«… Я как-то всё боялся его. Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною…» Достоевский напишет это о «самом фантастическом городе на свете», который всецело войдёт в его жизнь и произведения – с угрюмыми закоулками и тусклым светом фонарей, безотрадными жилищами и их обитателями, униженными и оскорблёнными. Напишет, вспоминая о времени, когда шестнадцати лет вместе с братом Михаилом хмурым майским утром впервые попал на берега Невы – по воле отца держать экзамен в Петербургское инженерное училище.
Ещё неведомо будущее. Оставлен родительский дом, а вместе с ним – Москва и детство. Как о потерянном рае тужит об этой безвозвратно ушедшей поре великий классик в «Униженных и оскорблённых»: «О, милое моё детство!.. Как глупо тосковать и жалеть о тебе на 25-ом году жизни…»
Москва и Достоевский. Эта взаимосвязь кажется поначалу чуть ли не случайной – настолько неразделимы в нашем представлении жизнь и творчество писателя с образом Петербурга. И всё-таки сначала была Москва – город его ранних лет, улица со скорбным названием Божедомка, одно из самых печальных мест старой Москвы. Когда-то здесь был погост, где хоронили убогих и бродяг, потом – больница для бедных, флигель которой и предоставили семье отставного штаб-лекаря Бородинского пехотного полка, а в новой должности, ординатора армейского госпиталя Михаила Андреевича Достоевского. В казённой этой квартире, а по существу, больничном помещении, пропитанном запахами лекарств, через полгода после поселения, родился его второй сын, наречённый Фёдором в честь деда по материнской линии. Длинный больничный коридор с закоптелыми масляными светильниками вдоль стен, липовый сад, где прогуливаются больные, а дети Достоевских играют в горелки и жмурки – картины детства. А ещё и таинственность полутёмной детской, отделённой от прихожей грубой деревянной перегородкой, в доме не единственной (они появятся в романе «Подросток»), где при тусклом мерцании свечи зачитывался Пушкиным и Шиллером, слушал пение матери под гитару, выстаивал по часу и более, боясь облокотиться, у стола на уроках латыни, которые давал сыновьям отец…
На Божедомке испытает он и первые жизненные потрясения, открыв своё сердце сочувствию и состраданию, высокому духу и благородству. Здесь переживёт и мальчишескую влюблённость, и злодейское убийство ни в чём не повинной девятилетней девочки, с которой любовался цветами и травами в саду, познавая красоту природы, уверовав, что красота спасёт мир, и доходящую до болезненности подозрительность отца, недуг и раннюю смерть своей кроткой матери, весть о гибели горячо любимого Пушкина… Переживёт, сохранив ранимую и всеотзывчивую душу. Иначе бы невозможны были потом его «Бедные люди», Мечтатель в «Белых ночах», князь Мышкин, инок Алёша Карамазов…
«Без святого и драгоценного, унесённого в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек. Иной, по-видимому, о том и не думает, а всё-таки эти воспоминания бессознательно да сохраняет. Воспоминания эти могут быть даже тяжёлые, горькие, но ведь и прожитое страдание может обратиться впоследствии в святыню для души. Человек и вообще так создан, что любит свое прожитое страдание», – это из «Дневника» Достоевского за 1877 год, который считал своей высшей целью найти в человеке человека, изображая все глубины его души.
Уехав в Петербург, Достоевский бывал в родном городе эпизодически, а если и останавливался, то ненадолго. Но памятью к дому детства возвращался постоянно, хотя давно никто его там не ждал – флигель опустел с тех самых пор, как отец определил старших сыновей на учение, а сам, бросив службу, жил в деревне.
Последний приезд в Москву был вызван событием чрезвычайным – открытием созданного на народные сбережения первого в России, опекушинского памятника Пушкину на Страстной площади. Это знаменательное в истории русской культуры его свидание с Москвой было прощальным: через несколько месяцев после потрясшей лучшие умы Отечества знаменитой речи в дни пушкинских торжеств писатель скончался. Назвав Пушкина пророком, явившимся, чтобы озарить народ русский новым словом, он не знал, что так же оценят грядущие поколения его самого. Защитник униженных и оскорблённых, он думал о переустройстве общества и мира по законам правды, добра и красоты.
Тёплой июньской ночью 1880 года, когда улицы стихли и опустели, он подъехал к Страстной площади и положил поднесённый ему утром, после речи в зале Благородного собрания, громадный лавровый венок к подножию памятника своего великого учителя. И поклонился ему до земли…
…За кварталами домов уже мало узнаваемой столицы, с советских времён по улице Достоевского, как памятник архитектуры, и поныне уцелело ампирное здание начала XIX века зодчего Жилярди с фронтоном и колоннами – бывшая Мариинская больница. В левом его флигеле, почти уже столетие, музей-квартира писателя – самый первый музей Достоевского в России. Во дворе, у стен его отчего дома, за резной чугунной оградой, был поставлен и первый в стране памятник творцу, созданный сразу после революции (скульптор Сергей Меркуров) – не юноше, только начинающему свой путь, а прошедшему все круги ада, сострадающему болям человечества мыслителю и борцу.
Татьяна Маршкова
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
