Перед тем как вскинуть рюкзак на плечи и взять связку зачехлённых удилищ, Алексей Петрович, уже совсем собравшийся в дорогу, в сапогах, в плаще, в шляпе, присел в прихожей на краешек табуретки и по привычке, шепотом, вспоминая сборы, зачастил: «Деньги – взял, черви – взял, снасти – взял, сигареты, спички – здесь, нож, топор, котелок, садок... Двинулись!»
На речной вокзал можно было проехать на автобусе. Но Петрович любил этот путь проделывать пешком, без суеты. Без пятнадцати шесть он уже будет на вокзале, дальше билет на «ракету», и через час – вот он, любимый плес...
Можно, конечно, и на теплоходе поехать. И в обычное время Петрович любил именно на теплоходе, хотя он идёт в три раза дольше. В будние дни на первом теплоходе людей очень мало, в нижнем салоне на мягком диване едешь почти один. Покой, тишина...
Но сегодня Петрович спешил. Днём к нему хотели приехать жена с дочерью, и к их приходу надо было что-то поймать, хотя бы на уху, да и вообще побыть наедине с рекой, с удочками, а то потом что за ловля...
В кассе людей было мало. Взяв билет, Петрович сразу пошёл на посадку. На «ракете» он устроился у окна, вынул из кармана рюкзака заранее приготовленный журнал. Но читать не хотелось... Хорошо вот так посидеть, полностью отрешившись от дел, от забот, расслабившись и душой и телом. На сердце тихая радость, умиротворённость. Взгляд рассеянно скользит по причалам, пароходам, зданиям, не замечая их...
Наверное, уж тысячную поездку совершает он по своему маршруту вверх по реке. Подсчитать бы... Лет двадцать пять уже ездит...
...Сойдя с «ракеты», Петрович пошёл вдоль по берегу к своим кустам-заначке. Там у него, чуть в стороне, в небольшой лощинке, были спрятаны палки-рогатки для удилищ, кол для садка и две доски: одна – стол, другая – кропать. Затем, основательно нагруженный, он спустился с обрывистого берега на прибрежный песок и пошёл к своему любимому месту – к большой полузасыпанной колодине. Там его стан, кострище, обжитый утолок. Вот и чурка для сидения (хорошо, что никто не сжёг), и банка для червей. Дальше Петрович всё уже делал почти автоматически: воткнул в песок рогатки, собрал удилища, прикрепил катушки, привязал к концам лесок снасточки (два поводка с крючками), оснащённые скользящими грузилами.
...Одна за другой лески вытягиваются по течению, вершинки приставленных к рогаткам удилищ чуть-чуть сгибаются и застывают. Петрович устраивается на своей чурке наискосок от удилищ, под прямым углом к натянутым лескам, так, чтобы малейшие кивки вершинок, отчетливо прорисовывающихся на фоне неба, были ему хорошо видны...
И вот они, первые сладчайшие минуты ловли, когда всё-всё ещё впереди: поклёвки, удары, рывки, вываживание, когда всё ожидается как предстоящее чудо и не вкралась в душу ещё ни единая нотка омрачающего сомнения...
Чу, первый кивок... Петрович весь напрягся… Но нет, не то. Это, видно, окунёк дёрнул. Петрович узнаёт рыб по почерку. От ерша – вершинка слабо дрожит, от сорожки – два-три мелких рывка, от язя или крупного окуня – резкий удар. А вот от леща – долгое и сильное покачивание. Это самая желанная поклёвка. С конца июня и до середины августа – Петрович только лещатник. В эту пору окуньки, сороги, подъязки и всякая прочая рыба – не в счёт. В «отчётах» после ловли называются только лещи. Так и говорит рыболов собратьям по страсти: «пяток, сегодня взял, средних», или «поднял трёх, подходящих, один, пожалуй, килограмма на три потянет»…
Ещё рывок... Опять не то.
Петрович снова забросил удочки. Опять с полчаса посидел неподвижно, потом понемногу стал отвлекаться... Видно, активного клёва не будет, надо выжидать. Вода ещё большая. Вот с полводы или на повороте, может, и возьмёт что-нибудь... Прошло часа полтора. Леща не было. Ершей Петрович натаскал штук двадцать, три окуня попались, два налимчика. Уха уже есть. Пора позавтракать.
Поглядывая на удочки, Петрович набрал дров для костра, поставил на огонь котелок. И вот когда вода закипела и Петрович полез в рюкзак за заваркой, наконец-то объявился первый лещ. Часто бывает так. Другой раз часами ждёшь – ничего. Начни что-нибудь делать – он тут как тут... Но прозевать лещовую поклёвку трудно: качает он добросовестно... В два прыжка Петрович подлетел к удочке, сделал очень широкую подсечку и, почувствовав далёкую вязкую тяжесть, плавно заработал катушкой. Когда до рыбы оставалось метров десять, не ослабляя лески, Петрович отступил назад, сунул под мышку сачок и, подбирая леску, пошёл к воде. Вот сейчас надо как можно ближе подвести рыбину и не промахнуться сачком. У берега лещ прыток... Но нет, всё получилось ладно. Через минуту полуторакилограммовый красавец уже распирал стенки садка. Пока подживлял выбранную удочку, закачало на соседней. Попался хороший подлещик. Через полчаса ещё одна рыбина... Петрович повеселел. И не то главное, что рыбу взял. Главное: клёв есть. Значит, сладостно будет и дальше ждать, надеяться, волноваться...
После третьей рыбы пауза затянулась. Петрович успел уже позавтракать и собирался шкеритъ рыбу. И вот тут случилось... Удилище задёргалось сильно, тягуче, леска заметно для глаза стана смешаться по течению. Когда Петрович подсек рыбу и стал вываживать, леска начала подниматься вверх: вот-вот последует «свечка». У Петровича ёкнуло сердце: стерлядь! Её походка!.. Перед берегом она снова метнулась вглубь, к урезу подходила тяжело, но Петрович, забредя в воду насколько позволяли сапоги, брал её спокойно: стерлядь засекалась обычно прочно. Когда выволок в сачке большую желтовато-серую рыбину на песок, жарко стадо в груди. Ещё бы! Такой поросёнок! Часто ли теперь стерлядку увидишь? Раз за лето, может быть, и то не каждый год. Это ведь не прежние времена, когда, например, на запани на обычные донки стерлядка садилась так же часто, как подлещик... А эта штука отменная... Килограмма на два верных... Не вынимая рыбу из сачка, Петрович прижал её к песку и с трудом освободил крючок. И, кажется, неглубоко вбирает она наживку, вот он, крючок, весь на виду, а помучаешься, высвобождая жало... Куда её теперь, голубушку? В садок – всех лещей побьёт. У неё спина-то что пила... Да и заметна она будет в садке. Ведь каждый проходящий мимо обязательно тянется к садку: дай ему заглянуть... Словно сроду рыбу не видал... На кукан её надо, на отдельную леску: и рыбе будет вольготнее, и постороннему глазу не видно...
Между тем руки делали своё дело. Через несколько минут стерлядь уже снова была в воде. Она гуляла на пятиметровой леске, привязанная к колышку. С виду словно донка заброшена, не похоже на кукан.
Сначала рыба ходила вдоль берега, потом успокоилась. Видно, прижалась к урезу, задремала... Время от времени Петрович потягивал леску. Не ушла ли? Нет, туг она, милушка. Сидит смирнёхонько... Куда уйдешь?.. После каждой проверки в сладкой истоме таяло сердце... То-то радости будет в семье... Можно и гостей позвать... И родных тоже... Давно подкалывают Петровича, что не угостит их хорошей рыбкой...
К приезду жены и дочери рыба для ухи уже была начищена. Петрович очень любил эта минуты встречи на рыбалке со своими домашними. Как же! В такие минуты чувствуешь себя настоящим кормильцем, благодетелем семьи. Женщины первым делом сбрасывают туфли и бегут к садку, суетятся, визжат, смеются: ещё бы, в сетке пляшут такие плахи, как не радоваться... Про стерлядь Петрович решил пока не говорить. Это будет сюрприз, потом, когда будут собираться домой... Обед тянется долго, приятно, у костра сидится славно, в ласковом, вкусно-пахучем тепле, пол лучами нежаркого северного солнца. Женщины и здесь умеют создавать уют. И доску-стол накроют чистой скатеркой, и сиденья оборудуют, и снедь на столе так аппетитно разложат. Всё вымыто, всё сверкает... А какой аромат от котелка с ухой!.. Как дивно пахнет круто заваренный чай!.. Куда все эти запахи дома деваются?..
После обеда Петрович любит часок понежиться на доске-«диване», пристраивая её с наклоном к реке, чтобы видеть улочки. А жена и дочь, полураздетые, ползают в это время где-то поблизости, облавливают прибрежные ямки специально для них сделанными лёгкими поплавочными удочками. Мелочь там всякая идёт бойко, а женщинам что и надо – лишь бы клевало, лишь бы потешиться... А лещи, тяжёлые спиннинговые удилища, дальние забросы – это дело не женское... Правда, когда Петрович подсечёт рыбину, он разрешает жене или дочери её подсачивать. Эти минуты чудные, пусть и они испытают ни с чем не сравнимое удовольствие... Через час женщины вернулись к костру, попить захотели.
И тут жена заметила кукан:
– А что это такое?
– Так, донка заброшена...
– Дай проверю!
– Не надо, смотрел недавно...
Но жена уже взяла в руки леску, слегка потянула.
– Ой, что-то есть!.. Ой-ой, большая!..
– Да нет же...
– Есть-есть!.. Я сама хочу, сама!
– Ну, давай, тащи!
– Ой, сачок! Сачок!..
– Лена, помоги маме!
Дочка, схватив сачок, метнулась в воду. Обе женщины, толкая друг друга, завозились под берегом и через несколько секунд с радостным криком в четыре руки вымахнули на песок сачок с привязанной рыбиной...
А Петрович за их спиной, приподнявшись на своей доске, вдруг залился таким безудержным счастливым смехом, каким не смеялся, наверное, со школьных лет. Разгоряченные жена и дочь, досадливо бранясь и смеясь, молотили его по спине кулаками, а он всё не мог остановиться, всё запивался...
Остаток дня пролетел незаметно. Женщины сходили по ягоды в прибрежный лесок, потом все вместе купались в соседнем заливчике, пили чай с малиной...
На донки Петрович взял ещё двух лещей и немного мелочи. И всё время его не покидало хорошее настроение. Поездка удалась, погода прекрасная, улов отличный... Собираться домой стали заранее, чтобы всё сложить не спеша и перед отъездом нарвать луговых цветов.
Стерлядку Петрович снимал в последнюю очередь, пусть подольше побудет живой. Она почти не шевелилась. Когда он положил её на доску и отвязал пропущенную через жабры леску, она лишь чуть заметно шевелила ртом. Видно, притомилась, бедняжка. Дочка подняла рыбину на руки, прижала к труди, как малого ребенка.. И вот тут-то ожила стерлядочка! Да как ожила!.. Змеёй выгнула костистую спину, рванулась в руках. Леночка, испуганно вскрикнув, толкнула рыбу прочь. Сверкнув молочным брюхом, пленница молнией исчезла в воде... Петрович схватил руки дочери. На ладони её показалась кровь. К счастью, ранка оказалась неглубокой... Ушла, ушла стерлядочка... Как будто её и не было... Как будто она приснилась... А жена и дочь уже опять смеялись...
И странное дело, на душе у Алексея Петровича тоже не было горечи, какую он испытывал всегда, когда уходила крупная рыба. Напротив, стало почему-то ещё легче, ещё светлее.
Всё окрест было залито нежным золотистым сиянием. Всё сверкало.
И Петрович тоже засмеялся.
Публикация Е.Ш. Галимовой
Шамиль Галимов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
