Из «протоколов и повесток», размеренной уездной обыденности, из провинциальной тоски дар поэта, позволил Александру Нестругину создать свой поэтический мир, в центре которого течет русская река Дон. В своих стихах автор выступает и как талантливый живописец, рисующий картины родного Подонья, и как музыкант, фиксирующий смену настроений, и как актер-трагик на сцене, в декорациях звездного неба, степного простора, дышащей туманами реки. Особенно пронзительны диалоги поэта, с вязом, куликом, озером… Нестругин, несомненно, входит в число лучших поэтов России. Но особая его заслуга – это опыт творческого преодоления идиотизма провинциальной жизни. К русской провинции у нас ведь отношение особое. Как бедную девушку все ее любят, но мало кто отваживается взять замуж. В трясине уездной жизни погибло много русских талантов. И только единицы смогли силой духа своего преобразовать окружающий их мир, наполнить его смыслом и красотой. Притягательной и привлекательной провинцию делают ее герои и творцы. Среди них – Александр Гаврилович Нестругин.
Он автор сборников стихов «Два голоса», «Русское имя», «Свои снега», «Еще цветет кипрей». Печатался в журналах «Наш современник», «Новая Книга России», «Молодая гвардия», «Роман-журнал ХХ I век». Член Союза писателей России.
В ноябре 2007 года Центр духовного возрождения Черноземного края выпустил в свет этапный для Александра Нестругина сборник стихотворений «Лирика». Подборку из новой книги поэта мы и предлагаем вниманию читателей.
С.И.
* * *
Щиплет веки – не иначе, как от дыма…
Помашу – чай не отвалится рука!
Провожаю я в дорогу пилигрима –
Летовавшего на Щучьем кулика.
Жил он прямо рядом с озером, под кочкой.
Болотянка жёлтым солнышком над ним
Наклонялась…
Стал он зыбкой тёмной точкой
Над водой – и превратился в сизый дым.
Сизый дым осенних сумерек Подонья…
До пяти не сосчитаешь – станет ночь.
В одиночку… А случится что худое –
Кто же сможет бедолаге-то помочь?
Одному – уж я-то знаю это – плохо,
Я-то знаю, так уж в жизни довелось.
Да и с виду он такой же нескладёха,
Как и я: и длинноног, и длиннонос.
И живёт он с виду так же нелюдимо,
И не скажет, почему да отчего.
Провожаю я в дорогу пилигрима –
В темноту, без провожатых, одного…
* * *
Жизнь твоя – ветка сирени
Стылой осенней поры…
Улицы русских селений
К тихой сирени добры!
Улицы русских селений
Крепко прижали к груди
Чёрные ветки сирени,
Чтоб не клонили дожди…
Север дохнёт ненароком,
Сумерки леденя…
Жёлтым дыханием окон
Родина греет меня!
ПРОЩАНИЕ С ТЕПЛОМ
Река ещё не спит…
Терны сошлись гурьбою,
Предсумеречья спирт
Держа перед собою.
Зовут. Иду. Стоим.
Как старые кутилы,
Дыхание таим,
Чтоб не перехватило…
* * *
А.Н.
Как перепутались пути,
Спеша найти дорожку ровную!
Я, задохнувшийся почти,
Целую полутьму перронную.
Никто не будет там встречать –
Там, на конечной, – кроме полночи.
Но отправление кричат –
И я ловлю рукою поручень.
И всё глядят из темноты
(Как одиноко им и боязно!),
Из слёз живых – мои черты,
Впотьмах отставшие от поезда…
* * *
Вовсе не глухи вода и камыш,
Немы лишь, немы лишь…
Что ж ты в потёмках пришло и стоишь,
Озеро Немереж?
Я и не звал тебя – просто шептал
Что-то потерянно…
Так, как ольховник, когда облетал
В стынувшей темени.
Лист за листом – затихала листва,
О воду торкаясь.
Чтоб пожило в нас хоть час или два –
Тихое, тонкое.
Нет, не волненье, не грусть-полугрусть –
Жизнь недопевшая…
Слышишь, как, торкаясь, просятся в грудь
Дни облетевшие?
Вовсе не глухи, не глухи они, –
Немы лишь, немы лишь.
А на всем свете – одни мы, одни,
Озеро Немереж…
ДИКАЯ МЯТА
1.
Сентябрит… Ноябрит… Прячу душу и кутаю горло.
Ветер вверх по реке гонит волны, усталый и злой.
Замечаю с тоской, как прибрежные травы оттёрло,
Будто темным плечом, полосою воды прибылой.
Там пожухлый рогоз – и такая зеленая мята!
Вот достать бы, измять, как бывало, пьянящий листок…
Только кажется мне, что уже хлопотать поздновато.
И ступать ни к чему на залитый водою мосток.
2.
Сентябрит… Ноябрит… Ветер, ветер над поймой и пашней!
Рухнув с гор меловых, заступает дорогу реке.
В теплом шарфике я и в неловкой одежде домашней,
Я от ветра спасен в своем тесном отдельном мирке.
А вода, а вода – темновато глядит, зверовато.
Захватила мостки в суматохе беспамятных дел.
Но вода ли виной, что отпрянула дикая мята,
Не меня у мостков, а галоши да шарф разглядев…
ЕЩЁ ЦВЕТЕТ КИПРЕЙ
Ещё цветёт кипрей
По вырубкам и гарям,
Ещё цветёт кипрей,
Ещё звенит пчела…
Но сердцу горячо
Недаром, брат, недаром
От музыки ночной
Утиного крыла.
Ещё цветёт кипрей,
Ещё помедлит выстрел,
И музыки полёт
Свинец не оборвет…
Но низкий пал туман
И луговину выстлал,
И, кажется, в ответ
Метель вздохнет вот-вот.
Ещё цветёт кипрей,
Ещё утрами жерех
Бьет о воду хвостом –
Весь в брызгах перекат…
Но сумерки найдут
В осоках порыжелых
Тончайший посвист крыл
И грусть разбередят.
Тончайший посвист крыл
Как над водою слышно!
А может, просто слух
С годами все острей?
И молодость прошла,
И всё так просто вышло:
Ни слёз, ни горьких слов…
Цветёт, цветёт кипрей…
ЛЕВОБЕРЕЖЬЕ
Песчаный склон. Дома вразброс
Стоят, сады обняв.
И краснотал. И чернолоз
Вдоль узорочья трав.
Седых ракит истёртый плат…
И дальний свет реки
У белых круч – как влажный взгляд
Вослед – из-под руки…
* * *
Ночь. Одиночество. Всплески сазаньи…
Сколько здесь кровной, забытой родни!
Выйду к обрывам – сухими слезами
Плачут, от радости плачут они!
И открывается горько и сразу –
Вовсе не смыслы мира сего:
Нету нужней одинокому вязу,
Чтобы по-братски я обнял его.
Разве его я не помню, не знаю?
Разве я сердцем его не пойму –
Так не хотевшего – к темному краю,
Так подошедшего близко к нему…
Вот и шепчу, что и знаю, и помню,
Радуюсь веточке каждой, листу –
Даже теперь, когда крайние корни –
Только ли вяза? – летят в пустоту.
* * *
Просыпался. Ворошил
Угольки в золе рассвета…
Просто жил. И не спешил
Ни в провидцы, ни в поэты.
Зной томил. И снег слепил.
Листья тихо опадали…
Ничего я не копил,
Да скопилось всё с годами.
Плачет в чубе седина.
Детвора смеётся в доме.
Есть дорога. И она
Всякий раз выводит – к Дону…
* * *
Святославу Иванову
Уже не нужно гнуться и скрываться
То в лиственной, то в родственной тени…
И всех забот – высоким оставаться
И в хмурые, и в радостные дни!
Мы выстояли, выросли, остались!
Но берег крут и паводком подмыт.
И подступает горькая усталость –
И мудростью назваться норовит…
И осень слепо дышит холодами,
Леса опять уводит в темноту…
И проступает прошлое с годами,
Как утреннее вишенье в цвету!
Пророчат города, чернеют пашни,
Вдруг небеса темнеют и гремят.
Грудь холодит, но знаешь – нет, не страшно,
Что невозможно сделать шаг назад.
За всё – я говорю – ответим сами.
…Обрыва край. Шумят осокори.
И светятся над тёмными лесами
Полоской несгорающей зари…
* * *
Провинциальные райцентры…
Тоска. Костров ботвяных дым.
Киоски жмутся ближе к церкви,
А люд похмельный жмется к ним.
Почти за так стакан «палёнки».
Почти… Но нужно наскрести!
И – долгий разговор в сторонке
О том, как душу-то спасти…
В СИНИЕ ГОДЫ
Вот и сентябрь, словно утренний иней, истаял.
Высохли крыши, а сердцу нести свою мету…
Думы мои собираются в тихие стаи –
В синие годы лететь, к незакатному лету!
Синие годы… Там ласточка длинно летала.
Там над скамейкой – полночной листвы колыханье.
Смуглая девочка что-то, склонясь, прошептала –
И на щеке до сих пор не остыло дыханье…
Сушится сено… Отец с дымарём возле улья…
А во дворе,
Во дворе, где родился и вырос,
Белым наливом так радостно пахнут июли,
Белым наливом,
Хоть сад уж лет десять, как вымерз…
Пусть нас судьба осыпает щедротами скупо,
Виснут дожди, и листва закружилась устало…
Птицы на юг, ну а думы, как стужа подступит, –
В синие годы, где ласточка длинно летала.
* * *
Степь легла широко и устало…
Но вдоль скупо струящихся вод
Океан меловыми пластами
Мирозданья материю рвёт!
Миг ещё – и ударит взахлест;
И привычные тверди отымет;
И равнинное сердце обнимет
Там, где брызги не высохли – звезд…
* * *
Эта жизнь и горька, и жалка,
Никому не нужна и никчёмна,
Но зачем-то жалею жука
С переломанным крылышком черным.
Поднимаю… Он что мне – родня?
Иль хочу, чтоб душа отживела?
И так важно ещё для меня,
Чтоб и дочка его пожалела…
* * *
Боже правый! В останние дни
И мгновенья не дай нам на роздых!
Не храни нас от чувств наших поздних,
От бесчувствия нас сохрани…
Не даруй нам хором и пиров –
Не за то мы, смеясь, погибали!
Дай сказать – не словами, – губами,
Дай к бумаге прижаться пером…
И от старости, ждущей в силки,
Дай уйти со своими снегами –
Без речей, без чинов и регалий,
Бросив сердце в объятьях строки…
* * *
Дым пойменный, он клонится над вечным…
Над брошенным, потерянным почти.
Над берегом подмытым – и над веком,
Тяжелым, все сминавшим на пути.
Дым пойменный ничьей не знает власти.
Он вышел к черным ивам и стоит.
Глазам солоноватый свет не застит.
Смеркающей дороги не таит.
И разве это он тому причина,
Что жизнь уходит в сумерки одна?
Здесь, перед ним – почти неразличима,
А там, за ним – до чёрточки видна.
Он – только тень скупой земной юдоли…
Он глаз моих не вспомнит всё равно.
И я гляжу, прижав к лицу ладони,
На то, что тенью той возвращено…
* * *
Жар-птицы есть, но мало.
Есть люди. И они
Как встарь, из краснотала
Ещё плетут плетни.
Над желтою горою,
Над поймою донской
Плетни горят зарёю –
Своею, хуторской!
Да, есть важней ремесла…
Зато в любом дворе
Мальчишка ставит весла
Сушить
внаклон –
к заре!
* * *
Ломаю донника потёмки,
Стелю постель у края вод.
А коростель: «Ну, работёнка!
Не дома лишь бы…Ну, нар-род!»
И всё же, снизойдя к «нар-роду»
(«Сердчишку сумерки не жмут?»),
Он вздох мой грузит на подводу
И сам впрягается в хомут.
Помедлит, тронется не сразу:
Путь в дрёму долог и мудрён.
…А колесо опять не смазал,
Чтоб знал я: рядом, рядом он…
* * *
К этим льющимся к солнышку соснам,
К золотым, но неблизким местам,
Был я некогда вроде бы сослан
(Да и сгинул – подумали там).
Календарь, шелестящий мышонком…
Лампы свет на бессонной стене…
И прочёл я недавно: «Нашёлся!»
Говорили, представь, обо мне.
Вот так новость! А я не терялся.
Жил и жил себе тихим трудом.
Лишь порой ввечеру растворялся
Вместе с поймой в туманце седом.
Вот и помню стремнины донские,
Сны лесные, слезинки озёр,
Как художник – свои мастерские,
Как бродяга – грядущего зов.
Льются сосны к сияющим высям…
Бьётся сердце… И лишь иногда
Сохнет в горле ночами без писем.
Письма редко доходят сюда.
* * *
Обыденность со стынущим обедом,
За полу не хватай меня, уйди!
Грачи кричат на языке победном,
И что-то обрывается в груди…
Бессонницам моим, снегам, обидам
И чьей-то лодке, краем вмерзшей в лед,
Грачи кричат на языке забытом –
И никому не нужен перевод!
И день стоит, растроган и расхристан,
Сугроб подталый на затылок сбив.
И многоточьем после вечных истин
Чернеют гнезда в сучьях старых ив…
* * *
Стыли пути. И потёмки редели
Даль заступивших лесополос.
Искренне так, на последнем пределе –
И потому молчаливо жилось.
В красных закатах полынь проступала,
Низкий туман позаранками плыл.
К белому свету душа прикипала
Так, будто свет тот единственным был.
Места хватало меж редких снежинок
Думам, безлюдью… И в темноте –
Та, что во всем на тебя положилась, –
Жизнь проступала на белом листе…
* * *
В сумерках, словно в былом,
Плыл я: светло и упруго
Под лебединым крылом
Пела глухая округа!
Пела, не зная начал
И окончаний не помня,–
Ширь, и порыв, и печаль, –
Родины вечные корни.
Будто некошеный луг,
Ветлы, что ветром измяты,
Стали крылатыми вдруг
И полетели куда-то –
Может, к такой же земле,
Но на руках не качавшей
Вместо жилья – в конопле
Стайки садов одичавших…
Нет, не водою тугой
В темное песню сбивало.
Стихло… И жизни другой
Вроде бы и не бывало!
Песня, замкнув полукруг,
Таяла в сумраке стариц.
Сжалившись, ветлы и луг
Не улетели, остались…
* * *
Гений русского уезда,
Где отвага и тоска,
За околицею – бездна,
Сверху брошена доска, –
Потешаться вместе с бездной
Над посулами спитой
Гениальностью уездной, –
Нам идти дорогой той…
* * *
Как гудит, – будто миг – и отчалит, –
Лес – черней пароходного дыма…
Ты услышишь – и выйдешь с вещами,
И поймешь, что проходит он мимо.
В темноте, не светясь, стороною
От безумцев, что машут огнями.
И какой-то стремниной иною.
Или жизнью, забытою нами…
ПРОЩАЛЬНОЕ
Памяти Алексея Решетова
и Николая Дмитриева
Тихо прошли мимо толп драчунов и кутил,
Будто Господь им заздравную чару не налил.
Вышли поэты – всё белым песочком светил -
К плёсу ночному, где донником жёлтым расплёскана налунь…
Молча стоят. Но слова, что Россией больны,
Что не давали скользить в это время пустое, -
Не изреченные – долго и горько слышны
В зябком, раскинувшем сонные реки за край мироздания, русском просторе.
Что им сказать? Что всё тянутся, тянутся к ним
Вётлы Тарусы и говор на камском причале?
…Тихо стоят, как вечерний нетающий дым, –
Не укоряя за выспренность скомканной, сбивчивой речи – и не отвечая.
Рядом стоят…
* * *
Мой друг – жизнелюбец,
Шумлив, беспечален и толст,
Смеясь, загибает
Последний солененький тост.
А я ощущаю
Напрягшимся зябким виском:
Последняя нежность
Уходит опавшим леском…
Последняя нежность…
Да это похоже на бред!
Но веточка-жилка
Так бьется, так рвется вослед!
Я жилку сжимаю,
Висок свой растерянно тру…
Ну, ладно, бывает.
Ну что, без неё я – помру?
Ну ладно, бывает!
Вон друг, добираясь до звезд,
Уже завершает
Свой очень уж выпуклый тост.
Готовы восторги,
Как гулкий сушняк для костра.
…Последняя нежность,
А можно с тобою, сестра?
ПЛАЧ О ПОЭТЕ
Как он глядел непохмелённо;
Как, выпив, дик бывал и груб;
Как улыбался опалёно,
Очнувшись, – уголками губ…
Как он писал – тут знают мало:
Сходились солнце и луна,
И там, меж них, душа стояла,
Земным огнём опалена.
* * *
Стареющий поэт смешон
Полуночной звезде…
Как будто царства не лишён,
А подданные где?
Чужих племён, чужих времен
Уже не покорить.
Простоволосый, вышел он
Иному отворить.
Опилки звезд… И лунный срез
Белеет сквозь полынь…
Он станет голосом небес –
Иль призраком пустынь…
ПЕРЕД ЗИМОЙ
Уже – пока ещё незримо –
Она над родиною всей…
Как завиток родного дыма,
Проносит северных гусей.
Смеркается…
И странно-зоркий
Среди берёз находит взгляд
Стоймя уснувшие позёмки,
Что мёрзлым шляхом запылят…
* * *
Сентябрь пришёл. Душа просветлена –
Как вяза вечереющая крона.
О том, что скоро первый иней тронет,
Не станет нынче говорить она.
Сентябрь пришёл. И неуместен спор,
В котором каждый мокрогубо «ячит».
Гордыня нынче очень мало значит,
Как для теченья – сбитый вихрем сор.
Строжает молчаливая вода,
Что знает всё давно, без объяснений.
И я хочу остаться только с нею
До холодов. И после, в холода…
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Он белеет, словно пыль вдоль Дона…
И когда завижу Млечный Путь,
Где бы ни был, кажется – я дома.
Вот он, Дон, лишь руку протянуть.
Пыль осядет – вот он, чёлн рыбачий!
Тихий Дон, задумчивый, как жизнь,
Держит путь к станице той казачьей,
К той земле, где Шолохов лежит…
Длинный плёс да меловые горы.
Вербы терпеливо ждут паром…
Тут, шуткуя, Мелехов Григорий
На Аксинью наезжал конём.
Вон в логу сестра его Дуняша
Начинает сено ворошить.
Млечный Путь – что пыль донская наша –
Так легко глаза запорошить…
* * *
«Обрыв донской – моя столица!» -
Итог.
И – сумерек печать…
И можно слепо веселиться,
А можно – пристально молчать.
Вбирать с обрыва ширь заречья,
Где свет мой жил и погибал.
Где меркнет что-то человечье
Так, что – позёмка по губам.
А тот озноб ничем не лечат
И на погляд не выдают.
Ведь жизнь одна… И недалече
Снега, как ангелы, поют.
* * *
«Не забуду тебя, не забуду!» –
Лоб горячий разлукой студя…
Как вода, ударяясь в запруду,
Оглушённо на круг уходя…
«Даже если тебя позабуду,
Всё равно до скончания дней…»
Как вода, переполнив запруду,
Малой каплей возвысясь над ней…
«Позабуду тебя, позабуду,
Изменившую мне –
прокляну!»
Как поток, уносящий
запруду,
Но оставшийся всё же
в плену…
* * *
Где же ты, звезда моя печальная?
Густо как повысыпали всё…
Ночь. Река. И полоса песчаная –
Я один на этой полосе…
Днём здесь было шумно, пьяно, весело!
Хлынул дождь – и пусто на реке.
Жизнь рвалась, хвалилась, куролесила,
А остались – вмятинки в песке…
И теперь в сосущей лунной роздыми
Молча и угрюмо, как привык,
Я сверяю с медленными звёздами
То, что я считал за черновик.
То, что было страхом и обузою,
Ожиданьем, яростью, стыдом;
Что скрывал я долго перед музою
В неком ослепленьи молодом…
То, что до морщин меня измяло,
И теперь, теперь вот, как назло,
Растворилось, кануло, истаяло,
Горло пересохшее свело…
Всё искал я слово изначальное,
Всё гордился чем-то… Боже мой!
А теперь вот и звезда печальная,
Глядючи, качает головой….
ВЕЧЕРНЕЕ
Нашёл приют под серым стогом,
Прижался к тёплому спиной…
Дрожу – и берегом, и логом
Позёмки высланы за мной!
Дрожу, спиной вжимаюсь туже…
Я не хочу – к домам, к огням.
Житейских дрязг глухая стужа
Тянуться к горлу будет там.
И только здесь, у зыбкой грани
Владений божьих и людских,
Я голос свой ищу в тумане,
Покуда он ещё не стих.
Александр Нестругин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
