Песни у колодца
Муин Бсису [Палестина, Газа]
  На пути в камеру
Товарищ, ты слышишь — команды звучат, гремят сапоги и приклады,—
в тюремный, в кандальный, в застеночный ад меня угоняют солдаты.
До самого дна перерыли мой дом
ночные незваные гости,
и мать и отца разбудили пинком,
прощупали кожу и кости.
А что разыскали — лишь несколько книг, укрытых под ветхой одеждой...
Уводят... Но вижу, что матери лик
мой путь освещает надеждой.
Но слышу, как малые братья кричат,
и в крике их гнев различаю.
Но вижу — соседи угрюмо молчат:
о чем их молчание — знаю.
У каждого где-нибудь сын или брат
в неволе томится иль сгинул...
И я оттолкнул озверевших солдат и руку плененную вскинул:
— Не плачьте! Дождемся счастливого дня —вернусь не один, а с друзьями.
Я армию вижу — и вижу вождя,
я вижу победы сиянье!
Я в стенах бетонных средь сотен друзей…
От каждого рукопожатья
становятся души сильней и сильней — так, значит, мы выживем, братья!
Пускай наши руки железо грызет,
пусть плети гуляют по телу...
Мы преданы жизни, победа — грядет,
А смерти мы скажем, коль раньше придет,
Что служим бессмертному делу!
Чаша с уксусом
Люди, кидайте жребий —
кто получит мои одежды
после распятья...
Чаша с уксусом в правой руке
и терновый венец на лбу...
Люди,
вы отпустили Варавву на волю,
а вашего Сына
приволокли, чтобы распять
и побить камнями!
Народ мой!
Крикну ли я:
о, не вводи меня в искушенье!
Народ мой!
Пошли испытание сыну — распятьем...
Дай мне глоток из чаши,
я своего пути не миную,
чаши с уксусом не избегну,
венца тернового не отстраню...
Я из кости своей
вырублю гвоздь для креста
и пойду по земле,
семена своей крови роняя...
Если же я не умру —
как ты родишься из сердца моего,
как я рожусь из сердца твоего,
о мой народ!
1957
Колючей проволоке
посвящается
О, когда бы змея не вонзала
смертоносное жало
в слово мое;
о, когда бы слово мое,
не рассыпалось горсточкой пепла;
о, когда бы слово мое
возносилось над грудой цепей;
о, когда бы причалила к берегам ладонь твоя, словно лодка,
словно жемчужница, убегающая от моллюска;
о, когда бы рухнула эта ограда
из железных когтей;
о, когда бы, родная земля,
на тебя набрести,
на невинную и первозданную,
словно землетрясеньем рожденную,
набрести — как на парус,
исчезнувший в море
и опять возвращенный тайфуном,—
грудью упал бы тогда на твой меч, о родная земля,
обагрилось бы сердце мое,
и тогда б
я увидел тебя...
1957
Три песни на
развалинах колодца
I
Я писал для камней,
для колонн развалившихся,
для жемчужин,
еще не рожденных...
Я писал и для тех,
кто пустое
переливает в порожнее
и за эту работу уносит награду.
Солнце — как труп у пещеры.
Путь загорожен, не выйти.
II
О, когда бы отчизна была у меня,
я и саван тогда бы имел.
Если были бы слезы у вас...
Нет, из вас их не выжмешь...
Что ж, начинайте облаву,
что ж, начинайте погоню,
бейте касыду в лицо!
Где же вы, бури бродячие?!
Где же ты, семя землетрясенья?
Эй, кто желает — касыду отдам за известье
о всемирном потопе!
III
Напрасно ты нежным крылом
мечтаешь вспахать
каменистую почву.
Напрасно ждешь фею —
не возникнет она из огня.
Струны сдавили шею тебе,
и звезда со скалы скатилась,
а гора провалилась в бездну.
Я тебе говорил: берегись,
тот, кто в колокол бил,
тот предаст баррикаду
и тебя вместе с ней.
Его сотовый мед — это грязь,
а колосья — мышиная шерсть...
Вся надежда твоя — на вулкан...
Вся надежда твоя — на вулкан…
1973
(Перевод Станислава Куняева)
Памятники Москвы
Падает снег,
заметая купола на Красной площади,
падает снег,
заметая московские памятники.
На всю Москву
накинута снежная шаль,
на голове у Москвы —
снежная шапка.
Но все же
нет у
снега пишущей машинки
и нет у снега
своей библиотеки.
За широким московским окном
падает снег на московские памятники.
Годы идут —
наступают весны,
а памятники не тают...
И все эти годы
сыплется ложь на Москву,
на московские памятники,
за которыми стоят столетия.
Пытается снег
соткать свои платки, пытается снег
сочинить свои стихи,
но все эти годы
смеются памятники
на площадях Москвы, падает снег
на памятник
Пушкина.
Приходит зима,
и пытаются холод и снег вонзить свои ножи
в шеи памятников.
Но приходит весна,
и сияет солнце,
и смеются московские окна,
и падают ледяные ножи,
и сочатся грязные ручейки
по пальцам памятников. Сияет солнце —
уходит снег,
волоча в
чемоданах холодных черновики растаявших стихов.
Уходит снег,
волоча на
спине свои памятники. Но где же стихи из снега?
Где памятники из снега?
Где платки из снега?
Где ножи из снега?
Где былые поэты?
Всё в прошлом году.
А у ног вечных памятников —
весенние молодые цветы.
1980 (Перевод Анатолия Софронова)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
| 