* * * Простые звуки родины моей: Реки неугомонной бормотанье Да гулкое лесное кукованье Под шорох созревающих полей. Простые краски северных широт: Румяный клевер, лён голубоватый, Да солнца блеск, немного виноватый, Да облака, плывущие вразброд. Плывут неторопливо, словно ждут, Что я рванусь за ними, как когда-то... Но мне, теперь не меньше их крылатой, Мне всё равно, куда они плывут. Мне всё равно, какую из земель Они с высот лазурных облюбуют, Какие океаны околдуют И соберут их звонкую капель. Сижу одна на тихом берегу, Варю картошку на родном огнище, И радость ходит по душе и брызжет, Как этот кипяток по чугунку. Другим без сожаленья отдаю Иных земель занятные картинки. ...И падают весёлые дождинки На голову счастливую мою.
* * * … И была у меня Москва. И была у меня Россия. И была моя мать жива, И красиво траву косила. И рубила стволы берез Запасая дрова по насту, И стоял на ногах колхоз – Овдовевших солдаток братство. И умели они запрячь, Осадить жеребца крутого, И не виданный сроду врач Был для них отвлеченным словом. И умели они вспахать И посеять… а что ж такого?! И – холстов изо льна наткать, И нашить из холстов обновы! Соли, сахара, хлеба – нет. И – ни свеч. И – ни керосину. … Возжигали мы в доме свет, Нащепав из берез лучины. И читали страницы книг, Протирая глаза от дыма, Постигая, как мир велик За пределом избы родимой. Но начало его – в избе, В этой – дымной, печной, лучинной, Где в ночи петушок запел Без малейшей на то причины. Мы хранили избы тепло, В срок задвижку толкнув печную… Неторопкое время шло, Припасая нам жизнь иную. И распахивались пути, Те, которым мы были рады, И, отважась по ним идти, Мы стучали под своды радуг. Сердце пело. Играла кровь. Справедливость торжествовала. И возвышенная любовь, Словно ангел, меж нас витала. И копились в душе слова, И копилась в народе сила: Ведь была у людей – Москва! Ведь была у людей – Россия!
* * * Сибирь – в осеннем золоте, В Москве – шум шин… В Москве, в Сибири, в Вологде Дрожит и рвётся в проводе: «Шукшин… Шукшин…» Под всхлипы трубки брошенной Теряю твердь. Да как она, да что ж она Ослепла, смерть? Что долго вкруг да около Кружила – врёт! Взяла такого сокола, Сразила влёт! (Достала тайным ножиком, Как те – в кино, Где жил и умер тоже он Не так давно…) Ему – ничто, припавшему К теплу земли, Но что же мы, но как же мы Не сберегли? Свидетели и зрители, Нас сотни сот! – Не думали, не видели, На что идёт, Взваливший наши тяжести На свой хребет… Поклажистый? Поклажистей Другого Нет.
* * * Как давно такого не бывало: Ночь без тьмы, река без берегов, Небо спит под лёгким покрывалом Перистых прохладных облаков. Небо спит, но сон его не долог: Час-другой, и в золоте зари Без следа растает лёгкий полог... Не засни, зари не просмотри! Дома я. Знакомо незнакома Белой ночи тихая печаль. По никем не писанным законам Лес безмолвен, воды не журчат. По никем не признанной науке Не отражены – поглощены – Хоть кричи! – бесследно тонут звуки В глубине огромной тишины. Я не сплю. Гляжу. Не отражаю – Поглощаю... Иль поглощена? Не мечусь, не рвусь, не возражаю. Всем прощаю – всеми прощена.
* * * И до глубинной деревеньки Дошли раскол и передел: У вас всю ночь считают деньги Мы без гроша и не у дел. Вы натянули шапки лисьи И шубы волчьи вам — к лицу, Мы — воспитали, вы — загрызли, Мы — на погост, а вы — к венцу. Такое звезд расположенье, Таких "Указов" звездопад: Вы — в господа, мы — в услуженье, Да на работу без зарплат. На вашей улице — веселье: Еда — горой! Вино — рекой! Святые звезды окосели, Смущаясь вашею гульбой. У вас всю ночь огонь не гаснет, У нас — ни зги во всем ряду: На нашей улице — не праздник, Но я на вашу — не пойду.
* * * Люблю рубашку Колину, – Ношу. Стираю. Глажу. И поперек и вдоль она Близка мне клеткой каждой. Из штапеля, не броская – Не для банкетных залов – «Не маркая и ноская», Как мама бы сказала. В ней брат «в магАзин» хаживал, Пахал и сенокосил, Дрова рубил и важивал В жару и на морозе. Она пережила его Изробленное тело… Но по его ль желанию Брат – в гроб – уложен – в белом? Её, осиротелую, Я прибрала, жалея, И на себя надела, и – Всех кофт она милее: Прохладная, просторная, Не мнется, не линяет, В любой работе годная, Воистину – родная!
* * * Лютики. Ромашки. Колокольчики. Роскошь нетревоженной травы. Босиком ходи – озноб игольчатый Вдоль по телу, с ног до головы! Босиком ходи! Не подпоясывай Сарафан – весёлый размахай. На приплёсе солнечном приплясывай, На косьбе румянцем полыхай! В поле в белый ополдень из полного Из ведра, попив, ополоснись, В знойную, струящуюся волнами Ширь, и даль, и высь – распространись. И подхватят тело невесомое Два могучих, трепетных крыла, И поднимут в небо бирюзовое, Где когда-то ты уже была: Может быть, ещё и до рождения, Может, во младенчестве ещё Допускал тебя в свои владения Кто-то всемогущий и большой. И блаженств земных моря и россыпи Ты увидишь сверху... Мир – не пуст! И в восторге ты воскликнешь: Господи! И – спасибо! – выдохнешь из уст.
* * * Угораздит родиться, А потом тебе – смерть! Ни к чему не стремиться, Ничего не иметь. Сколь ни будешь прекрасным, То – беря, то – даря, – Всё, выходит, – напрасно! Всё напрасно и зря! Вот ведь горе какое… Если не осознать, Что свое дорогое Можно детям отдать: И далеким потомкам, И ближайшей родне На подстилку-подкормку Всё сгодится вполне. Стоит, братцы, родиться, Создавать и хранить, И к вершинам стремиться, И других возводить!
* * * Как давно такого не бывало: Ночь без тьмы, река без берегов, Небо спит под лёгким покрывалом Перистых прохладных облаков. Небо спит, но сон его не долог: Час-другой, и в золоте зари Без следа растает лёгкий полог... Не засни, зари не просмотри! Дома я. Знакомо незнакома Белой ночи тихая печаль. По никем не писанным законам Лес безмолвен, воды не журчат. По никем не признанной науке Не отражены – поглощены – Хоть кричи! – бесследно тонут звуки В глубине огромной тишины. Я не сплю. Гляжу. Не отражаю – Поглощаю... Иль поглощена? Не мечусь, не рвусь, не возражаю. Всем прощаю – всеми прощена.
* * * Вечная слава! От этих слов Пахнет дымом и пламенем. Вечная слава! Пыльца цветов Красит слова на камне. – Возле могилы, склонясь, стоят Дети, солнцем облитые... Вечная слава тебе, солдат, Спящий под этими плитами!
* * * ...А государство валится С пугающей поспешностью, А «демократы» хвалятся, Что за посты не держатся. Трясли с плодами дерево, Потом хрустели ветками, Потом ползли на верх его С супругами и детками. А чтоб достать последнее, Не упустить остатнее, И ствол спилили-срезали – Теперь поди поставь его! Теперь собака мочится На суть яблоконосную, А яблок снова хочется, С того и лики постные. «Не во сто жил...» – устали, мол, Со пня на пень себя неся, Не дорожим постами, мол, Уйдём и не оглянемся. Ах, антисозидатели, Ах, «прав-свобод» приверженцы, Ах, от Отчизны-матери В её несчастье – беженцы! Найдём, мол, благодетелей С не-хуже-благодатями... – Всего-всего вам, детоньки, – С родительским проклятием!
* * * ...И вот, с верёвкой на рогах, Её влекут на бойню. Не вдруг поняв, что это – крах, Она была спокойной. Шагал хозяин впереди, Знакомо звал Пеструхой, – Не сомневайся, мол, иди, – Солил-сулил краюху. Прошли поскотину, прошли Березняки, ольшаник... Куда, хозяин? Неужли?.. Но – чешет за ушами, Но – гладит-водит по хребту Знакомою ладонью: Мол, не волнуйся, доведу! Ничто, хоть и на бойню. Но вот – над речкою мосток, И в зове – нотки фальши. И сердце ёкнуло, и – стоп: Нельзя Пеструхе дальше. И – замотала головой! И – уперла копыта! По десять литров на удой Давать – и стать убитой?! Пятнадцать выкормить телят Своих! Да сколь – хозяйских Мал-мала меньших ребятят!.. Хозяин, не ругайся. За долгий, по морозу, путь Сосцы её озябли. Не злись, хозяин. Где-нибудь Передохнуть нельзя ли? Найди от ветра закуток, Подай охапку сена, Влей пойла тёплого глоток – Оттает постепенно. И, всепрощающе вздохнув, Как во хлевинке дома, Приляжет, ноги подогнув, На свежую солому. Заснёт... и будет сон вкусней Июньской первой травки... Ты пореши её во сне Обухом из-под лавки. И разруби, и распродай Её большое тело. А там – пируй иль голодай – Твоё, хозяин, дело.
* * * Ничего из себя мы не строим, В нашем теле обычная кровь. Мы пришли из некрасовских «Троек», Из некошеных блоковских рвов. Мы из тех, кто и предан, и продан, И схоронен был тысячи раз! Но и всё-таки мати-природа Отстояла и выбрала нас, Попримеривших стужу и нужу На свои, не чужие, плеча, Пуще тела жалеющих душу, Пересиливших в песню печаль Безысходную... в песню-кручину Неизбывную! С песней живём: Про лучину, про горьку рябину, Про «На улице дождик...» поём. Эти песни оркестров не просят: Лишь вздохни, да, вздохнув, затяни – Засливаются в хор подгололосья Многотысячной кровной родни. В нарастающем песенном шквале Не разъять, не сравнить голоса, Не услышать себя запевале: Женской доли – одна полоса. Пролетали с корнетами тройки, Поезд с окнами мимо бежал, А мужик после каждой попойки Лишний хмель на тебе вымещал. Что с того! Ты сносила побои... Прикрывая клеймо синяка, Ты сама оставалась собою: Ты жалела его, мужика. Ты жалела – да тем и держалась, Ты терпела – да тем и жила: Ведь от матери жалость досталась, Ведь и бабка терпёлой слыла. Что поделаешь! Тяжко не тяжко, Что попишешь! Под дых не под дых – Поднимайся: в одной ведь упряжке. Не вдвоём – так одной за двоих. Унижал он, а ты – возвышалась. В землю втаптывал – ты поднялась!.. Только будь она проклята, жалость, Что любовь заменить собралась! Нам во все терпеливые годы, Хоть какой из веков оживи, Снилась Синяя Птица Свободы, Золотая Жар-Птица Любви! … Чем наш век от иных отличится? Не во сне, Боже мой, наяву Птица Синяя – тише – садится – Не спугните – … к рукам... на траву...
Ольга Фокина
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
