На первую страницу сервера "Русское Воскресение"
Разделы обозрения:

Колонка комментатора

Информация

Статьи

Интервью

Правило веры
Православное миросозерцание

Богословие, святоотеческое наследие

Подвижники благочестия

Галерея
Виктор ГРИЦЮК

Георгий КОЛОСОВ

Православное воинство
Дух воинский

Публицистика

Церковь и армия

Библиотека

Национальная идея

Лица России

Родная школа

История

Экономика и промышленность
Библиотека промышленно- экономических знаний

Русская Голгофа
Мученики и исповедники

Тайна беззакония

Славянское братство

Православная ойкумена
Мир Православия

Литературная страница
Проза
, Поэзия, Критика,
Библиотека
, Раритет

Архитектура

Православные обители


Проекты портала:

Русская ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
Становление

Государствоустроение

Либеральная смута

Правосознание

Возрождение

Союз писателей России
Новости, объявления

Проза

Поэзия

Вести с мест

Рассылка
Почтовая рассылка портала

Песни русского воскресения
Музыка

Поэзия

Храмы
Святой Руси

Фотогалерея

Патриарх
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II

Игорь Шафаревич
Персональная страница

Валерий Ганичев
Персональная страница

Владимир Солоухин
Страница памяти

Вадим Кожинов
Страница памяти

Иконы
Преподобного
Андрея Рублева


Дружественные проекты:

Христианство.Ру
каталог православных ресурсов

Русская беседа
Православный форум


Литературная страница - Библиотека  

Версия для печати

Рядом с отцом

Фрагменты воспоминаний

«Мир тесен», «круг узок», «слой тонок» – эти идиомы или, что звучит солиднее, фразеологизмы, порожденные не то Лениным, не то Губерманом, прочно вошли в наш словесный обиход. Лучше не скажешь, когда пытаешься порассуждать о необъяснимой порой взаимозависимости событий, о причудливой витиеватости наших судеб с интервалами в несколько десятилетий.

Любая из упомянутых идиом подходит для сюжета из моего, можно сказать, далекого прошлого, напомнившего не так давно о себе в своеобразной форме.

Весной 1967 года меня, второкурсника факультета международных отношений, попросил зайти руководитель только что созданного отделения международной журналистики (для справки: ни в одном учебном заведении в мире ничего подобного не существовало) Ярослав Михайлович Шавров.

Мы познакомились летом 1965 года во время вступительных экзаменов в Институт международных отношений.

Кандидаты в дипломаты в гробовой тишине писали сочинение в просторном актовом зале на пятом этаже. Я выбрал шолоховскую тему о коллективизации в романе «Поднятая целина». Вскоре почувствовал, что за мной кто-то стоит. Обернувшись, увидел пожилого преподавателя в клетчатой китайской рубашке с удивительной добродушной улыбкой. Он ободряюще коснулся моего плеча и исчез...

Выйдя на улицу покурить, я снова увидел обаятельного незнакомца и решился подойти к нему. Назвал себя и пригласил в институтское кафе на первом этаже.

И тогда, и уже, вспоминая, сейчас, поражался тому, как общался с самыми разными людьми мой новый знакомец Ярослав Михайлович Шавров. Главное, он безошибочно определял с кем, о чем и как можно говорить.

 Пока пили кофе и приглядывались друг к другу, Шавров не без иронии признался в своей давней и крепкой любви к джазу. Как же славно было в такой напряженный для меня день встретить родственную душу! Выяснилось, что мы оба любим джазовое фортепиано таких виртуозов, как ЭрроллГарнер и Оскар Петерсон, большие оркестры Дюка Эллингтона и КаунтаБэйси. Наговорились от души и, уже прощаясь, Шавров вдруг тихо произнес: «Михаила Васильевича ждут Главным в «Правде».

Вечером за ужином, увлеченно рассказывая отцу о дневных впечатлениях, не удержался и спросил его о возможном переходе из МИДа в редакцию «Правды».

Отец пристально глянул на меня. «Это тебя уже в ИМО так просветили?»

Пришлось рассказать о знакомстве с Шавровым. Помнится, отец больше ни о чем меня не спрашивал, а мой вопрос оставил без ответа.

С Шавровым мы крепко подружились. Он часто приглашал меня к себе домой, в уютную квартиру неподалеку от станции метро «Новослободская», где мы часами слушали джазовые пластинки, которые ему привозили друзья студенческих лет, известные журналисты-международники.

Проигрыватель «Дуал» с электромагнитной головкой «Шур», усилитель «Кенвуд», особые акустические колонки (не помню, какой фирмы) были гордостью Шаврова. Я о такой технике и не мечтал. Да еще прекрасная подборка более сотни новых пластинок (их называли «гиганты»).

В свою очередь, я привечал Ярослава Михайловича на ежемесячных музыкальных вечерах, которые проводились созданным при его содействии институтским джазовым клубом. В этих вечерах участвовали лучшие исполнители Москвы, Ленинграда, Прибалтики – Алексей Козлов, вибрафонист Леонид Гарин, записавший позывные радиостанции «Маяк», Георгий Гаранян, Николай Громин, Игорь Бриль, Давид Голощекин, Роман Кунсман, Константин Бахолдин… Всех не перечесть…

Скромная институтская столовая на первом этаже ломилась от любителей джаза. Надо сказать, что из-за «режимного статуса» института контроль за посетителями с улицы был довольно строгим. Помню только один «прокол»». На вечере с участием музыкантов двух оркестров Олега Лундстрема и Вадима Людвиковского меня отозвал в сторону знакомый «представитель месткома» и тихо поинтересовался, как к нам проникла дочь американского посла Л. Томпсона.

Кивком головы указал на сидевших за столиком рядом с эстрадным помостом симпатичного темноволосого юношу и яркую модно одетую блондинку. Пообещав разобраться, дождался, когда кавалер встал и направился к кофеварке, приблизился к нему и предложил выйти покурить, поскольку в столовой это было запрещено.

 Искал глазами Шаврова, надеясь посоветоваться, но он куда-то исчез. Юноша, студент МГУ, воспринял меня спокойно, понимая, что я организатор вечера и вряд ли доставлю ему особые неприятности. Он сразу сказал, что его барышня – дочь Томпсона, они вместе учатся и очень дружны.

За спиной юноши возникла явно встревоженная девушка. Мы познакомились, немного поговорили, и я удивился ее превосходному русскому языку.

К моей тайной радости американка выразила восхищение игрой наших музыкантов, но посетовала на ужасную акустику «джазового кафе» с его кафельным полом. «Если вы не возражаете, мы выпьем по чашке кофе и с учетом позднего времени покинем вас».

Я постоял минуты две для порядка и направился с сигаретой в сторону туалета, где меня перехватил «представитель месткома».

Чувствуя его нетерпение, я , как можно спокойнее, рассказал о своей беседе с нежелательными гостями, не преминув отметить прекрасный русский язык американской студентки МГУ, а также напомнить «коллеге»(он числился студентом четвертого курса факультета международных экономических отношений), что господин Томпсон неоднократно высказывался в пользу развития и улучшения связей между США и СССР, чем заслужил весьма благосклонное отношение к своей персоне со стороны советского руководства.

 И тут появился дорогой Ярослав Михайлович. Сразу оценив ситуацию, он порекомендовал «месткомовцу» без нужды не морочить нам головы. На том и порешили.

 Вечером следующего дня я в красках изложил этот сюжет отцу, не забыв при этом упомянуть Шаврова. Отец пребывал в хорошем расположении духа, и, как я понял, мой рассказ доставил ему удовольствие. Посмеявшись, он неожиданно сказал: «Твой Шавров – хороший парень. Ты держись к нему поближе и доверяй ему. Строго между нами: его мать долгое время была лечащим врачом Михаила Андреевича Суслова. Он очень почтительно о ней отзывался.»

Вернусь к марту 1967 года, когда меня вызвал теперь уже декан нового факультета ИМО – факультета международной журналистики Ярослав Михайлович Шавров.

Тепло улыбнувшись, он спросил, слышал ли я о подготовке в Эстонии Первого международного джазового фестиваля в СССР по случаю полувекового юбилея Великого Октября. Ответил, что слышал. Знаю также, что эстонцы приглашают наряду с прочими квартет саксофониста Чарльза Ллойда, признанного ведущими музыкальными критиками США и Европы лучшим джазовым коллективом года.

Шавров взял телефонную трубку, набрал номер.

– Валера, это Ярослав. У меня сидит Володя Зимянин, я тебе о нем рассказывал. Прими его, может, что-нибудь занятное склеите.

Через два часа я сидел в кабинете редактора международного отдела газеты «Советская культура» (в то время органа ЦК КПСС) Валерия Вадимовича Леднева.

 Изучающе меня осмотрел.

– Как я понимаю, Михаил Васильевич пока терпимо относится к вашему увлечению, мягко говоря, не магистральным направлением музыкальной жизни. Шучу, шучу. У вас ничего опубликованного под рукой нет? Передачи на «Маяке» и «Юности»? Слава вас хвалил и просил вовлечь в газетную работу. Давайте подготовим информационный материал о предстоящем в Таллинне фестивале, естественно, с учетом надвигающегося Юбилея. Недели хватит? Жду.

Отцу решил пока ничего не говорить. От предложенной Шавровым помощи отказался.

Собрал нужную информацию у знакомых музыкантов, уже приглашенных в Таллин. Несколько вечеров послушал «вражеское радио» и узнал, что ведущий джазового часа «Голоса Америки» Уиллис Коновер удостоит своим присутствием наш фестиваль.

Ровно через неделю после предварительного звонка приехал к Ледневу и не без волнения вручил ему четыре страницы собственноручно напечатанного текста.

 Он поправил оправу очков и углубился в чтение. «Углубился» громко сказано! Леднев просмотрел мою писанину за считанные минуты.

– Хм, не так плохо, как могло бы показаться. Для начала вполне. А что у нас с заголовком?

 Я промычал что-то невнятное.

Леднев посмотрел на меня с сочувствием.

– Так, мне кажется, что у вас в папке эмблема фестиваля? Недурственно. Поставим ее в заголовок вашего опуса, но поскольку она с латинскими буквами, над ней дадим надпись по-русски: «Таллин-67». Покажу главреду Большову и,

думаю, ко дню открытия фестиваля 11 мая напечатаем. Созвонимся.

 Крепко, как бы с одобрением, пожал мне руку на прощание.

 Рассказал Шаврову о визите к Ледневу. Думал, выругает меня за то, что не показал ему предварительно свою работу.

Ярослав Михайлович задумчиво посмотрел на меня и после недолгого молчания произнес: «Валерий мне звонил. Он в целом материалом остался доволен. У нас с ним одновременно родилась идея. До фестиваля остается две недели. Вы не хотели бы поехать в Таллинн в качестве представителя «Советской культуры»? Конечно, не собственным или специальным корреспондентом, это пока рановато, а, скажем, наблюдателем с определенной аккредитацией, но большей частью за свой счет?»

Я с радостью согласился.

Перед отъездом в Таллинн наплел дома, что на пять дней отлучаюсь с комсомольской агитбригадой, и был таков. Уехал с медицинской справкой для института об остром респираторном заболевании, полученной по большому блату, и успел купить несколько номеров «Советской культуры» со своей публикацией. С особым удовольствием перечитал заметку, полюбовался подписью «В. Зимянин» и безмятежно проспал всю ночь до самого Таллина.

То, что происходило в столице советской Эстонии с 11 по 14 мая, лучше всего описал Василий Аксенов в очерке « Простак в мире джаза, или Баллада о тридцати бегемотах», опубликованном в журнале «Юность» в августовском номере за 1967 год. Василий Павлович, царство ему небесное, был хват: он увлекался джазом и любил Прибалтику, особенно Эстонию, где происходило действие его популярной у нашей молодежи повести «Пора, мой друг, пора». («Простаком» лукавый Вася назвал себя, а тридцать бегемотов – это тридцать контрабасов для тридцати ансамблей – участников фестиваля. Неплохо придумано!)

Не удержусь и похвастаюсь, с кем мне удалось пообщаться и кого послушать в Таллине. Конечно, с Чарльзом Ллойдом и его музыкантами– пианистом Кейсом Джарреттом и ударником Джеком Де Джонеттом, с продюсером Ллойда, известным генеральным директором фирмы «Коламбиа» Джорджем Авакяном, в 1990 году награжденным орденом Ленина за вклад в укрепление советско-американских отношений. Видимо, кому-то вспомнилось, что Авакян в 1962 году привозил в СССР джазовый оркестр Бенни Гудмена. Познакомился также со знаменитым польским альтсаксофонистом Збигневом Намысловским, с известным швейцарским ударником Пьером Фавром, заодно представлявшим интересы фирмы ударных «Пайсте», с прекрасными скандинавскими музыкантами, о которых, к сожалению, прежде не имел ни малейшего понятия. Наконец, взял интервью у самого Уиллиса Конвера, благо захватил с собой портативный кассетный магнитофон. На нашей беседе присутствовали мой добрый приятель, переводчик многих книг о джазе, изданных у нас уже в восьмидесятые годы, Юрий Верменич и, как положено, представитель «месткома». Мне показалось, что он слушал нас с неподдельным интересом.

Вернувшись в Москву, с удивлением обнаружил, что о столь значительном музыкальном событии, как Таллинский джазовый фестиваль, никто не слышал. Только один мой приятель, случайно включивший днем телевизор, обнаружил прямую трансляцию концерта из Таллина квартета отменного пианиста Анатолия Кролла с тенорсаксофонистом Александром Пищиковым, которого за виртуозную технику и увлечение атональной музыкой прозвали «советским Колтрейном».

Дружок мой припал к телевизору, однако концерт был неожиданно прерван во время вокальной импровизации контрабасиста Сергея Мартынова, решившего спеть в унисон со своим инструментом. У тогдашнего руководителя Гостелерадио Н.Н. Месяцева это вызвало раздражение, и он, не колеблясь, приказал отключить прямую трансляцию продолжавшегося в Таллинне концерта.

 Когда после «болезни» я появился в институте, один из моих одно групников сунул мне свежий номер популярного издания «Неделя». Там на всю страницу были размещены фотографии Виктора Ахломова с кратким очерком А. Асаркана о Таллиннском фестивале. На одной из этих фото я узнал себя. Судя по усмешкам моих приятелей-сокурсников, невзирая на отсутствие подписи, они пришли к такому же выводу.

Я пошел к Шаврову. Передал ему пластинку Ллойда с автографом и в ответ на его немой вопрос сказал, что у меня их две, умолчав об отсутствии подписи на второй.

Поблагодарил Ярослава Михайловича за возможность поездки в Таллин и спросил, следует ли мне появиться у Леднева.

– Ситуация складывается, к сожалению, не в нашу пользу. Скажу откровенно, дело даже не в твоем фотопортрете, хотя он неплох, – Шавров ухмыльнулся, – и даже не в «самоволке» на фестиваль. Валерию звонить пока воздержись. Думаю, он свое от главреда получил за то, что поставил под очерком «Таллин-67» вашу фамилию.

Видимо, Шаврову нелегко далось это объяснение. Он даже не заметил, что перешел со мной на «ты».

Когда я пришел домой, мать, ни слова не говоря, удалилась в свою комнату.

Отец раньше полуночи с работы не возвращался, уезжая в редакцию «Правды» около девяти утра. Так совпало, что после моего приезда из Таллинна мы еще не виделись.

Я сидел на кухне и тупо разглядывал стакан кефира с куском ржаного хлеба на блюдце, столь же непременных в отцовском вечернем «меню», как две сосиски или отварная картошка с селедкой на завтрак.

Щелкнул дверной замок. Отец вошел на кухню, сев, как обычно, напротив меня. Пожевал хлеб, запил кефиром, выложил на стол пачку сигарет.

– Тебя не угощаю, хотя, судя по всему, куришь ты не по возрасту много.

Наш разговор начну с одного занятного сюжета. Несколько дней назад после совещания в ЦК ко мне подошел добрый старый знакомый, фронтовик, прекрасно образованный, умный и достаточно деликатный в общении. Он, как бы шутя, сказал: «Михаил Васильевич, извините, если это прозвучит недостаточно корректно. Я не без удивления узнал, что Ваш сын джазист». Я удивился и спросил, откуда он это взял. «Я по долгу службы вынужден если не читать, то хотя бы просматривать газеты и журналы, освещающие вопросы моего любимого кинематографа. На днях с интересом ознакомился с очерком в «Советской культуре» про джазовый фестиваль в Таллине, написанный, судя по фамилии автора, Вашим сыном».

«Да, – попытался отшутиться я, – моим сыном и Вашим тезкой, уважаемый Владимир Евтихианович. Но, поверьте, я впервые об этом слышу». Пожали друг другу руки и разошлись.

Отец, немного помолчав, сказал: «Впереди у тебя будет немало соблазнов, искушений, замешанных на желании самоутверждения. Я не собираюсь вводить какие-либо запреты для двадцатилетнего шалопая. Запомни, в первую очередь ты вредишь себе. В прошлом году ты, толком не уведомив ни мать, ни меня, отправился на три месяца восстанавливать разрушенный землетрясениями Ташкент, который еще продолжало трясти. Слава Богу, вернулся живой. Теперь, не сказав ни слова, уехал в чужой для тебя Таллинн, где во время фестиваля чекистов было несравненно больше, чем музыкантов. Не исключили бы тебя за прогулы из института…

Убедительно тебя прошу впредь не прикрываться фамилией и не использовать ее в качестве подписи в легковесных публикациях!»

Летом 1969 года зять моего школьного приятеля предложил поработать переводчиком жюри на очередном Московском Международном кинофестивале.

Вскоре я сидел в большом зале Госкино в Гнездниковском переулке, куда был вызван для инструктажа. Рядом расположились не только переводчики, но и некоторые артисты, которым были уготованы роли «хозяев» фестиваля. Моим соседом был Валентин Смирнитский, а поодаль мелькнул длинноволосый блондин Олег Видов.

В президиуме перед нами сидели маститые, слегка надменные киноведы, знакомые мне по телепередачам и по любимому журналу «Искусство кино» – Даль Орлов, Георгий Капралов из отцовской «Правды», Александр Караганов, Евгений Сурков. Все собравшиеся чего-то или кого-то ждали и, наконец, дождались.

В зал вошел высокий, я бы сказал, с военной выправкой, мужчина, окинув аудиторию суровым взором, он представился как первый заместитель Председателя Госкино СССР Баскаков.

Выступление его длилось около часа, тем не менее публика слушала, на удивление, внимательно. Фактически он прочитал обстоятельную и чрезвычайно занимательную лекцию о современном западном, в первую очередь, об американском кино. Говорил о нем уважительно, без банальных идеологических пропагандистских штампов, как и следовало говорить интеллигентному человеку о выдающемся явлении мировой культуры.

Запомнилась баскаковская характеристика тогда еще малоизвестного у нас американского актера, кстати, с еврейскими корнями из России Дастина Хоффмана. Отметив выдающиеся актерские способности, посоветовал не пропускать фильмы с его участием. Ожидался приезд знаменитого Артура Пенна, автора нашумевшего боевика «Бонни и Клайд», который снял Хоффмана в своей новой ленте «Маленький большой человек». Ее показали на фестивале вне конкурса. Артура Пенна было поручено встретить в «Шереметьеве» Олегу Видову и автору этих строк. Записей бесед я тогда не вел, а придумывать детали давнего, напрочь забытого разговора с мэтром как-то неловко.

Больше я с Владимиром Евтихиановичем Баскаковым не встречался, но за его киноведческими работами внимательно следил и всегда покупал его книги. О наиболее интересных персонажах на фестивале, в том числе и о Баскакове, я исправно рассказывал отцу во время наших полуночных кухонных посиделок. Отчетливо помню даже его особую интонацию, с которой он упомянул Баскакова: «Толковый мужик!» Не часто доводилось мне такое слышать…

Прошли годы и уже в который раз выяснилось, что мир, действительно, тесен, а круг по-прежнему узок.

Жизнь свела меня с самыми близкими Баскакову, а потому и наиболее симпатичными для меня людьми. Это мои давние друзья – его дочь Ирина Владимировна и зять Геннадий Михайлович Гатилов, которого я знаю едва ли не с самого детства. Ирина, унаследовавшая от отца любовь к кинематографу, в недавнем прошлом известный киновед. Геннадий Михайлович, как говорится, карьерный дипломат, переместившийся с должности заместителя министра иностранных дел на важный пост Постоянного представителя РФ при Европейском отделении ООН и других международных организациях в Женеве. Они бережно хранят память о своих родных и, благодаря им, я открыл новую черту творческого дарования Баскакова. Он был талантливым литератором, написавшим несколько запоминающихся повестей о войне.

Владимир Зимянин


 
Поиск Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"