Как люди верят в гороскопы, так Родионов верил в счастливый знак, которым отмечена его судьба. Факт появления на свет накануне великой Победы он находил неслучайным и закрепил его в юношеском стихотворении «Рожденный до Победы за три дня...». Александр Михайлович называл себя «победным»: «Солдаты уже с конца апреля говорили о победе».
Весной и летом победного года семье Родионовых выпало много горевать. В небольшой избе попискивал в зыбке младенец нескольких дней от роду. Юная мать Таня Родионова, которой еще не исполнилось и семнадцати лет, хотела назвать малыша Аликом. (Потому что рыженький? Аленький?) Но пришедшая к соседям взглянуть на внука Анастасия Лебеденко сказала: «Какой же он Алик? Он Сашка».
Запись о рождении Александра Михайловича Родионова произведена в книге регистрации актов гражданского состояния Ивановского сельсовета 24 мая 1945 года. Свидетельство выдано на руки матери с прочерком в графе «отец» [286. л. 4]. Михаил Лебеденко в это время на фронте и подтвердить отцовство не может, а брак между ивановскими Ромео и Джульеттой не зарегистрирован то ли по «малолетству» — ему 17, ей 16! — то ли отложен на послевоенное время; то ли официальные отношения и вовсе не предполагались, и солдат ушел на войну, ничего не зная о беременности возлюбленной.
В 1941 году Егор Александрович Родионов не подлежит призыву по возрасту. На войну, вскоре после ее начала, забирают его сына Леонтия. Под приглядом деда Егора остаются бабка Наталья, невестка Марфа на сносях, внучки — тринадцатилетняя Таня и пятилетняя Люба. В конце первого военного года под Николу зимнего Марфа родит сына. Николаем и назовут. Церквей в округе нет, однако старики традиции помнят. Православные праздники и порядки в семье Родионовых не громко, не напоказ, но чтят.
Сашка родится ровно через месяц после смерти прадеда Егора. Дед простыл в мартовской ледяной воде Малинового озера, куда был направлен председателем сельского совета на работы по добыче соли. Вернулся домой с воспалением легких, пометался в жару несколько дней и умер. Егора Александровича знала вся Ивановка. На Первой «Романской», как называл эту войну сам дед, он служил полковым сапожником и вернулся в Титовку, где жили тогда Родионовы, с внушительным по размерам сундуком, заполненным первоклассным сапожным инструментом. На семейной фотографии 1929 года можно видеть, что все Родионовы, включая годовалого ребенка, обуты в ладные сапоги и ботиночки. На обороте карточки Александр Михайлович написал: «Предки: прадед — Егор Александрович, прабабка Наталья, бабушка Марфа Яковлевна. Матери Татьяне Леонтьевне 1 год, на руках (справа). Слева с младенцем сестра деда Леонтия — Лизавета Морозова». Фотография сделана в городе Алма-Ате, где Елизавета Егоровна жила со своей семьей и куда приехали в гости Родионовы из Ивановки. Сапожное ремесло Егора Родионова здорово выручает односельчан в военное лихолетье: новой обуви нет, Егор Александрович чинит ношенную-переношенную. Вся округа уважает мастера за добротную работу.
Деда Егора похоронили на ивановском кладбище. Местный кузнец сделал крест «из отслужившего свое санного полоза, рассек его на три доли и скрепил их одной заклепкой крест-накрест, а второй утвердил косую перекладину...» [14, с. 379] О кресте прадеда Александр Родионов помнил всегда, с детских лет, с тех самых пор, как показала его бабушка Марфа. Прадедов крест, было дело, стал спасительным ориентиром для подростка в зимней вьюжной степи.
Двадцать первого июня победного года Сашкиной матери исполнится семнадцать лет, а через три дня, на Троицу, выпавшую в 1945 году на 24 июня, придет письмо с вестью о гибели ее отца, Леонтия Егоровича Родионова. Позже однополчане доставят вдове шинель Леонтия, и Марфа повесит фронтовую одежду мужа на вешалку при входе, чтобы всегда была видна. В семидесятых годах, переезжая из Ивановки в Егорьевку, Марфа Яковлевна заберет шинелку с собой.
Воинская судьба Леонтия Егоровича Родионова, к сожалению, до конца не ясна. Поиск на электронных ресурсах Министерства обороны РФ «Мемориал» и «Подвиг народа» выдает ссылку на единственный источник — Книгу памяти Егорьевского района Алтайского края. Три строчки мелким шрифтом информируют о том, что Леонтий Родионов родился в 1906 году в селе Титовка Егорьевского района, призван на войну в 1944 году, пропал без вести в апреле 1945 года. В годе призыва очевидная ошибка. Если бы Леонтий ушел на фронт в 1944 году, то он увидел бы младшего своего ребенка, сына Николая, который родился в декабре 1941-го, и, наверное, успел чем-либо запомниться малышу. Но сын и отец никогда друг друга не видели.
В мае 1971 года Александр Родионов запишет в дневнике: «Рассказ матери про деда помнить» [227, л. 30]. В другой тетрадке за 1970 год он кратко фиксирует либо содержание письма, либо то, что бабушка и мать узнали из рассказа однополчан Леонтия Егоровича: «...погиб в конце марта; ранен, умер и похоронен в г. Нейса, дер. Ретесвальде. Посмертно награжден орденом Красного Знамени. Через Москву запрос дал — пропал без вести». Строчкой ниже стоит дата смерти прадеда Егора: 6 апреля 1945 года [217, после л. 81, стр. не пронумерована].
Бабушка Марфа осталась вдовой. В июне 1945 года ей, одногодке с мужем Леонтием, еще не исполнилось тридцати девяти лет (молодая женщина по нынешним временам). Теперь ей некого ждать. Ждала и надеялась дочь Татьяна. Отец ее рыженького Шурки Михаил Сергеевич Лебеденко был призван в армию в ноябре 1944 года. Он служил на Дальнем Востоке во взводе пешей разведки 716-го Стрелкового Ордена Суворова полка 157-й стрелковой Неманской Ордена Кутузова дивизии. Остался жив, но в Ивановку, к Татьяне и сыну, после войны не вернулся.
Марфе Яковлевне пришлось стать главой семьи. Под ее опекой две девчонки, Таня и Люба, семнадцати и девяти лет, четырехлетний сын Коля и внук Шурка, младенец. А времена не то что бедные, а совсем убогие, безысходные. «Невероятная жизнь-то была, — оглядывается в послевоенное детство Николай Леонтьевич Родионов. — Один эпизод: мать пришла с работы, а солома закончилась, не подвезли. Зима. Пять часов, солнце садится. Корове дать нечего. Она взяла веревку, лопату, пошла в поле, откопала там копну, навязала вязанку, на плечо ее и домой. Корове был корм на ночь. Представьте сейчас женщину какую, предложи ей такую прогулку в поле по темноте. Бабка Наталья от такой жизни очертя голову бежала к дочери в Алма-Ату. Жила там какое-то время. Потом, как она говорила, у нее сердце не выдерживало, и она ехала опять в Ивановку — спасать нас».
Александр Михайлович знал от бабушки и матери о тяготах, которые пришлось пережить семье. Да и сам кое-что запомнил. Накануне своего шестидесятилетия, волнуясь, мечась по комнате — три шага к шкафу, три к столу, — вспоминал он подробности: «Дома не было ни корки, ни лоскута. Мать выпорола из штанов прадеда карман и сшила мне рубаху. Хватило. Большой у прадеда карман был. <...> Помню весенний день. Я стою на деревянной кровати, меня собирают на улицу. Шапки нет. Повязывают платок. Моя Ивановка была нищей деревней. Года до пятьдесят восьмого наша изба была крыта дерном — по этой детали можно судить об уровне жизни. Степь практиковала в послевоенное время такой строительный материал».
Лариса Вигандт (Барнаул)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"