Подойди, пожалей, помолчи…
Из литературного наследия фронтовика, участника восстания осени 1993года
***
Белый дом.
Мавзолей демократии русской.
Президентского воинства
главный трофей.
“Россиянин, внемли,
а не семечки лузгай”,
как советовал
в песне Таганский Орфей.
Белый дом,
почерневший от дыма и сажи,
Осыпается
многооконностью всей.
Бьет со знанием дела
омоновец ражий
Всенародных избранников,
словно гусей.
На фигурном паркете
валяются трупы.
Все раскатистей
рвется в проходах шрапнель.
Под конвоем бредут
депутатские группы,
Не хватает
знакомого окрика: “Шнель!”
И старуха в отчаянье машет:
“Что ж своих-то,
как немцев, ведете в плен!”
И главу за главою
трагедию нашу
Равнодушно показывает Си-эн-эн.
Белый дом,
огороженный белой стеною.
Подойди, гражданин,
помолчи, пожалей,
Подыши грозовою его тишиною.
Помечтай.
Только допуска нет в Мавзолей.
Больше флагу над башней
крылами не хлопать.
Этот шумный собор
онемел на года.
Можно стены отмыть.
Можно выскрести копоть.
Но попробуйте
совесть отмыть, господа!
Деловитость
бредет озабоченно мимо.
Любопытство
выглядывает из-за спин.
И Посланник
печали витает незримо…
Неужели и это мы тоже застим?
***
Во мраке судьбы
Открывается новая дверца.
О милая родина,
Что же творится, гляди:
Вчерашний хитрец
Примеряет венец страстотерпца.
Вчерашний подонок
Уверенно лезет в вожди.
Бездарность, шумя,
Домогается званья таланта,
В сенаторской тоге
Гаерствует шут площадной.
Лукавый проныра
Становится в позу Атланта,
Держащего своды
Истории нашей родной.
Пираты пера
Умножают набеги и рейды
На берег былого,
В священную землю отцов.
И вот уже Гоголь
Стал эротоманом по Фрейду,
И вот уже Пушкин
Стал жертвою литнаглецов.
Восторг удивленья
Сменился усмешкой глумленья,
Почтения нету
Ни подвигам, ни именам.
Беспамятство злое
Окутало жизнь поколенья,
Крикливой толпою
На смену идущего нам.
О воле толкуют,
А жаждут не воли, а власти,
Кричат о согласье,
А смуту куют на Руси.
Вороньею стаей
Тебя обступили напасти,
О милая родина,
Выдюжить хватит ли сил?
1989 г.
***
Слышен странный крик
В полуночной мгле,
Виден странный свет
За лесной грядой.
Словно я лежу
На чужой земле,
На чужой земле
Под чужой звездой
Горсть родной земли
Я зажал в руке –
Мой последний щит
От лихой беды.
И змеей ползет
По моей щеке
Одинокий луч
Той чужой звезды.
И враждебны мне
Этот черный лес,
Эти заросли
Мглы и тишины,
Весь мой мир погиб,
Весь мой мир исчез,
Обступил меня
Холод тишины.
Я страшусь войти
В эту темноту,
Но зовет меня
Странный свет вдали.
Сжатый свой кулак
Я поднес ко рту,
Отогреть хочу
Горсть родной земли.
***
Опять душа затосковала
По безымянной той реке,
По полумраку сеновала
В нижегородском хуторке.
По той окутавшей округу
Почти библейской тишине,
Когда и недругу и другу
Ты мог довериться вполне.
Когда с зарей заря граничит
В коротких сумерках ночей
И даже выпь не перекличет
Неугомонных дергачей.
И лес стоит в молчанье строгом,
И влажно светится жнитво.
И меж душой твоей и Богом
Из посторонних – никого.
***
Что с нами случилось,
Что с нами стряслось?
И чьими нас мучат руками
Россия, ты раненый северный лось,
Гонимый по тундре волками.
Откуда взялось
это сонмище бед,
Лихих разрушителей стая.
В метаньях и муках
ты ищешь ответ,
Года и столетья листая.
О чем ты печалишься вечерам,
Покуда еще не погибла?
Россия, ты словно солдат-ветеран
Которому память отшибло.
Ты лезешь в друзья
к вековому врагу,
Ты рвешься в советники к Богу.
Россия,
ты путник, который в пургу
Потерянно ищет дорогу.
Ужель ты победы свои заспала,
Что многажды путь твой венчали?
Когда ж ты
орлиные вскинешь крыла,
Чтоб взмыть в поднебесные дали?
***
Не все еще предано,
не все еще продано.
Не все нажитое
пошло с молотка.
Еще остается история Родины,
Ее золотой и железный века.
Еще остаются победы Суворова,
Походы Олега и распри князей.
Еще не продали орудья Авроровы
Заморскому спонсору
в личный музей.
Еще полыхают
рассветные марева
Над солнечным храмом
на речке Нерли.
Еще существуют
курганы Мамаевы –
Твердыни святой,
непродажной земли.
Еще не сжигают
в Хороге и Нальчике
На сборищах шумных
отечества стяг.
Еще охраняют упрямые мальчики
Знамена Победы
в гвардейских частях.
Еще никакой
новоявленный медиум
Стереть не сумеет,
чем жили вчера.
Еще остаются
нетленным наследием
Крутые и гордые годы Петра.
Еще отзывается в ночи осенние
Старинная песнь на заулках села.
Еще не заглохла
дорога к Есенину,
Дорога к Некрасову
не заросла.
Еще не забыты объятия братские,
Еще не угасли святые мечты.
Еще по весне
на могилы солдатские
Кладут полевые живые цветы.
По бросовым ценам
не все еще спущено.
Листаем пока не чужой календарь.
За легкой крылаткой
бессмертного Пушкина
Еще открывается русская даль.
ТРИ МОЛИТВЫ "ШОВИНИСТА"
О муках Христовых скорбя,
в целительный день Вознесенья,
прошу не в защиту себя,
молю не о личном спасенье.
Любой приговор выноси,
не жалуй ни дедов, ни внуков,
но только Россию спаси
от нынешних башибузуков.
От этих хапуг и воров,
барыг высочайшей сноровки,
от этих больших мастеров
короткой — в момент — рокировки.
Как спелую ниву коси —
и левых, коль надо, и правых.
Но только Россию спаси
от демонов этих лукавых.
От тех, что ходили вчера
в марксистах испытанной пробы,
а ныне пошли в шафера
на свадьбу коварства и злобы.
С метлою пройди по Руси,
пусть небо гудит от ударов —
от новых батыев спаси,
от скачущих новых Гайдаров.
И взашей гони торгашей,
несытную эту ораву,
что ради больших барышей
готовы продать и Державу.
Как выводок глупых галчат
в густом ивняке прибережном,
пускай демократы кричат
о "мраке" ее неизбежном.
Пусть хает "империю зла"
актеришка заокеанский,
но только б Россия жила
во всей пестроте великанской.
Во всей своей сути живой,
во всей своей правде скудельной,
со всей маетой ветровой,
с тоскою-мечтой запредельной.
К чужому не рвусь калачу:
Мне свой, пусть и черствый, — услада.
Нерусской судьбы не хочу,
другой мне Отчизны не надо.
Одна — и на все времена.
Мне русская быль не приелась.
"И Африка мне не нужна" —
как в давешней песенке пелось.
Чтоб нас не сломила беда,
проверь наших пастырей строже.
И всех кукушат из гнезда
повышвырни, праведный Боже.
Пускай расточатся враги,
как тучи в сияющей сини,
Россию, Господь, сбереги.
Сладчайшую муку, Россию.
II
Чтоб в столичном оре-гаме
быть не левым и не правым,
дай мне босыми ногами
походить по этим травам.
Побродить по этим лонам.
опьяненным тихим светом,
по российским этим склонам
пошагать недолгим летом.
Окунуться в эти зори,
надышаться этой стыни,
чтоб стоять в московском оре
не за деньги — за святыни.
III
А третья молитва проста.
А третья молитва сурова:
— О Боже, замкни мне уста,
чтоб умерло ложное слово.
Пусть в горле застрянут они.
пустые мои величанья.
Тогда лишь уста разомкни,
когда возлюблю я молчанье.
Желанье мое сокруши
идти на великое дело,
покуда в колодце души
сомнения муть не осела.
ВСПОМИНАЙТЕ!
Россияне,
соотчичи,
скорее себя вспоминайте.
Все победы и беды
далеких и близких веков.
Есть нам что вспоминать.
Мы отечество строили, знаете,
больше тысячи лет
до пришествия большевиков.
Вспоминайте себя,
богатырские сказы и были.
Согревайте сознание
памятью отчей земли.
Ведь не все еще корни
садовники счастья срубили,
ведь не все еще храмы
строители счастья снесли.
Пусть живое былое
оплетет омертвевшие души,
как седые руины
оплетает живая лоза.
Прочищайте скорее
пустословьем забитые уши,
разувайте смелее глаза.
Годы мирные вспоминайте
и годы лихие,
когда горе стояло,
как нищенка у дверей.
Мы без нашего прошлого
стали игрушкой стихии,
бурей сорванные с якорей.
Есть в запасе у жизни
и надежда, и вера, и сила.
Только надо очнуться
и снова себя обрести.
Безответственность российская,
ты уже башмаки износила,
вспоминайте себя,
чтоб в грядущее смело идти.
1990 г.
МОЛИТВА МЕЛАНЬИ
В русском селе проживала Меланья.
Было у этой Меланьи желанье.
Перед иконой мерцает свеча.
Молит Меланья: "Возьми усача".
Господи, жить при учатом нет мочи.
Только работа с утра и до ночи.
Сколько невинных сгубил он людей,
мужа отнял у меня, лиходей."
Просьбу Меланьи считая не лишней,
свел лиходея в могилу Всевышний.
Сгинул усатый. — Явился пузатый.
Тучи сгустились над бабкиной хатой.
Новую этот придумал обузу.
Бабку заставил полоть кукурузу.
Зорьку-корову увел со двора:
—"Жить в коммунизме, Меланья, пора".
Бабка взмолилась: "Господь, помоги!"
Вроде бы, свой, а хужей, чем враги."
Сгинул Пузатый. Явился броватый.
Рот понабит то ль щебенкой, то ль ватой.
Грудь украшают четыре звезды.
Нудно бубнит от среды до среды.
Перед иконой мерцает свеча.
Просит Меланья: "Возьми бровача"
Сгинул броватый. Явился носатый.
Модная шляпа. Костюм полосатый.
Этот твердит, как молитву с утра:
"Гайки закручивать крепче пора."
Но закрутить ничего не успел.
Песнь перемен до средины допел.
Сгинул носатый. Явился Хрипатый.
Взгляд исподлобья, руки лопатой.
Этот и слова сказать не успел,
как уже третий петух прохрипел.
Новая власть. Появляется Меченый,
всей демократией с радостью встреченный.
Молод, улыбчив. Красно говорит,
русскую землю умело зорит.
Бурной и скорой карьера была.
Вышиб Чубатый его из седла.
Этот повел себя гордо и круто.
Все расшвырял и разрушил в минуту.
И от негаданной власти хмельной
выкроил сорок держав из одной.
Русь перестроил и жизнь упростил,
бабку Меланью по миру пустил.
Молится бабка в избе-развалюхе:
"Ты уж прости простодырой старухе".
Перед иконой мерцает свеча.
Просит Меланья: "Верни Усача".
Тяжко и горько при нем я жила,
Только я нищей при нем не была.
* * *
О, как ты долго, правда, воскресала,
с какой оглядкой шла ты по стране.
Росли в цене и водочка, и сало,
и только слово падало в цене.
При всем отменном изыске и лоске,
при всей непримиримости крутой,
оно гордилось только в подголоски
эпохе, не страдавшей добротой.
Оно предпочитало идиомы
отваге безоглядно — молодой,
и слишком часто видели его мы
в застолье сладкопевчем — тамадой.
Оно кидало лозунги с эстрады,
оно служило веку без затей,
старея в ожидании награды,
в превратностях высоких должностей.
Оно и ныне редко разрешает
себе знакомство с бытностью простой,
то рай земной потомкам обещает,
то прадедов шпыняет темнотой.
От веры отлучившему тревогу,
ему к сердцам пробиться не дано,
и к правде, словно к отчему порогу,
сегодня возвращается оно.
Туда, туда, в тот мир пятиоконный,
где дверь скрипит и припечек чадит,
где старый бог со старенькой иконы
глазами терпеливыми глядит.
ОДНОПОЛЧАНАМ
Из когорты спасавших,
не из племени богоспасаемых,
мы в ответе за все,
мы с себя не снимаем вины.
И медали звенят —
колокольчики неприкасаемых,
и седины дымят —
остывающий пепел войны.
Нас крестили огнем
в каменистых траншеях над Волгою.
Над могилами сверстников
ломкий шуршит чернобыл.
Мы Победу ковали,
но Победа сегодня оболгана.
Мы державу спасали,
но держава идет на распыл.
Современность беспамятна,
словно сын позабывший родителей.
Рубежи фронтовые
успело песком замести.
Побежденные ныне
обучают как жить победителей.
Офицеры не в моде.
Менеджеры сегодня в чести.
Но у Времени есть
исключений не знавшее правило.
И в сегодняшних бедах
оно подтвержденье нашло:
исчезает бесследно,
что хитрость в наследство оставила,
сохраняется вечно,
что мужество в дом принесло.
Сколько б в эти полвека
нас жизнь не мотала, не маяла,
мы готовы к ответу,
мы с себя не снимаем вины.
И железной травою
на склонах кургана Мамаева
пробивается снова
великая правда войны.
1997 г. Виктор Кочетков
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
| 