Трудно в истории литературы найти примеры такой дружбы, как та, которая сложилась у Максима Горького и Леонида Леонова. Горький видел в Леонове главную надежду молодой советской литературы и всячески старался поддержать и ободрить талантливого писателя. Леонов на всю жизнь сохранил память о дружеском участии Горького в его жизни и творчестве и уже в 1944 г. говорил: «Горький…и сейчас приходит к нам, в беспокойную ночь художника, поддержать строгим отеческим наставлением»1.
Первые упоминания Горького о Леонове относятся к 1924 г. В письме к К.А.Федину от 28 июля 1924 г. Горький говорит, в частности, о повести Леонова «Конец мелкого ( у Горького –лишнего) человека» и утверждает, что «это очень Достоевский»2, с чем нельзя не согласиться. Понятно, что в контексте взглядов Горького на творчество Достоевского это утверждение не является комплиментарным. Но вот уже в статье «О том, как я учился писать» Горький говорит: «Мне кажется, что Леонов – человек какой-то «своей песни», очень оригинальной, он только что начал петь ее, и ему не может помешать ни Достоевский, ни кто иной».
Тема следования Леоновым традиции Достоевского, в чем Горький видел слабость молодого писателя, постоянно будет звучать в горьковских отзывах, но Леонов окажется верным избранному пути, сказав: «Достоевский – шахта глубокая… Если я не доберусь до дна этой шахты, но хотя бы ход в ней проложу – я оправдаю свое существование»3.
Горький продолжал поддерживать Леонова. В письме от 8 сентября 1925 г., направленном Леонову из Сорренто, он писал: «Сердечно благодарю Вас за «Барсуков». Это очень хорошая книга. Она глубоко волнует. Ни на одной из трехсот ее страниц я не заметил, не почувствовал той жалостной, красивенькой и лживой «выдумки», с которой у нас издавна принято писать о деревне, о мужиках… Эта книга – надолго. От души поздравляю Вас».
В 1932 г. в статье «О Горьком» Леонов сказал: «Нас мало хвалили, да мы и не привыкли… Редкий из нас не имеет писем от него, полученных именно тогда, когда мы в особенности нуждались в них… За немногими исключениями, у нас не было критики; у нас был один критик – наш современник, наш старший товарищ Максим Горький».
Горький восторженно встретил не только «Барсуков» : его восхищение вызвали романы Леонова «Вор» и «Соть». В статье «О литературе» Горький скажет, что «Леонов – автор книги «Вор», построение, архитектонику которой будут серьезно изучать. Л.Леонов написал книгу «Соть», взяв для нее материалом именно текущую действительность. И-представьте! –, , получилось именно «подлинное творчество», замечательная вещьнаписанная вкуснейшим, крепким, ясным русским языком, именно ясным – слова у Леонова светятся. А действительность он знает так, будто сам ее делал. Он, Леонов, очень талантлив, талантлив на всю жизнь и – для больших дел».
В статье «О том, как я учился писать», Горький говорит о Леонове: «В романе «Вор» он совершенно неоспоримо обнаружил, что языковое богатство его удивительно, он уже дал целый ряд своих, очень метких слов, не говоря о том, что построение его романа изумляет своей трудной и затейливой конструкцией».
В письме Р.Роллану от 5 апреля 1928 г. Горький упоминает «Вора» -«оригинально построенный роман, где люди даны хотя в освещении Достоевского, но по развитию живо и в отношениях крайне сложных». В «Беседах с молодыми ударниками, вошедшими в литературу», Горький говорил: «Я думаю, что до Леонида Леонова интересных писателей в смысле архитектоники, расположения материала в русской литературе и не было».
В предисловии Горького к французскому изданию романа Леонова «Барсуки» сказано: «Он – один из наиболее крупных представителей той группы современных советских литераторов, которые продолжают дело классической русской литературы – дело Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Тургенева, Достоевского и Льва Толстого… мне кажется, что талант Леонида Леонова растет необыкновенно быстро и что от «Барсуков» до «Вора», до повести «Соть» он сделал шаги, настолько крупные, что я лично не вижу в старой русской литературе случая столь быстрого и неоспоримого роста…
Из неисчерпаемого богатства нашего языка Леонов искусно умеет отобрать именно те слова, изобразительность и звучание которых особенно магически убедительны, и в книгах его почти нет лишних слов. Мастер своего дела, он почти никогда не рассказывает, всегда изображает, пользуясь словами, как живописец краской. Я вполне сознательно измеряю Леонова столь высокой мерой,сознательно смотрю на него из ряда крупнейших людей нашей старой литературы: Леонид Леонов сам внушает предъявлять к нему высокие требования.
Возвращаясь к Леониду Леонову, я скажу, что его талант, глубоко радуя меня, позволяет мне уверенно ждать от молодого автора книг, которые могуче послужат делу возрождения человечества, делу объединения его в единую всемирную семью».
В июле 1927 г. и в апреле-мае 1931 г. Леонов гостит у Горького в Сорренто. В декабре 1929 г. Леонов пишет Горькому: «Великую веру в себя дала мне наша встреча, веру и силу»5. В 1931 г., по легенде, никогда не обнародованной Леоновым в печати, но переданной им некоторым знакомым писателям, Горький сказал: «Вы – великий писатель, а я – только интересный литератор»6. Эта фраза согревала Леонова всю оставшуюся жизнь.
Чувством признательности и благодарности к Горькому исполнены дарственные надписи Горькому на книгах Леонова. На «Барсуках», вышедших в 1925 г., Леонов написал: «Алексею Максимовичу Пешкову в знак горячей признательности моей за внимание и ласку»7, на французском издании «Барсуков» - «Максиму Горькому – с благодарностью и нежностью свою первую книгу на французском языке почтительно посылаетавтор»8.
15 сентября 1927 г. Леонов пишет Горькому: «Замечательный вы человек, Алексей Максимович, - не обижайтесь, что так неприлично в лицо выражаюсь. Я счастлив, что был у вас и говорил с вами.
Кстати, очень занятное присловье довелось слышать мне в Переславле: «Делов у меня, как у Максима Горького»9. Страстный энтузиаст русской бани, Леонов приглашает Горького когда-нибудь пойти в Сандуны.
После первой поездки в Сорренто Леонов пишет Горькому: «Сесть бы этак, закурить… переглянуться и вольготно поговорить о вещах, касаемых человека на земле… Я только теперь начинаю понимать, что о самом-то главном мы, собственно говоря, так и не переговорили10».
Горький отвечал на это письмом от 21 января 1928 г.: «О чем, «о самом главном» не переговорили, как вы пишете? Мне кажется, что самое главное – почувствовать друг друга, а это, на мой взгляд, было.
Слова – особенно излюбленные или привычные – часто являются помехой пониманию людей, особенно если люди не только разных возрастов, но и разных эпох, как вы и я».
Между тем, «самое главное», как мне говорил Леонов, заключалось в том, что он хотел Горькому сказать: «Не приезжайте».
21 октября 1930 г. Леонов пишет Горькому: «… всегда как-то робею, правду (заочно) говоря, когда пишу вам… Мне всегда был необходим человек, которого я бы очень любил и которому бы беспредельно верил… вы есть сегодня единственный человек у нас, которому можно признаться во всяких литературных терзаниях и, конечно, только вы, при наличии вашего огромного литературного опыта и (попросту) крупнейшего человеческого естества, поймете сие нечленораздельное мычание.. Очень хочется увидеть вас и этак, хотя бы молча, посидеть» 11.
Уже на закате дней своих Леонов говорил: «Мне Горький представляется очень тонким человеком. И мне порой казалось, что по развороту, по внутреннему аристократизму, по глубине понимания он как человек больше, глубже, чем как художник»12.
«Я тоже любил Горького больше всего на свете и необычайно гордился тем, что в день, когда он прибыл в Москву, он тотчас позвонил мне и пригласил в Машков переулок на обед… Я видел в нем колоссального писателя и еще более колоссального человека»13.
Надо сказать, что общение двух писателей не было только комплиментарным со стороны Горького в адрес его молодого собрата по перу.
4 октября 1935 г. он пишет Леонову о романе «Дорога на Океан». Горький делает в общем очень конструктивные замечания в адрес Леонова, хотя с пристрастием и недоброжелательством относится к Достоевскому: «Читателю кажется, что Курилов умер потому, что автор не знал, что с ним делать… Над всей сюжетной линией весьма чувствуется мрачная и злая тень Достоевского. Его мстительное отношение к людям чувствуешь в неожиданных капризных психологических «загибах», свойственных почти всем героям романа».
Горький справедливо осуждает Леонова за изобилие ненужных деталей.
«… рукопись так загромождена материалом и расположен он так – на мой взгляд хаотично, что следовало бы прочитать рукопись еще раз… Вообще же Вы слишком много даете читателю себя самого в качестве действующего лица романа, активного путаника событий его и сеятеля ненужной премудрости».
С некоторыми замечаниями Горького можно поспорить. Можно вспомнить, что в 1935 г. у Горького и Леонова были не столь лучезарные отношения (Леонов предполагал, что поссорил его с Горьким Всеволод Иванов). Но нельзя не признать, что Горький почувствовал налет внутренней фальши в романе. Сам Леонов говорил, что «Дорога на Океан» написана в период его наибольшей влюбленности в идеи коммунизма. Видимо, влюбленность оказалась наигранной. Но характерно, что Горький не выражал в печати своего мнения о романе Леонова.
Что касается фальши, то интересна история с пьесой Горького «Сомов и другие», написанной в 1931 г. Леонов вспоминает: «В 1931 году я часто бывал у Горького. Однажды он сказал: «Я вот тут пьесу соорудил. Не угодно ли вечером послушать? Тимоша, поставьте вечером шерри-бренди. Он любит, и я почитаю».
Вечером я сознательно сел за лампу, за торшер. Прочел Горький пьесу. Пауза.Потом одобрительные высказывания. «А вы что скажете?» - обращение ко мне. «А.М., если я буду говорить неправду, вы все равно это обнаружите. Я живу среди этих людей. И не могу понять, как человек, делающий машину, построивший мост, может взорвать создание своих рук. Для меня это непостижимо»14.
Но, по справедливому наблюдению Захара Прилепина, Леонов сам в 1930-1932 гг. пишет роман «Скутаревский», который устами Поскребышева одобрил Сталин и в котором тема «вредительства» через образ сына Скутаревского Арсения и его товарищей занимает одно из центральных мест. Скутаревский говорит умирающему сыну: «Подорвать величайшую попытку перестроить мир – разве это правда?»
Но в романе Леонова так же ощущается фальшь, как и в пьесе Горького. Два больших писателя искренне пытались воспринять ипреломить в своем творчестве взгляды партии на происходящее в России, и оба потерпели фиаско, ибо фальшь содержалась в самих этих взглядах.
Вообще же отношение Леонова к Горькому было сложным. С одной стороны, он говорил: «Что хорошего было в моей жизни? Только первый приезд в Сорренто… Солнце, ласковая голубизна моря, улыбающийся Горький… А после этого работа, удары критиков в лицо»15…
Леонов не принимал свойственного Горькому видения мира, хотя, как говорится, скрепя сердце, соглашался с тем, что Горький был большим писателем и чутким наставником творческой молодежи. Нельзя не заметить, что художественный мир «Вора» Леонова тесно связан не только с драмой Горького «На дне», но и с другими произведениями босяцкого цикла. Горький предвидел и переработку «Вора», «предусмотрев» следующий его вариант:
«А что, если много лет спустя, вечерком, в прогулке по городу писателю вдруг встречается любимый некогда персонаж?Обрадовались встрече, спустились в трактир либо какой-то еще ночной погребок. Долго сидели в уплотненной беседе о самом главном на свете… И поближе к утру разочарованный автор убил своего героя пивной кружкой в висок»16.
Конечно, Леонов уважал Горького как человека и писателя. «Его родина – земля, его нация – человечество, - писал он в статье «О Горьком» в 1932 г.- Горький – человек, удивительно поработавший над самим собой. И, познавая его почти нечеловеческий труд, испытываешь еще большее уважение к этому гражданину мира из нижегородского малярного цеха».
В речи «Горький сегодня» (1945) Леонов говорит: «Место его не занято никем, ни у кого не хватает голосаговорить с его высокой трибуны… человек этот… как никто другой имел право говорить от имени совести народной… Он сам говорил мне, что мы не монахи –петь в унисон молитвенные гимны»… Именно по поводу Горького Леонов сказал, что «отличие гениев от смертных в том, что и после смерти они трудятся наравне с живыми».В 1968 г., в знаменитой речи «Венок А.М.Горькому» Леонов сказал: «… видно уже теперь, что из тройки замечательных русских писателей, вместе с ним перешагнувших рубеж века, этот мастер слова и жизни если не сильнее, то шире других повлиял на общественное мнение своего поколения.» В этой же речи, Леонов отнес Горького к «особой в нашей литературе полуподвижнической линии просветителей», к которой он относил Чернышевского и Слепцова. «Здесь начинается та, обойденная нами, помимо просветительской и античной, пушкинско-толстовской, третья линия в русской литературе».
В статье «Три линии» Леонов замечал: «В русской литературе есть ясно обозначенные три линии развития. Первая (я мысленно называю ее «античной») – это Пушкин, Толстой, Чехов. Мир отражается непосредственно в его целостности. Вторая – отражение действительности здесь не прямое, а преломленное. Художественное восприятие идет как бы через внутренний мир человека. Это – Гоголь, Достоевский (надеюсь, меня не упрекнут в нескромности за признание: если бы я осуществил то, что задумал, я и свое скромное творчество связал бы с этой линией). Третья, условно говоря, просветительская. Она, начиная с Чернышевского, представлена Слепцовым, Левитовым и увенчивается литературной деятельностью Горького»17.
Таким образом, у Леонова Горький как бы не дотягивает до уровня Толстого и Достоевского и ставится в один ряд со второстепенными русскими писателями.
Эта оговорка не была случайной для Леонова. В беседах Леонова с моим отцом, бывшим вначале заместителем писателя в должности главного редактора Полного собрания сочинений Горького, затем – возглавившего это издание, но сохранившего деловые и дружеские отношения с Леоновым, тема Горького и судеб его наследия возникала постоянно.
«Никогда у него в вещах не было никакой тайны. Всякая вещь должна иметь корень квадратный – нужно искать, думать, я должен перестать понимать, как это делается»18.
«- Не кажется ли вам, что Горький всегда тщательно продумывал произведения от начала и до конца так, что, например, прочтя первый акт «Вассы Железновой», вы можете с уверенностью сказать, чем закончится вся постройка?... я после чтения первого акта «Вассы Железновой» сказал себе, что дальше все ясно»19.(Здесь можно вспомнить, что сам Леонов заранее делал чертежи и схемы своих произведений, но это не мешало их многомерности).
Впрочем, далее Леонов добавил: «Но вот были у Горького моменты подлинного горения, волнения, когда он мучительно воевал со своими героями, когда они не поддавались ему, а он не осиливал их, они вставали, как живые. Я таких героев вижу в «На дне», в автобиографии»20.
Говоря о «На дне», Леонов, по-видимому, имел в виду Луку, чей образ оказался ярче и сложнее, чем первоначально задумывал Горький. Но можно вспомнить и «Жизнь Клима Самгина», которая замышлялась как «история пустой души», история интеллигенции, предавшей революцию, а оказалась историей революции, предавшей интеллигенцию.
Однако мысль об однозначности горьковских героев и горьковского художественного мира была у Леонова постоянной. «Удивительная политическая темпераментность, - говорил он о Горьком.- Но думаю, что его политическая ярость все же мешала ему как художнику, мешала быть художником, расширяющимся на века, как Л.Толстой…. Садясь за стол, он заранее знал судьбу своих героев!»21.
11 октября 1974 г. Леонов спрашивал моего отца:
«-Вы думаете, что от Горького что-то останется?
-Останется.
-Ведь его изображение однолинейно. У меня есть такое выражение: побродить в окрестностях произведения. То есть изображается не только Красная Площадь, Котельническая набережная, Краснохолмский мост, но и все дальше и дальше. Это умеют большие писатели. К сожалению, мне это почти не удается. Горькому тоже не удавалось.
- Удавалось. Например, в «На дне».
-Ну, «На дне» - это просто счастливый билет.
-Но вытянул-то его Горький»22.
Надо сказать, что стремление «побродить в окрестностях произведения» сыграло злую шутку с самим Леоновым. Именно оно лежит в основе более чем полувековой работы над романом «Пирамида». Оно породило бесчисленное количество вставок в роман, в потоке которых стали исчезать его центральные мысли, улетучилась его цельность и целенаправленность. Так что в искусстве единых, годных для всех рецептов быть не может.
Но, с другой стороны, Леонов вел внутреннюю полемику с Горьким всю жизнь: «Вы же знаете мой принцип работы. Он отличен от горьковского. Горький дает обычно изображение двухплоскостное. Изумительна у него свежесть языка. Он строит фразу блестяще, но вот так: - - - - , я строю вот так:^, чтобы каждое слово отбрасывало луч в фокус к невысказанному главному слову. Я перехожу к фантастике, почти полностью отрешаюсь от быта, потому что в фантастике есть особая символика. Когда я задумываюсь над вопросом, чем заинтересовали мои ранние, незрелые рассказы Горького, я прихожу к выводу: обобщениями, одетыми почти в мифическую форму»23.
В другой раз Леонов заметил: «Поздно я родился, надо бы родиться вместе с Горьким…
-Ну и столкнулись бы с ним, - шутя заметил я. Он не принял шутки, ответил!
-Да, еще посмотрели бы – кто кого? Он создавал характеры на двух координатах, и потому они у него плоскостные, плоские»24.
Очень своеобразное мнение выразил Леонов и о «Жизни Клима Самгина», считая, что она возникла из-за того, что у Горького за годы его предыдущего творчества скопился неиспользованный материал. «Хозяйственное чувство подсказывало писателю: как бы не пропал. И вот он взял все это и спаял…. У меня все-таки остается ощущение, что не из одной мраморной глыбы, а из осколков мрамора он пытался сделать скульптуру… Меня всегда поражало богатство красок, сочность и точность определений у Горького, великолепная портретность и рельефность их. Все-таки у Достоевского и Толстого нередко портреты самого себя. У Горького этого нет. Но у него только двухмерное изображение… Он, может быть, потому и не любил Достоевского, что недооценивал его многомерности… У Горького второй план недвижен»25.
Тем не менее, Леонов на всю жизнь сохранил чувство благодарности к Горькому за участие в его судьбе. В романе «Дорога на Океан» он вывел Горького под видом Президента земного шара26. Он всегда помнил, что в его присутствии Горький сказал Сталину: «Леонид Леонов говорит от имени великой русской литературы». Сталин налил только себе рюмку водки, выпил и посмотрел пристально в мои глаза. Я не отвел глаз. Он, поглаживая ус, сказал: «Понимаю!» и налил себе и мне. Бухарин заискивающим голосом произнес: «Коба, тебе вредно!» Сталин медленно провел поднятым пальцем слева направо перед лицом Бухарина и сказал: «Мне ничего не вредно»27.
Леонов считал, что эта фраза Горького и тот факт, что он не отвел глаз под взглядом Сталина, неоднократно спасали ему жизнь.
Писатели – тоже люди, ничто человеческое им не чуждо. Леонов втайне мечтал о горьковской популярности, о том, как целая «литературная генерация… выпорхнула на свет из широкого горьковского рукава» (выступление «Горький сегодня»). Леонову также хотелось быть наставником литературной молодежи.Соревнование с Горьким просматривалось у Леонова на самых разных уровнях.
Помню, как он рассказывал мне, как М.И.Будберг возила его смотреть Сорренто и окрестности и, как ему показалось, уделила ему особое внимание. По молодости лет я отреагировала бурно:
- Это вряд ли, Леонид Максимович.
- Почему? Я в молодости был очень хорош собой.
- Если у нее был Горький, зачем ей кто-то другой?
Горький всегда поддерживал Леонова, а разногласия с ним выражал только в частной переписке. Леонов также в печати, в основном, говорил о своей безмерной благодарности старшему товарищу, а о расхождениях с Горьким упоминал лишь в разговорах с самыми близкими людьми.
Горьковское отношение к Леонову было образцовым. Но Леонов также умел быть благодарным, хотя его художественные установки и расходились с горьковскими.
1 Леонов Л.М. Речь о Чехове.- Леонов Леонид. Литература и время. М., 1967.- С.131.
2 Горький и советские писатели. Неизданная переписка. Лит.наследство. Т.70.- М., 1963.- С.245.
3Грознова Н.А. Творчество Леонида Леонова и традиции русской классической литературы. Л., 1982.- С.45.
4 Горький и советские писатели.- С.262-265.
5 Там же.- С.245
6 Овчаренко А.И. В кругу Леонида Леонова.- М., 2002.- С.52.
7 Горький и советские писатели.- С.249
8 Там же.- С.243
9 Там же.- С.251
10 Там же.- С.255
11Там же.- С.256-258.
12 Овчаренко А.И. Указ.соч.- С.20
13 Там же.- С.29
14 Там же.- С.58
15 Там же.- С.188
16 Михайлов О.Н. Леонид Леонов. М., 1986.- С.36
17Цит.по кн.: Грознова Н.А. Творчество Леонида Леонова и традиции русской классической литературы.- С.41
18 Овчаренко А.И. Указ.соч. – С.22
19 Там же.- С.36
20 Там же.- С.36-37.
21 Там же.- С.51
22 Там же.- С.90-91
23 Там же.- С.95
24 Там же.- С.96
25 Там же.- С.121
26 Там же.- С.196
27 Там же.- С.218
Ольга Овчаренко, доктор филологических наук
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
