Его и сегодня можно увидеть в Белгороде – «на Песках» – у металлической ограды 15-ой школы – тёмный надгробный камень. Весь в сколах и щербинах, но всё еще различимы выбитые на граните георгиевский крест и лента славы и слова: «Очаков, Измаил, Альпы, Аустерлиц, Прейсиш-Эйлау». А на другой стороне: «Полковник Максим Тимофеевич Дренякин (1770 – 1851, 21 марта)».
Лет сорок назад, впервые увидев этот гранитный камень, я загорелся желанием узнать подробнее о славном русском офицере. В поиск включились и мои коллеги по областному обществу охраны памятников. Всесоюзная библиотека в Москве и военно-исторический музей имени Суворова в Петербурге откликнулись на наши запросы. И вот что выяснилось.
Максим Дренякин родился в семье прапорщика Белгородского гарнизона. Мальчишке шел седьмой год, когда Белгород стал губернским центром. И это обстоятельство помогло сыну скромного прапорщика получить образование, а впоследствии и первый офицерский чин. К тому же, Тимофей Дренякин, похоже. Был знаком с самим Александром Васильевичем Суворовым, и Максим стал служить под началом прославленного полководца.
Наш земляк участвовал в жарких сражениях при Бачениано и Тицето, отличился в битве при реке Треббия. Отважный воин был ранен, но в госпиталь лечь отказался. Его полку предстояло неслыханно трудное – переход через Альпы.
Наверное, вам знакома знаменитая карт ина Василия Сурикова. Русские воины, летящие по крутому снежному скату в горную бездну, и напутствующий их Суворов на коне.
Совершив этот беспримерный переход, суворовское войско словно снег свалилось на голову противнику. В решающей баталии под Аустерлицем пуля пронзила грудь Максима Дренякина.
Почти год он залечивал тяжелое ранение. А затем вновь вел свой полк из сражения в сражение. Во время отчаянной атаки под Прейсиш-Эйлау Дренякина сразило картечью. Истекающего кровью его вынесли с поля боя. И на этот раз врачам удалось спасти его жизнь, но правую руку пришлось ампутировать.
Ему шел сорок пятый год, двадцать пять из этих лет были отданы беззаветной защите любезного Отечества, службе под началом лучшего из российских полководцев – генералиссимуса Суворова. Белгородцы, знавшие Максима Тимофеевича, – уже седого, израненного, обожженного битвами и обласканного славой, – свидетельствовали: «…он до обожания любил Суворова».
Под суворовскими знаменами он прошел почти всю Европу, нес службу в Петербурге и Москве, но никогда не забывал родного Белого города и золотисто-голубого Донца с Везелицей. Старый воин любил свой город до последнего своего часа и высокое чувство это сумел передать сыну.
Алексей Максимович Дрнякин, сотрудник Императорского русского географического общества, стал автором едва ли не самой первой книги о нашем городе – «Белгород с уездом». В книге этой, вышедшей почти два столетия назад, – ценнейшие сведения из истории города и уезда, справки о всех белгородских монастырях и церквях, о митрополитах и епископах Белгородско-Обоянской и Курско-Белгородской епархий, краткие исторические сведения об учебных заведениях.
И каждый, кто сегодня берется за сочинение новых изданий о нашем областном центре, непременно обращается к уникальной работе Алексея Дренякина. В Белгороде бережно хранят два экземпляра книги «Белгород с уездом»: один – в государственной универсальной научной библиотеке, другой – в областном краеведческом музее.
Золотая шпага Раевского
РаевскийВладимир Федосеевич
(28 марта (8 апреля) 1795 г., с. Хворостянка. -0 8(20) июля 1872 г., д. Малышевка, похоронен, в соседнем селе Олонки)
Он родился под Старым Осколом в слободе Хворостянка в семье отставного майора, надворного советника, дворянина Федосия Михайловича Раевского и его жены Александры Андреевны, до замужества княжны Фениной. Согласно святцам, в которые заглянул местный священник, новорожденного следовало наречь Илларионом, но Федосий Михайлович настойчиво просил дать его третьему сыну имя в честь святого Владимира, и батюшка не смог отказать влиятельному и уважаемому прихожанину.
Младенцу пошел второй год, когда он тяжело захворал. Лежал в сильном жару и тихо угасал. Врач из Старого Оскола помочь не смог. Отчаявшийся Федосий Михайлович сам помчался в губернский Курск и привез оттуда лучшего лекаря. А тот, внимательно осмотрев малыша, изрек: «Поздно. Здесь медицина бессильна...». Послали за священником, и Федосий Михайлович велел дворовому столяру изготовить гроб. Вечером у постели Володи собралась вся семья. Опустившись на колени, попрощались. В комнате оставили только няню.
Александра Андреевна, до утра не сомкнувшая глаз, на рассвете тихо-тихо подошла к двери и замерла пораженная: из комнаты доносился ласковый голос няни. Мать отворила дверь и застыла в радостном изумлении: няня держала малыша на руках и с чайной ложечки поила его молоком...
После этого случая Владимир Раевский никогда не болел.
Благородный пансион при Московском университете, куда Федосий Михайлович определил одного за другим старших своих сыновей (всего у Раевских было 11 детей): Александра и Андрея, а затем и Владимира, был одним из лучших учебных заведений. В нем воспитывались В. А. Жуковский, А. С. Грибоедов, М. Ю. Лермонтов. В пансионе изучали не только точные науки (математику, физику, естествознание), иностранные языки, историю и словесность, но и получали начала военных познаний: в верховой езде, фехтовании, владении оружием, изучали артиллерию и фортификацию.
Выпущенный — через восемь лет — из университетского пансиона 16-летний Владимир Раевский был тут же зачислен в столичный Дворянский полк при 2-м кадетском корпусе. Один год отделял Россию от страшного бедствия — нашествия разноплеменных орд Наполеона. И, предчувствуя это, Владимир вместе со своими однокашниками, усердно готовился к грядущим боям. Из Дворянского полка он вышел в чине прапорщика. Произошло это 21 мая 1811 г., а через год — 24 июня — грянула Отечественная война.
23-я артиллерийская бригада, в одной из батарей которой начал службу 17-летний прапорщик Раевский, получила приказ о немедленном выступлении на фронт. Спустя многие годы Раевский расскажет: «О собственных чувствах я скажу только одно: если я слышал вдали гул пушечных выстрелов, тогда я был не свой от нетерпения, так бы и перелетел туда... Полковник это знал, и потому, где нужно было послать отдельно офицера с орудиями, он посылал меня».
Шестисоттысячная, не знающая поражений армия, собранная Наполеоном со всей Европы, теснила русские войска. Враг шел по земле Отчизны, выжигая и опустошая ее. Гневом и болью полнилось сердце юного офицера. Обжигающие душу чувства и мысли находили выход в стихах:
...Ужель страшиться нам могилы?
И лучше ль смерти плен отцов,
Ярем и стыд отчизны милой
И власть надменных пришлецов?
Нет, нет, судьба нам меч вручила,
Чтобы покой отцов хранить,
Мила за родину могила,
Без родины позорно жить!
Он был не только талантливым поэтом — молодой артиллерист. Он отлично знал свою грозную боевую профессию. Доблесть и отвага Владимира Раевского во всем блеске проявились в знаменитом Бородинском сражении. Вот яркие штрихи битвы, увиденные глазами ее участника, тоже молодого — 26-летнего — офицера и тоже будущего декабриста Федора Глинки: «...До 400 тысяч лучших воинов, на самом тесном, по многочисленности их, пространстве, почти, так сказать, толкаясь головами, дрались с неслыханным отчаянием. 2000 пушек гремели беспрерывно... Тяжко вздыхали окрестности — и земля, казалось, шаталась под бременем сражающихся, французы метались с диким остервенением; русские стояли с неподвижностью твердейших стен. Одни стремились дорваться до вожделенного конца всем трудам и дальним походам, загребсти сокровища, им обещанные, и насладиться всеми утехами жизни в древней знаменитой столице; другие помнили, что заслоняют собою сию самую столицу, сердце России и мать городов... Многие батареи до десяти раз переходили из рук в руки. Сражение горело в глубокой долине и в разных местах, с огнем и громом, на высоты выходило. Густой дым заступал место тумана... Сражение не умолкало ни на минуту, и целый день продолжался беглый огонь из пушек. Бомбы, ядра и картечи летали здесь так густо, как обыкновенно летают пули...».
Да, наша армия обладала отличной артиллерией. Превосходство ее над артиллерией французской в Бородинском сражении проявилось с особой силой. Недаром Лермонтов написал свое «Бородино» от лица солдата-артиллериста. Одним из тех, кто командовал героями-пушкарями, кто сам становился к орудию и с одною лишь шпагою в руке бесстрашно отбивал наседавшего врага, был Владимир Раевский. Его мужество и смелость были отмечены почетнейшей из наград — золотой шпагой с надписью «За храбрость».
Позже — за героизм в бою у села Гремячего — он будет удостоен ордена Святой Анны. За участие в сражении под Вязьмой произведен в подпоручики, а спустя всего несколько месяцев — в поручики.
В двадцать пять лет Владимир Раевский станет майором.
Впереди еще долгая — целых полвека — жизнь. Будет все — участие в заграничном походе русских войск, тайный кружок «Железные кольца» и военные школы для неграмотных рядовых солдат в Молдавии, и зародившаяся и окрепшая там же в Кишиневе дружба с великим Пушкиным. И арест «за антиправительственную пропаганду», «одиночка» Тираспольской крепости, глухой каземат столичной Петропавловки, камера крепости Замостье. Жестокие допросы и бессрочная ссылка в Сибирь, где он и найдет вечное успокоение на сельском кладбище далеких глухих Олонков.
Но над всем этим, над блистательной и трагической судьбой воина и свободолюбивого поэта, нашего замечательного земляка Владимира Федосеевича Раевского всегда будет сиять золотая шпага отважного героя Бородинского сражения — битвы, предопределившей победу русского оружия в Отечественной войне 1812 года.
ГОД ЗАГОДОМ
1803 – 1810 – Владимир Раевский обучается в Московском университетском благородном пансионе.
1811 – 1812 – В.Раевский – кадет Дворянского полка при 2-м кадетском корпусе.
1812 – 1813 – Участие в Отечественной войне 1812 г.; получает чин поручика.
1813 – 1815 – Участие в заграничном походе русских войск.
1815 – 1816 – В.Раевский – адъютант начальника артиллерии корпуса; создает тайный кружок «Железные кольца».
1817, январь – уходит в отставку – «…за ранами».
1817, ноябрь – В.Ф.Раевский поступает в 32-й егерский полк.
1819 – В.Ф.Раевский становится членом тайного общества «Союз благоденствия».
1820 , октябрь – Произведен в майоры.
1820 – 1822 – Руководит военными школами в Кишиневе. Много времени проводит в беседах с ссыльным А.С.Пушкиным. Создает революционные статьи «О рабстве крестьян» и «О солдате». Пишет стихи
1822 февраль – В.Ф.Раевский арестован и заключен в Тираспольскую крепость.
1822 – 1824 – В застенке создает стихотворения «К друзьям в Кишиневе» и «Певец в темнице». Пушкин отвечает ему тремя стихотворными посланиями.
1826, январь – Раевского переводят в Петропавловскую крепость, а в августе – в крепость Замостье.
1827, октябрь – Конфирмация о ссылке В.Ф.Раевского в Сибирь.
1828, март – Раевский прибывает в село Олонки Иркутской губернии. Осенью начинает бесплатно обучать крестьянских детей; на свои средства нанимает помещение для школы. Олонки становятся самым грамотным селом в Сибири.
1829. октябрь – В.Ф.Раевский вступает в брак с крестьянской девушкой Авдотьей Моисеевной Середкиной. У них родилось девять детей: шесть сыновей и три дочери.
1857, август – Раевский амнистирован.
1858, лето – Владимир Федосеевич с сыном Юлием едет на родину – в Хворостянку; живет у своей сестры Веры Федосеевны в селе Морквино Новооскольского уезда, у двоюродного брата Владимира Гавриловича Раевского в с. Богословке Старооскольского уезда. Осенью возвращается в Сибирь доживать оставшиеся годы.
БОКАРЕВ Д аниил Семенович
(точные даты рождения и смерти неизвестны)
Подсолнечник. Подсолнушек. Подсолнух.
Такой привычный, такой знакомый. Про него и загадки сложены, и пословицы с поговорками:
«В землю – зернышко, на землю – солнышко»,
«Посреди двора – золотая голова»…
А ведь он – иноземец, наш подсолнушек. Его родина – далекая Южная Америка. И путь подсолнечника в Россию был не близок и совсем не прост. Сначала растение, точнее, его семена приплыли через океан на большом мачтовом паруснике в Испанию. Из черных заморских семечек в 1510 году в Мадридском ботаническом саду вырастили конусообразный куст с множествои стеблей, на верхушках которых огненно желтели небольшие цветочные корзинки.
Оттого и дали новому растению звучное имя «гелионт» (от «гелиос» – солнце) – трава солнца, цветок солнца.
А в Россию «трава солнца» попала из Европы уже при Петре 1. И поселилась сперва в роскошных боярских садах. Если вы откроете роман Алексея Константиновича Толстого «Князь Серебряный», то найдете там описание боярского сада: «Проезжая верхом по берегу Москвы-реки, можно было поверх частокола видеть весь сад Морозова.
Подсолнуховык семечки. Непременно появляются на повкрхности «бульона» маслянистые кружочки Далее зеленели яблони, вишни и сливы. В некошеной траве пролегали узенькие дорожки. День был жаркий. Над алыми цветами пахучего шиповника кружились золотые жуки ; в липах жужжали пчелы; в траве трещали кузнечики; из-за кустов красной смородины большие подсолнечники поднимали широкие головы и, казалось, нежились на полуденном солнце».
В скором времени диковинный иноземный цветок перебрался и к домам простолюдинов. Уроженец слободы Алексеевки, академик Александр Васильевич Никитенко так опишет дом и огород своего алексеевского деда с бабкой: «Они жили на берегу Сосны в небольшой крытой соломой побеленной хате, за которой к самой реке спускался огород с грядками капусты, гороха, свеклы, кукурузы и разного рода цветами. Тут красовались пышные гвоздики и огромные подсолнечники, пестрели разные маки и другие цветы».
Рос подсолнечник и в палисаднике другого обитателя слободы Алексеевки, крепостного человека графа Шереметева Данилы Бокарева. Жена Бокарева любила цветы, особенно малороссийские пышные мальвы и солнцеголовые «соняшники».
Пробовали и Бокаревы и их соседи получать от рослого растения и иную пользу. Срывали сочные корзинки и, очистив, варили их в подсоленной воде. Тут-то и приметил практичный и сметливый Данила Семенович: когда варятся подсолнуховые семечки, непременно появляются на поверхности «бульона» маслянистые кружочки. Бокарев кончиком ножа терпеливо соединил эти кружочки в пятно побольше и осторожно зачерпнул его деревянной ложкой. Попробовал – понравилось.
Потом взял тяжелый железный пест, насыпал горстку семечек на чистую дощечку и раздавил их. На песте заблестело маслянистое пятно…
С того дня потерял Данило Бокарев покой. Всё прикидывал – размышлял, каким же способом добыть побольше масла из подсолнуховых семечек. И не успокоился, пока не изобрел свой деревянный маслобойный станок.
Для его изготовления он взял прочный дубовый пень. Вырезал в нем сбоку квадратное окошко и внизу аккуратно выдолбил цилиндрическое гнездо. В это гнездо изобретатель-самоучка насыпал деньжат», подсушенные семечки и на них сверху помещал вырезанный из того же дуба небольшой цилиндр-«хлопчик». И загонял этот «хлопчик» в гнездо с семечками при помощи двух клиньев, по которым бил большим деревянным молотком. «Хлопчик» давил, плющил семечки, и из отводного отверстия в дубовом пне начинала стекать в подставленную глиняную миску масляная струйка.
Произошло это в 1829 году.
Пытливый ум Бокарева не успокаивался, он продолжал совершенствовать свое изобретение.
Первым, кого Даниил Семенович сумел заинтересовать открытием, оказался местный купец Папушин. При деятельном участии Бокарева купец построил в Алексеевке в 1833 году небольшой завод. Еще через год, «поднакопив деньжат», завел свой собственный маслобойный заводик и сам Бокарев.
А вскоре маслобойные заводы стали расти в нашем Черноземье, а затем и по всей России, словно грибы после теплого дождика…
Так наш земляк – смекалистый крестьянин из Алексеевки Даниил Семенович Бокарев подарил людям подлинное чудо – полезное и всем доступное золотое солнечное масло.
Несколько лет назад в центре города Алексеевка появился бронзовый памятник Бокареву.
ЭСКАДРИЛЬЮ ВОДИЛА В БОЙ
ФУДУТЕНКО Надежда Никифоровна
(1915 г., в посёлке Ракитное – 1978 г., г. Киев)
Начало 1930-х годов. Вчера ещё обессиленная, разграбленная, разрушенная революциями и Гражданской войной огромная страна спешила догнать благополучных капиталистических соседей. Возводили заводы и плотины, строили новые города, штурмовали Северный полюс. С маленьких пока ещё аэродромов взлетали в небо первые отечественные самолёты.
И не было ничего удивительного в том, что простая девчонка из маленького поселка Ракитное, дочь рабочего местного сахарного завода и сама после окончания школы и фабрично-заводского училища – формовщица этого же завода Надя Федутенко «заболела» небом. И в неполные восемнадцать добилась своего – поступила в Тамбовское училище пилотов гражданского воздушного флота.
За годы учебы Надежда Федутенко не только в совершенстве овладела сложной, необычной для женщины профессией, но и получила звание инструктора парашютного спорта. Начались полеты: перевозка пассажиров, доставка важных грузов на новостройки. Тысячи часов в воздухе. Освоение новых типов самолетов. Напряженные и радостные мирные будни.
И вдруг – горькое лето 1941-го. Горькое – от дыма сожженных городов и сел. Горькое и страшное – от тяжелых поражений нашей армии.
Потаенные костры в украинских лесах. На эти огни-ориентиры сбрасывала летчица Надежда Федутенко ящики с патронами, оружием. Медикаментами. Если позволяли условия, совершала посадку, чтобы забрать раненых, получить важные разведданные.
«С 23.6. (второй день войны.– Б.О.) по 15.10. 41 г., – свидетельствует сохраненный в архиве Министерства обороны фронтовой документ,– Н.Н. Федутенко эвакуировано из окружения и с передовой линии около 150 раненых бойцов и командиров. Боевой налет – 400 часов».
Полеты на транспортном самолете (беззащитном – «без прикрытия истребителями и огневыми средствами»!) требовали большого мастерства, исключительной выдержки. Уже после войны боевая подруга Н. Федутенко, штурман их женской эскадрильи Г. Ольховская-Кострыкина расскажет: «Однажды Надя везла в Киев трех представителей Генерального штаба. В районе Брянска самолет шел над лесом, едва не касаясь верхушек деревьев. Но вот лес кончился, и из облаков выскочил истребитель противника. Он ринулся в атаку на одинокий транспортный самолет.
Заметив врага, Федутенко резко изменила курс. Истребитель промчался мимо, разрывы снарядов подняли тучи пыли с земли. Гитлеровец снова стал заходить для атаки. Проявляя величайшую изобретательность, летчица маневрировала, все время меняя направление полета. Увидев овраг, она скрылась в нем, потом использовала лощину. При подходе к лесу противник снова пошел в атаку. Самолет вздрогнул от удара, но продолжал лететь.
«Мотор цел! Руки работают! Значит, пока все в порядке…»
Вот и лес. Надежда направила самолет вдоль просеки. Истребитель проскочил мимо. Снова изменила направление, потом еще… Теперь вдоль дороги, прикрываясь лесом, потом оврагом. На горизонте показался город
После посадки офицеры, вылезая из самолета, пробовали шутить: «Мы, кажется, вернулись с того света». И крепко жали руку летчице: «Спасибо за второе рождение!
А вот еще один знаменательный полет. На фронт надо было доставить бутылки с горючей жидкостью. Аэродром посадки – юго-западнее Киева, у станции Ротмистровка.
Надя долетела спокойно. Самолет приземлился и остановился на посадочной полосе. Но что это? Никто не встречает… Она вылезла и оглянулась кругом: к самолету бежала группа вооруженных людей. «Фашисты!» – поняла она. Молнией метнулась к самолету, дала полный газ… Взлетела!
Самолет пронесся над головами ошеломленного врага. Вслед засвистели пули. Когда Федутенко возвратилась на свой аэродром, техники насчитали на ее машине 47 пробоин».
Так летала Надежда Федутенко до назначения ее в боевой полк М.М.Расковой. Почти двести вылетов совершила она к тому времени, иногда бывая в воздухе по семь-восемь часов в день. Произошло это в 1942-м, и ее сразу назначили командиром 1-й эскадрильи женского авиационного полка. В эскадрилье преобладали опытные летчицы, пришедшие из гражданского воздушного флота. Но совсем непросто было из них создать воинское подразделение – фронтовую авиаэскадрилью. Федутенко успешно справилась с этой задачей. Она научилась управлять не только боевыми самолетами, но и людьми, завоевав их уважение и любовь.
Еще один эпизод, поведанный штурманом-ветераном Г. Ольховской-Кострыкиной: «26 мая 1943 года мы получили задачу разгромить артиллерийские и минометные позиции противника… Несмотря на мощный заслон заградительного зенитного огня, мы упорно шли к цели. Вдруг самолет резко тряхнуло, и он начал переходить в пикирование. Надя сумела быстро восстановить его на прежней высоте, но, взглянув на нее, я увидела, что из-под шлема по ее лицу струйкой течет кровь. «Ранена!..» До цели оставались считанные секунды полета. Видя мое беспокойство, Надя сказала: «Ничего, потерплю! Целься точнее!» И вот бомбы сброшены. На земле возникли пожары, замолчала вражеская батарея. Превозмогая боль, Федутенко строго держала боевой курс. Хладнокровно посадила она самолет. Доложила о выполнении задания, и только после этого ее увезли в госпиталь».
И снова в боевом строю отважная летчица, снова ведет в бой свою эскадрилью. На ее гимнастерке – первая награда – орден Отечественной войны 1 степени.
Боле пятисот вылетов совершили летчицы эскадрильи под командованием Надежды Федутенко. Сталинградская битва, Орловско-Брянское направление Огненной дуги, Кубань, Белоруссия, Прибалтика, Восточная Пруссия…
Вскоре после Победы, в августе 1945-го, самоотверженный ратный подвиг командира эскадрильи 125-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка гвардии майора Н.Н. Федутенко был отмечен высшей наградой Родины – Золотой звездой Героя Советского Союза.
В послевоенные годы наша землячка жила и работала в Хабаровске, Иркутске, Киеве. Ушла из жизни в январе 1978 года.
О героине очень мало написано, но, право, женщиной она была решительной и отважной. И малую родину очень любила – наше Белогорье, где, образно говоря, у Надежды выросли крылья.
М И Х А Л Ё В Владимир Васильевич
(1928 г., с. Терехово – февраль2007 г., с. Терехово)
Владимир Михалев родился осенью 1928 года в селе Терехово, что на речке Убле – притоке Оскола. Сын участника Гражданской и Великой Отечественной войн он подростком пережил фашистскую оккупацию, был свидтелем жестоких боев за Старый Оскол. И тогда же, в тяжкое, полное горя и лишений время, – как это ни странно – коснулось его своим легким крылом поэтическое озарение.
– Помню, – расскажет он уже в зрелые годы, – в войну пацаном на печи лежал, а на потолке мелом первые стихи писал про шинель. Потолок деревянный был… Тогда и пасти начал: пять классов кончил – и в подпаски…
Только стадо тереховское в ту пору было совсем невелико – война, оккупация и послевоенная голодуха вырезали скот односельчан. И пришлось Володьке «податься» в город на восстановление разбитого бомбежками и артиллерийскими обстрелами механического завода. Здесь хоть кормили худо-бедно в заводской «столовке». Пробовал поработать и на губкинской железорудной шахте – не позволило здоровье. Вернулся в Терехово – вновь пас овец, потом – четыре года на торфоразработках у родного села. И снова – «любимое занятие мое – пастушество»:
Опять в руках пастуший посох,
Никак иначе не могу.
Люблю стрекающие росы
И пляску красок на лугу.
Сполох зари высоко вскинут,
А над макушками ракит
Подойник неба опрокинут,
И дужка месяца звенит.
Спешу на выпас до рассвета
И часто думаю о том,
Что в мире стоит быть поэтом
И даже просто пастухом.
Первые стихи двадцатишестилетнего «начинающего» поэта напечатала в 1954-м старооскольская районная газета «Путь Октября» – в июньском номере:
Чуть умыта в белом тумане
Даль, прорезана стрекотом кос.
Густо травы ложатся рядами,
Золотыми кудрями в расчес.
И хотя стихи были короткие – всего четыре строки, их заметили. Еще бы – в «Пути Октября» в те годы не печатали творений местных поэтов, да и о самих поэтах ни в городе, ни в районе не было слышно. И стали «поступать» в редакцию «районки» всё новые тетрадные листочки, которые слал из дальнего Терехова окрыленный первой публикацией автор.
А тут еще и в «Пути Октября» появился новый редактор – Александр Георгиевич Кепов. Он сам «грешил» стихами и Михалеву открыл «зеленую улицу».
Только теперь не спешил публиковаться сам тереховский «пастух» (такой «добавкой» снабжала обычно редакция фамилию автора).
– Как стихи приходят,– размышлял Михалев.– И не знаю. Я их наговариваю. Само собой накапливается что-то, сначала одна – две строчки. Потом ходишь, ищешь… Случайно разве строчку найдешь… Была бы мысль…
Мысль – и чтобы тут же, рядом, звуки… Музыка. Когда слово «втыкаешь», скучно выходит. А вот когда звуки играют сами по себе, поют, уже легко… Но пока доберешься до этого, весь измучаешься. Вроде что-то в тебе наполнилось, напряглось, излиться надо – а никак. Тут ненавидишь и себя и стихи!..
И отчего это так?.. Не знаю, Когда плохо тебе, аж отдохнуть хочется – тут именно стихи самые светлые получаются, самые радостные…»
Светлые, радостные, удивительно-прозрачные строки поэта-земляка. Вспыхнувшие у края хлебного поля:
Искры неба во ржи –
Васильки у межи,
Если любишь – скажи.
Только правду скажи,
Не обманывай поле…
Васильки вдоль межи,
Васильки на подоле!
на прогретой солнечным лучом поляне:
Не впервой пораздумаю здраво,
Поразмыслю --
Отчета не дам,
Чем меня эти листья и травы
Так легко прибирают к рукам?
Зелень острую роща почует,
Колкий колос поля обежит –
Так и кажется, к людям лечу я,
Опоясанный дымкою ржи…
на затененном остролистым осокорем берегу родимой речушки Убли:
И всего только сосны в песке
Да плакучие ивы в реке.
А река широка:
Три шага
Разделяют ее берега.
Рвом разрезанный косогор,
Немудреной березки вихор,
Рожь скупая,
Полынь у ополья,-
А вот любишь, любишь до боли!
И поэтические сборники не спешил Владимир Михалев отдавать «на суд читательский», тщательно отбирал каждое стихотворение, еще и еще раз выверял «на слух» – сердцем, душой _ каждую строку. И книги выходили совсем тоненькими. Самая первая – «Земля моя» – в Белгородском книжном издательстве – полсотни страничек «малого формата». Еще тоньше – всего 36 страничек – выпущенный уже Центрально-Черноземным издательством сборничек «Свет-береза». Самые «солидные» вышли в известных столичных издательствах: в «Советской России» – «Оклик» (110 страниц), в «Молодой гвардии» – «Радость» (127 страниц).
И только в 1998-м у нас в Белгороде появилось «собрание сочинений»… в 260 страниц. Да и из них почти половина – статьи и воспоминания известных поэтов и друзей.
Александр Межиров: «То, что пишет В. Михалев, не имеет ничего общего с расхожим. Расчетливо зарифмованным стихом, к которому мы, как это ни печально. Все больше привыкаем. Поэтому встреча с поэзией Михалева особенно привлекательна».
Игорь Чернухин: «Привязанность к земле позволяет поэту говорить о ней самыми искренними и точными словами. Образы его органичны, необыкновенно обаятельны… Я очень люблю стихи Михалева. Люблю их родниковую чистоту, светлую легкость, эмоциональную насыщенность».
Владимир Гордейчев: «Стихи Михалева музыкальны, лирически доверительны. Образная система, свойственная поэту, органична, в ней ощутим народный корень… Лирическая исповедь доброго и чистого сердца – так можно определить его поэзию».
Возьмите сборники стихотворений Михалева – скромные, тонкие они еще есть в белгородских библиотеках. Прикоснитесь к ясному ключу настоящей русской поэзии.
Борис Иванович Осыков (Белгород)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
