Мы были знакомы с 1962 года. В тот год я стал главным редактором издательства «Молодая гвардия». Почему же как-то особо потянуло к этому Поэту с неким особым чувством? То явно сказались мои в войну детство и отрочество – деревенские(!). А это обстоятельство, ясное дело, очень внятно влекло к его творчеству, как усвоил, творчеству крестьянского – нашего! – поэта, это уж потом, в студенчестве, внимал учебниковым характеристикам: народный поэт. Одно вспомнить, что даже в те страшные времена сплошных горя и тягот он душевно прижился у нас своими песням (книги-то в нашей сибирской глухомани в войну не продавались). Мама хранила патефонную пластинку из репертуара прославленного хора имени Пятницкого с всеизвестной «Катюшей», с очень нашей – деревенской – «Загудели, заиграли провода...» и с пряно лукавой «И кто его знает, чего он моргает...» Пластинка часто звучала: и в лихо, и в праздники.
Увы, увы, став издателем, я был и небрежно, и неосторожно наивен: встречи с великим творцом были, а не записывал, надеялся на память, а она-то, как теперь, в старости остается твердо помнить, как ещё ненадежна. Хорошо, что укоренилась привычка – сохранять письма.
Итак, сюжеты, запечатленные письмами. Они приоткрывают для читателей закулисье сотрудничества писателя и издателя.
Предельная деликатность!
Письмо от Поэта 8 июня 1968 года директору издательства «Молодая гвардия» Валерию Ганичеву и мне: «Дорогие друзья! Я давно уже получил Ваше письмо, но никак не мог ответить Вам. Делаю это только сейчас.
Я охотно встречусь с Вами, если это необходимо, но мне хочется бы кое-что оговорить. Прежде всего сроки встречи. Мне было бы удобней встретиться , скажем, в самом конце июня или в начале июля. Сейчас я не могу встретиться и потому, что плохо себя чувствую, и потому, что тут у меня идёт кое-какой ремонт. А это в некотором роде помеха.
Кроме того, в Вашем письме сказано: Вам бы хотелось, чтобы моё сотрудничество с «Молодой гвардией» стало бы более тесным и плодотворным.
Эти Ваши слова заставляют меня – и не без оснований – думать, что Вы хотите попросить меня что-либо написать для Вашего издательства или сделать что-либо другое. Если это действительно так, то очень прошу учесть одно обстоятельство: из-за большого нездоровья я практически нетрудоспособен и потому не могу брать н себя никаких обязательств и не могу наперёд обещать чего либо, ибо, пообещав что-либо, надо выполнить обещание, а это не всегда в моих возможностях. Всё, что при удобном случае я мог бы сделать наверняка, так это поговорить с Вами, если в этом есть хоть сколько-нибудь значительная необходимость. Короче, давайте условимся так: в самом конце июня или в начале июля позвоните мне по телефону (К-9-34-45).
Мой домашние ответят Вам и скажут мне о Вашем звонке. Тогда или через них, или по почте я уже совершенно точно отвечу Вам, в какой день лучше всего приехать ко мне. К сожалению, других способов связаться с Вами (или даже со своим домом в Москве) у меня нет.
Всего Вам лучшего. С искренним приветом М.Исаковский».
Как готовил книгу к изданию.
Письмо 1971 года мне: «/.../ Извините меня, что я – по Вашу душу. Я не хотел этого делать, но так получилось. А дело вот какое.
Рукопись моей книги “На Ельнинской земле” готова. (Если, конечно, можно назвать рукописью нечто состоящее из журнальных наклеек и отчасти из машинописного текста.)
Казалось бы, раз рукопись готова, ее надо передать в издательство, а там уж и пойдет все, что надо дальше. Однако есть некоторые «но», преодолеть которые без помощи издательства просто не в состоянии. Впрочем, объясню все по пунктам.
1. В рукописи очень много поправок. И особенно их много в наклейках тех глав, которые печатались журналом “Дружба народов”. По какой-то странной случайности там «редактировал» мое произведение человек, который несомненно плохо знает деревню. А в дополнении к этому он, этот человек, по-моему, глуховат и на русский язык. Поэтому почти все поправки, которые были внесены редактором, делают соответствующие места либо (в лучшем случае) странными, либо в той или иной мере нелепыми, либо неграмотными. Я не могу удержаться, чтобы не привести некоторых примеров.
Во многих местах у меня фигурирует деревня Оселье. А в главе “За хлебом” рассказывается, как некий Андрей Горюнов привез из Курска для своих однодеревенцев – жителей деревни Оселье вагон хлеба. И дальше есть фраза, что осельские мужики везли хлеб со станции.
Мой редактор решил что в слове осельские я по ошибке поставил лишнюю букву О. “Лишняя” буква была вычеркнута и в журнале появилась явная нелепость, а именно, что хлеб везли сельские мужики. Как будто есть еще и городские мужики .
У меня написано, что подул ветер, началась метель и на дороге кое-где уже появились намети. (Намети – это множественное число от слова наметь.) И вот вместо моих наметей появляется наметы! А это ведь совсем уже другое дело.
Я пишу, что конвоир пригнал нас к станичному управлению, которое находилось на самом краю станицы. По-видимому, желая устранить тавтологию, редактор переделал фразу и в журнале она звучит так: конвоир пригнал нас к станичному управлению, которое находилось на самом краю СЕЛА. Это равносильно тому, как если бы я написал, что городская управа находилась в центре деревни.
Есть «поправки» и похлеще. Главное, их очень много. Я потратил две недели, чтобы в печатном тексте восстановить тот мой первоначальный текст.
2. Я подобрал для книги кое-какие иллюстрации (фотографии), но фотографий тех лет у меня мало. А те, что есть, – не высокого качества. Между прочим, обойтись без иллюстраций нельзя. Значит, нужно, чтобы кто-то посмотрел отобранные мною и чтобы можно было решить, какие фотографии включить в книгу, а какие нет. Всего я отобрал около 6-ти фотографий.
3. Еще в ту пору, когда я находился в больнице, где (очень помалу) дописывал “На Ельнинской земле”, мне показалось, что надо бы написать к этой книге предисловие. И там же, в больнице, набросал его. А теперь привел в порядок и включил в книгу. Но теперь появились у меня и своего рода сомнения: а зачем предисловие? Стоит ли давать его?
По этому поводу мне также хотелось бы посоветоваться. С одной стороны, как бы и не надо: ничего особо существенного в нем нет. А с другой стороны, оно чем-то дорого мне. Ну, вероятно, хотя бы тем, что я вспоминаю в предисловии об А.Т Твардовском.
Словом, хочется, чтобы на это дело кто-то посмотрел со стороны и потом сказал бы свое мнение.
4. Есть у меня и еще кое-какие вопросы, но я уж решил на этом пока закончить: и без того заглумил Вам голову. Как говорят, на сегодня хватит.
Всего Вам самого доброго! Ваш М. Исаковский».
Подарок молодым читателям
Письмо января 1973 года Поэту – от уже помянутого Ганичева вкупе со мной. Центральное комсомольское издательство побеспокоилось обогатить мир чтения свое молодой аудитории: « Уважаемый Михаил Васильевич! Обращаемся мы к Вам с большой просьбой: подготовить для издания в «Молодой гвардии» на 1974 год книгу избранного, книгу Ваших лучших стихов.
Ваше замечательное искусство, Ваша талантливая поэзия дорога, любима и близка молодежи наших дней. Вот отчего выход Вашей замечательно книги вслед за изданием у нас «Ельнинских записей» именно в «Молодой гвардии» будет не просто большим поэтическим событием, но и подлинным подарком для молодежи страны. Мы верим в то, что Вы, наш дорогой Михаил Васильевич, дадите на это свое согласие. Все различные детали издания этой книги Ваших стихов мы смогли бы обсудить дополнительно.
С самыми искренним уважением и с сердечными пожеланиями счастья, новых творческих радостей, благополучия Вам и Вашей супруге, здоровья отменного. Директор В.Ганичев. Гл. редактор В.Осипов».
Каким быть ответу? Ждали не долго. Храню письмо с датой 21 января 1973 года: «Многоуважаемый Валерий Николаевич и Валентин Осипович! Я получил Ваше письмо, в котором Вы предлагаете издать в «Молодой гвардии» в 1974 году сборник избранных стихов.
Я с большой радостью принимаю это предложение и в ближайшее же время начну составление сборника.
Я и сам уже давно хотел предложить Вам издать подобный сборник, но не написал Вам об этом потому, что все ещё не сдал «Молодой гвардии» книгу «На Ельнинской земле», и не считал возможным говорить о другой книге, пока ещё не закончены были дела с первой. Ну а сейчас дело другое.
Сказать точно, какой я представляю книгу избранных стихов , сейчас трудно. Но в предварительном порядке я думаю так: книга избранных стихотворений не должна быть громоздкой по количеству включенного в неё материала: в неё войдет от трёх до четырёх тысяч строк (стихотворных). Но оформить издание, по-моему, нужно очень хорошо. Иначе нет смысла издавать.
Я не собираюсь диктовать издательству что и как следует сделать ,но мне желательно, чтобы это было нечто вроде подарочного издания. Для этого, очевидно, понадобиться соответствующий формат книги, а также иллюстрации. (Под иллюстрациями я подозреваю не картинки, объясняющие наглядно то или иное стихотворение, а всевозможные заставки, которые ставятся то в начале стихотворения, то в конце, ну и всё такое прочее).
Впрочем, я думаю, что обо всём этом можно будет договориться, когда сборник будет составлен и передан в издательство.
С искренним приветом...»
За несколько дней до кончины
Сохранилось в дневнике: Поэт совсем уж слабый, пригласил меня и заведующую редакцией Зою Николаевну Яхонтову, чтобы вручить самые последние вставки-вписки в упомянутую выше свою книгу «На ельнинской земле». Каков же пример заботы о будущих читателях.
Он в постели – мы рядом. Вот как шло последнее в жизни поэта свидание с издателями. Закончен разговор о книге и вдруг – то, чего мы никак не могли ожидать от прославленного уж сколько десятилетий поэта:
– Забыт я… Никому не нужен… Вот только жена…
– Что вы?! Как же так?! – Зоя Яхонтова даже всплеснула руками. А я ринулся подкреплять ее непосредственно вырвавшиеся восклицания мужскими аргументами: «”Катюша” поется – всенародно... А вы – “никому не нужен”...»
– Так это песня. А я ведь человек… Поди, никто и не знает – жив я иль давно помер…
Мы постарались вывести этот горестный для Великого Поэта как бы внеземной разговор с темой «творец – общество» на другую орбиту. Будто удалось, но снова ворвалось для него горестное, впрочем, на этот раз из разряда заземленных неурядиц. Выслушиваем:
– Я почти ничего не вижу… То, что пишу ручкой или карандашем – при чтении не различаю. Кто бы мне раздобыл эти самые, как они там называются,– фло-мас-те-ры-ы. Говорят, пишут жирно… В наших магазинах нет таких. Я было позвонил в иностранную комиссию Союза писателей. Наобещали, а прошло уж сколько-о…
Я ринулся в ЦК комсомола («хозяин» нашего издательства) и набор этих самых тогда диковинных ручек был доставлен Исаковскому тот час же. Да, увы, уже не пригодились.
Свидетельства падчерицы
2016-й. Позвонила жена сына, былая биолог с научным именем, а ныне по законам дикого капитализма, отлученная от науки – надо семью содержать, деятельница туризма, и сказала:
– Я познакомилась с дочерью Михаила Исаковского... Так она хотела бы встретиться с вами.
Приглашен не только я, но и мои жена и невестка. Какое событие и для них тоже побыть в квартире классика.
Знакомый дом на Малой Бронной – тихий уголок столицы в бурном ее центре. Я не был здесь целую вечность: 43 года
Татьяна Дмитриевна – падчерица поэта. Как же молода своим темпераментом и хлопотами, чтобы даже чай да торт помогали знакомству. Несколько часов разговоры, разговоры. Быстро уловил ее благоговейное отношение в отчиму, впрочем, это слово и не звучало – только уважительно имя и отчество.
Меня сопроводили в ту самую комнату, где скончался Творец. Провожу ладонью по изголовью кровати...
Притормозил у полок с книгами, но хозяйка выносит некий чемодан и присказывает: «Вот где сокровища». Истинно так! Здесь хранятся особо ценные издания Исаковского. Гляжу, самые первые книжечки от ещё не восстановленного после гражданской войны издательского дела. Незамысловатые обложки, простецкая бумага и невелики числом страниц. Листаю одну из них 1921 года, вышла в областном Смоленском издательстве: «По ступеням времени». Так даже областной тираж 10.000! Для нынешних времен сие для всей России – фантастика. Вдруг я выискал и одну его молодогвардейскую книгу 1968 года из серии «Библиотечка избранной лирики»: любим Исаковский молодежью – тираж 250.000. И цена вполне для молодежи: 13 копеек. Да, да, 250 тысяч экземпляров по цене двух с небольшим пятачков. Вернувшись домой, я разыскал свой экземпляр этой книжечки – здесь лестный для меня автограф.
Потом Татьяна Дмитриевна осчастливливает нас еще одним прикосновением к превеликим ценностям. Ежедневники с повседневными записями Исаковского. То нечто оценочное – «за жизнь» о жизни страны. То рифмы. То напоминания-самозадания будничного характера. Как же интересен этот разнообразнейший повседневный образ запросов поэта и человека, обреченного в конце жизни не «выходить в свет»: прикован к постели. Прошу хозяйку ксерокопировать хотя бы кое-что характерное. Отказала. Переубеждать для первого раза не стал.
Зато охотно обеспечила подборкой писем читателей-почитателей Поэта. Особого времени – военного. В них окопные отклики на поэзию – от солдат до генерала. Выходит, когда война грохочет и музы не молчали, и их фронтовые поклонники не стеснялись объясняться им в любви. Но ведь пишут, а не ведают, не знают, что их ждёт через мгновение, через минуту по-за окопами и над блиндажами... Кое-что переписал отрывками:
– «Просим передать это письмо любимому поэту фронтовиков – Михаилу Исаковскому. Недавно мы прочитали в «Правде» о том, что издательство выпустило в свет новый сборник Ваших стихотворений. Эту книгу достать на фронте невозможно. Убедительно просим прислать нам Вашу книгу. Шлем Вам горячий боевой привет».
– «От души и чистого сердца я бывший учитель, а теперь воин нашей Родины, с гордостью осознающий, что я – русский, шлю Вам свои горячие пожелания сил и бодрости душевной в Ващей благородной работе».
– «Ваши стихи очень хорошие. Когда читаешь их, то кажется, что Вы сами солдатом прошли длинные фронтовые дороги» .
– «Мне до того понравилась эта Ваша песня, что я вырезала из газеты и послала сыну на фронт, в Белоруссию».
– «Благодаря Вашему таланту Ваши песни понятны всем народам. И у нас, на Украине, в моём селе Покровское «Катюша», «И кто его знает...» стали самыми настоящими народными песнями. Пишите больше. Ваши песни приносят радость».
Читаю и приходит понимание особой значимости: Поэт, чьи стихи стали всенародными не по пиар-прихоти ТВ, как нынче, а просто по настроенности на сопереживание сограждан.
Но чего ради я был приглашен к знакомству? Наследница Поэта решила посоветоваться – в какой архив передать истинно национальное сокровища: его архив.
***
Не уходит Поэт из моей памяти даже сугубо личностными проявлениями характера. Застенчив, как все очень близорукие люди, но неуступчивый в спорах о том, что ему казалось дорогим. С тихим голосом, но при требовательных интонациях, если речь шла, к примеру, об издательской подготовке его книг. До предела скромен, но и болезненно переживал, что-де его уже не знают; это я напоминаю о том, что запротоколировал выше при свидании с ним незадолго до кончины. Его чтили миллионы, а он к концу жизни ограничил себя общением только с другом-земляком Александром Твардовским и терпеливо-заботливой и милой при этом супругой Антониной Ивановной. Еще штрих его душевной настроенности: падчерица дает прочитать завещании Исаковского, и я углядел первой именно ее фамилию.
Василий БЕЛОВ
ШЕСТЬ СЮЖЕТОВ...
1963. ОТПОВЕДЬ ИЗДАТЕЛЮ.
Готовится первая в столице – для всесоюзного читателя! – книга Василия Белова («Речные излуки», вышла в 1964-м). Оказался причастен и я к ней – напомню – в качестве главреда комсомольского издательства «Молодая гвардия». Горжусь, что оно разыскало вернувшегося в Вологодскую глубинку этого недавнего выпускника Литинститута. Тем более горжусь Беловым: с характером оказался он, правда, в данном случае эта моя гордость – признаюсь честно – в замесе с непреходящим до сих пор чувством самоличной конфузии.
Работаю здесь меньше года. Не буду скрывать: издательский опыт приходил не сразу. Многое воздействовало со знаком «минус». И традиция, которая формировалась партустановками соцреализма. И подогреваемая в ЦК комсомола амбиция «создавать» как в 20-е годы «комсомольскую» литературу. Тем не менее отдаю должное первому секретарю ЦК комсомола Сергею Павлову – всего-то по небольшой издательской аннотации поддержал включение книги Белова в издательский план.
... Сидим с Василием и обсуждаем состав его книги рассказов. Молоды, одногодки; он, узнаю я, прочитав рукопись, велик талантом знать душу русского крестьянина и владеет впечатляюще выразительной кистью воплощать это в будоражущую душу словесность, коя – сходу заметно – своими истоками не в модной тогда авангардной прозе, но в отечественной классике, однако же на особицу. Напоминаю: Василий Белов один из родоначальников новой литературной школы, которую стали именовали то «почвеннической», то «деревенской» явно в противопостав замшелой советской классификации «производственная» или «колхозная» литературы.
Хорошо идет беседа. И вдруг я ему – да явно из лучших чувств порадеть хорошему писателю «сделать» книгу получше:
– Василий, вот бы в этот рассказ что-то о комсомольцах. И в этом бы ...
Он безмолвен.
– Если хотите, – продолжил я,– некий толчок искать сюжетную завязку, так вот вам случай из комсомольской жизни ...
Он слушал, слушал – воспитан, не перебивает. Но вот явно надоели мои наставления и молвит – упрямо, мрачно, ушло напрочь радушие, даже на мгновение привстал из кресла и поэтому показался мне в этом своём отповедном монологе выше ростом:
– Может, все это на вашей целине и было такое (это он знал, что я до издательства работал главным редактором газеты «Молодой целинник» в Акмолинске-Целинограде). Но не в моих вологодских краях. У нас такого быть бы не могло. Это я вам твердо говорю. Между прочим, я был секретарем сельского райкома комсомола...
Выиграл схватку молодой писатель. Мне этот разговор – повторю – поминать и стыдно, и удовлетворенно. Последнее по той причине, что догадался не упрямиться и не сломил молодого прозаика, коему явно была предуготована участь выдающегося творца.
Добавлю прелюбопытное: Белов начинал издаваться в «Молодой гвардии» со сборника поэзии(!). Содружество продолжалось, да не одной новой книгой замечательной прозы.
1967. БЕЛОВ И ШОЛОХОВ
Василий с молодых творческих лет, как знал я, чтил автора «Тихого дона». Это узнали даже в ЦК комсомола: то-то же пригласили его в обозначенном году из Вологды в Вешенскую на ставшую наизнаменитой встречу полусотни молодых писателей с классиком (Белову – 35-ть, а этот житейский счёт считался по тому времени в творческой среде именно молодежным).
И вот что я в качестве биографа Шолохова свидетельствую: классик выделил Белова – Белову было лестно пообщаться с классиком. Сохранилась фотография: Шолохов обнимает Белова – оба непринужденно улыбаются – не на публику, а себе в радость. Василий потом рассказывал, и замечу с поразительной скромностью: «Не знаю, почему Михаил Александрович несколько раз выделил меня...» Почему же выделил? Читал! То-то же прозвучала такая оценка – восхищенная! – особенности беловского стиля (мне она запомнилась такой): «Прямо кружева вологодские, а не проза... Вязью пишет...» Каково! (Замечу с огорчением – и тогда и нынче по пальцам одной руки можно пересчитать писателей, кои способны на изошренный поиск именно самоцветного Слова, а не только конструировать сюжеты или вещать свои идейные взгляды в опресненном языковом растворе).
Но характер! Белов не сподобился тем, кто воспринимал встречу с классиком лишь для умиленных восторгов. Он подошел к Шолохову и, припомнив «Поднятую целину», обратился с политически опасным тогда вопросом, который мне запомнился таким: было ли необходимо стране раскулачивание; да не только при этом вопрошал, но и явственно провозглашал несогласие.
Иногда выслушиваю: трагедийная сага Шолохова о казачестве не сродни бедам вологодского крестьянина, столь талантливо-правдиво запечатленные Беловым. Я в таких суждениях, соглашаясь с особенностями истории этих, конечно же, несхожих краев, тем не менее припоминаю суждение именно Белова: «Не могу до конца осмыслить причину странной близости героев «Тихого Дона» мне лично, нашей семье».
1974. БЕЛОВ: НА СМЕРТЬ ДРУГА
Белов и Шукшин, как известно, дружили. Скоропостижная смерть Василия Шукшина во время съемок фильма «Они сражались за Родину» потрясла всю страну. Белов, конечно же, знал, что Шолохов встречался в то лето с главными создателями картины, выделяя Шукшина.
...В первый же траурный день летит в Вешенскую отчаянная телеграмма авторства Василия Белова: «На московской земле не нашлось места для Шукшина. Необходимо Ваше вмешательство». Это он о том, что чиновники поначалу отказали всенародному любимцу в упокоении на главном в столице кладбище-пантеоне – Новодевичьем. Белов знал о непререкаемом авторитете Шолохова, стало быть, мог помочь звонком в Москву. Странно, но факт: кто-то решил телеграмму Шолохову не передавать.
Как бы ни было, но и в этом сюжете характер Василия Белова.
... Василий Иванович явно не знал, что он был отмечен Василием Макаровичем как раз в этом самом последнем в жизни Шукшина интервью ( повезло болгарскому литератору Спасу Попову; мы были знакомы, так храню подаренную рукопись той беседы в переводе Александра Брагина). Кратко, но впечатляюше высказано: «В России есть и ещё умные люди. В Вологде живет писатель Василий Белов. У него не бывает ни одного дня без богатого писательского улова... А я прожигаю жизнь в столице. Нет, этого больше не будет. Белов мудро живет . сидит в Вологде и смеется над нами».
1975. Пример творческой щепетильности
Перевели меня в журнал «Знамя» первым заместителем главного редактора и тут же письмо Белову. Зазываю передать нам любое новое произведение. Уговариваю тем, что журнал начинает сотрудничать с теми, кого раньше вниманием не оделял: Виктор Астафьев и Евгений Носов – идейные союзники Василия. Он отказал – не стал изменять своим побратимским журналам: «Новый мир» и «Наш современник». Я с новыми уговорами. Вновь отказ.
1981 Письмо с обидой
Начинаю директорствовать в прославленном издательстве классики «Художественная литература». С чего начал знакомство с его творческой политикой? Листаю годовые тематические планы и прошлых лет, и уже утвержденные в ЦК на перспективу. Нет Василия Белова!
Тут же письмо в Вологду: дескать, надо бы Вам, Василий Иванович, поактивнее «постучаться» в двери лучшего в стране издательства. Вскоре ответ – были в нём и такие строки: «А насчёт моего равнодушия – полно; не «Худ.лит» ли ко мне равнодушен? Бывало ещё прежний редактор «Роман-газеты» дал мне пинка под зад, с тех пор я и боюсь показываться на Басманной (адрес издательства.– В.О.).Ни «Роман-газета», ни другие редакции (книжные.– В.О.) не проявили ко мне никакого влечения».
Увы, прав был Белов в своей обиде. Но через время ушло письмо: «Дорогой Василий Иванович! Сегодня у нас праздник – появился сигнал твоей «Роман-газеты».
Поздравляю с этим событием, радуясь, что в армию твоих былых читателей влилось пополнение. А потом и солидным томом пополним читательские полки.
И да будут в Вашей жизни новые – многотиражные – победы! Твой В.Осипов».
...Замечу и выделю для читателей постсоветского поколения: расширение круга авторов нашего издательства за счёт писателей идейно-творческого круга Белова вызывало у начальства уж как неоднозначные оценки. Деятели патриотического направления, к примеру, Борис Стукалин, председатель Комитета по печати был всячески «за». Но вот в Генштабе идеологов – в ЦК партии – один из самых тогда воинственных церберов-идеологов новой либерал-антирусской направленности А.Н.Яковлев с иным, противопоставным. .Он рассчитал новации ИХЛа «внеклассовым русофильством» и «отступлением от марксизма-ленинизма», чем и обосновал необходимость изгнания меня из этого издательства.
1989.НАБАТНАЯ РЕЧЬ
Те, кто обшались с Василием Ивановичем, никогда не замечали за ним в беседах-разговорах никаких пафосности-витийствований, а уж как на таковые фейерверочно-речейные украшательства были горазды немало его коллег по писательскому цеху. Да и внешностью ничуть не вождь: невелик росточком, статью не горазд, а к тому же хитрованно прикидывается в нужные для него минуты – чтобы, скажем, перехитрить собеседника – этаким деревенским простачком. Вот только лицом значим – красив был.
И вот его избирают в Народные депутаты СССР. Не скрою, мне тогда подумалось: каково ему будет среди завзятых краснобаев-профессионалов (вспомним хотя бы взошедшую со времен этого съезда на право-либеральном своде высокопарую звезду реформатора-деформатора Собчака).
... Храню газету с речью Белова 19 декабря 1989 года на П съезде народных депутатов. На всесоюзной трибуне подлинный таки трибун! И он выплескивает глубинно-истинную заботу о народе. Кое-что воспроизведу, в том числе потому, что давно уже замалчивается его речи – замечательные образцы высокой гражданственной публицистики; впрочем, если перечитывать, так становится вполне понятно почему замалчиваются: ведь и поныне обжигают своим опечаленным гневом. Итак, несколько извлечений.
... Глубоко верю в то, что народы России рано или поздно преодолеют недуг чужебесия..
...Часами обсуждали мы вопросы о свободе въезда и выезда, о гражданстве и даже пенсионном обеспечении эмигрантов, а тем временем тысячи доярок и трактористов просто не доживают до нашей советской пенсии.
... Позвольте напомнить, что не хлебом единым жив человек и что не все измеряется в рублях и долларах. Вспомним войну, когда русские крестьяне жили на одной картошке. Говорят, что это были рабы. Нет, хотя их обманывали на каждом шагу, это были великие патриоты. Может ли патриот быть рабом? Коротич с Егором Яковлевым скажут – да, а я скажу, что нет. (Безбоязно названные Беловым фамилии – новоявленные на съезде ораторы-публицисты радикал-либерального крыла).
... Говорят, что русские разучились хорошо работать. Это тоже клевета. Просто им надоело работать на чужого дядю, надоело платить чужие долги.
... Уничтожая крестьянство, мы разрушали государственные устои вообще. Как та свинья в басне Крылова, которая подрывала корни дерева и жрала желуди. Полноценное крестьянство – это полнота государственной жизни вообще, а не в частности. Крестьянство – это, наконец, подлинная национальная культура, язык, это замирение жестоких межнациональных стычек. Неужели это не ясно?
...Юридический закон без традиционного нравственного закона – пустая грамота. Нравственный закон во все времена действует сильней и надежней юридического. Взгляните, сколько вокруг примеров энтузиазма и бескорыстия. Когда речь заходит об истинно нравственных категориях, люди не жалеют ни сил, ни времени.
...Да, я утверждаю, что растранжиривание природных богатств России продолжается. Потоки нефти, газа, миллионы тонн ценных минералов и руд, миллионы срубленных хвойных деревьев текут и текут за пределы страны.
Дочитываю стенограмму и в самом конце этой страстной речи мне явственно показалось даже при чтении газеты, что он не произнес, а выкрикнул – набатно! – в зал: «Я подчеркиваю, товарищи, что это не просьба, а требование».
ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ ( увы, без даты, но, кажется, то было в один из дней зимы 2006 года). Коридор Союза писателей России... Открытые двери в актовый зал – он пуст. Мы зашли.
Как хочется писать: Василий Иванович, всенародно признанный прижизненным классиком, излучал благополучие... Увы, увы, почитаемым творцом он был у народа и в узких кругах профессионалов. Иным было отношение к нему в либеральствующих кругах столицы: никаких тебе ТВ-экранов, рецензий в огромно-тиражных газетах, интервью... К тому же теперь редкие у него в Москве выходы книг, малые тиражи, мини-нано-гонорары... Нет, имя Василия Белова не для жрецов нового пиар-агит-пропа.
Он поразил меня – что скрывать – тускло-стариковским обличьем, невзрачной шубейкой, а главное и без того всегда немногословный он чаще всего отделывался скупыми репликами, а то явными отговорками без желания продолжать разговоры.
Как взбудоражить? Решил повспоминать свои наставления по его первой книге – напрасно, он лишь нечто хмыгнул.
Лишь в самом конце встречи он встрепенулся когда выслушал мой вопрос: «Помнится ли встреча с Шолоховым?» Ответил – запись такова: «С детства по наставлению отца читал Шолохова...» Потом вдруг сподобился на замечание выразительного творческого смысла: «Мелехов... Читатель знакомится с ним и можно не думать про того, кто создал этот образ и как его создавал... Не для чего, чего иного, как прочего другого... Это нерв мастерства Шолохова, и кстати Твардовского с его Теркиным...»
***
Убежден: творчество Василия Белова одно из самых достойнейших с 60-х годов прошлого века для «прописки» в мирово й литературе и, стало быть, для присуждения Нобелевской премии. Увы, увы, не случилось – очевиден отказ международно возвеличивать талант этого выразителя чувств и забот нашего народа. Одно утешает: не одного Белова оставили без международных почестей. Лишили этого звания, к примеру, Александра Твардовского, Юрия Бондарева и Валентина Распутина. Стоит добавить: эти три великих творца, как знаю, чтили Василия Белова.
Валентин Осипов, ныне член Высшего творческого совета СП России, лауреат Большой литературной премии России.
Валентин Осипов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
