Под кроной звезд
Избранные стихотворения
* * *
Всей своей громадой многоликой
дремлет в разорении она —
страшная судьбой мечты великой,
страстная и странная страна.
Улетают звездные сцепленья
за моря, леса и скользкий луг,
словно неслучайные скопленья
журавлей, стремящихся на юг.
Мы внутри немеренной орбиты,
меж галактик звездного пути
и пустынь, что вечностью обриты...
Только дух не смертен во плоти.
Все уйдет — и доброе, и злое,
есть конец тщете и красоте.
Разве что останется святое
слово, словно солнце в высоте.
Долго ль станет чуда ждать Россия?
По каким пророчествам сочту
день, когда сойдет с небес мессия,
чтоб вернуть ей веру и мечту...
* * *
Я родился в осенней России,
по отцу и по матери росс,
осиянный целительной синью
и рассветной холодностью рос.
С детства слышал я нервный шумящий
гул шаманства цветущих садов
и завещанный сердцу щемящий
звук целующих землю плодов.
Возмужанья творящее древо
тайным ходом томительных стоп
охраняла небесная Дева,
чьим знаменьем — светящийся сноп.
Так мне трудно и радостно пелось,
упоенному силой земной.
Зрелость — просто полетная смелость
журавлей перед скорой зимой.
Проникалась душа ощущеньем
единенья живого со всем
галактическим мировращеньем,
близкой россыпью звездных систем...
МУЗА
Скиния ночной печали...
Снится: в роздыми зари
Дева скинула сандалии,
крылья шелком до земли.
То возникла в полнолунье
в месяц созиданья гнезд,
Муза — вечная ведунья,
прорицательница звезд.
Вижу: из оконной ниши
вышла, круг разъяв земной.
Приближается все ближе,
наклонилась надо мной.
«Нет, не сад в крапивной ости
озарить и обозреть –
я к тебе явилась в гости
ободрить и обогреть.
Что не весел, отрок нервный?
Веселее, брат, гляди.
Ну, поплачься, бард мой верный,
у бессмертной на груди.
Что, не жалуют детинушку?
В доме денег ни копья?
Мир покинул сиротинушку?
Но с тобою рядом — я.
Одолело одиночество?
Нет спасенья от жулья?
Это все улыбкой кончится.
Ведь над Русью синь моя.
Веруй в мудрость, в человечество,
в смысл не быта — бытия.
Коль силенка петь Отечество
есть — с тобою рядом я.
Если нет — забудь отчаяние,
брось насиловать струну.
Слушай звездное молчание –
мыслящую тишину...»
И ведунья над деревней
тем прекраснейшим из утр
пронесла среди деревьев
крыльев синий перламутр.
Муза! В скинии рассвета
вечен до скончанья дней
светоч твоего завета –
музыка души моей...
* * *
Это словно опьяненье
ветром, дующим с реки.
Легкое оцепененье
юной ласточки-строки.
Это мысли пробужденье,
лёт весеннего весла,
чародейство, наважденье
колдовства и ремесла.
Это песни сотворенье,
чок рассветного дрозда,
первых слов стихотворенья
робкий вылет из гнезда.
Это светлое веленье,
опалившее уста.
Это нежное волненье
тополиного листа.
Это мальчика, не мужа
почерк быстрый и косой.
Это голос юной музы,
бег стопы ее босой...
* * *
Под утро в ранней синеве,
ее зеленоватом свете,
звезда запуталась в листве,
что молодая птица в сети.
Как трепетно среди ветвей
не он ли, светоч путеводный
судьбы таинственной моей,
таит тот свет свой ток холодный?
Печалясь о попавшей в сеть,
в пространный круг воздушных клеток,
я вижу: ей не улететь
из перепутавшихся веток.
И все ж, трепещущая, мне
надеждой робкой душу лечит,
посверкивает в полумгле,
поет, волнуется, лепечет...
БЕРЕЗЫ
Зачем на радость лебеде —
о фиолетовое лето! —
летящих к солнцу лебедей
стреляет гром из пистолета?
Перевернувшись в облаках,
летят они, роняя слезы,
стучатся телом в лопухах
и превращаются в березы.
С тех пор стоят по всей Руси
такие белые, невинные,
в зеленых капельках росы
среди коричневых осин
вот эти шеи лебединые...
ОСЕНЬ
Небо стало очень
синим. С длинным криком
проплывала осень
журавлиным клином.
Целовались губы
с белым караваем.
Пролетали гуси
серым караваном.
Опускались вечером
на резные крыльца,
распускали веером
голубые крылья.
Разводили перьями
в стороны с разбега.
Улетали первыми
в сторону рассвета.
А под синей радугой
в лепете метели
над забытой Ладогой
лебеди летели.
Проплывали стаями,
становились снегом,
расплываясь, таяли
и сливались с небом.
* * *
Поздним звездам, лесному дыханью
я окно нараспашку открыл,
чтоб внимать до утра колыханью
распростертых над родиной крыл.
В дымных клубах сиреневой сини,
что ломилась в оконный проем,
зябко брезжил рассветной России
опоясавший даль окоем.
Мир дышал этой ширью безмерной
и, как тайну магических числ,
с ходом солнца являло бессмертье
свой былинный торжественный смысл.
Вспышкой солнечной взор ослепленный
прозревал сквозь наплыв темноты
спящей женщины лоб просветленный,
грозный пламень ее красоты.
Так с мечтой о грядущих открытьях,
о которых гадать не берусь,
в ожидании вещих событий,
день вплывал на распластанных крыльях
в синеву, осенившую Русь...
* * *
В сене юном — траве седой
на возу от звезды до звезды
ехал я через степь всю ночь,
намотав на ладонь бразды.
В запах сена вплетал навоз
свой ядреный разбойный дух.
Бедной музыкой старый воз
бередил мой тревожный слух.
Конь меня через вечность вез
по созвездьям подземных жил.
И Медведицы Малой воз
надо мной до утра кружил.
Эта песня, как мир, проста.
Ниспадали с берез листы...
Тосковали мои уста —
до рассвета мне снилась ты.
Я тебя окликал сквозь ночь,
нежно в сердце своем будил.
А рассвета свежак сквозной
мое горло зарей студил.
Нарушая ночной покой,
прикрутив поводок узды,
я пытался достать рукой
до далекой твоей звезды.
Поднимался туман с низов,
просыпались в садах дрозды.
И летел мой призывный зов
от одной до другой звезды...
СОПРИЧАСТНОСТЬ
Ночью звезды так влажно, так низко
надо мной и тобою висят.
Твои очи так ясно, так близко
на горячие светы косят.
Ветку яблони тронув тревожно
и чему-то иному смеясь,
ты спросила: — А разве возможно
сделать явью межзвездную связь?
И луну отстранила небрежно,
сторожащую яблочный сад...
Мы сорвем, как по яблоку, бережно,
по звезде, что в зените висят.
Нам, понявшим хотя бы отчасти,
для чего мы на свете живем,
пусть поведают звезды о страсти,
о неистовом счастье вдвоем.
И желаньем душа озарится.
Древо жизни, судьбу напророчь!
И внезапно влюбленным приснится
та библейская грешная ночь.
Чтоб, взахлеб говорящим причастья,
в плеске глаз и прозрении гроз,
вдруг узнать, что и мы сопричастны
сокровенной пульсации звезд...
СЕНТЯБРЬ
Крикни: о — о! И откликнется осень,
поутру молодой сединой
тронет изморозь раннюю озимь,
осенит смоляной синевой.
Дымом вечности травы повиты.
В час зари про себя не таи
чувства горечи, давней обиды,
несложившихся слов, нелюбви.
Сверь души своей строй и характер
с плачем лип, с хохотанием сов,
с зацеплением зубьев галактик
в механизме вселенских часов.
Осень — царство пустого пространства,
в снах которого речка и луг
приучаются стаей пластаться
перед тем, как поникнуть на юг.
Окрыленные расстоянья,
над которыми путь в никуда!..
И всегдашний вопрос расставанья:
неужели оно — навсегда?
ПРОБУЖДЕНИЕ
Будто скрывая от прошлого будущее,
застит окошко седая завеса,
завтра пророча темнее и будничнее
бражки с закваской чужого замеса.
Снится бесовское нечто в России –
пилят леса? Рвут ли тело лесине?
Стонет ли лось по коханой лосихе?
Словно звучит «Стабат Матер» Россини.
Что же случилось с родной стороною,
сини которой талант мой не стоил?..
...Боже! Ведь я ж эту избу построил,
сад посадил, что шумит за стеною.
Я раздвигаю истерханный полог
в утро, в разгар многоцветного лета.
Сыплется пыль с непрочитанных полок,
письменный стол — в осиянии света!
Значит, всегда моя радость в России,
и не случайно оно, пробуждение,
и предложенье душе, равносильное
быть у начала ее возрождения.
Аисты крыльями даль перелистывают.
Ветром высвистываются синь-поезда.
Настежь окно — там пылает, неистовствуя,
Солнце, ближайшая к сердцу звезда. Юрий Панкратов
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
| 