В шестидесятые годы минувшего века ещё ходил через Россошь «ждановский» поезд Воронеж-Мариуполь. Ещё не разделяли нас границы. Мои сельские сверстники уезжали учиться в Луганск и Донецк. А у нас в Воронежском педагогическом институте среди студентов было немало парней и девчат из Украины.
На филологическом факультете свела нас судьба с Володей Черепковым – хлопцем из Донбасса. Выделялся он ростом и голосом, а ещё писал стихи. Их-то мы и «печатали» в стенгазете «Алый парус», которую лепили из листов ватмана чуть ли не во всю длину институтского коридора. Володя охотно читал на студенческих вечерах во весь свой звонкий голос.
После учебы разъехались на работу. Спустя три десятка лет, отыскался след Володи, Владимира Федоровича. Учительствовал он в Забайкалье. Вернулся домой на родину, был директором крупной экспериментальной школы, которую награждали знамёнами ЦК КПСС, о которой сняли документальный фильм. Владимира Черепкова наградили медалью А.С. Макаренко. Избрали секретарём Артёмовского горкома Компартии Украины. После запрета Компартии вошел в Политсовет Социалистической партии. Два созыва представлял Донбасс в Верховной Раде как народный депутат Украины. Воронеж и наши края, признаётся он, «не уходят из памяти, как золотые и сказочные времена».
Мой друг студенческой поры стал известным поэтом. «Солдатом Добра» назвал его Борис Олейник.
Мы ещё живы
Венок сонетов
Либонь, уже десяте лiто,
Як дав я людям «Кобзаря»,
А iм неначе рот зашито…
Тарас Шевченко.
1.
Где ж урожай в моей стодоле?
Кругом, вокруг, как татарва,
И на лугу, и в диком поле –
Бурьян-трава. Дурман-трава.
А где же озимь? Нету боле?..
Где брошенные в зябь слова?
Быть может, там, в земной неволе,
Надежда теплится, жива?
О годы! Жалко буйногривых.
Печалюсь, как Тарас, на гривнах.
Закаты-зори уж к зиме.
Одышка, давит. Сердцу тесно,
А ветер начинает песню…
Добро посеяно в земле.
2.
Добро посеяно в земле,
Чтобы оно вошло, как в сагу,
Чтоб свет ему сиял во мгле,
Пусть укрепляется отвага.
Коль яд смертельный на стреле,
Не устоять в борьбе и магу…
Ночь – словно грешник во смоле…
Печален я, от раны слягу,
Как под Полтавою на поле:
Или на воле, иль в неволе?
Надежда цыганенком в роли
Танцует так, не за пятак,
Житейской канители в такт,
Хоть сердце вновь кричит от боли.
3.
Хоть сердце вновь кричит от боли.
Но моложусь. Без бороды,
Душой и телом я в юдоли,
Шагаю в мир Сковороды.
В яру тревогам лишь приволье.
Храни, Всевышний, от беды!
А разум помутился, что ли,
Мол, хватит хлеба и воды,
Мол, мы совсем не скоморохи,
Мудреем вроде, всё ж не лохи
На занехаянной земле.
И хоть потрясена природа
Осенним ликом небосвода,
Душа, как птица, – на крыле.
4.
Душа, как птица, – на крыле.
С апрелем разминулся в часе,
А в августе – как в феврале.
Спасение не найду и в Спасе.
Молюсь в душе о каждом дне,
Ведь я на чертоломной трассе
И кое-как держусь в седле
На необузданном Пегасе.
А чаще – шагом. Вновь кольцо,
Наотмашь ветер бьёт в лицо…
В яру затишье и на всполье!
И здесь душа покоя просит,
Его ж осенний хлад уносит…
Сиротски брошено раздолье.
5.
Сиротски брошено раздолье.
И не вернешь того, чем жил.
Ужель спасенье в богомолье?!
Нетяга-август оттужил,
Отбагровел. В моём ополье
Межу означил. Нам открыл:
Бредёте в адово засмолье.
А я себе не изменил.
Иду к порогу от порога.
Клубится пылью пусть дорога.
Роса от вздоха на стекле.
Перекроил судьбу теперь бы…
Печальные склонились вербы.
Отцвёл подсолнух на селе.
6.
Отцвёл подсолнух на селе.
Ночная степь – пред бурей море.
А искра нежится в золе…
На счастье мне или на горе?
Всё растворяется во мгле.
Уже не видно и подворья,
И шлях пропал навеселе,
И эхо голосам не вторит.
Иль выкрал дьявол звёзды все?
Иль месяц утонул в росе?
Тоскует ночь моя дотоле.
Лишь молний взблески где-нигде.
На что-то острое в гряде
Впотьмах ступаю. Хоть на воле!
7.
Впотьмах ступаю. Хоть на воле!
На – острое… Как без невзгод?!
Не обожгло бы музу в поле,
Где зло с неправдою – род в род.
То ль ветер стонет в суходоле?
Стучит ветвями мёрзлый глёд?
Все очерствели: пир в застолье,
Какой народ – такой и плод!
Уже рассвет проник в столицу.
У торгашей в руках – синицы.
Кто думает о журавле?…
О, как душе хотелось верить:
Открыты души все и двери.
…От граблей – шишка на челе.
8.
…От граблей – шишка на челе.
Смотрю – и сердце вновь в тревоге:
Иссякли силы всех во зле,
В душе нет Храма, дум о Боге,
Лишь только птицы – на крыле…
Мороз. Пустынно на облоге,
На грешной, отческой земле,
Где пыльный тополь при дороге,
Где аистов их гнёзда ждут,
Без лишних слов поймут нас тут,
Жива с людьми надежды мета,
Где мой последний день – родня,
Где, кроме любых рук, меня
Ждет Авгий на исходе лета.
9.
Ждет Авгий на исходе лета.
«Всех запродай!» Но на дыбы
Душа восстала без совета:
«Рабы – не мы!» «Мы – не рабы!»
Боимся ль вражьего извета?
На сволок, крест – одни дубы.
Мы ещё живы. И за это
Нас хоть убей, хоть нас дроби!
…Уж в небе ангел протрубил,
А я своё не отлюбил,
Не налюбился до рассвета.
Иду за счастьем. А вдогон
Мой ангел – благовеста звон…
Конец – в петле сомнений света.
10.
Конец – в петле сомнений света.
Но, поднимаясь в полный рост,
Не сгинет жаждущий совета
Народ, ведомый светом звёзд.
Я отрекаюсь от навета,
Ведь я не сир, не пуст, не прост.
Да, был обманут. Прочь запреты,
Ведь я над бездной строю мост...
И я созрел к борьбе за счастье.
Роптать не стоит на ненастье
И диалог со злом вести.
Сошлём Временщика в забвенье.
Восстала Совесть. На мгновенье
Поджало всё ворьё хвосты.
11.
Поджало всё ворьё хвосты.
Все стали добрыми без меры,
Чтоб гнев господний отвести
И шкуры поменять без веры.
Хоть пригрозил бы с высоты!
Мы люди всё же, а не звери.
Чтоб до народа дорасти –
Нам века мало… Изуверы
Вновь греют руки на беде.
От гнева волны на воде.
Волы ревут, не до веселья.
В болоте не видны следы.
Огнища тлеют близ воды…
Так кто ж народ, а кто – мессия?
12.
Так кто ж народ, а кто – мессия?
Считай хоть по сто раз до ста,
Не до женитьб среди насилья,
Когда тревога на устах.
Куда ни глянешь: чудо-сила,
А суть его, как день проста.
В цене не те, что хлеб косили,
А те, кто, вознося Христа,
Банкеты в час чумы справляет.
Казак, то, как дитя, гуляет,
А то – собакою на сене,
Уже седлает смерть коня.
…Не вымерзли бы зеленя!
Я от души добра насеял.
13.
Я от души добра насеял.
Как верный сын славянства, я
Искал родное слово-семя
В росе и в трелях соловья.
Я доверял лишь Божьей силе,
Завета смысл в душе тая.
Ведь Украина, и Россия,
И Беларусь – одна семья.
Пускай кричат остервенело.
Я, не считая себя смелым,
В сердцах уверенность мостил.
Хоть сединой глава покрыта,
И не одна мечта убита,
Хотелось болью мир спасти.
14.
Хотелось болью мир спасти.
Иль век такой? Иль мы в испуге
От страха прячемся в кусты?
Средь бела дня по всей округе
Растут-встают в ряды кресты
Над теми, кто уже не флюгер
И кто не скажет: «Брат, прости!»
Мы все, ужель в окове-круге.
Сад зеленел – стал золотым,
Ведь краток век, летит как дым,
В печали, в радости. Доколе?
Сегодня, может, час не мой.
Стою в раздумье, как немой.
Где ж урожай в моей стодоле?
15.
Где ж урожай в моей стодоле?
Добро посеяно в земле.
Хоть сердце вновь кричит от боли,
Душа, как птица, на крыле.
Сиротски брошено раздолье.
Отцвёл подсолнух на селе.
Впотьмах ступаю. Хоть на воле –
…От граблей – шишка на челе.
Ждет Авгий на исходе лета.
Конец – в петле сомнений света.
Поджало всё ворьё хвосты.
Так кто ж народ, а кто – мессия?
Я от души добра насеял…
Хотелось болью мир спасти.
Перевод с украинского Петра Чалого.
Примечания
Стодола – так в старину называли сарай с навесами на крестьянском подворье.
Глёд – одно из названий боярышника.
Сволок – матица, потолочная балка в доме.
Авгий – в греческой мифологии элидский царь, имевший тысячи голов скота, лошадей. «Авгиевы конюшни» годами не очищались от навоза.
Владимир Черепков
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
