Россия, мати! Свете мой безмерный…
Стихи о войне
***
Мы сухари угрюмо дожевали
И вышли из землянок на мороз…
А письма возвращенья нам желали
И обещали счастья полный воз.
В глаза плыла уже шестые сутки
Бессонница… Шагая через падь,
Из писем мы вертели самокрутки
И падали, чтоб больше не вставать.
1940
***
Здесь мертвецы стеною за живых!
Унылые и доблестные черти,
Мы баррикады строили из них,
Обороняясь смертью против смерти.
За ними укрываясь от огня,
Я думал о конце без лишней грусти:
Мол, сделают ребята из меня
Вполне надёжный для упора бруствер.
Куда как хорошо с меня стрелять,
Не вздрогну под нацеленным оружьем…
Всё, кажется, сослужено… Но глядь,
Мы после смерти тоже службу служим!
1940
Финский фронт
БОЛЬШАЯ ВОЙНА
Ночью, в жаркой землянке, усталые,
Мы с политруком Гончаровым,
У приемника сидя, принимаем Австралию,
Магией расстояния зачарованные.
Печальную песню на языке незнакомом
Слушаем, с лицами непривычно
счастливыми.
Хорошая песня... Интересно, по ком она
Так сердечно грустит?
Не по мужу ли в Ливии?
Еще недавно: — Ну, что нам
Австралия?!
Мельбурн и Сидней — только точки на карте.
Кенгуру, утконосы, табу и так далее,
Рваный учебник на школьной парте.
Еще недавно: — Ну что нам Ливия?—
Помнилось только, что рядом Сахара,
Верблюды по ней плывут спесивые,
Песок накален от палящего жара.
А сейчас — сместились меридианы
И сжались гармошкою параллели.
Рукой подать — нездешние страны,
Общие беды и общие цели.
Наша землянка — земли средоточие,
Все звезды сегодня над нами светятся,
И рядом соседят просторной ночью
Южный Крест с Большой Медведицей.
Уже не в минуте живем, а в вечности,
Живем со своим решающим словом
Во всей всеобщности и всечеловечности
Мы — с политруком Гончаровым.
1941
В КОЛЬЦЕ
В том ли узнал я горесть,
Что круг до отказа сужен,
Что спелой рябины горсть —
Весь мой обед и ужин?
О том ли вести мне речь,
В том ли моя забота,
Что страшно в ознобе слечь
Живым мертвецом в болото?
В том ли она, наконец,
Что у встречных полян и просек
Встречает дремучий свинец
Мою двадцать первую осень?
Нет, не о том моя речь,
Как мне себя сберечь...
Неволей твоей неволен,
Болью твоей болен,
Несчастьем твоим несчастлив —
Вот что мне сердце застит.
Когда б облегчить твою участь,
Сегодняшнюю да завтрашнюю,
Век бы прожил, не мучась
В муке любой заправдашней.
Ну что бы я сам смог?
Что б я поделал с собою?
В непробудный упал бы мох
Нескошенной головою.
От семи смертей никуда не уйти:
Днем и ночью
С четырех сторон сторожат пути
Стаи волчьи.
И тут бы на жизни поставить крест...
Но, облапив ветвями густыми,
Вышуршит Брянский лес
Твое непокорное имя.
И пойдешь, как глядишь, — вперед.
Дождь не хлещет, огонь не палит,
И пуля тебя не берет,
И болезнь тебя с ног не валит.
От черного дня до светлого дня
Пусть крестит меня испытаньем огня.
Идя через версты глухие,
Тобой буду горд,
Тобой буду тверд,
Матерь моя Россия!
Октябрь 1941
В ТЕ ГОДЫ
Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов,
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов.
Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.
И воронье кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.
В своей печали древним песням равный,
Я сёла, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.
Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
- Россия, мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?
1941
ОБЛАКА КРИЧАТ
По земле поземкой жаркий чад.
Стонет небо, стон проходит небом!
Облака, как лебеди, кричат
Над сожженным хлебом.
Хлеб дотла, и все село дотла.
Горе? Нет... Какое ж это горе...
Полплетня осталось от села,
Полплетня на взгорье.
Облака кричат. Кричат весь день!..
И один под теми облаками
Я трясу, трясу, трясу плетень
Черными руками.
1941
ОСЕНЬ
Я осень давно не встречал в лесу
И, удивленный, глазею в оба,
Как в тихих ладонях ветры несут
Кленовое золото высшей пробы.
Как на юру, выгорая дотла,
Спеша на тщеславье богатство выменять,
Сыплют червонцами вяз и ветла
И другие, которых не знаю по имени.
Я даже забыл, что идет война,
А чтоб до войны до этой добраться,
Лишь из лесу выйди — дорога видна,
И шесть километров в сторону Брянска.
Октябрь 1941
ОТЪЕЗД
Проходим перроном, молодые до неприличия,
Утреннюю сводку оживленно комментируя.
Оружие личное,
Знаки различия,
Ремни непривычные:
Командиры!
Поезд на Брянск. Голубой, как вчерашние
Тосты и речи, прощальные здравицы.
И дождь над вокзалом. И крыши влажные.
И асфальт на перроне.
Все нам нравится!
Семафор на пути отправленье маячит.
(После поймем — в окруженье прямо!)
А мама задумалась...
— Что ты, мама?
— На вторую войну уходишь, мальчик!
Октябрь 1941
РАЗГОВОР В БЛИНДАЖЕ
Я рукой отвёл табачный чад,
И от нас шага за полтора
Взвился ввысь ойротский Китеж-град
Островерхая Ойрот-Тура.
Огляделся я по сторонам
И ни стен, ни окон не нашёл —
Пёстрокрылый вкруг гремел байрам,
Радугой халатов землю мёл.
Но упало, стона не сдержав,
Крайнее из песенных колец,
И глаза рукой закрыл сержант,
Сказочник ойротский и певец.
Сведены дорогой фронтовой,
Говорили мы накоротке
Обо всём, чем жили мы взапой
В тридевятьземельном далеке.
О любви без горечи потерь,
О стихах без слепоты разлук,
Заменяя прозвища путей
Именами песен и подруг.
И сошлись, как звёздные лучи,
Словно кубки с лучшими из вин,
Золотое имя Аргайчи
С заповедным именем твоим.
Вился дым махорочный кругом,
В комбижире догорал фитиль,
Но взошёл рассвет над блиндажом,
Дверь раскрыл и лица засветил.
Мы простились. И, оставив кров,
Разошлись, чтоб встретиться опять
Там, где нам без песен и стихов
Песню песней с боя добывать!
1942
ВЗВОДНЫЙ ПРАЗДНИК
Немецкий обоз в сорок колёс
Захвачен сегодня нами.
Консервы, коньяк, тюк папирос
И полковое знамя.
Привал. Но на время отсрочен сон:
Впервые за целый год
С моего разрешенья хмельным хмелён
Отдельный разведвзвод.
Ребята — каждый выйдет на трёх,
Прикажешь — на целый мир!
А я над ними царь и бог
И взводный командир.
Томит весной лесной апрель,
Случайный вечер тих.
И светлый колобродит хмель
В разведчиках моих.
Я слушаю в который раз,
Кольцуя сизый дым,
Как мой связной ведёт рассказ
Про пленных, взятых им.
За ним, рассудку вопреки,
Другой рассказ готов:
Вино развязывает языки
И связывает «языков».
А мне трезвей других сидеть
Положено по штату…
Как хорошо умеют хмелеть
Золотые мои ребята.
Немецкий обоз в сорок колёс
Захвачен сегодня нами.
Консервы, коньяк, тюк папирос
И полковое знамя.
1943
***
Когда я добрался до Арсенала
И осталось лишь за угол завернуть,
Ты снова вдруг, не явившись, настала
И снова тобой обозначился путь.
И снова тобой переполнился вечер,
И, словно строками из лучших стихов,
Чёрный асфальт засветлел мне навстречу
Следами легчайших твоих шагов.
И бедное сердце не удивилось,
Когда сквозь сумерек синюю вязь
Вечерняя тень от стены отделилась,
Шагнула вперед и тобой назвалась.
1943
СЕЛО
Следы жилья ветрами размело,
Села как не бывало и в помине,
И углище бурьяном поросло,
Горчайшей и сладчайшею полынью.
Я жил всю жизнь глухой мечтой о чуде.
Из всех чудес ко мне пришло одно –
Невесть откуда взявшиеся люди
Тащили мимо длинное бревно.
Они два года сердцем сторожили
Конец беды. И лишь беда ушла –
На кострище вернулись старожилы
Войной испепелённого села.
И вот опять течёт вода живая
Среди отбитой у врага земли.
Для первых изб вбивают снова сваи
Упрямые сородичи мои.
Я слишком часто видывал, как пламя
Жильё и жизнь под самый корень жгло,
И я гляжу широкими глазами,
Как из золы опять встаёт село.
Июль 1944
Сланцы
О ГОЛУБОМ ЦВЕТКЕ
Над чёрным логом белый день
Вставал, и чист и нов.
Он шёл из дальних деревень,
Из дальних городов,
Где, не боясь из тьмы невзгод
Тягчайшую принять,
Нас ждут с тобой четвёртый год,
Не уставая ждать.
Но я, забыв про тех, кто ждал,
Не помня ни о чём,
Упав в траву, ничком лежал
С раздробленным плечом.
Подпав под смертной боли власть,
Впадая в забытье,
Впервые я посмел проклясть
Земное бытие.
Но тут, тоскуя и скорбя,
Мешая с кровью вздох,
Вблизи себя увидел я
Растоптанный цветок.
По лепесткам и вдоль стебля
Осели гарь и грязь,
И с грязью кровушка моя,
Смешавшись, запеклась.
Но через кровь и через грязь
Простой цветок земной
Невыносимою для глаз
Сиял голубизной. Сергей Наровчатов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
| 