Читатели, вероятно, заметили мнение Эмиля Золя об анархизме (№ 6384 «Нового Времени»). Являясь сторонником запрещения анархистских листков и закона о взрывчатых веществах, он считает, однако, «недостаточными все средства к задержанию волны анархистских учений». Чего же не достает? «Я, – говорит знаменитый романист, – я, который так долго ратовал за позитивизм, да! после тридцатилетней борьбы, я поколеблен в своих убеждениях: только религия, только вера могла бы помешать распространению таких учений, но ведь ныне она почти исчезла. Кто даст нам новые идеалы?» Таким вопросом он заканчивает, он, ратовавший за позитивизм, правду сказать, не спросясь ума-разума. Позитивизм, истреблявший христианство, истреблял вместе с тем душу, давая ей вместо веры какое-то собрание правил, от которых веяло холодом и полемическим задором, И один из здравомыслящих людей и даровитых художников тридцать лет ратует за это учение. Но он «поколебался» и взывает к религии, к вере, как взывает к ней целая партия молодых французов и такой выдающийся человек, как Вогюэ, несколько лет сряду посещавший Россию. Я не думаю, однако, что во Франции вера «почти исчезла». Она несомненно ещё живёт в народе, живёт и среди почтенных обломков французского дворянства и есть несколько органов печати, которые издаются в духе католической религии. Но среди управляющего и интеллигентного класса она действительно «почти исчезла». Полуобразованный рабочий класс совершенно к ней равнодушен. Правительство в борьбе своей с т. н. клерикализмом увлеклось так, что христианство почти официально упразднено. В школах Закон Божий изгнан; вместо религии заучиваются «правила нравственности»; в учебниках проповедуется материализм; в учебниках истории – ядовитые выходки против католичества и христианства вообще. Во время франко-русских праздников в Париже только раз я видел духовное лицо, Именно во время обеда в залах парижской городской думы (Hotel de Ville). Это был каноник французского флота. Да и он, я думаю, попал туда только благодаря тому, что на обед, на котором присутствовало 600 человек, был приглашен наш священник, о. Васильев, бывший в шёлковой рясе и в орденах. Увидав его Э. Золя спросил меня: «Кто это?» Когда я сказал, он заговорил, что этот священник прямо напоминает ему восток. «Да, мы и есть восточники», заметил я ему. Э. Золя слышал русскую панихиду перед этим и перешел к нашему церковному пению, которое произвело на него глубокое впечатление. Несколько дней cпустя, когда я с ним завтракал, он хвалил нашу Херувимскую. Херувимскую эту пел хор человек в 200 во время этого же обеда в Hotel de Ville, помещавшийся на хорах. Как только все сели за обед, с хор раздались звуки Херувимской песни исполненной превосходно.
Но анархисты ли привели Э. Золя к мысли о религии? Подвиги их начались не со вчерашнего дня, даже в парламентах. Известно, что в 1882 г. был взрыв в лондонской палате депутатов, и два анархиста были осуждены на вечное заключение. Когда сорок лет тому назад Прудон, знаменитый противник собственности, заседая в Учредительном собрании, предсказывал нашествие анархизма, в палате раздался смех.
– А, вы смеетесь моему предсказанию, – вскричал он. – Ну, так я вам говорю, что то самое, что вас заставляет смеяться, и убьет вас.
И эти сорок лет, как нарочно, стремятся к тому, чтоб убить нравственность и религию, при империи – нравственность, при республике – религию, и результаты налицо. Исчезает страх Божий, человеческий страх не останавливает. «Кто даст нам новые идеалы?» – восклицает Э. Золя. Да, они вечны, они в той же христианской религии, именно в религии христианской, а не в христианстве без религии, не в христианстве только как в учении, ибо такое христианство есть всё-таки только одно собрание правил нравственности, бессильное действовать так на душу человеческую, как действует религия. Я думаю, что Лурд заставил усомниться Эмиля Золя в позитивизме, Лурд напомнил ему религию, Лурд с его десятками тысяч пилигримов, прибегающих к чудотворному источнику Божией матери. Известно, что Э. Золя теперь пишет роман «Лурд». Я спросил его, что это такое будет? Роман безверия и насмешки над этими верующими? – «О, совсем нет, – живо ответил он, – это будет роман милосердия и веры. Человеку надо где-нибудь отдохнуть и успокоиться, надо во что-нибудь веровать. Я беру женщину, у которой нечто вроде рака. Она обращается ко всем средствам, знахарям, знахаркам, к науке, к врачам. Целый мартиролог болезней, страданий и отчаяния. И когда все средства испытаны, когда она изверилась во всём, она идёт в Лурд, погружается в источник, и болезнь как рукой снимает». Он внимательно прислушивается к тому, что я рассказывал о покойном Шарко, который говорил мне, что желал бы «бессмертной души» и что в этой душевной области ещё многое нам неизвестно. – «C'est ceia, c'est cela» (вот именно –франц.), – повторял он его.
7 (19) декабря 1893 года, №6386
Алексей Суворин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
