В жизни каждого человека бывают моменты, когда ему кажется, что всё, что происходит с ним – незаслуженно и сложно понять, почему судьба посылает ему такие большие испытания. Были дни, когда и мне так казалось. Причин тому было множество – начиная от проблем с бесконечным поиском жилья в Берлине и заканчивая различными тонкостями и перипетиями научной работы, которой я стала заниматься с началом моей учёбы в аспирантуре в Германии. Но однажды на моём жизненном пути встретились люди, знакомство с которыми полностью изменило моё отношение к таким жизненным моментам и к тому, на что человек вообще имеет право жаловаться. Я надеюсь, что повествование о героях этого рассказа и их судьбах, поможет и Вам ценить то, что сейчас есть в Вашей жизни, и даже в самых тяжёлых её обстоятельствах – надеяться, что всё обязательно будет хорошо.
* * *
– Что означает твоё имя, Навраз?
– В переводе с арабского – «чайка».
– Чайка? Почему же родители так тебя назвали?
– Просто моему отцу предсказали, что в возрасте 25 лет я должен буду пересечь море, и он решил, что такое имя должно мне помочь…
Примерно так началось моё знакомство с одним из моих одногруппников на курсах немецкого языка. Было ли это правдой, или просто проявлением знаменитого арабского красноречия, но в возрасте 25 лет Навраз вместе с другими тысячами беженцев от войны в Сирии действительно пересёк на надувной лодке Средиземное море. Преодолев всю Европу, он оказался в Германии, где конечным пунктом (а может, и нет?) его странствия стал Берлин. Теперь мы оказались в одной группе по изучению немецкого языка, и вместе нам предстояло пройти курс длиной в целых 4 месяца, а затем сдавать экзамен. Так как занятия немецкого были у нас каждый день, за это время наша группа,состоящая из около 15 человек разного возраста, национальностей и рода занятий, стала почти семьёй. Уровень знания языка среди участников курса был высоким и поэтому позволял общаться между собой на серьёзные темы. Так мои одногруппники стали для меня окном в мир жизни людей-эмигрантов, которых судьба по самым разным причинам забросила в Германию.
До начала этого курса основным кругом моего общения были студенты и аспиранты из разных стран мира, работающие вместе со мной. Несмотря на сложности, с которыми им приходится сталкиваться – это счастливые люди, у которых жизнь наполнена интересной работой, путешествиями на конференции, разнообразными культурными мероприятиями и, в общем-то, не очень большим количеством забот, по сравнению с более взрослыми людьми. Теперь же среди моих одногруппников была абсолютна другая прослойка людей – это поздние переселенцы из России и Казахстана, гастарбайтеры из Вьетнама, эмигранты из стран Европы таких как Молдавия, Греция, Латвия, Италия, и уже упомянутые беженцы из Сирии, Ирана, Ирака и Афганистана. Большинство из них приехали в Германию со своими семьями и детьми, надеясь на светлое будущее. Примерно половину нашей группы составляли беженцы, для которых побег в Германию стал единственным способом спасти свою жизнь. То, что в последние годы в Германию хлынули потоки беженцев, ни для кого не является секретом, и вряд ли что-то привлекало такое большое влияние мировой общественности. Я и сама не раз видела в новостях кадры с людьми в спасательных жилетах на надувных лодках, в палатках на вокзалах и живущих в убежищах в немецких городах. Но своими глазами, а не по телевизору, мне с этим сталкиваться не приходилось. Что за люди эти сирийцы? Что они чувствуют, живя в Германии? Скучают ли по Родине? О чём мечтают? Всё это оставалось для меня загадкой. И вот я в буквальном смысле слова оказалась за одной партой с этими людьми.
Именно двое сирийцев стали моими самыми большими друзьями на курсах немецкого языка – уже упомянутый Навраз и ещё один парень по имени Карам (если кому-то интересно, что означает это имя, то в переводе с арабского – «щедрость»). В отличие от других одногруппников, они были примерно одного возраста со мной, и нам было легче найти общие темы для разговоров. Так как мы ещё и живём недалеко друг от друга в Берлине и вместе добирались домой на метро после занятий, у нас было много времени, чтобы поговоритьо всём, что обобщённо можно разместить под заголовком «о жизни». Навраз и Карам стали для меня проводниками в загадочный мир сирийской души, у которого, как мне показалось, есть чему поучиться и современному немецкому обществу.
Два моих друга были родом из Дамаска и приехали в Берлин осенью 2015 года. На своём пути в Германию они находились в одних и тех же лагерях для беженцев, но познакомились только во время нашего общего курса немецкого языка. Между собой эти два человека отличались больше, чем «вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень». Навраз по образованию был переводчиком английского и арабского языков, а его самая большая мечта – стать писателем и писать романы. К моменту начала нашего курса он уже написал роман о судьбе беженцев-сирийцев, сам перевел его на немецкий язык и искал спонсоров для публикации книги. Среди русскоязычной части нашей группы Навраз был известен как «Пушкин». Мне кажется, что если бы Александр Сергеевич жил в наше время и был арабом, он бы выглядел и вёл себя именно так. У нашего «Пушкина» всегда и по любому вопросу было своё личное мнение, которое он никогда не стеснялся выразить и при этом был уверен, что именно оно и является единственно верным. Он никогда не готовился к занятиям и при этом мог всегда безошибочно и красноречиво ответить на любой вопрос, будь то это задание «описать технологический процесс производства оливкового масла» или «философская дискуссия» на тему «зачем в нашей жизни искусство». Последняя тема была ему особенно близка. Во время жизни в Сирии он играл в театре, читал Достоевского, Чехова, Гоголя. О том, что он видит себя писателем, он неоднократно говорил и немецким службам, которые ставят беженцев на учёт и пытаются найти им работу. А когда работники соответствующих служб говорили, что такой профессии как «писатель» в Германии нет, он не сдавался и говорил, что будет искать что-то максимально к тому приближенное. За годы жизни в Берлине Навраз успел поработать переводчиком, барменом (и, кстати, интересно рассказывал о своих наблюдениях за людьми, которые много выпивают), а к моменту окончания нашего курса написал заявку на получение стипендии немецкого правительства для писателей-иностранцев с целью работы над своими произведениями в Германии. Следующая его идея – написать роман о сирийских женщинах и о том, как их меняет жизнь в другом обществе (на момент написания этого рассказа результаты конкурса на стипендию ещё не известны, но я надеюсь, что ему повезёт). Одним словом, Навраз жил с твёрдым убеждением, что он – «звезда», и окружающие должны ценить его общество. Бывало, что он не приходил на занятия или сильно опаздывал, а если преподаватели спрашивали: «Почему?», то без смущения отвечал: «Для меня сегодня важнее было выспаться, а не прийти на ваш урок» (хотя занятия всегда начинались после обеда). Хотя у вас и могло сложиться впечатление, что он – заносчивый и высокомерный человек, это было не так. Несмотря на своё свободолюбие (проявлялось оно ещё и в том, что Навраз считал себя атеистом и не считал нужным придерживаться каких-либо правил принятых в мусульманском обществе), он был добрым и конечно очень интересным человеком и собеседником, для которого «пища духовная» всегда стояла на первом месте. Например, он наслаждался тем, что брал уроки игры на фортепиано. На свой страх и риск, он почти никогда не покупал проездные билеты на метро (случалось, мы с Карамом замечали контролеров и говорили Навразу «спасаться бегством»), но копил деньги на поездку в Испанию, чтобы «посетить знаменитый собор в Барселоне и встретить рассвет на берегу моря». Несмотря на сложившееся мнение, что большинство беженцев требуют снисходительного отношения к себе и ждут чего-то от государства, Навраз всегда говорил, что не хочет, чтобы и его так воспринимали. «Да, так сложилась наша жизнь. Но мы не хотим, чтобы нас вечно жалели. Мы хотим так же работать и быть полноценнымичленами общества. Мы были беженцами, но на этом точка, жизнь продолжается», – так говорил мой товарищ. Среди всех моих друзей и знакомых, он был единственным человеком, который никогда не смеялся над тем, что я каждый день разговариваю в скайпе со своими родителями, потому что и сам делал тоже самое. Из-за плохого состояния здоровья отца Навраза, его родители, а также старшие брат и сестра остались в Дамаске. Однажды я спросила Навраза, может ли он увидеться с родителями. Оказалось, что беженцы вообще не могут возвращаться домой, а выдача виз в Европу сирийцам, которые сейчас находятся на территории страны, тоже приостановлена на неопределённый период. Иными словами это означает, что вряд ли они уже когда-нибудь увидятся… Так как я сама вижу своих родителей раз в год, то могу понять, как это тяжело, а тут – человек живёт совсем один в чужой странеи понимает, что никогда не увидит своих родных… «Сначала мне было грустно, но со временем я принял эту мысль. Нужно жить дальше» – говорит Навраз. Возможно, написание романов, игра на фортепиано и оптимистический образ мыслей и помогают ему не унывать.
Судьба семьи моего второго товарища, Карама, возможно ещё более трагическая, ведь они, по сути, дважды беженцы. Когда-то давно бабушка и дедушка Карама были беженцами из Палестиныи их, как и других палестинцев, которых постигла такая же участь, разместили на территории лагеря беженцев на территории Дамаска. Со временем он стал густонаселённым районом города и получил название «лагерь Ярмук». Здесь родились и жили уже и родители Карами и он сам. Несмотря на то, что несколько поколений его семьи проживали в Сирии, Карам всегда считал себя именно палестинцем и всегда поправлял, если кто-то называл его сирийцем (мне лично это напоминало моего товарища из Ушаковского центра Влада Иващенко, который всегда напоминал, что он из Малой Коренихи, а не из Радсада). Как я уже говорила, Навраз и Карам сильно отличались. Если первый из них по своему образу жизни и поведению был почти уже европейцем, то второй был представителем традиционного восточного общества. Так как во время курса по немецкому мне и Караму выпало сдавать вместе устную часть экзамена, мы провели вместе много времени, занимаясь подготовкой устных тем и диалогов. Общение с ним открыло для меня много удивительного о жизни сирийцев и стало настоящим контрастом с тем, как живут в Германии.
До начала войны Карам учился в университете на экономиста. С началом боевых действий этот университет прекратил работу и мой товарищ решил поступить в другое учебное заведение, которое занимается подготовкой специалистов по техническим специальностями. До отправления в Германию ему удалось завершить образование и получить специальность мехатроникапо ремонту автомобилей. Такое кардинальное изменение в направлении своего образования впоследствии пришлось ему по душе – Караму очень нравится работать с техникой и от него я узнала многое о немецких фирмах по производству машин.В своей семье он стал первым, кто отправился в Европу, спасаясь от обстрелов и бомбёжек. Такое спасение было для жителей Сирии «дорогим удовольствием». Маклеры, занимающиеся организацией переправки людей, требовали за побег одного человека 7-8 тысяч долларов. Первым этапом побега было пересечение границы с Турцией, которая строго контролировалась местными полицейскими. Так, группе людей, в которой находился Карам, удалось бежать только с восьмого раза. С собой у него была только небольшая сумка с самыми необходимыми вещами, но даже и её пришлось оставить из-за того, что лодка, на которой планировалось переплыть море, оказалась чересчур переполненной людьми. После 3 дней скитания по Средиземному морю фактически без кого-бы то ни было, кто мог управлять этой лодкой, беженцы пристали к побережью Греции. Их последующая дорогая в Германию длилась ещё 26 дней. Когда Карам рассказывал мне об этом, то говорил, что всё, что ему пришлось пережить, заставляет чувствовать его как минимум раза в два старше своего возраста… Вслед за Карамом бежали и его мама и две младшие сестры. До войны жизнь его семьи была вполне даже нормальной – мама работала учителем физики и математики в школе, папа – врачом-анестезиологом в больнице, старшая сестра изучала в университете французский язык. Все вместе они жили в большом доме вместе с бабушкой и дедушкой. Вскоре после отъезда из Дамаска, улица, на которой жил Карам, оказалась полностью разрушенной, но дом его семьи устоял. Однажды папа Карама, до сих пор оставшийся в Дамаске и работающий сейчас в госпитале для раненных, пришёл на место своего полуразрушенного дома, зашёл в комнаты с выбитыми окнами и сожжёнными стенами… Конечно, нам невозможно представить, что мог чувствовать этот человек, но, как говорит Карам, его папа всегда старается подбодрить свою семью в Германии и говорит, что он рад, что его дети находятся в безопасности. ...В Берлине семья Карама жила поначалу в приюте для беженцев, расположенном в большом спортзале. Для каждого человека там выделялась отдельная койка, а разделялись они по принципу «одна семья – один проход». Конечно, жизнь в таком скоплении людей была сопряжена со многими конфликтами и стычками, о которых моему товарищу теперь напоминает шрам под глазом… Со временем семьи беженцев стали распределять по квартирам, отведённым для поселения, и семье Карама повезло – они тоже получили жильё, в котором могли жить все вместе. Одновременно с этимдля них начались долгие процедуры оформления многочисленных документови изучения нового языка. После получения определённого уровня владения немецким, Караму пришлось сдавать дополнительные экзамены для подтверждения своего образования в Сирии, проходить практику на заводе автокомпании «Рено» и подтверждать квалификацию в огромном количестве служб. Со временем его жизнь стала налаживаться, но он до сих пор не может привыкнуть к тому, как живут люди в Германии. Главная вещь, которая его возмущает и расстраивает – почти полное отсутствие взаимной ответственности родителей и детей. Мне и самой приходилось слышать, что многие родители в Германии заставляют своих детей после окончания школы жить отдельно и самостоятельно выживать – снимать жильё, работать и заботиться о себе. Дети в свою очередь ещё в школьном возрасте ощущают свободу и вседозволенность, и одновременно с этим теряют уважение к родителям. Так как Карам знал, что я разговариваю со своими родителями каждый день, и что мои родители переживают о моей жизни, то часто говорил: «Респект! Ты почти как сирийская женщина». Для него пиво посреди бела дня, сигареты и оголённые животы с татуировками стало только началом немецкого культурного шока. Что окончательно положило его «на лопатки», так это плакат с изображением двух целующихся мужиков в самом центре Берлина, якобы пропагандирующий, что и таким людям здесь конечно же рады. Много случаев межкультурного непонимания было и во время нашего курса немецкого. Например, мы часто писали сочинения на темы, касающихся различных ситуаций на работе. Однажды в сочинении нужно было обсудить нововведение больших компаний по финансированию замораживания яйцеклеток у работниц, которые хотят завести детей после того, как достигнут определённых успехов в работе (тема была на одном из экзаменов в предыдущие годы). Ну, здесь сложно описать какой резонанс вызвала такая тематика среди наших сирийцев, которые были самыми настоящими мусульманами – соблюдали Рамадан и даже молились в кабинете перед началом занятий. «Как можно таким заниматься?! Дети – это же цветы жизни!» – возмущался Карам. Вообще самой большой мечтой его жизни было уехать со временем из Германии в какую-нибудь арабскую страну – Ливан или Арабские Эмираты, жениться и иметь там десятерых детей. Немусульманская часть нашей группы шутила по этому поводу: «Это десять детей с одной женой или с четырьмя?» На что Карам отвечал, что нечего «прикалываться», если у вас тут в Европе на всех женщин нормальных мужчин не хватает, население стремительно сокращается и возможно «только сирийцы и спасут ситуацию». От европейцев Карам отличался не только отношением к вопросу создания семьи (точнее большим желанием вообще её иметь), но и намного большей душевностью в общем. Однажды он приходил ко мне в гости и мама Карама (по-видимому, очень добрая женщина) наготовила разной сирийской еды, в том числе и местные деликатесы –рис в виноградных листьях и кабачки, фаршированные мясом и отваренные в специальном соусе из йогурта. Причем еды было настолько много, что мне ещё несколько дней было, что есть. «Ну, ты же сама живёшь, кто ж тебе покушать приготовит», говорил Карам. Кстати от него я узнала, что в Сирии оказывается тоже очень любят салат «Оливье». В день, когда нам должны были объявить результаты экзамена, мы вместе пошли получать наши сертификаты. К сожалению, Караму не хватило всего лишь 3 баллов, чтобы сдать. Для меня это тоже стало расстройством, но мой товарищ сказал: «Но ты же сдала, значит, нужно идти праздновать!» Одним словом, в моих воспоминаниях о Караме останется много теплых душевных моментов и восхищения тем, что даже пройдя столько трудностей, человек может остаться добрым.
…Хотя в настоящее время жизнь моих сирийских товарищей более-менее наладилась, я знаю, что в Германии они чувствуют себя чужими. Им приходится сталкиваться с недоброжелательным отношением немцев, иногда бытовой неустроенностью жизни, разлукой с родственниками, абсолютно другими законами общественной жизни, на которую для некоторых из них смотреть просто невыносимо. Абсолютно все сирийцы, с которыми мне приходилось общаться, говорили, что если бы не война, они бы никогда не хотели жить в Германии. Несмотря на то, что страна предоставляет для беженцев благоприятные условия (бесплатное жильё, изучение языка, получение образования, ежемесячное пособие (у нас так в Украине и нормальные люди жить не могут)), многие из них не ощущают себя здесь счастливыми, а возвращение на Родину – не в полную разруху и разорение, а в прежнюю Сирию – остаётся несбыточной мечтой. Мне хочется верить, что у моих сирийских друзей, ставших для меня примером воли к жизни, в будущем всё будет складываться самым лучшим образом и когда-нибудь всё-таки настанет тот момент, когда в душе у них будет спокойно и радостно и это сумеет хоть немного заслонить те трудности, которые им пришлось преодолеть.
***
КонстантинБальмонт, «Чайка»
Чайка, серая чайка с печальными криками носится Над холодной пучиной морской. И откуда примчалась? Зачем? Почему ее жалобы Так полны безграничной тоской?
Бесконечная даль. Неприветное небо нахмурилось. Закурчавилась пена седая на гребне волны. Плачет северный ветер, и чайка рыдает, безумная, Бесприютная чайка издальней страны…
Александра Шумилова
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
