Россия является доминантой художественного мира Леонида Леонова. Размышления о ней и ее исторической судьбе содержатся в большинстве его произведений – от раннего творчества до «Пирамиды». Да и перед смертью он задавался вопросом: «Что будет с Россией?»
В «Петушихинском проломе» молодой писатель говорит: «Пройдут неладные дни, наденем бархатные штаны, сядем за электрическими самоварами, – вспомянем, вспомянем, как плясали обезумевшие от бездождья ветры, черные старики, за деревенскими околицами, как без гробов, без саванов шли безвинные наши Митьки, Никитки, Васяткитож на обчественный, бескрестный погост. А погост – вся она, от края до края луговая земля.
А еще вспомянем, как обивали мы волю нашу кумачовыми быть, босые, раздетые, с глазами, распухшими от жестких предзимних ветров, как закусывали соломенным хлебом боль пролома, как шли на штурм, кутаясь в ворованные одеяла от холодной вьюжной измороси да от вражьих пуль, как кричалось в нашем сердце больно: колос-колос, услышь мужичий голос, уроди ему зерно в бревно!
Все припомним сразу, чтоб в жизни будущего века навсегда забыть!»
Именно судьба России, а не судьба Павла или Семена стоит в центре романа «Барсуки».
Размышлениям о Родине предаются и герои романа «Вор». Бывший помещик, влачащий жалкое существование шут-тамада Манюкин пишет в дневнике, который ведет для своего неродившегося сына Николки: «Мы не ленивей Европы, ангелок мой, а только как вдарит наша континентальная зима, то невольно тянет кнут, русских к себе стародедовская впрок натопленная лежанка…Спохватится Иван либо Петруха: доставай из-за голенища кнут, давай догонять и нахлестывать, бороды резать, наотмашь головушки рубать… И никогда в подобных схватках этих не удавалось понять старикам, что эти самые молоденькие, отступнички-то, и понесут вперед славу России… Да и самим молоденьким тоже невдомек, что на плотно уложенных дедовских костях ставлено все их дерзкое вдохновенье, а в положенные сроки их самих затрамбуют в свой фундамент хозяйственные потомки!»
Главный герой «Вора» Митька Векшин заключает, что «само континентальное время в России текло медленней, чем на Западе… Так, на протяжении веков, складывалось отставанье от мирового прогресса, постепенно превращавшее Россию в обоз надменной процветающей Европы… И плохо было бы дело России, кабы каждые два века не оказывался на облучке решительный ямщик, пускавшийся догонять, выхлестывая все из знаменитой русской тройки».
А вот опять размышления Манюкина «Бескрайняя страна Россия распростирается во все стороны от моего подножья, а мне уж и неинтересно порой, как звалась она вчера и как назовут ее завтра… хотя и сам я среди прочих ходил по ней, по милой, радовался ее лужкам да зорькам , наполнял ее обширный воздух шумом своего голоса и шепотом муки, прожил свой век в ней…
Оная Россия, на мой нынешний взгляд, не есть собрание сладостных преданий старины, тем более березок, которые и в других странах успешно растут… Россия есть прежде всего живой народ, обитающий некое обжитое дедами географическое пространство… и надлежит нам благополучие народа считать единым мерилом деятельности нашей… Великий прыжок совершает конь русский из простодушного, чуть ли не Гостомыслова века, но… в который?»
Трогательной картиной русской природы открывается роман «Соть». «Лось пил воду из ручья. Ручей звонко бежал сквозь тишину. Была насыщена она радостью, как оправдавшаяся надежда. Стоя на раскинутых ногах, лось растерянно слушал свое сердце. С его влажных пугливых губ падали капли в ручей, рождая призрачные круги по воде. Вдруг он метнулся и канул в лесные сумраки, как камень в омут». Заканчивается роман картиной Сотьстроя и постигших девственную природу перемен. Правда, как говорил НоЛеонов, он не утверждал, что перемены были к лучшему.
В повести «Evgenia Ivanovna» англичанин профессор Пикеринг говорит своей русской жене, что «противоестественно любить то, что платит вам ненавистью», и замечает, что это мысль Дидро, на что Евгения Ивановна замечает: «Значит, людям большого ума легче, чем нам, маленьким, пускать корешки в другую почву». От тоски по Родине Евгения Ивановна, состоящая в браке с благополучным и заслуженным ученым и родившая ему ребенка, умирает в Англии. Но «Evgenia Ivanovna» описывает трагедию не только Жени. Не менее трагическое лицо – ее муж, Георгий Стратонов, только его трагедия расшифровывается из подтекста.Писатель, чтобы открыто не оправдывать героя-белогвардейца, заставляет его совершить неблаговидный поступок – бросить жену заграницей на произвол судьбы и бежать в Россию. Стратонов, как и Женя, не смог жить без Родины, но судьба его оказалось очень жалкой: он с трудом устроился работать гидом, обслуживает знатных иностранцев и всячески стремится завоевать доверие своих новых хозяев. Леонов не пишет об этом, но, скорее всего, в советской России Стратонова в конце тридцатых годов ожидают арест и гибель.
Особое место занимает образ России в леоновской публицистике военных лет.
С предельным восхищением и гордостью пишет он о подвиге юных солдат отчизны. В статье «Твой брат Володя Куриленко» он говорит: «Родина скорбит о павших, но забвенье никогда не поглотит памяти об этих лучших из ее детей. Грозен и прекрасен летчик Гастелло, который крылатым телом своим, как кинжалом, ударил в гущу вражеской колонны. Легендой прозвучал подвиг двадцати восьми братьев, которых сроднила смерть на подмосковном шоссе. Бессмертен образ комсомолки Зои, которую мы впервые увидели на белом снегу газетной страницы в траурной рамке. Вся страна пытливо вглядывалась в это красивое лицо русской девушки. Ни смертная мука, ни ледяная могила не смогли стереть с него выражение бесконечной решимости и прощальной улыбки милой Родине… Созвездия надо бы называть именами этих людей, смертью поправших смерть!..
Любите Родину свою, как мы ее любим!»
Говоря о гибели юного партизана Володи Куриленко, Леонов замечает: «Только легкая и острая тоска по Родине, покидаемой навсегда, теплилась в этом молодом и холодеющем теле».
Во втором письме «Неизвестному американскому другу» писатель утверждает: «…я люблю мать мою Россию за то, что ум и сердце ее не разъединены с ее волей и силой… за то, что гордая своей правотой, она идет впереди всех народов на штурм пристанища зла. Видишь ли ты ее, когда она без устали сокрушает обвившего ее ноги дракона? Кровь всемирного подвига катится по ее лицу, и кто в мире назовет мне лицо красивей? Вот почему сегодня Родина моя становится духовной Родиной всех, кто верит в торжество правды на земле!»
В статье «Слава России» писатель обращается уже не к союзникам, а к своим соотечественникам: «Ты не один в этой огневой буре, русский человек. С вершин истории смотрят на тебя песенный наш Ермак и мудрый Минин, и русский лев Александр Суворов, и славный, Пушкиным воспетый мастеровой Петр Первый, и Пересвет с Ослябей, что первыми пали в Куликовском бою. В трудную минутку спроси у них, этих строгих русских людей, что по крохам собирали нашу Родину, и они подскажут тебе, как поступить, даже оставшись в одиночкусреди вражьего множества».
Уже после победы, в статье «Молодым друзьям» писатель утверждает: «Именно в России, выяснилось, пролегает становой хребет человечества, разрубив который фашизм мог стать хозяином планеты».
В статье «Рассуждение о великанах» Леонов повторяет пушкинскую мысль о великой исторической миссии России: «Нам повелено было судьбой стать великим восточным валом от монгольского вторжения, как семь веков спустя – могучим горным хребтом от нашествия тевтонского. Целых три века мы выстояли в одиночестве насмерть, не шелохнувшись, пока юная Европа закладывала фундамент своих университетов… Впрочем, мы на участь свою не ропщем, – после каждого испытания что-то прибавлялось в нашем теле и душе: вот откуда мускулы титана и неустрашимая проницательность мудреца… Для мыслящего человека нет дороже слова отчизна, обозначающего отчий дом…
Сильна эта стихийная Антеева тяга, но она ниже гордого чувства национальной принадлежности. Патриот потому и готов погибнуть за свою землю, чтобы у его народа сохранилось навеки это историческое благо. Всем строем мысли и душевных богатств ты обязан Родине… И если удалось тебе спеть что-нибудь путное в жизни, привлекшее сердца простого народа, то лишь потому, что слабый голос твой звучал согласно с вековым хором твоей большой Родины. Вот почему все знаменитые люди нашего прошлого так благодарно и нежно любили ее всякую – и в сумерки, когда беспросветный осенний дождик, и в нищете, когда у ребенка с голодухи сил не хватало протянуть руку за милостыней, но прежде всего в бедствии, когда предстояло либо прорваться к победе, либо сгибнуть вместе».
Идеи патриотизма, естественно,выражены и в пьесе «Нашествие». Федор Таланов говорит няне Демидьевне: «Народу моему я не вор». Позднее, захваченный немцами, он скажет: «Я русский. Защищаю Родину».
Бывший городской голова Фаюнин, вернувшийся в город вместе с немцами , относится к России хищнически: «Россия – это, брат, такой пирог, что чем боле его ешь, тем боле остается!» Но Фаюнина даже в его кратковременном торжестве тревожит мысль об отступавшем пареньке-красноармейце, сказавшем ему: «Не горюй…дедушка. Русские вернутся. Русские всегда возвращаются». Этот паренек дал Фаюнину свою последнюю горбушку хлеба. В финале пьесы красноармеец встречает Фаюнина и говорит: «А поправился ты, папаша, с горбушечки-то моей».
В пьесе «Золотая карета» действие происходит в маленьком провинциальном городке, полностью разбомбленном немцами. Заезжий ученый Кареев, сам родом из этого городка, всей индустрии у вас спичечная фабрика да кожевенный завод». Местный старожил Непряхин отвечает ему: «Народ уничтожают со святынь… Нет русской летописи такой, чтобы про нас словечка не нашлось, а то и двух! У нас сомы в речке ровно киты слоняются, в бывалошние годы на подводах увозили. Самобогатейшие места! А в канун войны воду под нами открыли – в три с половиной раза целебней вод кавказских. Вот оно как, миленькие!»
В романе «Русский лес» служение Родине является мерилом человечности героев. Всю жизнь отдал русскому лесу Иван Матвеевич Вихров, хотя весь его путь сопровождался травлей со стороны Грацианского и его школки.
Его жена Елена Ивановна работала фельдшерицей в родных местах на Енге и также отдала всю жизнь людям. Их дочь Поля и приемный сын Вихрова Сережа защищали Родину с оружием в руках. Лучшая подруга Поли Варя погибла на войне.
И только Грацианский, не хуже, чем Вихров, сознававший, что лес входит в понятие России, продолжал свою разрушительную, поистине дьявольскую деятельность вплоть до своего истинного или мнимого самоубийства.
Основные темы леоновской публицистики 60-х годов – это защита леса, русского языка и национальных ценностей. В статье «О большой щепе» писатель говорит, что «благоденствие нации воспитанием юнцов в духе сурового и безусловного благоговения к наследию дедов»и приводит список примеров природного и культурного наследия, над которыми нависла угроза разрушения (Яснополянский лес, Байкал, Астраханский заповедник и др.) В статье «Пока суд да дело» он пишет: «Полагалось бы.. поставить возле наиболее беззащитных святынь хотя бы по пол-солдату с ружьем, хотя бы даже с незаряженным».
А в статье «Прошу слова», посвященной попыткам реформы русской орфографии, против чего выступал Леонов, сказано, что «сквозь волну… всегда видна почти бездонная глубь, где таинственно возникает вдруг ступенчатая преемственность поколений, по которой читается последовательность интеллектуального развития нации, что так необходимо для ее исторического самопознания и, следовательно, для ее здоровья… Нам, имеющим постоянное творческого соприкосновение с этой родной стихией, надлежит лишь констатировать уже прижившиеся перемены,– по счастью, нам и не дано иной возможности вмешиваться в этот процесс, кроме как с совещательным голосом».
Одной из лучших статей Леонова являются написанные в 1968 г. «Раздумья у старого камня». Тогда ее напечатать не удалось, и опубликована она была уже в годы перестройки. Многое в ней напоминает леоновскую публицистику военных лет. Писателю в момент написания «Раздумий» было уже немало лет, и он, по-видимому,рассматривал статью как своеобразное завещание потомкам (параллельно, не прекращаясь с довоенных лет, велась работа над «Пирамидой», но писатель не надеялся на прижизненную публикацию романа). – писал Леонов в «Раздумьях у старого камня»,– чтобы народ понимал свою историческую преемственность в потоке чередующихся времен. Из чувства этого и вызревает главный гормон общественного бытия, вера в свое национальное бессмертие».
И далее в подцензурных условиях антирелигиозной печати писатель заявляет: «Но, пожалуй, богаче всего этим живительным эликсиром, почти вровень с молоком материнским, те молчаливые на любое кощунство, такие безответные, грубой поделки мемориальные камни, что раскиданы кое-где по лицу нашей державы щедрыми и простодушными предками. Подразумеваются старинные здания, нередко архаического замысла, творения изрядных русских плотников, самородныхтож гениев каменного дела, воздвигнутые на потребу стародавних чувств и обычаев, почти сплошь (извиняюсь за их творцов перед нахмуренными передовыми мыслителями) культового, то есть церковного назначения».
Наконец, настала пора и буквально за несколько месяцев до своей смерти Леонов опубликовал роман «Пирамида». Там также есть подтекст, и связан он, в частности, с сокровенным для писателя национальным вопросом.
Россия предстает в «Пирамиде» как центр мироздания, место противостояния сил Добра и зла. Здесь пребывает резидент преисподней профессор Шатаницкий со своими приспешниками, здесь же высаживается лазутчик из далеких галактик ангелоид Дымков, здесь, по замыслу Шатаницкого, должно произойти уничтожение человечества, последнюю исповедь которого должен принять безвестный сельский батюшка отец Матвей Лоскутов, сказав человечеству напоследок, что «Бога нет». На просторах России действуют две незаурядные женщины – Дуня Лоскутова, мечтающая отмолить у Бога грешное человечество, и Юлтя Бамбалски, желающая стать матерью антихриста.
И здесь же до хрипоты спорят о судьбах Родины «русские мальчики» Никанор Шамин и Вадим Лоскутов, причем последний в предчувствии своего ареста. «Всего лишь презренный чужак и поповский отпрыск в глазах современников, он при всей неприязни к сословному укладу по-стариковски жалелобреченные святыни – не только златоглавые твердыни национального Бога посреди городов, но и ветхую, на безвестном родничке часовенку с дежурной Богоматерью в уголке или пестрые, на ярмарках, ребячьи лакомства под разгульный праздничный трезвон, которые мальчишкой успел застать у себя на Руси, а также стародедовские, столь близкиепо унывным созвучиям, песни и молитвы, насквозь пропитанный вековой памятью о всех – не только вширь современности, но и вглубь по исторической вертикали со времен Игорева похода, скорбях и радостях, без чего никакому народу не жить на земле».
Таким образом, роман «Пирамида» имеет как бы два эпилога – на земле и на небесах. На земле все кончается трагически : погибают дьякон Никон Аблаев, Вадим, покидает землю ангелоид Дымков, арестовывают подружившегося с отцом Матвеем комиссара Тимофея Скуднова. Но Россия небесная выживает: Шатаницкому не удается уговорить отца Матвея сказать погибающему человечеству «Бога нет», Шатаницкий и Сталин не смогли использовать Дымкова в своих целях, Дуня, по-видимому, успела отмолить у Бога грешное человечество. Старо-Федосеевскую обитель сносят, но Россия стоит и готовится выдержать испытания войны. Что же, всем своим творчеством Леонов показал, что она выдержит любые испытания, ибо живет по совести и с Богом в душе.
Ольга Овчаренко, доктор филологических наук
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
