не только на юге, но и в оккупированном гитлеровцами областном городе, в лагере военнопленных. Пожалуй, впервые в нашей литературе о войне была показана фашистская маслина смерти — лагерь военно­пленных, гибельно опасная работа подпольщиков, нако­нец, восстание обреченных на смерть людей. Образы героев первых романов получили в «Красном знамени» психологическое углубление, переосмыслены и изменены многие сюжетные линии... Книга была издана в Ростове-на-Дону в 1951 году, в доработанном варианте — в «Мо­лодой гвардии» в 1954 году. Но больше роман «Красное знамя» не переиздавался. Как-то в одной из бесед Ана­толий Калинин сказал: «Другие проблемы, сегодняшние, больные, зовут, не дают покоя... А война, конечно, всегда останется главной темой для тех, кто видел смерть воочию, кто всем сердцем не желает нового всеиспепеляющего пожара. И я к ней непременно вернусь... А пока не могу молчать о том, отчего не сплю по ночам. О дне се­годняшнем».

Калинину всегда хотелось жить и писать в той самой «гуще народа», в которой жил его учитель Михаил Алек­сандрович Шолохов. Возможно, решение поселиться в тихом донском хуторе, где все на виду, где еще сохрани­лись настоящие казачьи типы, созрело в нем, когда он ходил в разведки и атаки в легендарном корпусе Сели­ванова.

Не знай он поименно многих хуторян, их судеб, не встречайся с районными руководителями, председателями колхозов, не было бы ни Дарьи в «Суровом поле», ни Клавдии в «Цыгане», ни секретаря райкома партии Ере­мина, ни стяжателя и приспособленца Ивана Лущилина («В тылу отстающего колхоза»), ни матери-волчицы Вар­вары Табунщиковой и ее сыновей-полицаев («Эхо вой­ны»), ни десятков других героев, которые нарисованы настолько зримо, что многие читатели верят в действи­тельное существование калининских персонажей. Да, они родились в этом старом деревянном доме с мезонином и зажили самостоятельной жизнью. Не было бы и самого любимого писателем, да и нами, читателями, романтиче­ского правдоискателя Будулая...

В те бурные 50-е годы перед писателем встала по­истине грандиозная задача — помочь народу в строитель­стве мирной жизни, переосмыслить и дать духовную оцен­ку тем ценностям, которые долгие годы считались не­зыблемыми.

После сентябрьского 1953 года Пленума ЦК КПСС вся страна жила одной мыслью — круто поднять сельско­хозяйственное производство, быстрее залечить последние раны, нанесенные страшным народным бедствием — вой­ной. Настоящие хозяева земли почувствовали прилив сил, творческий энтузиазм.

Вот тогда-то и появились в «Правде» взбудоражив­шие всех «Районные будни» Валентина Овечкина. Они стали как бы директивными для руководителей област­ного и районного масштабов. О них говорили во всех людных местах, их обсуждали на партийных конферен­циях. Термин «борзовщина», происходящий от фамилии главного «героя» очерков Овечкина — ретивого, волевого, слепого неукоснительного проводника любых вышеспущенных директив Борзова, стал на долгие годы нари­цательным для такого стиля руководства. Тогда же по­явились еще два термина: «неверовщина» и «молчановщина».   Возникли они   после опубликования Анатолием Калининым очерков «На среднем уровне», «В тылу от­стающего колхоза», «Неумирающие корни», «Лунные ночи»... Это были смелые, злободневные выступления коммуниста и гражданина, чья душа болела за родную землю, за судьбы родной страны. Характерно, что сам Ка­линин признается: «С очерка «На среднем уровне» и последовавшего за ним очерка «Лунные ночи» и начи­наюсь я, в чем совершенно уверен, как писатель. Эти очер­ки укрепили меня в сознании важности и необходимости того, о чем я пишу. Был огромный поток читательских писем, обязывающих, но и окрыляющих...» Тогда же с острыми публицистическими статьями и очерками высту­пили в печати Гавриил Троепольский, Сергей Залыгин, Владимир Тендряков...

С самых высоких трибун звучали голоса и наших пи­сателей, в том числе и Михаила Александровича Шоло­хова, в защиту Байкала, в защиту земли-кормилицы, лесных наших богатств, в защиту человека. В защиту его права на творческую инициативу, полнокровную жизнь. Увы, к писательскому слову часто прислушивались лишь для виду, на самом же деле борзовы и Неверовы продолжали свою псевдодеятельность.

Вот какую оценку дал очеркам Калинина Валентин Овечкин в своем докладе на дискуссии «Новое в колхоз­ной деревне и задачи художественной литературы» в 1955 году: «Очерки Анатолия Калинина «На среднем уровне» печатались в «Правде». Они дошли до широких масс читателей и горячо ими одобрены. В те дни, когда очерки печатались, как раз в районах проходили партий­ные конференции, и я был свидетелем того, какое воздей­ствие оказывали эти Очерки на читателей. Ими зачитыва­лись, ни один номер газеты с ними не пошел, пожалуй, на кульки для пряников, отдельные места цитировались делегатами конференций в выступлениях. Очерки акти­визировали партийные массы, и местным Молчановым и Неверовым, где таковые оказывались, от них становилось жарко. Слышал я злобную ругань в адрес Калинина — не с трибуны конференции, а за углами: «Писаки указы­вают нам! Их бы на наше место, посмотрели бы, на каком «уровне» пошли бы дела!» Что ж, и это закономерно, такое раздражение любителей средне благополучных сво­док и тихой обывательской жизни за спиной народа. И это признак воздействия на жизнь. А в этом, я думаю, и есть самая большая радость для автора: видеть, знать, что его писания в какой-то мере помогают нашей партии двигать жизнь вперед».

Эти проницательные слова публициста и земляка испы­тал на себе Анатолий Калинин. В очерке «Земля и гроздья» писатель с беспокойством говорил об уничтожении зна­менитых донских виноградников на правобережье и о неоправданном занятии «под сады и виноградники» рав­нинного поливного левобережья, испокон веков дававшего России знаменитую донскую пшеницу.

А некоторые деятели из «Донвино» заявляли: «Не будь в вашем Семикаракорском районе виноградарских совхозов, не было бы у вас до сих пор ни асфальта, ни жилья». Тут они были правы. Но Анатолий Калинин в своем очерке предвидел и эту кажущуюся правоту Семено­вых, Неверовых и Молчановых. Да, на новое дело всегда выделяются большие средства. На равнинном левом бере­гу появились новые поселки, асфальтированные дороги, расширилась ирригационная сеть и, как грибы после дождя, стали расти винзаводы, винцеха. Резко увели­чился не только и не столько выпуск виноградных вин, сколько яблочной и прочей «бормотухи». Шутка ли — 250—300 тысяч гектаров плодороднейших поливных чер­ноземов отводилось под сады и виноградники! Почти полностью исчезло овцеводство, резко уменьшилось по­головье крупного рогатого скота — под виноградники и сады распахали луга и выпасы, ликвидировались коне­водческие хозяйства, уменьшилось поголовье свиней (зато всюду навязывалось... кролиководство!). Наконец, сред­неазиатские сорта, завезенные на Дон и начисто вытес­нившие традиционные, не выдержали суровой природы донской степи, вымерзли, заболели филлоксерой — вино­градным раком...

«Огромные средства вкладывались в их (виноградар­ских совхозов.— Б. К.) организацию, строительство,— пишет Калинин в своем очерке «Земля и гроздья»,— а в итоге теперь можно насчитать лишь четыре-пять более или менее окрепших хозяйств. И это через десять с лиш­ним лет! Вскоре пришлось тем же организаторам лево­бережных совхозов ходить «по инстанциям» с просьбами, чтобы отрезали тысячи «невиноградарских» земель и пе­редали их другим — животноводческим и овощным совхо­зам... Недавно обком предложил Росглаввино, упразднив на левом берегу три совхоза, заложить на правом берегу тоже три.    Нет,   не   согласились   с этим    предложением. Пусть пустуют правобережные склоны. Пусть остаются виноградарские совхозы на тех землях, где должны расти пшеница, кукуруза, овощи...»

Очерк был опубликован в 1967 году, но Семеновы, Неверовы и Молчановы, засевшие в министерствах, обко­ме, Росглаввино, соглашаясь на словах с автором — еще бы, очерк был напечатан в «Правде»,— не спешили ис­правлять свои ошибки.

Редакция областной газеты «Молот» решила перепе­чатать из «Правды» эту актуальнейшую статью своего писателя-земляка, но обкомовские Семеновы и Ширяевы настойчиво посоветовали «не делать этого»...

Свежий, резкий ветер перемен пришел после апрель­ского 1985 года Пленума ЦК КПСС. Его курс и силу еще более направил и укрепил XXVII съезд нашей пар­тии. Устами делегатов съезда (а среди них посланцем Дона был и писатель Анатолий Вениаминович Калинин) партия осудила бюрократизм и благодушие, очковтира­тельство и зажим критики, пустопорожние обещания и ничегонеделанье для исправления недостатков, ущемле­ние инициативы и творческих порывов — всех негатив­ных явлений, против которых всегда горячо и смело вы­ступали наши лучшие писатели. О признании их заслуг в помощи партии «двигать жизнь вперед» говорит тот факт, что именно в этом, 1986 году, после завершения поистине исторического XXVII съезда КПСС Ленинская премия в области литературы была впервые присуждена именно за публицистические произведения замечатель­ному писателю Ивану Васильеву. Это ли не откровенное признание народом и партией живого, страстного, сего­дняшнего писательского слова!

Да, борзовы, Неверовы, Молчановы и Семеновы не умерли после очерков Овечкина и Калинина. Да, не везде и не всегда даже сейчас, в условиях ускорения, требо­вания партии делать действительно «все для человека», соглашаются с писательским словом, спешат исправить подмеченные острым писательским глазом ошибки и упу­щения, но разве из-за этого будет молчать настоящий художник, чьи корни уходят в самую глубь народной жизни! Разве не благодаря калининскому слову донские виноградники были все-таки спасены — на правобережье создано несколько новых виноградарских совхозов, экспе­риментальная база для испытания новых сортов, техники. Разве не благодаря его беспокойству преобразился сам хутор: оделся сенью садов, засверкал новыми корпусами техникума, кинотеатра, Дворца культуры, серпантинной лентой асфальта. Разве не благодаря его страстным ста­тьям теперь на поливном левобережье земли освобожда­ются от изреженных, убыточных привозных виноградни­ков и старых, почти неплодоносных садов и вновь по­крываются просторными коврами озимых, кукурузы, лю­церны!..

Уверен, оставайся Анатолий Калинин лишь автором «Сурового поля», набатного «Эха войны», тонко-психо­логического «Гремите, колокола!», высоконравственного «Возврата нет», романтического «Цыгана» и других заме­чательных художественных произведений, не была бы полной сама его жизнь...

Анатолий Калинин — писатель сложный, многогран­ный. Достаточно вспомнить, что его произведения часто ставили в тупик известных критиков и литературоведов. Некоторые из них в свое время не поняли и не приняли его романа «Гремите, колокола!» из-за не совсем обыч­ной структуры повествования, некоторой камерности; кое-кто встретил в штыки повесть «Возврата нет» из-за ее кажущейся не совсем четкой мотивировки крутых поворотов в судьбе основных героев... А что стоило обви­нение писателя в некоем пристрастии к «зову крови» и даже в чудовищном «биоромантизме»!..

Приходилось слышать и недоуменные вопросы: поче­му А. Калинин время от времени возвращается к «Цыга­ну»? Ведь образ Будулая, главного героя произведения, фактически предстал перед нами завершенным еще со страниц первой книги. И не так, мол, важно, как сло­жится его дальнейшая жизнь и его отношения с Клавдией Пухляковой... Читая с интересом новые продолжения «Цыгана», всегда чувствуешь некое многоточие, которое будто подталкивает на новую встречу с полюбившимся необычным героем.

Когда же писателя спрашивают, почему он продол­жает «Цыгана», Анатолий Вениаминович с лукавой улыб­кой неизменно отвечает: «Будулай постучал кнутовищем в мое окошко...» Да, Будулай время от времени стучит не кнутовищем в писательское окошко, а стуком своего сердца в сердце писателя, ибо на трудную судьбу этого удивительно цельного, романтичного и, я бы даже сказал, идеального героя наложило и продолжает накладывать свой отпечаток само Время. Образ героя сложился еще в первой части романа. Уже тогда мы полюбили совестливо­го, смелого, в высшей степени порядочного цыгана. Но история продолжала свой бег, менялась жизнь на планете, в нашей стране, а вместе с этими переменами менялись и взаимоотношения, и характеры обитателей донского ху­тора Вербного, менялся уклад, росли дети. Менялась и Клавдия Пухлякова, и сам Будулай. Оставаясь самими собою — честными, добрыми, принципиальными, они при­обретали новые черты, присущие течению жизни, новым взаимоотношениям между людьми. Мне кажется, критики не сумели пока по достоинству оценить не просто высокое художественное мастерство, тонкий психологизм «Цы­гана», но его масштабность. Ведь в романе рассказано не просто о судьбе замечательного во всех отношениях, хотя и несколько неожиданного героя (сбивает с толку название), а более чем двадцатилетняя жизнь послевоен­ной Донщины! Судьба Будулая, сама по себе порази­тельная, его непростые взаимоотношения с Клавдией, своими сородичами, даже несколько детективная сторона одной из частей романа — выявление и наказание Будулаем бывшего фашистского прихвостня,— сюжет, вокруг которого разворачивается панорама послевоенной жизни донского хутора, донского колхоза... И ничуть не удив­люсь, что вдруг Будулай, уже соединенный писателем с Клавдией, все-таки еще раз постучит, как говорит Кали­нин, своим кнутовищем в его окошко. Но гадать — дело ненадежное, а вот что сделано, то сделано. Миллионы людей прочитали и оценили «Цыгана». Фильм, созданный Евгением Матвеевым, с большим успехом прошел в на­шей стране. Но телевизионная версия романа, в которую вошли и новые части, с Волонтиром и Кларой Лучко в главных ролях, несмотря на некоторую затянутость от­дельных серий, чего можно было бы и избежать, смотре­лась с неподдельным интересом. Критики спорят о досто­верности и даже жизненности созданного Калининым образа, но я ни от одного человека не слышал и тени сомнения в его правомочности. Действительно, существу­ют ли такие люди, как Будулай? Пожалуй, существуют. Мы всерьез говорим о том, что идеальных людей не бы­вает, но бывают идеальные герои. Мне кажется, их всю жизнь искал, пытался создать Анатолий Калинин. Их черты просматриваются в Андрее («Товарищи»), в Ере­мине, Егорове, Луговом, Михайлове, Дарье Сошниковой, Клавдии Пухляковой, партийном работнике Грекове («За претная зона») и находят свое завершение в Будулае. Мне думается, писатель сознательно лишил своего героя недостатков, оставив ему только некоторые человеческие слабости,— например, желание самому, без помощи за­кона, рассчитаться со своими врагами, но в этой тенден­циозности и несомненная удача Калинина. Потому Буду-лай кажется при всей своей непохожести на окружающих совершенно живым человеком (которому, кстати, даже пишут письма!) — таков неожиданный и неоднозначный ответ на давние споры об идеальном герое!

Калинин не любит говорить о себе, о своих творче­ских планах.

«Пишу вторую книгу «Запретная зона»,— только и сказал он мне. Признаться, я был несколько удивлен и растерян: ведь первая книга вышла еще в 1962 году, посвящена она строительству Волго-Донского канала. Когда Калинина настойчиво спрашивали, будет ли про­должение — ведь нравственный спор главных героев романа Грекова и Автономова только начался, не полу­чили логического завершения и их судьбы,— писатель отмалчивался... И за эти годы были созданы злободневные очерки, и среди них правдивый и страстный «Гранато­вый сок», повести «Эхо войны» и «Возврата нет», за которые в 1973 году писатель был удостоен звания лауреа­та Государственной премии, роман «Гремите, колокола!», новые части «Цыгана»... Была продолжена книга, которую Анатолий Калинин пишет всю жизнь. Это «Время «Ти­хого Дона», о которой в предисловии к четырехтомнику Анатолия Калинина очень точно сказал поэт и критик Борис Примеров: «Это не критическое исследование, не «проводник» в тайны жизни и творчества выдающегося писателя XX века, не отвлеченные плоды раздумий о писательском труде вообще. Но вместе с тем это и тон­кий исследовательский анализ, и приоткрытая дверь в кабинет Шолохова, и свободный от засушливости рас­сказ о жизни художника, и широкие размышления о творчестве в целом. Это художественная биография Шо­лохова. И опыт его уроков...» И вот — несколько не­ожиданное возвращение к «Запретной зоне». Но почему неожиданное? Мне подумалось о тех изменениях в жизни нашего общества, нашей страны, которые сейчас проис­ходят после апрельского Пленума и XXVII съезда пар­тии, и стало понятным, чем вызван порыв Анатолия Калинина. Конечно же, это результат долгих и мучительных раздумий, результат неустанных поисков, сомнений... Но не может быть и доли сомнения, что новое произведе­ние писателя, хотя события в нем далекой давности, про­звучит современно. Этим драгоценным качеством Анато­лий Калинин наделен щедро...

А. Калинин бескомпромиссен и беспощаден, когда речь идет о забвении или прямом предательстве наших мораль­ных ценностей. Об этом он говорит с высокой трибуны «Правды», «Известий» или Верховного Совета РСФСР, депутатом которого является уже много лет. Его общест­венная деятельность отмечена высокими наградами Родины.

А как он загорается, когда говорит о стихах и расска­зах молодых талантливых писателей! И как горько сетует, что по-настоящему молодых литераторов пока очень мало...

Мы сидели под старой раскидистой яблоней, смотре­ли на Дон и молчали. Наконец-то, почти в середине мая, после затяжных холодов пришло настоящее тепло. Вместе с ним пришла и большая вода, которую казаки каждую весну ждут с пугливым нетерпением: а ну, как не будет? Значит, не зальет она оставшиеся после бездумных рас­пашек поймы, редкие луга и рыбные нерестилища, не на­поит чахнущие что ни год, изреженные по высоким и низким берегам лиственные донские леса... Вода в этом году не очень «большая» — и весна была неровная, и Цимлянское море поглотило большую часть стоков, но все-таки плескалась она совсем недалеко от калитки. И было благостно и раздумчиво глядеть на причудливую игру струй в предзакатных лучах солнца. Пролетали быстрокрылые «метеоры», проносились упругие «ракеты», натужно сопя, толкали вверх, к Волгодонску, «Атоммашу» трудяги-буксиры тяжело осевшие по самую ватерлинию, груженные добром баржи. И вдруг мы оба встрепенулись и поднялись: вверх по течению поднимался красавец теп­лоход «Виталий Закруткин». Лицо Анатолия Калинина просветлело, он поднял руку, приветствуя старого друга. А мне вспомнились слова секретаря райкома партии, калининского героя Егорова, сказанные им в «Гранатовом соке» писателю Михайлову: «А память о себе обязательно хочется оставить хорошую...»

Я оглянулся окрест и увидел, что слева от меня пыла­ло поле маков. Видимо, их коробочки были призакрыты в жаркий день, а в предчувствии вечерней прохлады они распустили свои красные лепестки. Мне почудилось, что вся поляна залита кровью, но кровь эта не пугала, не угнетала. Она наводила на размышления. Не кровью ли своего сердца настоящий художник пишет свои произве­дения, веря и трепетно надеясь, что каждая его кровинка вливается в жилы страны, народа, что заслужит он тем самым любовь народную? Да, «род приходит и уходит, а земля пребывает вовеки», и потому пребудет надолго в памяти народной тот художник, чьи корни связаны с глубинными, неумирающими народными корнями. Оста­нется в памяти народной и человек, чья жизнь — яркая, дерзкая, как маков цвет.

1986

Борис Куликов

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"