В смещенье судеб и идей (Теперь легко признаться в этом) Я в давней юности своей
Смущался множеству вождей
На площадях Страны Советов. Теперь по городу идёшь, Приехавши из-за границы, Уже совсем не разберёшь – Что гипсово, а что гранитно. Но всё же остановишь взгляд, Будь ты бандит иль вольтерьянка, Где в дымном воздухе стоят Оне – рабочий и крестьянка. Не заполняя пустоту, А ощущая первородство, Поднявшие на высоту
Свои орудья производства. Над их бесплатным трудоднём Гламурный суд неизвиняем. Где нашу Мухину найдём? Какие смыслы изваяем? Для сострадающих сердец
В забытом пафосе застыли Простые жница и кузнец – Труда Угодники Святые.
*** Мы проснулись. Мы стали на лыжи. Просветлели поля и дома. Все душевные грусти залижет
Наша белая киса – зима. После красок осеннего китча, После слизи разбитых дорог
Пусть позёмка, искрясь и мурлыча, И клубится, и трётся у ног. Мы скользим до недальнего леса, Гоним палками годы назад. Для весны и горячего лета Мы, конечно, уже неформат. Помню я, как ты, молодая, Всё куда-то летела, звеня, Вот как эта крутая, тугая, Устремлённая в дали лыжня.
*** Нет. Я на тот свет не хочу торопиться. Быть может, в прекрасную вечную высь. Живёт в моём дворике синяя птица – Какая-то главная тихая мысль. Не знаю, зачем она здесь и откуда, Каким её ветром сюда занесло? Моё сокровенное русское чудо, С ней разуму грустно, а сердцу тепло. А в дворике нашем цветы и крапивы
Слегка шелестят от зари до зари. Свои колокольные императивы
С кладбищенской церкви творят звонари. Я слушал прибой островов океанных, Была мне вершина Памира видна. Но горькую исповедь слёз покаянных Она на Земле понимает одна. Покуда я сплю, и когда мне не спится, Покудова просит душа – помолись, Ты не покидай меня, милая птица, Земная и горькая вечная мысль.
*** Я повторюсь. Я не боюсь повтора. Опять дожди. Опять пусты поля. И в небесах осеннего минора Любимых глаз два серых журавля. «Писать красно, но избегать гламура» – Так Смеляков учил нас делать стих. Как ястреб, я от Пскова до Амура
Охотился на журавлей твоих. Куда? За кем летишь, старик влюблённый? Ты знаешь, что напрасен твой полёт. И колокол подземный потаённый
Так низко и томительно поёт. Так высоко просыпан звёздный жемчуг, И млечный шлях в космической пыли, И никогда – ты знаешь этих женщин – Обратно не вернутся журавли.
*** Ты в Галиче родном, А я гощу под Керчью. Пишу тебе письмо и по тебе грущу. Азовскую уху в обед в столовой перчу, Целуюся с волной и семечки лущу. Здесь греческий маяк лучом сверкает с мыса, У ног его прибой отплясывает твист, Недалеко Тамань, но белый парус смылся. И всё-таки пейзаж имеет тайный смысл. Здесь о тебе волна нашёптывает байки
Или шумит в ушах и гладит по хребту, И менеджер времён подсчитывает бабки
На акции свои – акации в цвету. Ах, сколько есть в судьбе трагических извилин, Давно распался наш лирический объём, Мы общий наш бюджет давно уже не пилим, Всё, что осталось, мы прохожим раздаём. Ты в Галиче родном, вокруг меня Таврида. Нам годы и судьбу не воротить назад. На пляжах тел мужских копчёная ставрида
И юных дивных дев песочный шоколад. Подует зимний ветр, листву с дерев сметая, Тамань уйдёт в туман из влажности морской. За горизонтом ты, как тучка золотая, Как лермонтовский дух глубинки костромской.
*** В небесах загорались Стожары, Млечный Путь обозначен во мгле. Неужели мы просто стажёры
На летящем земном корабле? Неужели неисповедима Нас в пространство пославшая мысль, И судьба наша несправедлива, И мы зря сквозь года пронеслись? И боролись, и сладко любили Птицей сердца, стучавшею в грудь. Неужели закат протрубили
И настала пора отдохнуть? Под мистерией звёздного свода
Завершается яростный век. Для чего, о Господь и Природа, Был Вам нужен и я, человек?
ПОКА ЕЩЁ…
Покаемся, пока ещё Нам лето машет вёслами, Покуда зимы – белые, И снегири, и зяблики. Пока приходят осени, Беременные вёснами, Как кобылицы рыжие, Раскрашенные в яблоки. За долларовой зеленью
С Земли родной не съедем мы, Своей беды достаточно, Чужой судьбы не надо нам. Давайте жить с деревьями, Как с добрыми соседями, И с бурыми медведями
Общаться только взглядами. Между живыми душами
Уменьшим расстоянье. Покаемся, пока ещё
Не впали в озверенье. Пока ещё, пока ещё Возможно покаянье. Пока ещё, пока ещё Доступно озаренье.
ПОДРАЖАНИЯ
Я ухожу. Нет, улечу, как птица. Прощай, река, наполненная всклень. Прощай, земля «берёзового ситца» Есенинских певучих деревень. Хочу сказать, пока мы не расстались, Болеет плоть, белеет голова: Не объясняют синтез и анализ Моей души свободные права. Рассудочная логика – обуза, Я погружён в неё был лишь на треть. «Пора!» мне шепчет маленькая муза, Готовая со мною улететь. И никогда не выйдем мы из транса, Хоть божий мир для жизни не устал. Он смотрит вдаль свободного романса
Сквозь пушкинский магический кристалл.
ПАСТОРАЛЬ
Хорошо на душе – я приехал из города, Нет железобетонной нуды болевой. Здесь легко остужать перегретую голову, Умываясь прохладой росы полевой. Как веснушки, к лицу мошкара примеряется, С веток ноты клюёт непременный скворец. На окошке в горшке огонёк померанцевый, В поле с ветром голубится лён-долгунец. Здесь, сознанье моё охраняя от кризиса, Бронзовеет в кольчугах сосновая рать, Как аукнется здесь, так тебе и откликнется. И никто не прервёт, чтоб слова переврать. Нет. Душа не забыла слова пасторальные. И с тесовых мостков недалёкой реки
И рубахи, и смуты мои простирали мне Хвойным мылом две милые сердцу руки.
*** Ну, наконец жара решила кончиться, Давящая, сводящая с ума. Как белый гусь на лапах перепончатых, Скользит по льду пушистая зима. И в городе вдруг стало, как за городом, И торфяная кончилась шуга, Как будто бы я вызвал помощь скорую, И в дворик наш приехала пурга. И прописала грусть из сердца вывинтить, И обувь подходящую обуть. Свою тоску морозным ветром выветрить, И лёгкие забитые продуть. И выдыхать букетом бело-розовым, И верить в предстоящую судьбу, И подмести бы веником берёзовым Страну, как деревенскую избу.
*** В дни юности, как мне казалось сдуру, В безбожной комсомольскости своей, Нашёл я деревянную скульптуру
В какой-то из разрушенных церквей. Она покраской старою белела, От сырости немного оцвела. И на оплечьях, видимо, имела
Когда-то два оторванных крыла. И вот теперь пред жизненным пределом, Перебирая прошлое своё, Считаю небольшим, но Божьим делом, Что я отмыл и высушил её. В немецких кирхах и в соборах Англий Я замирал, сознанием томим, Что дома ждёт меня домашний ангел, А может быть, крылатый Серафим.
*** Мы гладим пихтовых лесов вельветовое оперенье. Мы ловим детских голосов серафимическое пенье. Лирическое существо. Многовековое терпенье. Трагическое вещество – обманутое поколенье. И всё-таки мы – большинство.
*** Тревоги наши вечные, Дороги наши долгие – Глубокие ухабы, как долговые ямы. В пути я время меряю Мятлевскими дольниками, Апухтинскими дактилями
И пушкинскими ямбами.
Кому они нужны сейчас – хореи, амфибрахии? Но связаны мы все, друзья, не рельсами и рейсами. Порой нам хочется любить, «чтоб даже серьги брякали» и чтобы отпевали нас хоры архиерейские.
Ни денег, ни хором я не оставлю внукам. Мы связаны не только генами, гормонами. Я с ними поделюсь певучим русским звуком, Есенинскою нежностью и блоковской гармонией. Нет никакой инстанции
Над нашими пространствами, Где наши церкви белые звонят, золотоглавые. Мы связаны частушками, романсами и стансами, Не частными активами, а вечными октавами.
*** Мне и прошлое дело второе, И о будущем я не грущу. На веранду я двери открою, В сумрак утренний солнце впущу. Ни к чему мне экран виртуальный, Электронно-простроченный растр. Выхожу я во дворик астральный К стайке ветром разбуженных астр. Вновь себя ощущаю младенцем, Подкормившим синиц у стрехи, И умывшись, утрусь полотенцем, На котором поют петухи.
Владимир Костров
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"