Дон, Танаис...
Отрывок из поэмы «Отчий край»
...Помнишь пристань? Донскую излуку,
Где на карте стоит якорек?
Сон приснился бы что ли не в руку?
Что ль иное язык мой изрек?
Не поверишь, – бурьян выше горла!
Повсеместно, хоть зверь заводись.
И такое под берег наперло:
И бутылки, и пена, и слизь.
Там, где пьющими место обсижено
На окурках и битом стекле,
Все ж была не какая-то хижина,
Инвентарно-ночлежная клеть.
Переправа была. Были люди.
Был и флаг. И фонарик в ночи.
А сейчас, на пустынном безлюдье,
Через Дон хоть белугой кричи!
Повезет – переправят на лодке.
Значит, доброй души человек.
Только вряд ли. Что толку-то в глотке
В наш крутой, обезбоженный век?
А случись «отвратительный малый»
(В «Анне Снегиной» помнишь иль нет?)
Так заломит ни много, ни мало
Хоть бумажкой, хоть горстью монет!
И не крикнешь: «Имеешь ты душу?!
Что ж с меня ты лопатой гребешь?»
Чтоб в ответ прогыгыкала туша:
«Нонче рынок. Не хочешь? – Как хошь»
От досады ли, молча сгорая,
(А кому это все по нутру?)
Ты стоишь средь зеленого рая
Чужеземцем на стылом ветру.
На обрыве – подворье Собакиных,
Рыбьи туши в прибрежной тряси,
Мертвый Дон да безглазые бакены.
Кто теперь их зажжет на Руси?
Страшен берег! Ни камня от пристани!
Будто кожу с живого свезло.
И глядишь все тревожней и пристальней,
Как на нас надвигается зло...
Вкруг села поразбросаны свалки.
Горы мусора с берега – в Дон!
До того он Великий и... жалкий,
Хоть вводи пограничный кордон.
Ах ты, батюшка Дон. Дон Иваныч,
Что за люд? Ни души, ни ума.
Подтопи их под крыши хоть на ночь,
Чтобы с нечистью всплыли дома!
Зачерпнешь ли воды, что «почище»,
Тут же внутренний голос: «На кой?!»
А ведь пили мальцами, дружище.
Пил с дружиною Дмитрий Донской.
Пил шеломом из Дону князь Игорь.
Жажду в нем утолял Святослав.
Только ныне «Хазарское иго» –
Тот же змий о двенадцати глав...
То же самое тяжкое бремя,
Что не всякий осмыслить успел.
Бумерангом закручено время.
На слуху «каганат» и «Саркел»...
Вспомни, брат, те далекие годы:
Оккупанты отброшены прочь,
Отступали сплошные невзгоды
И светлела свинцовая ночь.
Огоньками зелеными, красными
Был украшен мерцающий Дон.
Шли суда вдоль струящейся трассы,
У раскидистых ивовых крон.
Земснаряды трудились, как стражи
День деньской и в полуночный час,
Острова и песчаные пляжи
Намывали как будто для нас.
Не струил с моросящего неба
Сатанинский, неслыханный сок...
И бутылками битыми не был
До безумья усеян песок.
Пароходы могучими плицами
Гнали воду под самую гать,
Чтоб мальчишек с азартными лицами
На высокой волне испытать!
А на баржах – подростки в матросках
(Называли их юнгами встарь)
Разбирали стокильные тросы
И вдыхали несносную гарь.
Мы от зависти просто немели...
Мы восторгу не знали конца.
Вот бы нам те глубины и мели,
Твердый нрав капитана-отца!
Доставляли несметные грузы
«Черняховский», «Салют», «Перекат».
Их названия были как музы,
И гудки, как громовый раскат.
И еще: «Мануильский», «Ватутин»,
Да «Чапаев», да «Красный Октябрь».
Титанический труд их по сути
Останавливал стылый ноябрь.
А на пристани: грузчики, краны,
Горы леса и горы угля!
Нам же виделись дальние страны,
Незнакомая чья-то земля...
И в пути столь опасном и длинном
(Может сверху оно и видней?)
Так хотелось с курлычущим клином –
К Робинзону, до солнечных дней!
И когда на душе было скверно,
Плыл во мгле окружающий мир,
Мы запоем читали Жюль Верна,
Джека Лондона точно – до дыр!
Принимая все это за блага,
Мы не знали в то время о том,
Чья Россия томилась в Гулагах,
Что с Россией случится потом...
Годы, годы – летящие птицы!
Где ваш юный, искрящийся цвет?
Нам седым незабвенное снится
На исходе трагических лет...
Слышу голос Великого Дона:
«Первозданный Отеческий флот
Я ль не принял в весеннее лоно,
Как Державы Российской оплот?
Чтоб суда от глуби не сносило,
Был монарх верно правящим сам.
Дал я веслам упругую силу,
Свежий ветер – тугим парусам.
Бег к низовью теченьем ускорил.
Отодвинул коварную мель,
Дал флотилии выходы к морю
И восславил ее колыбель.
Я свидетель тех грозных событий,
Что остались за гранью веков,
Что в безудержном быте забыты
Среди зла и железных оков...
Расскажу о Великом походе
(Триста лет миновало с тех пор!),
О потерях в славянском народе,
О царе с похвалой и в укор:
«В ночь пасхальную, светлую
В кафедральном соборе
Государевы певчие
В святопраздничном хоре.
Митрофаний владыко
Подступал к аналою.
Вседержитель стоял
С обнаженной главою.
А заморские гости.
Вся придворная свита,
Все кружили глазами,
Изумлялись открыто...
И во время канона
В честь торжеств, не для пробы,
Корабельные пушки
Сотрясали утробы.
Были подняты флаги,
Чтоб на страх супостату,
Возвышая державный,
Незыблемый статус.
И в трезвонах стозвонных,
В петровском обличье
Православная Русь
Обретала величье.
Люди славили Господа,
Государеву волю,
Разделив с богоизбранным
Многотрудную долю...
Кто не умер от глада,
От побоев, от хвори.
Кто не вздыбил топор
В неуемном раздоре.
Скинув шапки под звоны
Мастера-корабелы
Все крестились, крестились
Перстом огрубелым,
Говоря: «Матерь Божья,
Помилуй нас, грешных!
Утешенье и помощь
Подай безутешным
Мы трудились во славу
Государя и Бога.
По молитве усердной
К нам являлась подмога.
Мы отечеству чудному
Кланялись в пояс.
Уходили мы в землю
Навек, успокоясь...»
Были свечи, молебны,
Ликование, стоны...
Над Воронежем плыли
Колокольные звоны.
А над верфью, над пристанью,
Над пасхальною синью
Подымалась и крепла
Молодая Россия!
Галеасы, фрегаты,
Галеры и струги
Паруса белокрыльем
Вздымали упруго.
С вымпелами и стягами
В ожидании зова
К долгожданному штурму,
Под стены Азова.
Литургия окончена,
По ее истечении
Дарит царь Митрофанию
Два святых облачения:
Как божественный символ
Православной Державы
Бело-камчато-дивное
Да в «золотные» травы.
И другое «золотное»,
Серебром-шелком шитое,
Разноцветными травами
Преузорно покрытое.
Дарит царь одеяния
Всеблагому епископу,
Архипастырю верному
И соратнику близкому:
«То за ревностный труд,
За пример, за усердие.
За твое ли, Святитель,
За Божье служение.
Что явил ты себя
Тверже кременной тверди,
Потому ли к тебе
И мое уважение.
Предо мной, самодержцем,
Не выказывал робости.
Был ты кроток и мудр
С непокорною паствою.
Ты народ посвящал
В государевы помыслы,
Что есть польза сия,
Что из оного явствует.
Ты меня наставлял
В христианском воительстве
Против недругов Церкви
И скверных обычаев.
Ты помощником стал
В корабельном строительстве,
Дабы флоту Российскому
Быть в веках и в величии.
Знаю, тяжко зело
Дело столь превеликое!
Много люду работного,
Оттого ли погублено...
Ты молился за каждого
Пред иконными ликами
Как во храме во каменном,
Так и в келлии рубленой.
Ты по воле Всевышнего
Чтил святые речения.
Был ты скромен во всем,
Не измыслив удобное.
Посему и прими,
Отче мой, облачение
Архиерейскому
Сану подобное.
Да не в каждом, однако,
Узрил я сотоварища...
О себе лишь пекутся,
Больше делать им нечего.
Там – стрелецкий мятеж,
Там – разбой, там – пожарища!
Я ж в ответе один
За сохранность Отечества.
Не свои ли да пришлые
Силы злобные, вражии
Рвут Россию по-волчьему,
Чтоб предать разорению.
Кто ж, другой, не помазанник,
Станет главным со стражею?
Кто ж по воле Всевышнего
Не сподобится гению?
От морей мы отрезаны
Шведом, турком с татарином.
Нам без флота, без армии
Не избыть окружения.
Устрашают нас вороги
Всевозможными карами.
Разве их одолеть
Без огня, без сражения?
Токмо силою – силу!
Токмо с помощью Божией
Нам дано откреститься
От диавольской нечисти.
Что подарим потомкам?
Разруху? Но гоже ли
Оставлять безобразие
Всесвятому Отечеству?
И с одним лишь Архангльском
К европейскому знанию
И к искусству возможному
Не пробиться заведомо.
Стало быть, нам и должно
Выйти силой, заранее,
К тем заветным путям,
К тем дорогам неведомым.
Уж «порадуем» турка мы –
Грянем к морю Азовскому!
Быть в свободном Крыму
Черноморской флотилии!
Приспособим и Балтику
Ко двору ко московскому.
Успокоим и шведов.
Разве мало мы били их?
Соберем по крупицам
Державу Российскую.
Не сказали б потомки:
«Вот страну разбазарили!»
Не допустим хитителей
К нашим землям и приискам.
А коль «круто», – проучим,
Чтоб другие не зарились!
Обвиняют меня:
«Очарован Европою...»
да неведомо им, -
Все по воле Всевышнего.
Будем прежде умны,
Нас Европа не слопает.
Что потребно – возьмем.
И – ни унции лишнего.
Все народы в старании,
В жесточайшем усердии,
Чтоб закрыть нам дорогу
К свету разума Божьего.
Даже в их фарисейском
Скупом «милосердии»
Есть снадобье змеиное,
Нам, славянам, негожее...
Будем Богу молиться,
Чтоб глаза им позастило.
Дабы враг проглядел,
Как мы дело замыслили.
Дабы сами мы сделались
Яко орлы глазастыми.
Дабы плечи не гнуть
Пред бедой коромыслами.
Укрепим же свой дух
В непреклонном решении
Пред Азовским походом,
Пред грозною битвою.
Подойдем к чудотворной иконе
С прошением,
Припадем на колени
С усердной молитвою:
«Пресвятая Дева,
Прости нас и помилуй!
Не имамы иные помощи,
Не имамы иные надежды,
Разве тебе, Владычице,
Ты нам помози,
На Тебе надеемся
И Тобою хвалимся,
Твои бо есмь рабы,
Да не постыдимся».
В наши дни, что по-своему лихи,
Мы в каком измерении? Где?
Приумолк мой мерцающий, Тихий,
Лишь круги по зеркальной воде...
И ни слова о славном походе...
Если хочешь, домысливай сам.
Стань участником в некоем роде,
Если веришь земным чудесам
Берега, превращенные в свалки,
Обступили меня по утру.
Как с похмелья, измученный, валкий,
Все глаза воспаленные тру.
И опять же мозгами раскинув,
Временами, как бритва остер,
Размолоченных мыслей мякину
Не откину в третейский костер...
Отрываясь глазами брезгливо
От прибрежных, загаженных трав,
Будто вижу с апрельским разливом
Боевую эскадру Петра.
Петр на палубе. Любо и благо.
За кормой убегающий след.
Вот она – под Андреевским флагом -
Провозвестница русских побед.
Что же ныне окинул бы взглядом
Тот, в Придонье увидевший рай?
И каким человеческим стадом
Так истоптан отеческий край?!
Посмотрел бы сквозь боль и усталость
На народ, что час от часу злей
И на флот, где почти не осталось
Ни речных, ни морских кораблей...
Не поверил бы в страшное с ходу
Что российские Крым и Кавказ
Мировой закулисе в угоду
Будут преданы, проданы в раз!
Что не станет славянского Дона
От верховьев до самых низов,
Что теперь не от царского трона
Отпадут Таганрог и Азов.
Только вот в голове не уляжется
И о том я судить не берусь,
Как в границы «Московского княжества»
Будет втиснута мертвая Русь?
Дон мой древний, свинцовый и синий!
Здесь я прожил не легкую жизнь...
Не Придонье ли станет пустыней
В этом царстве коварства и лжи?
Порубежьем Европы и Азии,
Где чужие начнут меж собой
Чтоб глаза из орбит повылазили,
Небывалый, взаимный убой?
Будут громы и ливни косые.
Будут смяты пшеница и рожь.
И пойдет на пространствах России
Небывалый, жестокий дележ...
Да истопчут друг друга копытами
Злые гунны сегодняшних дней,
Чтоб в степи полегли не обмытыми,
Чтоб истлели, развеялись в ней!
Дон, Танаис! И в зное и в стыни
Был я весь у тебя на виду,
Здесь, рожденный в степи, не в пустыне,
Отгостив, непременно уйду...
Скоро, скоро мой колокол грянет,
Чтоб истаять в придонской глуши...
Может кто-то негромко помянет.
По молитве и камень с души!
Мне бы только успеть к покаянью.
Будет Суд не в миру, – в небесах.
Но какие земные деянья
Перевесят на Божьих весах?
Мне бы только с вечернего неба
Приземлить корабли-облака,
Чтоб успеть до отплытия в небыль
Попрощаться с Землей... На века!
Горько, брат! Апокалипсис пробил!
В том-то весь кардинальный вопрос.
Не секрет, кто славянство угробил,
Кто Россию пустил под откос... Василий Жиляев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
| 