31 мая 1937 года русский писатель А.И. Куприн вернулся из парижской эмиграции в Москву
Чудодейственный покров русской культуры, ее светоносные импульсы и магические ценности были для Александра Ивановича Куприна и щитом, и волшебным оружием в его стремительном движении по жизни. Конечно, на своем пути он неизбежно, как и все мы, терял немало драгоценных дней и часов, отвлекался на побочные цели, а главное – на добывание хлеба насущного. Но разве не защитная сила именно Большой Русской Культуры помогала ему с юных лет преодолевать коварные лабиринты времени и козни фортуны в поисках ключей к только ему принадлежащим богатствам литературного творчества? В удачах своих поисков ему повезло увидеть обнадеживающие знаки быстрого пробуждения его художнического таланта и радостно удивляющий его самого рост собственной писательской сноровки.
Рано лишившись отца, познав тяготы сиротства, он счастливо смог преодолеть крутые виражи неустроенной жизни и обрести свой путь к вершинам яркой писательской судьбы. Открытый душой, полный радости жизнетворчества, он стремился к людям, и они отвечали ему восторженной приязнью. Под солнцем России Куприн вырос в убежденного проповедника Добра, Красоты и Справедливости, патриота родной земли, чьи книги на рубеже ХХ века стали известны даже в глухих уголках страны.
Встречи с энергичными и умными людьми на дорогах русской жизни были для Александра Ивановича тем вечным оселком, при помощи коего он оттачивал свой литераторский резец, чтобы без устали творить новые портреты любимых героев – людей смысла, воли и сочувствия. Как писатель глубоко российский, широкий и свободный по своей человеческой сущности он опирался на выстраданные им самим и всем русским народом важнейшие точки духовной опоры. Если обозначить кратко, главнейшим стержнем развития его художественного таланта и гражданского самосознания была прочно укорененная триединая истина. Быть достойной частицей родной земли. Не терять ни при каких условиях уважения людей, поверивших в тебя как в мастера избранной Творцом когорты совестливых литераторов. Неизменно подтверждать своими делами, что ты надежный друг тех, кто, не сгибаясь в поклонах перед сильными мира сего, ищет правды и справедливости.
***
Популярность творчества А.И. Куприна, его по-настоящему народной фигуры была среди разных слоев русского общества неизменно устойчива, невзирая на разного рода случайности и повороты эпох. Незыблемой опорой успеха служила яркая индивидуальность Александра Ивановича как рассказчика, способность его увлекать читателей судьбами своих героев. Мастерски «раскручивая» свои удивительные фабулы, он зачастую пропитывал текст произведения таким крутым драматизмом жизни, что многие ни на секунду не сомневались, что перед ним являлась именно она, а не выдуманные подробности о действующих в ней лицах. Как часто его согревали живые отсветы в восхищенных глазах собеседников, в чей мир он приносил радость человеческого общения и сострадательности, свои изумительные откровения о простых, далеко не идеальных людях, их буднях и праздниках, огорчениях и озарениях. «…В прежние времена, ты сама знаешь, – писал он М.К. Давыдовой-Иорданской в феврале 1923 года,– я сторонился интеллигенции, предпочитал велосипед, огород, охоту, рыбную ловлю, уютную беседу в маленьком кружке близких знакомых и собственные мысли наедине…»
На обширных пространствах старой и новой России произведения Александра Ивановича Куприна благодаря трудолюбивому племени книгоиздателей и родственных им коллег, инсценировавших его прозаические творения в ХХ веке для театра, радио, телевидения и кино счастливым образом не утрачивали первозданной свежести чувств и энергии. Хотя вполне могли бы потерять многое из своей славы по причинам совершенно не литературным. Ведь в жизни Куприна был почти двадцатилетний «пробел» эмигрантского житья-бытья, когда из-под его пера выходили вовсе не ожидаемые «белые пудели», «гранатовые браслеты» или «олеси», а некоторые неприятные для советских наблюдателей критические эскапады. Кое-что из антикупринских полемических шрапнелей неизбежно разрывалось на страницах бдительной печати СССР, несмотря на тормозные механизмы, иногда включаемые наркомом просвещения А.В. Луначарским по отношению к желающим побыстрее расправиться с вредным «литературным инакомыслием», тем более загранично-эмигрантским. А тем паче, с теми его представителями, которые, как А.И. Куприн, были достаточно известны своими независимыми и патриотическими взглядами.
В Советской России памятливые учетчики не забывали, как 2 июля 1918 года газета «Наш век» огорошила читателей сообщением, что писатель Александр Иванович Куприн, живущий в Гатчине, арестован за свою статью в газете «Молва» от 22 июня 1918 года, где он сочувственно отзывался о великом князе Михаиле Александровиче Романове, до недавнего времени жившем в Гатчинском дворце, но в марте 1918 года внезапно пропавшем из вида с некоторыми служащими дворцовой администрации. В тексте странноватой заметки дотошно излагались некие обвинительные выводы «следственной комиссии при революционном трибунале». Оказывается, такой орган существовал при местном совдепе, будучи по существу местной ЧК. По его мнению, печатное выступление Куприна (оно именовалось фельетоном), являлось «прямым вызовом революционной демократии и актом контрреволюции». Автор газетного опуса демонстрировал завидную осведомленность, говоря, что крамольник Куприн будет назавтра переведен из гатчинского помещения революционного трибунала «в одиночную выборгскую тюрьму «Крест». События кто-то явно поторапливал. Куприна перевезли на автомобиле в Петроград. Когда его жена позвонила по телефону гатчинскому коменданту «трибунала» и попыталась узнать о судьбе арестованного мужа, чин свежего правопорядка – бывший матрос– «пошутил», отреагировав на обращение встревоженной женщины своей любимой фразой: «Расстрелян к чертовой матери». Впоследствии А.И. Куприн, по свидетельству дочери, много раз задумывался над «сумбурной личностью» своего стража, который во вверенном ему изоляторе относился к Куприну-заключенному даже благожелательно и с нескрываемой симпатией – хорошо кормил и поил красным вином …
К счастью, неизбежной революционной репрессии Куприну удалось каким-то чудом избежать. Хотя его участливые строки, хвалившие за простоту и непритязательность великого князя Михаила, в чью пользу царь Николай П в марте 1917 года отрекался от российского престола, уж точно могли роковым образом подвести черту под журналистской и вообще жизненной деятельностью храбреца-литератора. Александр Иванович, как, впрочем, и вся страна не знали, что за девять дней до выступления Куприна в «Молве», а именно 13 июня 1918 года великий князь Михаил был тайно казнен в районе Мотовилихи под Пермью…
За свою жизнь Куприну, несмотря на его большую известность,
пришлось в избытке сталкиваться с наворотами бредней и вымыслов, рождаемых любителями искажать его позицию как журналиста горячо бросающегося в чью-то защиту, а также как литератора мыслящего и взыскательно относящегося к своему творчеству. Что-то из окололитературного трезвона неизбежно долетало из эмигрантских краев до российских пределов. Иначе быть не могло. «Теперь же пришлось вкусить сверх меры от всех мерзостей, сплетен, грызни, притворства, подсиживания, подозрительности, мелкой мести, а главное, непродышной глупости и скуки! А литературная закулисная кухня… Боже, что это за мерзость!», – писал он в уже цитированном парижском письме 1923 года. (1) Да. случалось, что он сам давал повод разного толка неприятным суждениям и выпадам. Но были ли они объективны, не превалировало ли там желание забрызгать знаменитого беллетриста пошлыми выдумками и наветами, отбрасывающими прочь несомненную патриотичность популярного автора, неравнодушное его отношение к огорчительным коллизиям жизни и ее несообразностям?
Столкновения с реалиями ХХ столетия – общественными, чисто человеческими, а позднее и политическими, весьма болезненно сказывались на его судьбе. Вынужденный во время великого исхода русских людей после 1917 года оказаться за границами своей страны, он глубоко переживал тревожную антироссийскую мельтешню, в которой ему приходилось жить и работать. Тогда -то ему и пришлось осознать полной мерой, что его любовь к Родине, всегдашняя гордая память о ее приятной и трогательной сути была его полнозвучным сокровищем, которое помогало ему по-настоящему жить, снося невзгоды бытия и быта своей пестрой жизни. В парижских эмигрантских буднях сошлось все – тоска по утраченной родине, затяжное впадение в нужду, трудности в печатании собственных литературных работ. Нередко он не мог определенно сказать, чувствует ли он присутствие своего читателя. Александру Ивановичу удалось со своей не целиком еще потерянной верой в себя и в остатки справедливости капризной фортуны мужественно понять, что ему есть не только о чем горевать но, уж если не мечтать, то, по крайней мере, надеяться… Скорее всего, именно потому принял он для себя очень непростое решение вернуться в свою Россию.
Прошли 80 лет с той поры, когда Александр Иванович ступил на землю родного города Москвы, испив до дна свою эмигрантскую чашу, полной мерой познав тяготы и бедность изгнаннической жизни в благополучной Франции. Известный в России писатель вынужден был в Европе влачить жалкое существование. Он этого не скрывал. И Москва через пару месяцев щедро отметила возвращение Куприна выпуском двухтомного собрания его сочинений. Ему были созданы хорошие условия в писательском доме творчества в подмосковном Голицыно. С ним жаждали встреч, его мнения хотели слышать. Он был счастлив. Ему хотелось приносить пользу своей стране, и теперь его мечта сбывалась! О переполнявших его непознанных ранее эмоциях и неожиданных радостях, о новой Москве и ее людях он тогда же поведал в статье «Москва родная» («Комсомольская правда», 11 октября 1937 г). Впрочем, есть и другие печатные работы, созданные им еще за рубежом, которые тоже не стоит упускать из виду, если хочешь как следует разобраться, почему иные писатели после гостевания у заморских хлебов возвращаются на родину, а другие – нет (я бы рекомендовал желающим это понять познакомиться с очерком А.И. Куприна «Париж и Москва», напечатанном тогда в №10 парижского журнала «Иллюстрированная Россия» 1925 года.
В свете сказанного, думаю, в наши дни читателям будет интересно увидеть в малой совокупности ту часть купринского литературного наследия, которая у меня сложилась из его полузабытых или неизвестных авторских работ эмигрантского периода, посвященных московским темам. Все они писались для заграничных газет, выходивших на русском языке. Тогда, за кордоном, Куприн, остро чувствуя оторванность свою от России, стремился не отъединяться от нее, по крайней мере, в этих скромных по размерам литературных текстах и случайных газетных работах. Конечно, тут само время появления на свет этих вещей играет, по моему, важное значение, на что нам не лишне обратить внимание. Что-то появлялось по какому-то случаю, конкретному поводу, например, под театральную премьеру. Куприн оглядывается на свое недавнее прошлое в России, и преданный взгляд ее сына, любящего решительно всё в своей матери, туманят слезы…
Николай Митрофанов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
