Незабываемые 1960-ые годы. Думаю, не только для моего поколения. Прежде всего – незабываемые, потому что «однажды Гагарин совершил свой высокий полёт». На селе жизнь налаживалась. Ушли в прошлое голодные годы. Колхозникам стали платить, хоть и небольшие, деньги. В магазинах можно было купить приличную по тому времени одежду. Многие сельчане стали строить себе новые дома. На берегу Дона кинотеатр, в котором демонстрировались прекрасные современные фильмы, по два сеанса за вечер. И зал всегда полон. В парке на танцплощадке по выходным дням играл духовой оркестр, а по будням крутили пластинки. Люди, как мне кажется сейчас – с высоты прожитых лет, жили радостно от уверенности в хорошем завтрашнем дне.
Хотя жизнь на селе, конечно, не была сплошным праздником. Жители много и порой тяжело трудились. Это касалось нас, подростков, и даже детей. У каждого – определённые обязанности по дому и домашнему хозяйству. Мама утром, уходя на работу, наказывала: «Уберите в хате. Съездите на велосипеде в степь за травой кроликам». Травы надо нарвать не меньше мешка. Потом можно идти на Дон купаться. Вечером нужно полить огородные грядки. Воду носили вёдрами на коромысле от водопроводной колонки, которая находилась метрах в ста от двора. Для полива требовалась вёдер тридцать – сорок. После этого можно идти на танцы, но – не каждый день и не допоздна.
Домашний труд работой не считался. На летних каникулах было принято устраиваться куда-нибудь на настоящую работу, где ты казался сам себе значимым и уважаемым человеком. И где платили какие-то деньги. Ребята постарше и покрепче разгружали баржи с углём, которые приходили к нам на пристань довольно часто. На берегу Дона вырастали огромные угольные терриконы. Уголь покупали и завозили для отопления домов и общественных зданий у нас в селе и в окрестных деревнях и хуторах.
Девчонкам по силам была работа на токах, куда привозили зерно с полей. Хлебные вороха там сушили и веяли – отделяли от шелухи и семян сорняков на веялках. Приходилось деревянными лопатами и совками – ковшами многократно пересыпать зерно с места на место.
Самым «привилегированным» считался труд на элеваторе. Назывался хлебоприёмный пункт – «Заготзерно». Это довольно солидное предприятие располагалось на меловой круче над Доном. К пристани причаливали баржи, заполнялись зерном, поступающим по огромному рукаву прямо со склада. Предварительно зерно ещё очищалось от примесей, сортировалось по категориям-классам. Существовала своя лаборатория для определения качества, прежде всего, пшеницы и ячменя. Пробы для анализа отбирались из каждой машины. Вот здесь и работали больше девчата с пробоотборщиками в руках. Приходилось также подгребать зерно лопатами к веялкам, погрузчикам. На элеваторе был довольно высокий уровень механизации. Даже из автомашин зерно разгружалось с помощью особых подъёмников: автомобиль заезжал на платформу, которая поднималась под определённым углом, и зерно ссыпалось из кузова в огромные бункера.
Но самой романтичной, потому привлекательной, считалась перевозка зерна с полей от комбайнов на тока и элеватор. Этой работой я со своей подругой занималась три лета подряд: перед седьмым, восьмым и девятым классами.
Урожай надо было убрать быстро, чтобы зёрнышки не стали высыпаться из колосьев, чтобы дожди не помешали косовице и обмолоту. Поэтому мы работали не просто «от зари до зари», а от утренней зари и до поздней ночи. Было тяжело, пыльно, иногда хотелось поспать, искупаться в Дону, сходить на танцы. Но эти соблазны нам казались такой чепухой по сравнению с чувством личной причастности к такому важному делу как жатва – уборка ХЛЕБА, ощущением ласкового степного ветра при езде в кузове автомобиля и романтикой тёплых летних ночей в поле.
Мы с подругой ещё чуть ли не до восхода солнца отправлялись на бригадный участок, где планировалась работа на день грядущий. Нас прикрепляли к какому-нибудь водителю автомобиля и отправляли в поле. Зачастую с нами ехали механизаторы, комбайнеры, их помощники, трактористы, копнильщики и слесари. Надо сказать, что не все комбайны были тогда самоходными. Их на прицепе вели трактористы. Единственный самоходный комбайн на нашем участке казался чудом техники. Два других комбайна представляли собой громоздкие неуклюжие агрегаты, которые, тем не менее, очень успешно справлялись с косовицей и обмолотом хлебов. Зерно поступало в бункер комбайна, а солома – в специальный накопитель. Обслуживал накопитель соломы копнильщик. Он вилами распределял равномерно и слегка трамбовал солому, а затем сбрасывал её копной на стерню. Можно представить, сколько там было пыли! Копнильщиками и помощниками у комбайнеров работали наши знакомые мальчишки, на год – три старше нас. Их присутствие заметно добавляло заинтересованности и романтики в нашу летнюю рабочую жизнь.
Пока комбайны наполняли бункера зерном, мы с подругой или дремали в кузове, или коротали время в разговорах с водителями и другими такими грузчицами. Комбайны обслуживали несколько машин. По очереди подъезжали на погрузку, и в кузов нашего автомобиля из шнека комбайна мощным золотым потоком сыпалось зерно. Мы с подругой деревянными лопатами быстро ровняли его по всему кузову. После полной загрузки отправлялись в деревню. Ехали лёжа на зерне. Это было так приятно. Утром зерно было прохладным, днём горячим, а вечером приятно тёплым. Тревожно и радостно пахло степью, солнцем и ещё неповторимым запахом, называемым хлебным. Конечно, шелуха от зерна, остья колосьев, семена сорняков нещадно кололи тело. Иногда сверху по кузову полно насекомых, как клоп-черепашка. Но мы на неприятности мало обращали внимания. Расчистим себе местечко, ложимся и наслаждаемся быстрой ездой на автомобиле, ярко-голубым летним небом с редкими облачками, даже жарким солнцем.
Самое основное в нашей работе – разгрузка. Чаще всего разгружались на току. Водитель открывал один борт кузова, и мы лопатами ссыпали-сгребали зерно на площадку. Иногда везло: разгружались на элеваторе с помощью подъёмника. Иногда становилось по-настоящему трудно: когда нужно было загружать зерно тяжелеющими совками в помещение склада.
Назад в поле ехали стоя в кузове, держась руками за кабину. Встречный ветерок охлаждал наши разгорячённые тела, раздувал парусом платьица с юбками «татьянка». А мы горланили песни или хохотали. За рабочий день получалось до десятка поездок.
Поздно ночью уставшие возвращались домой. Мылись в бочках с согревшейся за день водой и засыпали, едва коснувшись головой подушки. На заре просыпались без будильника, чтобы начать свой новый трудовой день.
Может показаться, что жизнь наша была однообразной и скучной. Это далеко не так. Шофёры-односельчане заботились о нас и жалели. Частенько мы ненадолго отклонялись от заданных маршрутов. Заезжали на Дон искупаться, на бахчу, где объедались арбузами и дынями, в колхозный сад за яблоками. Однажды заехали на пасеку. Пасечник над нами шутил: «Ешьте, девчата, мёд, но в меру, а то мёд на животе выступит». Мы, конечно, весело смеялись, представляя, какие у нас будут липкие и сладкие животы.
В обеденное время часто заезжали на полевой стан. Там механизаторов кормили горячим обедом. Водителям и грузчикам обед был не положен, но повариха тётя Варя почти всегда кормила нас необыкновенно вкусным борщом. Самым интересным тут было общение со взрослыми и нашими мальчиками, которые тоже строили из себя взрослых. Сколько здесь было приколов, шуток, смеха! Однажды один из наших парней, высокий и крепкий, выхвалялся своей силой. Неожиданно для себя я ему сказала: «Подумаешь, силач какой! Спорим, меня ты не поднимешь!» Парень решительно направился ко мне, но вдруг резко остановился и сказал: «Я-то подниму тебя как пушинку, но… не знаю, где за тебя можно взяться». Под дружный хохот окружающих мы, смущённые, разошлись в разные стороны.
В поле тоже не обходилось без шуток и смеха. В одном экипаже работали два кума: тракторист и комбайнер. Работать должны согласованно, чтобы связка «трактор-комбайн» двигалась слаженно и плавно. Существовала специальная система обмена сигналами между комбайнером и трактористом. Кумовья были очень разные по характеру люди. Часто не понимали друг друга и потом очень темпераментно выясняли, кто виноват в случившейся неувязке. Доходило до того, что они с силой бросали о землю свои картузы и гонялись друг за другом с лопатой или монтировкой. Но было это как-то курьёзно, всегда заканчивалось миром под смех и шутливые комментарии окружающих. Надо сказать, матерные слова употреблялись очень редко, когда уж совсем нельзя было без них обойтись.
Однажды к нам в село приехали артисты из Воронежа вместе с известной певуньей-частушечницей Марией Мордасовой. В этот день мы приехали домой рано, искупались, принарядились и отправились на концерт. На берегу Дона была наскоро сколочена круглая деревянная сцена. Вот там и выступали артисты: пели, танцевали, водили хороводы. Многочисленные зрители щедро награждали исполнителей аплодисментами. Все это было ярко, радостно, весело. У меня до сих пор в глазах картина – ранний летний вечер над Доном, яркие костюмы артистов и счастливые лица зрителей.
А мы особенно были счастливы в этот вечер, потому что до поздней ночи танцевали под духовой оркестр на танцплощадке. Танцы были самой яркой, самой волнующей частью нашей школьной юности. При первых звуках музыки сердце сладко замирало, и мне казалось, что я бегу на свой первый в жизни бал. Это и был бал. В вальсе не кружились, а летали! И летали до изнеможения, пока весь мир не начинал кружиться вместе с нами. А в медленном танце, казалось, дыхание останавливалось, когда пальцы партнера тихонько подрагивали у тебя на спине, а лёгкие порывы ветерка развевали волосы. Танцевали и быстрые танцы под самые современные и модные мелодии. Нашим культработникам удавалось где-то доставать пластинки с записями твиста, танго, джазовых композиций. Кроме того, старшеклассники организовали небольшой эстрадный оркестр. И уж они играли, что хотели. И играли хорошо!
Однажды в дни летней работы нам так захотелось на танцы, что мальчишки совершили «должностное преступление». Устроили незначительную поломку в комбайне. Эта поломка легко устранялась, но вечером работать было нельзя. У нас уже в душе звучали знакомые мелодии, … но наша машина оказалась последней на поле. На ней должны были уезжать домой все механизаторы. Долго ждали, пока они доделают все свои дела. Потом оказалось, что один незадачливый Ваня где-то потерял свою сумку с нехитрыми пожитками. Сумку искали везде: под копнами соломы, возле комбайнов, в кустах. Можно представить, какие приятные слова по этому поводу услышал наш Ваня! Мы сначала страшно злились, потом успокоились и начали хихикать. Злополучную сумку нашли, когда уже совсем стемнело. На танцы мы, конечно, не попали.
Между тем, мы от лета к лету взрослели. Менялись наше мировоззрение и мироощущение, менялись отношения с мальчиками (к последнему лету уже юношами). На первый взгляд всё было по-прежнему: шутки, приколы, смех в кузове автомобиля на зерне или в тени близлежащей лесополосы. Но всё чаще обсуждались уже серьёзные вопросы. Строили планы на будущее, делились своими мечтами. Особенно доверительные и откровенные разговоры велись ночью.
Летнюю ночь в поле, в степи описать словами невозможно. Это надо видеть и ощущать самому. Сейчас всё чаще приходит мысль: не мог возникнуть этот волшебный мир сам по себе, в результате какого-то космического взрыва. Должен быть мудрый, великий, могучий создатель! А тогда в четырнадцать-шестнадцать лет вся эта красота ошеломляла, пробуждала самые высокие чувства и мысли, задевала самые чувствительные струны в душе. Мы сидим в кузове на тёплом, остывающем после дневного зноя зерне. Вдалеке работает трактор, на разные голоса стрекочут сверчки, но это не нарушает тишину ночи, наоборот, она кажется живой, осязаемой. Пахнет свежескошенной соломой, полевыми цветами, землёй. И небо… тёмное-тёмное, всё усыпанное яркими звёздами. Кажется, что они расположены очень близко. Звёзды ласково смотрят на нас, подмигивают и, как бы, говорят: «Правильно вы всё говорите, ребята! Мечты ваши прекрасные. Умницы вы!» А мечты, действительно, были очень смелые и красивые! Нам казалось, что, вступив во взрослую жизнь, мы обязательно совершим что-то очень важное, нужное, значимое. Я мечтала стать химиком и синтезировать белок. Подруга моя, натура романтическая, хотела заниматься литературой и учить этому детей. Один из парней мечтал стать лётчиком-испытателем или космонавтом. Второй – больше помалкивал, но мы знали, что он хочет стать физиком-электронщиком. В нашем представлении он должен был совершить грандиозные открытия и стать Нобелевским лауреатом. Никак не меньше.
Потом оказалось, что звезда у каждого своя, и светили они нам не так ласково и доброжелательно, как в ту летнюю ночь.
Я стала химиком. Белок не синтезировала, но химией занималась всю свою трудовую жизнь, сорок восемь лет. Нанюхалась, насмотрелась, прощупала её руками. И мне это нравилось. Работу свою я любила, но карьеру не сделала.
«Лётчик» не стал пилотом. Но по жизни неоднократно поднимался очень высоко. И падал. Больно. Но, в конечном итоге, оказался на высоте.
«Физик» стал физиком-электронщиком. Нобелевской премии не получил. Есть более десятка патентов на изобретения, но темы их засекречены. Никто не знает, что там есть. Ушёл из жизни рано. Многое не доделал.
Самой недоброжелательной, а временами, даже злой, оказалась звезда у моей подруги. Много трудностей физического и морального плана пришлось ей пережить. Но она всегда оставалась и остаётся натурой романтической, творческой.
Много лет прошло с тех пор. Мы все на «заслуженном отдыхе». Активная жизненная фаза закончилась. Конечно, в каждом возрасте есть свои радости. Есть они и у нас. Но всё чаще и чаще приходят воспоминания о далёкой юности. Становится немножко грустно и радостно. Всё это у нас было! И это было прекрасно! Тёплый свет звёзд из тех далёких сельских летних ночей до сих пор греет и врачует душу.
Фото Александра Бровашова.
Наталья Бойко-Величко (cело Новая Калитва Воронежской области)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
