Я надевал счастливую сорочку, Скитаясь между солнцем и луной, И всё глядел в невидимую точку – Она всегда была передо мной.
Не засекли её радары мира, Не расклевало злое вороньё, Все пули мира пролетали мимо, И только взгляд мой западал в неё.
Я износил счастливую сорочку, Я проглядел чужое и своё. И всё смотрел в невидимую точку, Покамест мир не сдвинулся с неё.
Смешалось всё и стало бесполезно. Я растерял чужое и своё. В незримой точке зазияла бездна – Огонь наружу вышел из неё.
И был мне голос. Он как гром раздался: "– Войди в огонь! Не бойся ничего!" – А что же с миром? " – Он тебе казался. Меня ты созерцал, а не его..."
И я вошёл в огонь, и я восславил Того, Кто был всегда передо мной. А пепел свой я навсегда оставил Скитаться между солнцем и луной.
* * *
В этот век, когда наш быт расстроен, Ты схватился с многоликим злом, Ты владел нерукопашным боем, Ты сражался духом и стихом.
В этот день, когда трясет державу Гнев небес, и слышен плач, и вой, Назовут друзья тебя по праву Ветераном третьей мировой.
Бесам пораженья не внимая, Выпьем мы по чарке горевой, Потому что третья мировая Началась до первой мировой.
«БАБЬИ СЛЁЗЫ»
Полюбите живого Христа, Что ходил по росе И сидел у ночного костра, Освещённый, как все.
Где та древняя свежесть зари, Аромат и тепло? Царство Божье гудит изнутри, Как пустое дупло.
Ваша вера суха и темна, И хромает она. Костыли, а не крылья у вас, Вы разрыв, а не связь.
Так откройтесь дыханью куста, Содроганью зарниц И услышите голос Христа, А не шорох страниц.
ДЫМОК
Мир гол и пуст, и я не тот, что прежде. Вот жизнь прошла, а где её следы? Цвели когда-то и мои надежды, Но я срывал несладкие плоды.
Когда удача жизнь мою ласкала, То против шерсти гладила грозу, Не только Божью искру высекала, Случалось, вышибала и слезу.
Под шум Москвы и праздных околесиц Я смутно слышу, что речёт мне рок. Не нашей ли деревни светит месяц? Не наших ли полей плывет дымок?
В толпе утрат меж прошлым и грядущим Иду один, мне даже невдомёк, Что здесь никто не думает о сущем, Никто не знает, как я одинок.
Иду, бреду, куда уносит ветер, Куда глаза глядят и не глядят. Я краем глаза всё-таки заметил Иную жизнь на позабытый лад.
Она не знает наших околесиц, Моя печаль ей будет невдомёк. Но ей и мне сияет этот месяц И в руки нам плывёт один дымок.
НАВАЖДЕНИЕ
Призраки с четвёртым измереньем В мир проникли плотным наважденьем. Среди них ты ходишь и живёшь, Как в гипнозе, слыша их галдёж.
Лица их – сплошные негативы, Мины их презрительно-брезгливы, А в глазах как мысль мелькает цель, Людям неизвестная досель.
Одного, другого ненароком Тронешь, и тебя ударит током. Мрак включён. Остерегайся впредь: Ты задел невидимую сеть.
Тут система, ну а мы стихия, А за нами матушка-Россия, А за нами Божия гроза… Всё-таки гляди во все глаза.
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Всё опасней в Москве, всё несчастней в глуши, Всюду рыщет нечистая сила. В морду первому встречному дал от души, И заныла рука, и заныла.
Всё грозней небеса, всё темней облака. Ой, скаженная будет погода! К перемене погоды заныла рука, А душа — к перемене народа.
СЕРАФИМ
Души рассеянная даль, Судьбы раздёрганные звенья. Разбилась русская печаль О старый камень преткновенья.
Желает вольный человек Сосредоточиться для Бога. Но суждена ему навек О трёх концах одна дорога.
Песок и пыль летят в лицо, Бормочет он что ни попало. Святой молитвы колесо Стальные спицы растеряло.
А на распутье перед ним На камне подвига святого Стоит незримый Серафим — Убогий старец из Сарова.
КОСЫНКА
Веснa ревнует русскую глубинку. Люби и помни, родинa моя, Кaк повязaлa синюю косынку И зaсмеялaсь девочкa твоя.
Всё лето грезит знойнaя глубинкa Живой водой и мёртвою водой. И выгорaет синяя косынкa Нa голове у девки молодой.
Тумaнит осень серую глубинку, И с головы у женщины седой Срывaет ветер смертную косынку, Косым углом проносит нaд водой.
Зaбило снегом бедную глубинку, И унесло зa тридевять морей Косым углом летящую косынку – Седой косяк последних журaвлей.
Опять веснa – и в русскую глубинку Весёлый ветер гонит журaвлей. И нaдевaет синюю косынку Тa девочкa, которой нет живей.
ПОГРЕБЕНИЕ ЗЕРНА
Последний век идёт из века в век. Всё прах и гул, как и во время оно. – Не может быть! – воскликнул человек, Найдя зерно в гробнице фараона.
Он взял зерно – и сон зерна пред ним Во всю земную глубину распался. Прошли тысячелетия, как дым: Египет, Рим, и все иные царства.
В каком-то поколенье хлебороб, А по занятью осквернитель праха, Он в чистом поле зёрнышко погрёб, Хотя и не без трепета и страха.
Зерно погибло – вырос хлеб вины. Шумит в ушах бессонница-пшеница. Но этот мир лишился глубины, И никому уже он не приснится.
СОН КОПЬЯ
В этот храм я вхожу, как во сне, Покоряясь стенам и иконам. Вот и всадник на белом коне – Задремало копьё над драконом.
Словно дух, перед ним я стою Триста лет и семьсот одинако. Что-то странное снится копью: Равновесие света и мрака.
*** В. К. Друг от друга всё реже стоим В перебитой цепи воскрешений. Между нами фантомы и дым... Мы давно превратились в мишени.
Что нам смерть! На кабы и авось Столько раз воскресало славянство. Наше знамя пробито насквозь, И ревёт в его дырах пространство.
Застит низкого солнца клочок Тёмной воли картавая стая. Но косится в бою твой зрачок, Голубиную книгу читая.
ВИДЕНЬЕ
Как родился Господь при сияньи огромном Пуповину зарыли на Севере темном На том месте высокое древо взошло Во все стороны Севера стало светло
И Господь возлюбил непонятной любовью Русь Святую, политую Божией кровью. Запах крови учуял противник любви И на землю погнал легионы свои.
Я увидел: все древо усеяли бесы И, кривляясь, галдели про черные мессы На ветвях ликовало вселенское зло: – Наше время пришло! Наше время пришло!
Одна тяжкая ветвь обломилась и с криком Полетела по ветру в просторе великом В стольный город на площадь ее принесло: – наше время пришло! Наше время пришло!
* * * Солнце родины смотрит в себя. Оттого так таинственно светел Наш пустырь, где рыдает судьба И мерцает отеческий пепел. И чужая душа ни одна Не увидит сиянья над нами: Это Китеж, всплывая со дна. Из грядущего светит крестами.
ОТКРОВЕНИЕ ОБЫВАТЕЛЯ
Смотрим прямо, а едем в объезд. Рыба-птица садится на крест И кричит в необъятных просторах. Что кричит, мы того не возьмём Ни душою, ни поздним умом. Теснотой и обидой живём. Заливается ночь соловьём, День проходит в пустых разговорах.
Заскучаю и муху ловлю, Жаль, что быстрой езды не люблю И нельзя провалиться на месте. Мне поведал проезжий во мгле: «Перестройка идёт на земле!» Мне-то что! Хлеб и соль на столе, И летает жена на метле. Я чихал на такое известье!
Жизнь свихнулась, хоть ей не впервой, Словно притче, идти по кривой И о цели гадать по туману. Там котёл на полнеба рванёт, Там река не туда повернёт, Там Иуда народ продаёт. Всё как будто по плану идёт... По какому-то адскому плану.
Кем мы втянуты в дьявольский план? Кто народ превратил в партизан? Что ни шаг, отовсюду опасность. «Гласность!» – даже немые кричат, Но о главном и в мыслях молчат, Только зубы от страха стучат, Это стук с того света, где ад. Я чихал на подобную гласность!
Мне-то что! Отбываю свой крест. Бог не выдаст, свинья не доест. Не по мне заварилася каша. Рыба-птица на хрип перешла, Докричаться до нас не могла. Скучно, брат мой! Такие дела. Особливо когда спохмела... Жаль души, хоть она и не наша.
ОТПОВЕДЬ
Что за племя на свет народилось? Не прогнать и собакой цепной. Обделила их Божия милость, Так желают урвать от земной.
Раз поэт, открывай свою душу. Те стучатся, а эти стучат И трясут мою славу, как грушу. – Кто такие? – Свои, – говорят.
Кроме наглых надежд и тумана, Ни крестов, ни кустов, ни идей. Ах вы голые карлы обмана, Постыдились хотя бы людей!
Плащ поэта бросаю – ловите! Он согнёт вас до самой земли. Волочите его, волочите, У Олимпа сшибая рубли.
Вон отсель поперечно-продольно, Проходимцы души и дорог. Не хочу. Презираю. Довольно Обивать мой высокий порог.
ФОМКА-ХОЗЯИН
Фомка – изрядный хозяин двора, Но не державы. А на закате пылает гора, Блики кровавы.
Глянь: полыхает! Но он не глядит, Не замечает. – Там ничего моего не горит, – Так отвечает.
Лук и чеснок в огороде зацвел. А вдоль дороги Гром загремел – и в народе пошел Ропот тревоги.
Что за причина? Но он не глядит, Не замечает. -Там ничего моего не гремит, – Так отвечает.
Куры кудахчут, петух голосит. Мир на пределе; Не до того, что он в пропасть летит. Фомка при деле.
Топнул ногой, никуда не глядит, Не замечает. – Там ничего моего не летит, – Так отвечает.
Так он стоит, и не сдвинуть его С точки завета... Может, и впрямь не летит ничего С этого света.
МУЖИК
Птица по небу летает, Поперёк хвоста мертвец. Что увидит, то сметает. Звать её — всему конец.
Над горою пролетала, Повела одним крылом — И горы как не бывало Ни в грядущем, ни в былом.
Над страною пролетала, Повела другим крылом — И страны как не бывало Ни в грядущем, ни в былом.
Увидала струйку дыма, На пригорке дом стоит, И весьма невозмутимо На крыльце мужик сидит.
Птица нехотя взмахнула, Повела крылом слегка И рассеянно взглянула Из большого далека.
Видит ту же струйку дыма, На пригорке дом стоит, И мужик невозмутимо Как сидел, так и сидит.
С диким криком распластала Крылья шумные над ним, В клочья воздух разметала, А мужик невозмутим.
— Ты, — кричит, — хотя бы глянул, Над тобой — всему конец! — Он глядит! — сказал и грянул Прямо на землю мертвец.
Отвечал мужик, зевая: — А по мне на всё чихать! Ты чего такая злая? Полно крыльями махать.
Птица сразу заскучала, Села рядом на крыльцо И снесла всему начало — Равнодушное яйцо.
МАРКИТАНТЫ
Было так, если верить молве, Или не было вовсе. Лейтенанты всегда в голове, Маркитанты в обозе.
Шла пехота. Равненье на «ять»! Прекратить разговоры! А навстречу враждебная рать – Через реки и горы.
Вот сошлись против неба они И разбили два стана. Тут и там загорелись огни, Поднялись два тумана.
Лейтенанты не стали пытать Ни ума, ни таланта. Думать нечего. Надо послать Толмача-маркитанта!
– Эй, сумеешь на совесть и страх Поработать, крапивник? Поразнюхать о слабых местах И чем дышит противник?
И противник не стал размышлять От ума и таланта. Делать нечего. Надо послать Своего маркитанта!
Маркитанты обеих сторон – Люди близкого круга. Почитай, с легендарных времён Понимали друг друга.
Через поле в ничейных кустах К носу нос повстречались, Столковались на совесть и страх, Обнялись и расстались.
Воротился довольный впотьмах Тот и этот крапивник И поведал о тёмных местах И чем дышит противник.
А наутро, как только с куста Засвистала пичуга, Зарубили и в мать и в креста Оба войска друг друга.
А живые воздали телам, Что погибли геройски. Поделили добро пополам И расстались по-свойски.
Ведь живые обеих сторон – Люди близкого круга. Почитай, с легендарных времён Понимают друг друга.
*** Ни великий покой, ни уют, Ни высокий совет, ни любовь! Посмотри! Твою землю грызут Даже те, у кого нет зубов. И пинают и топчут её Даже те, у кого нету ног, И хватают родное твоё Даже те, у кого нету рук. А вдали, на краю твоих мук То ли дьявол стоит, то ли Бог.
ПОЕДИНОК
Противу Москвы и славянских кровей На полную грудь рокотал Челубей, Носясь среди мрака, И так заливался: — Мне равного нет! — Прости меня, Боже, — сказал Пepeсвет — Он брешет, собака!
Взошёл на коня и ударил коня, Стремнину копья на зарю накреня, Как вылитый витязь! Молитесь, родные, по белым церквам. Всё навье проснулось и бьёт по глазам. Он скачет. Молитесь!
Всё навье проснулось — и пылью и мглой Повыело очи. Он скачет слепой! Но Бог не оставил. В руке Пересвета прозрело копьё — Всевидящий Глаз озарил острие И волю направил.
Глядели две рати, леса и холмы, Как мчались навстречу две пыли, две тьмы, Две молнии света — И сшиблись... Удар досягнул до луны! И вышло, блистая, из вражьей спины Копьё Пересвета.
Задумались кони... Забыт Челубей. Немало покрыто великих скорбей Морщинистой сетью. Над русскою славой кружит вороньё. Но память мою направляет копьё И зрит сквозь столетья.
БЫЛИНА О СТРОКЕ
С голубых небес в пору грозную Книга выпала голубиная. Кто писал её – то неведомо, Кто читал её – то загадано. Я раскрыл её доброй волею, Не без помощи ветра буйного. На одной строке задержал судьбу, Любоваться стал каждой буковкой. Что ни буковка – турье дерево, А на дереве по соловушке, А за деревом по разбойнику, За разбойником по молодушке, На конце концов – перекладина, Слёзы матушки и печаль земли. Что ни слово взять – тёмный лес шумит, Пересвист свистит яви с вымыслом, Переклик стоит правды с кривдою, Вечный бой идёт бога с дьяволом. А за лесом спят добры молодцы, Тишина-покой, дремлет истина, И звезда горит ясным пламенем После вечности мира сущего. Неширок зазор между буковок – Может бык пройти и дорогу дать. А просвет меж слов – это белый свет, Вечный снег метёт со вчерашнего. Так слова стоят, что забудешься, Так долга строка и упружиста, Глянешь вдоль неё – взгляд теряется. По строке катать можно яблоко, А в самой строке только смерть искать. На конце она обрывается, Золотой обрыв глубже пропасти – Головою вниз манит броситься. Я читал строку мимо памяти, Мимо разума молодецкого. А когда читал, горько слёзы лил, Горько слёзы лил, приговаривал: – Про тебя она и про всячину. Про тебя она, коли вдоль читать, Поперёк читать – так про всячину.
ТАЙНА СЛАВЯН
Буйную голову клонит ко сну. Что там шумит, нагоняя волну? Во поле выйду — глубокий покой, Густо колосья стоят под горой. Мир не шелОхнется. Пусто — и что ж! Поле задумалось. Клонится рожь. Тихо прохлада волной обдала. Без дуновения рожь полегла. Это она мчится по ржи! Это она!
Всюду шумит. Ничего не слыхать. Над головою небесная рать Клонит земные хоругви свои, Клонит во имя добра и любви. А под ногами темней и темней Клонится, клонится царство теней. Клонятся грешные предки мои, Клонится иго добра и любви. Это она мчится по ржи! Это она!
Клонится, падает с неба звезда, Клонит бродягу туда и сюда, Клонит над книгой невинных детей, Клонит убийцу над жертвой своей, Клонит влюблённых на ложе любви, Клонятся, клонятся годы мои. Что-то случилось. Привычка прошла. Без дуновения даль полегла. Это она мчится по ржи! Это она!
Что там шумит? Это клонится хмель, Клонится пуля, летящая в цель, Клонится мать над дитятей родным, Клонится слава, и время, и дым. Клонится, клонится свод голубой Над непокрытой моей головой. Клонится древо познанья в раю. Яблоко падает в руку мою. Это она мчится по ржи! Это она!
Пир на весь мир! Наш обычай таков. Славно мы прожили сорок веков. Что там шумит за небесной горой? Это проснулся великий покой. Что же нам делать?.. Великий покой Я разгоняю, как тучу, рукой. Буйную голову клонит ко сну. Снова шумит, нагоняя волну... Это она мчится по ржи! Это она!
ЭПИГРАММА
– Как он смеет! Да кто он такой? Почему не считается с нами? – Это зависть скрежещет зубами, Это злоба и морок людской.
Пусть они проживут до седин, Но сметёт их минутная стрелка. Звать меня Кузнецов. Я один, Остальные – обман и подделка.
Юрий Кузнецов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
