История Древне-Еврейской Поэзии

Из «Истории поэзии». Том 1. Чтения 9

Книга Иова. – Исторические сведения о ней. – Мнение 70 Толковников. – Мнение Гердера. – Древность книги. – Мысль произведения. – Поэтическое исполнение мысли. – Содержание. – Богатство Иова. – Замысел в небесах. – Несчастия Иова. – Прибытие друзей. – Прения с друзьями. – Речь младшего из друзей. – Глас Бога их тучи. – Картины мiротворения. – Оправдание Иова. – Это произведение представляет Суд Божий. – Связь идеи произведения со всею поэзиею Еврейскою.

От Пятикнижия Моисеева перехожу к разбору книги Иова, которая, по свидетельству многих ученых, еще древнее писаний великого Законодате­ля. Некоторые даже приписывают эту книгу само­му Моисею, утверждая, что он написал ее, когда был еще у тестя своего Иофора. Другие говорят, что он перевел тогда ее с Арабского. Гердер не держится этого мнения, основываясь на том, что наружный ее характер, описания, местность, стиль, поэзия нисколько не согласуются с прочими творениями Моисея. Кроме того, Гердер основывает мнение свое и на том, что не в характере Моисеева учения было заимствовать книги и понятия у народов чуждых. С другой стороны, понятия этой книги нисколько не про­тиворечат понятиям Пятикнижия, а напротив совершенно согласны с ними.

Во введении к этой книге, помещенном при переводе 70 Толковников, сказано: «Книга Иова переведена с Сирийского. Иов жил в стране Авситисии (Авситидийской), лежащей на границах Идумеи и Аравии. Он был из детей Исавовых, пятый от Авраама, Царь Эдома, наследовавший Валаку, сыну Веорову. Все друзья, пришедшие к Иову, суть цари стран, соседственных Идумее».

Гердер соглашается со всем этим, но думает, что книга Иова написана прямо на Еврей­ском языке и не есть перевод, ибо он не находит никаких основательных причин ду­мать, чтобы она была переводом. Написана же она, по его мнению, в Идумее, в стране, лежавшей на границах Аравии. Вся природа, вся местность, столь подробно изображаемая в этой книге, описание животных – льва, коня, дикого осла, строуса - эти огромные пустыни, безводные ручьи, караваны, разбойничьи шайки, жители пе­щер, наконец, все нравы и обычаи, ни слова о законах Моисеевых, Иов, этот Эмир восто­ка – все показывает, что книга эта есть произ­ведение Идумеи, страны, прилежавшей к Аравии и имевшей с нею один характер. В этом мнении Гердер согласен со введением 70 Толков­ников. Чтo же касается до некоторых наме­ков на Египетскую природу, на Нил; чтo касается до упоминания крокодила и, наконец, до описания бегемота, который, по мнению Гердера, есть гиппопотам, и левиафана, то все это есть примесь рассказов иноземных. Эти намеки на Египетскую природу заставили думать некоторых ученых, напр. Гоге, что Моисей перевел эту книгу с Сирийского языка, но сделал к ней собственные прибавления, взятые из жизни Еги­петской.

Гердер, отвергая это мнение, думает даже, что эта книга перенесена в Иудею не прежде царя Давида и им самим. Он основывается на том, что Эдомляне не пропустили через свою страну Моисея с народом во время их странствования; а царь Давид покорил Эдом. Это мнение подтверждает Гердер еще тем, что в Псалмах Давида есть многие места, cxoжие с местами книги Иова.

Но все ученые, несмотря на разногласие своих мнений о месте сочинения этой книги, о творце ее, об языке, на котором она писана, о времени принятия ее в число священных книг Иудеи, все единогласно утверждают ее древность. Гердер говорит о ней: «Это голос, доносящийся к нам от трех или четырех тысячелетий». При одной этой мысли, с каким благоговением мы должны вникать в эту книгу! Но каково будет наше изумление и благоговение тогда, когда в этом голосе, гремящем к нам из-за сорока столетий, мы откроем высочайшее знание жизни, самый верный взгляд на природу и создание, словом, когда увидим в ней разгадку самой мудреной и сокрытой тайны – тайны жизни нашей.

Мысль, одушевляющая книгу Иова, есть все­могущество Божие, ничтожность человека самого праведного, самого благочестивого, перед Богом, и правосудие Бога, оправданное опытом. Эта мысль олицетворена самым ощутительным, разговорным образом в жизни человека. Этот человек есть Иов. В нем две стихии: он есть воплощенное страдание, слезы и бренность чело­веческая; он же – эта высокая преданность Богу, та же преданность, которая одушевляла Авраама во время принесения в жертву Исаака. Этот Иов, лишившись всего, ему принадлежавшего, как человек, растерзал свои ризы, остриг власы, посыпал перстию главу свою; но этот же Иов сказал: «Сам нагой вышел я из чрева моей матери, нагим и отыду от света: Господь дал, Господь отнял». – Этим-то чувством преданности к Богу книга Иова получила характер национальный в Еврейском народе, у которого воспиталась мысль о едином истинном Боге, и в чистой самоотвергающейся преданности к Нему заключалось высшее чувство народной само­бытности.

Но эта мысль о Боге, эта преданность ему не убивают в Иове человечества; нет, – мы видим в нем человека, который страдает, стонет, ропщет, проклинает; мы видим бездну скорби. Если бы нам представлена была в нем одна отвлеченная мысль, мы не приняли бы в Иове человеческого участия; мы не разделили бы с ним его страданий. Нет, Иов – человек, как мы все; та же страждущая плоть; это наши слезы, наши вопли, отзывы всей души нашей; но из глубины этих стонов и воплей постоянно звучит звук, который не во всяком из нас есть, звук молитвы и преданности, гимн веры, под конец оправданной самим Богом. Тем-то сильнее и действует этот звук на нашу душу, что он доходит к нам через эти стоны и вопли человеческие, для нас более понятные и близкие. Книга Иова есть книга нашей собственной жизни, расчерпнутой в самой глубине ее, в глубине страдания. Вникнем в содержание книги и усмотрим это на деле.

Предупреждаю вас, что я буду руководство­ваться в местах неясных нашего перевода французским переводом и отрывками Гердера, который переводил прямо с Еврейского.

Иов был непорочен, праведен, богочестив, богат, счастливый супруг, отец семи сыновей и трех дочерей прекрасных. Овец у него было 7000, верблюдов 3000, пар волов 500, ослиц пасомых 500, и множество слуг. Какое бо­гатство царя-пастыря! Пути его обливались маслом кравиим; стада его поливали горы млеком своим. А как уважался он в городе, где жил! Когда выходил он на площадь городскую, – юноши скрывались, старейшины вставали перед ним, вельможи умолкали, возложив перст на уста. Иов облекался в правду, одевался в суд, как в ризу. Он был око – слепым, нога – хромым. Старейшины ожидали его слова, как земля жаждет дождевых капель.

Дьявол, обтекши поднебесную, заметил этого счастливца. Когда вместе с чистыми Ангелами Бoжиими пришел он к престолу Господа от­дать отчет в своих странствиях, Господь спросил его об Иове (внял ли еси мыслию своею на раба Моего Иова?): вот человек истинный, непорочный на земле. Дьявол отвечал, что Иов не даром чтит Господа, потому что получил от Него столько милостей. Отними у него богат­ство – и увидишь, будет ли он верен Тебе? – Господь позволяет дьяволу лишить Иова всего, но только не трогать его самого. Беда за бедою сыплется на Иова; вестник за вестником доносит ему о потере всех стад, всех рабов, наконец, детей – и Иов даже не возроптал: оправдалось слово Божие. Дьявол говорит: человек все отдает за жизнь свою; но позволь коснуться его самого, костей и плоти: тогда увидишь. И Бог позволил дьяволу коснуться его тела; но велел пощадить его жизнь.

И этот Иов – слава своего города, Иов, которого дверь была всегда отверста приходившему, этот Иов теперь без дома, без имущества, вместо ризы покрытый струпьями, сидит, как живая рана, вне города, на месте нечистом. Он сделался притчею в народе, гуслями ему. Господь взял его, и оборвал за власы, и поставил как примету. Иов скисся в болезнях. Внутренность его сгорела от плача: вечно каплет око его. Он назвал смерть матерью своею, гной – братом и сестрою. Гусли Иова обратились в плач, – песня жизни – в рыдание.

И жена его пришла к нему и побуждает произнести проклятие на Бога и тем прекратить свою жизнь. Но Иов тверд; он отвечал жене: чтo ты говоришь, безумная? Если благое мы при­няли от Господа, уже ли злого не стерпим?

Услышав о несчастиях Иова, пришли к нему друзья его цари: Элифаз, царь Феманский, Валдад, царь Савхейский, и Софар, царь Минейский. Они сначала не узнали друга, потом ужаснулись и растерзали ризы от горести. Сидели они при нем семь дней и семь ночей, и никто из них не сказал Иову слова утешительного. Тогда на­шла на страдающего минута слабости: он проклял день и ночь своего рождения. «Эта ночь да будет тьмою вечною, да померкнут ее звезды, да не будет ей рассвета, да не увидит она солнца за то, что не затворила лона матери моей: тем отняла бы она болезнь от очей моих». – Иов ищет гроба и не улучает: «Смерть – покой мужу болящему. К чему свет живущим в горести? К чему жизнь недужным? Смерть все равняет: там равны и малый, и великий, там и раб не боится господина».

Еще горше становится Иову бремя его страданий, когда воспоминает он, что был праведен, что ничем не заслужил гнева Господня. Но несмотря на эти страдания, несмотря на невольные вопли души, он и в терзаниях болезни восклицает: «Жив Господь, иже сице ми суди, и Все­держитель, иже огорчи ми душу». Как велико это восклицание в живом мертвеце, в котором умер­ло все, кроме страдания и Бога: он стонет, тер­зается и, рыдая, вскрикивает: «Жив Господь!».

Друзья укоряют его в стенаниях; вместо утешения говорят ему: «Есть ли где чистый пе­ред Господом? где муж без порока? звезды не чисты перед Господом, тем паче человек – гной и сын человеческий – червь. И тебе Господь наслал все это, верно, за нечестие и беззаконие. Бог всемогущ; а мы что? вчерашни есмы. Житие наше – тень на земле; отцы этому нас научают словом, и из сердца их течет это слово. Ты хочешь умереть, но чтo значит жизнь одного человека перед Господом? Коль ты умрешь, не населена ли будет поднебесная? Ведь не совра­тятся же горы с основания». Так, друзья, вме­сто слов отрады, повторяют Иову все то, чтo он и сам лучше их знает. Но наконец заключают слова надеждою на будущее, особенно первый из друзей – Элифаз, самый снисходительный. Он говорит: «Ты умрешь в мире; ты снидешь во гроб, как пшеница созрелая, по­жатая во время».

Иов отвечает друзьям: «Слышал я много всего этого! Ах, если бы ваша душа была на месте моей, и я наскочил бы на вас словами; теперь же от немощи покиваю главою. Знаю все, чтo вы знаете; знаю более вас: и у меня тот же разум, но у меня сверх того и страдание; вы врачи неправедные, злые целители: лучше бы вам онеметь: молчание было бы вашею мудростию. Нет ничего от вас, чтo бы меня успокоило. Вы на меня клевещете без стыда, налягаете на меня. Зачем же, зачем притрудну творите душу мою и низлагаете меня словами? Если бы вы взвесили мои болезни! оне тяжелее песка морского. Вам думается, что речи мои злые, что оне от ропота происходят: стрелы Господни во мне, их ярость испивает кровь мою; начну говорить – и оне бодут меня. Разве дикий осел ревет даром? Он ревет, когда голоден. Так и душа моя вопит против меня; она не в силах утишиться. Уразумейте, что ведь Господь Сам на меня послал все это. Усну ли я – говорю: когда день? Встану ли, – говорю: когда вечер? Так тя­жела мне жизнь. Но пусть Господь уязвляет меня, если начал, только да не убьет до конца. Бог растерзал меня окрест: Он снял венец с гла­вы моей; все меня покинули, все, кого любил я; соседям я, как иноплеменник; звал я раба своего – и тот не пошел ко мне. Все возгнушались меня. В коже сгнила вся моя плоть; кости мои – только в зубах. – И вы на меня, о други! помилуйте, помилуйте! Рука Господня меня коснулась: почто же и вы меня гоните, как Господь? Не смейтесь надо мною, не довершайте казни Божией. Убойтесь и вы меча Господня: ярость найдет на беззаконных».

Друзья все говорят Иову о нечестивых, о том, какие казни посылает на них Господь. Бог всемогущ и крепость Свою являет в поражении нечестивых болезнями. Какая насмешка над Иовом!

«О послушайте, послушайте меня, – отвечает страдалец, – не утешайте меня таким образом. Нечестивые живут и ветшают в богатстве; их домы обильны; они не знают страха; ран от Господа нет на них; дети их пляшут и поют перед ними; стада их всегда плодятся счастливо. Однако я знаю, что их светильник угаснет, что не век им веселиться; на день пагубы соблюдается нечестивый. Знаю и то, что жив Господь, пославший на меня кары, жив Тот, Который придет искупить меня, и уповаю. Знаю Его всемогущество лучше вас: Он глаголет солнцу – и не восходит; Он печатает звезды; Он сажает царей на престолы и поясом обвязует их чресла. Коль Он возмет, кто возвратит? Коль Он низложит, кто созиждет? Коль Он затворит, кто от­верзет?».

Так Иов спорит непрерывно с своими друзьями. Друзья говорят много прекрасного; но их слова холодны, как слова теории; они ка­жутся общими местами в сравнении с словами Иова, которые горят всею жизнию скорби. Он выстрадал поэзию слов своих: стрелы Гос­подни говорят в нем. – Изображает ли он премудрость Божию – его речи несравненно выше, чем речи друзей его: они не страдали, а Иов узнал Бога в страдании.

Наконец, раздраженный недугом и речами друзей, которые потом уже стали оскорблять его сомнениями в его непорочности и праведности, Иов изливается потоком и уж не дает друзьям своим говорить. Дух его воскипел и не умолчит.

«Кому ты помогаешь? – отвечает Иов по­следнему из говоривших друзей, который принял на себя дерзкое право защищать суд Божий перед лицем страдальца, им постигнутого. – Кому ты помогаешь? – говорит Иов. – Тому ли, Кто силы не имеет? Кого спасаешь ты? Не Того ли, у Кого вся крепость? – Кому даешь совет? не Тому ли, у Кого вся премудрость?».

Тут сильным словом рисует Иов всемогу­щество Божие в творении.

«Наг ад перед Ним, и нет покрова пагубе. Он простер Север ни на чем, Он повесил землю ни на чем же; Он связал воду в облака, и облака не расторглись; Он окружил престол облаками; Он обвел край океана до тех пределов, где свет теряется во тьме. Столпы небес трепещут Его слова, Силою Своею Он хлещет море; мудростью усмиряет гордость волн. Дохнет – и небо опять прекрасно. Но это – лишь часть путей Его; это – один шепот слова о Нем: о громе же сил Его кто услышит?».

Потом Иов изливается в украшенных притчах: поэзия течет из него потоком. Так говорит он о месте премудрости: «Есть место серебру и злату; человек знает место камням бесценным в горах, он открывает глу­бины рек, сечет горы мрамора с корней их, проходит там, где и лев не проходил. Но знает ли он, где место премудрости? Не знает того человек; нет ее в людях. Бездна рекла: нет ее во мне; море рекло: нет ее со мною. Нет сокровища, чем бы купить ее: на серебро всего мipa ее не выменяешь. Утаилась она от всякого человека и от птиц небесных скрылась. Пагуба и смерть сказали: мы слышали о славе ее. Бог один знает к ней путь, ибо Он знает ее место. Он взвесил ветры, Он смерил воду».

Как красноречиво и великолепно описывает потом Иов время своего блаженства и славы: когда он был царем между храбрыми и утешителем между печальными; когда выходил на площадь града – и престол был ему готов; как он облекался в правду и в суд, как в ризу; как он стирал челюсти неправедных и из зубов их вырывал добычу; как слово его неслось по городу безмолвному и внимавшему. Какая полная и торжественная жизнь царя богатого и любимого!

Что же теперь? Над ним ругаются малейшие, те, отцам которых он не дал бы прежде под надзор не только стад, но и псов своих. Всякое слово Иова упитано скорбию, когда он описывает свои болезни, свои страдания ночные. «Ночью кости мои ноют, жилы расслабли; всею силою я хватаюсь за одежды – и одежды гнетут меня, как оковы. Знаю, что смерть сотрет меня, ибо дом всякому смертному – земля. Если б возможно было, сам бы себя убил или умолил бы о том другого».

От своих скорбей Иов переходит к описанию своих добродетелей – и совесть его поет себе торжественный, оправдательный гимн на зло друзьям, которые не хотели признать его праведным.

«Разве сердце мое увлекалось оком? – говорит он. – Не чист ли я в любви моей? Я положил завет очам не смотреть на девицу. – Не выслушивал ли я жалоб раба и рабыни своей, всегда помышляя о том, кaк бы сам я стал перед Господом, если бы не дал суда рабам своим? не из того же ли я чрева, как и они? – Не пи­тался ли около меня сирый? Сострадание росло со мною дитятей: я его взял еще из лона моей матери. Око вдовы не утомлял я слезами; шерсть овец моих согревала плеча убогих. Если я когда в злате полагал крепость, если я хотя тайно поклонялся солнцу и луне, если радовался я когда падению врагов моих, то да гремит мне в уши проклятие. Дверь моя была отворена всякому страннику; я не боялся народного множества, когда изрекал правду за бессильного; я не укрывался от нее в дому своем. Кто же меня теперь выслушает? Кто примет мое оправдание? Да слушает меня, да отвечает мне сам Господь! Пусть противник мой пишет на меня жалобу: – я возложу ее на плеча свои, обовью ею, как венцем, главу свою».

Покраснели и умолкли друзья Иова перед его речами: он ослепил их светом своей правед­ности. Он стал победителем и умолк тор­жественно, увенчавшись своим обвинением, как венцем, и ждет слов Господа, и гордо стоит на месте суда.

Тогда самый младший из собеседников Элиус, который до сих пор хранил молчание, вознегодовал на Иова за то, что он назвал себя праведным перед Господом, и на трех друзей его за то, что они не могли отве­чать ему, и сначала обвиняли его неправо в нечестии. И сказал Элиус: «Я юнейший летами, вы же старейшие; потому и молчал я. Я думал: время глаголет, во многих летах премудрость. Но дух есть в человеках, дыхание Вседержителево научает: не многолетние премудры, не старцы ведают суд».

Из уст вдохновенного юноши потекла речь потоком; он сам говорит о себе, что дух его, как мех, исполненный молодого вина, кипит и хочет разорваться. Его речи обильны словами, как свойственно молодости; но оне ис­полнены свежего вдохновения. Прекрасно говорит он о правосудии Божием; он не обвиняет Иова в нечестивой жизни, как прежние собеседники, а обвиняет его только в гордости оправдания. «Если ты и согрешишь, чтo ты можешь сотво­рить? Если ты и правосуден, чтo же и этим ты дашь Господу? Твое зло есть вред для ближнего; твое правосудие полезно лишь ближнему». – Он дает тем знать, что кроме правосудия нужна и покорность Богу. Свои речи заключает он картиною всемогущества Божия в творении. Вдохновенный, описывает он бурю и гром, как голос Божий; но не знает сам, что слова его предшествуют самому слову Божию; он не знает, что в этой буре, которую он изобразил, сейчас раздастся сам голос Божий, перед коим все смолкнет; он не знает того, чтo тво­рится на небесах; не знает, что страдание Иова есть замысел Бога; что он страдает для того, чтобы оправдать слово Всемогущего, – и заключает речь свою тем, что Иов не услышит Божия голоса. – И внезапно, в эту же самую минуту, Господь, мимо собеседников, говорит Иову сквозь бурю и облаки, и зовет его на ответ.

«Кто сей муж, скрывающий глаголы в сердце своем? Препояши чресла свои, как муж, и отвечай Мне: где был ты, когда Я основал землю?».

Какая высокая укоризна в этом вопросе, уни­чтожающая человека перед Создателем мiра! «Где был ты, когда Я основал землю?». Во всей Священной поэзии востока, гремящей единым могуществом Божиим, какое слово всех сильнее, всех убийственнее для человека, как этот во­прос: «Где был ты, когда Я основал землю?».

Прекрасны были речи Иова и друзей его о мi­ротворении Божием; но как оне слабы перед речами Того, Кто до малейшей подробности знает все тайны Своего мiротворения! Здесь из уст самого Бога развивается вся картина мiроздания. Как величествен этот рождающийся океан из чрева своей матери! Бог принимает его как младенца, повивает туманом как пеленами, одевает его облаком. И океан-младенец перед Богом: какая неизмеримость мысли! И этому бурному младенцу Господь положил пределы, обложил его затворами и вратами, и сказал: «До сего дойдеши, и не прейдеши, и в тебе сокру­шатся волны твоя».

«При тебе ли, – говорит Бог Иову, – составил я свет утренний? Заря знает свое назначение: она касается крыл земли, и грабители, друзья ночи, бегут в пещеры». Вот совершенно кар­тины Аравии – страны разбоев и пещер, где заря есть страж безопасности.

В подобных вопросах развиваются все явления стихий в природе. «Число лет твоих много! – говорит Вечный вчерашнему человеку. – Был ли ты у источников моря? ходил ли по дну его? Бывал ли ты в сокровищах, где храню я снег и град?». Кто видал вечно не тающие Альпы, тот поймет красоту этого выражения. «Кто чертит путь молнии и грому? Кто отец дождю и малой капле росы? Постигаешь ли ты семизвездный союз Плеяд? Отверз ли ты ограждение Ориона? Покажешь ли ты знамения небесные во время? Выведешь ли на небесную паству Медве­дицу с ее чадами? Привлечешь ли за власы звез­ду вечернюю? Знаешь ли ты все перемены небес­ные?».

«Призовешь ли ты облако своим голосом – и трепетом воды великой полушает ли тебя? Пошлешь ли ты молнии – и пойдут оне, и скажут: мы здесь. Кто дал женам искусство ткания? Кто исчислил капли дождя? Кто преклонил небо на землю? Земля рассыпалась, как прах; я спаял ее, как камнем, на четыре угла».

Везде Творец, как строитель и как хозяин, созидает и хранит мiр, как дом Свой. Земля поставлена Им на четыре угла: Он положил ей камень краеугольный; Он содержит запасы снега и града. Так весь мiр представ­ляется, как хозяйство Божие. Это – мысль чистая, первоначальная, образ самый простой, самый естественный, истекший из жизни патриархального человека Азии, начальника семьи своей и племени. Все явления природы здесь не столько опи­сываются, сколько одушевляются сами: земля – дом Божий о четырех углах! океан – младенец, Им повитый; заря отгоняет разбойников; молнии говорят. Но всему вина одна: промышление Божие; все эти явления Божия дома суть намек о Том великом Домостроителе, Кото­рый Один содержит в Себе их тайну.

Потом от неодушевленной природы Великий Строитель переходит к богатству живой природы. Как превосходно характери­зуются обычаи и нравы животных! Например, необузданная свобода дикого осла:

«Кто пустил дикого осла свободным и разрешил его узы? Я дал ему жилищем пустыню. Он смеется над многолюдством города; он не внимает крику господина. На горах он ищет себе пажити; он знает след каждого злака».

Как означена беспечность строуса, который покидает яйца на земле, не согревает их, не печется о птенцах своих. Бог не дал ему разума; но когда замашет он крылами, то посмевается коню и всаднику.

За строусом следует картина коня, этого питомца Аравии, красы полей ее, коня воинственного. «Ты ли дал коню силу? Ты ли облек его выю страхом гривы? Ты ли ополчил его всеоружием, славу персей его дерзостию? Копытом копая, на поле играет он. Стрелам посмевается; от железа не отвратится. Лук и меч над ним играют. Он гневом потребляет землю; затрубила труба – и говорит он: благо! Издали обоняет войну, скачет и ржет».

«Твоим ли уменьем орел, распростерши крылья, висит на воздухе неподвижен и смо­трит на солнце полудня? Или строит гнездо на вершине горы и оттуда видит добычу? – Где труп, там и он».

И за всею этою прекрасною галереею животных выходят еще два чудовища: одно страш­нее другого. Ужасен этот бегемот с ребрами медяными, с хребтом железным, который не боится наводнений и думает, что сам Иордан[2] втечет в уста его; но еще ужаснее левиафан, царь всем сущим в водах, который шествием пенит океан – и океан седеет внезапно, как старец, от его шествия. Это – целое воинство в одном животном: он сплочен из щитов – и ничто ему копья; это – целый мiр в одном звере: сердце его как скала, очи его как денница, душа его как уголь, из уст его и ноздрей пламя и свет.

После этой могущественной картины мiроздания, развивающейся в гласе Божием, Иов го­ворит: «Вем, яко вся можеши; мню себе зе­млю и пепел».

Но Господь не обратил своего гнева на стра­дальца: праведник оправдан. Все имение возвра­щено ему вдвое; то же число сыновей и дщерей, еще прекраснейших, покоит его старость. Но на кого же разгневался Господь? На первых трех друзей Иова, на мнимых Своих защитников, потому что они не сказали об Иове истины. И к Иову же они должны были прибегнуть, чтобы он своею молитвою и жертвою искупил грехи их у Бога. Так оправдалось на земле правосудие Божие.

Все это величественное произведение представляется нам, как суд Божий. В небе происходит на­чало действия; в небе совершается совет Бога испытующего; в небе начертаны путь человека и цель его страданий: Бог насылает эти страдания для того, чтобы оправдать слово Свое о непорочном и благочестивом; Иов страдает для того, чтобы оправдать Бога. Высокое назначение страдания! Но на земле этого не понимают: в небе премудрость; на земле неведение, тьма, и борьба, и словопрение. Холодные мудрецы нападают на страдальца в минуту его сла­бости, когда стрелы Господни невольно засто­нали в нем; они говорят ему о всемогуществе Божием, о правосудии, и говорят, что он стра­дает за какое-нибудь нечестие: так выходит по их земному расчету; – но они не знают и постигнуть не могут, что, по совету Божию, нуж­но, чтобы страдал праведник; что он страдает для оправдания о нем же слова Божия. Эти защит­ники Бога гораздо дерзновеннее, чем ропщущий мученик или оправдывающийся праведник, по­тому что они по своим земным расчетам рассуждают о страданиях и жизни человека; берут на себя дерзкое право защищать Бога, вхо­дить в Его судьбы – и защищают Его криво: по их защите Бог был бы неправосуден. Иов – праведник, но человек; он и среди стонов болезни восклицал: жив Господь! Но жарко заспорил он с друзьями, когда они задели его за живое, когда они задумали отнять у него последнее утешение, утешение его совести. Он от всякого слова их отбивался со славою; он покрывал их хвалы Богу своими хвалами; он, наконец, вынужден оправдывать сам себя и перене­сти суд от людей, неправо решивших, к Богу, и предать дело свое в Его руки. И юный, вдохновенный пророк Элиус, смиряв­ший Иова за гордость оправдания, не узнал совета Божия и сказал, что Судия не явится. – И вдруг небо растворилось – и Судия явился. Чем же решил Он дело? Он Своим всемогуществом уничтожил в Иове этого гордого чело­века, который сам себя признает праведным: Он заставил его назвать себя землею и пеплом; но, ограничив этим Свое наказание, Он честию и славою покрыл праведника, ибо этот праведник страдал для оправдания Божия слова о себе. Дело Иова обратилось в дело Божие. Человек уничтожен, но праведник оправдан, и ему все отдано. Бог Своим вопрошением низринул в Иове человека, но ни одним словом не кос­нулся праведника. Он и не говорит Иову, что он праведник: он только возвращает ему все. Что Иов праведник – это тайна Божия; это – оправдание Его слова; это скажет Бог у себя на небеси, в присутствии всех Ангелов, для посрамления демона. Это скажет Он и Иову, когда праведник от земли перейдет на небо.

Отсюда мы видим, что это произведение есть как бы священная, Богосудебная драма, в которой жизнь человеческая представлена страданием по замыслу Божию, по Его святой воле: Иов есть праведник, терзающийся для того, чтобы в небесах оправдалось слово Божие. Не прообразует ли он нам человека вообще, который здесь, на земле, страдает для того, чтобы там, на небесах, оправдалось первое слово Бога о человеке, когда Он его создал и поставил главою созда­ния, слово, которому человек изменил сначала? Не прообразует ли этот глас Бога, говорящего Иову, того последнего суда, которым долж­на уничтожиться земная самость человеческая, но которым благословится в человеке дело Бога, и оправдается создание человека Богом? Не есть ли это высочайшая Феодицея, или божественный приговор для всей жизни человека, приговор, в котором дело этой жизни будет оправдано сокровенною целию Божией, и история человека благо­словится, как мысль и совет Творца?

Так сие произведение своею главною мыслию сливается со всею поэзиею Еврейскою. Так со­гласуется оно и с книгою Бытия, где все мiротворение и вся История представлены как план, как замысел Провидения, как исполнение на деле всемогущего слова Божия: и рече Господь. Что мы там видели в целом мiре и в целой истории человечества, то самое здесь видим в жизни од­ного человека, в прекрасной и полной миниатюре.

Вникнувши несколько в эту книгу по моему изложению, припомните теперь словa Гердера, которые я привел вам в начале нашей беседы: «Это голос, завет, дошедший к нам от трех или четырех тысячелетий». И как он понятен и близок нашему сердцу, и как глубокомыслен даже для нашего гордого 74 столетия от сотворения мipa! Так человечество изо всех веков откликается нам своею жизнию. И как велики и поучительны уроки первых опытов еще юного человечества! – Невольно скажешь вместе с младшим Элиусом: «Не многолетние премудры, не старцы ведают суд».

(Продолжение следует)

Текст подготовлен к переизданию М.А. Бирюковой

Степан Шевырёв

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"