Из Дивеево
Цикл стихотворений
Супруге моей Людмиле посвящается…
1
На ж/д вокзале в Арзамасе,
на автобус в три часа утра,
очередь стоит в билетной кассе.
жидкая – десятка полтора,
человек, ну если два – от силы.
А откроют кассу ровно в пять.
Тут же, рядом, крутятся водилы –
частники: «Эй, кто не хочет ждать –
двести «рэ», как говорится, с носа,
четверо коль наберётся вас,
в целости доставим – без вопросов
в монастырь, к акафисту – как раз!»
«Так чего, народ? Кому в Дивеев?» –
глаз уже намётан у водил…
Ну и люди – те, что посмелее,
покидают кассу – впереди
столько ждать, а там ещё автобус
скоро ли к вокзалу подадут.
…Наш водитель – негде ставить пробы,
видно – ас, нам объясняет: «Тут,
в Арзамасе, есть такие храмы,
я вас специально провезу
посмотреть…» И вправду – панорама!...
Мимо них на небольшом газу –
этих белокаменных громадин,
помнящих Гайдара – не того
«Плохиша» (будь он, Егор, неладен)
а, конечно, дедушку его,
автора «Мальчиша-Кибальчиша»
мы в последней марке «Жигулей»
прокатили… Купола и крыши
заново побеленных церквей
в зеркальце, торчащем на капоте
ещё долго виделись в пути.
Мы с женой, две пожилые тёти –
богомолки – всех «Жигуль» вместил
без проблем. И вот мы едем-катим
с ветерком по гладкому шоссе.
Вдруг водила объявляет: «Кстати,
с кем не ездил в монастырь я, все
заезжают посмотреть на камень,
где молился старец наш святой, –
и развёл обеими руками, –
камень там здоровый, в-о-от такой!
И на нём два круглых углубленья,
каждое – с два кулака моих.
Батюшка молился на коленях,
так, что в камне отпечатал их.
Ну, так что – на камушек? Хотите?
Рано ещё, утро на дворе,
в монастырь успеете… Кладите
мне в карман ещё по двести «рэ».
Тут до камня двадцать километров,
а туда-сюда, так сорок все,
прокачу, как говорится, с ветром,
вот и отворотка от шоссе…»
Я взглянул: «Поедем?» на супругу –
плеч пожатье было мне в ответ.
Вдруг одна из тётенек с испугом,
очень громко заявила: «Нет!
Будьте так добры, езжайте прямо.
Мы бедны, по правде говоря…»
И пока не встала панорама
в лобовом стекле монастыря,
мы молчали как-то очень плохо.
Наш водила мыслил, может: «Ох!
Дал мне чёрт сегодня этих лохов…»
Я ж, наоборот: «Как терпит Бог
вот таких ловчил, как этот дядя,
делающих деньги на святом », –
думал, в его сторону не глядя…
Но вот показался первый дом,
самого Дивеева. И быстро
въехали мы в самый центр села.
Отразила солнечные искры –
был восход – роса на куполах
двух огромных каменных соборов.
Высадил молчком водитель нас
у ворот обители. И споро
улетел обратно в Арзамас.
2
Акафист старцу Серафиму
поётся рано, в семь утра.
Одета в траурную схиму
стоит монахиня-сестра
над ракою с его мощами
у изголовья. А у ног
стоит другая. Между нами
толпой и ракой – низкий блок,
переносной такой заборчик
поставлен – не перешагнёшь!
И хор – то глуше, а то звонче
поёт… Я чувствую, как дрожь
под ложечкой вдруг ниоткуда
возникла, начала расти.
А дальше, дальше было чудо…
Мы все на жизненном пути,
не смысля в вере ни бельмеса
по молодости, в души к нам
впускаем разномастных бесов.
Душа – она ведь тоже храм,
где только ангелам и место.
Но недруг человека – бес
хитёр… Мне в душу, если честно
он не один туда залез.
И вот пред ракою святого
(что значит – Божья благодать!)
она – душа моя готова
изрыгнуть бесов и изгнать.
Как на ногах держусь – не знаю,
но надо – люди же кругом.
А к горлу – к горлу подступает
тяжёлый и противный ком.
Кошусь – не видят ли соседи,
ищу опору, вот – стена…
«Да что с тобою, ты так бледен!?» –
тревожно шепчет мне жена.
И вот при всём честном народе
она берёт ладонь мою
и за руку меня выводит,
к двери сажает, на скамью.
Ах, только б духу мне хватило
изгнать, изрыгнуть этот ком!
И я борюсь с незримой силой
дышу надрывно и с трудом.
И вот, с последним звонким гласом
акафиста, я всё же смог
всё это выдохнуть. И сразу
мне легче стало. А дымок
чуть видимый, что с комом вышел
не из груди, а из души
поплыл к дверной открытой нише…
Живу я нынче не в глуши,
а в городе большом, и в храмах
бываю часто. Но такой
чудесный случай, если прямо
сказать, впервые был со мной.
И объясненья нету проще
на первый и последний взгляд:
«виной» всему – святые мощи,
что в раке, под стеклом, лежат
Какой же это силой надо
мощам святого обладать…
А на душе – такая радость,
и благодать. И благодать!
3
Кто Дивеево видел, тот знает –
здесь обитель от внешних врагов
защищает канавка такая,
что скорее похожа на ров.
В годы давние рвами такими
окружали себя города.
Крепостями вставали над ними
земляные валы. Иногда
враг, в осаде растратив всю силу,
в свои степи ни с чем отступал.
Ну а здесь, как задумано было
вещим старцем, канавка и вал
по-над ней защищают границы
Государства Российского, и
здесь Небесная ходит Царица
по ночам и следочки свои
оставляет на каменных плитах
(ими выстелен вал), и Покров –
над несчастной Россией защиту –
простирает… Вал этот и ров
виртуально – границы России…
Вот и мы, майским солнечным днём
позабыв про заботы мирские
по канавке с молитвой пройдём,
по следочкам Царицы Небесной,
что не видимы глазу почти.
День и, правда, весенний, чудесный.
Хорошо по канавке идти,
ни на право смотреть, ни налево,
а в себя только – тут и сейчас,
и читать «Богородице, Дево...»
полтораста, не менее, раз,
как завещано нам Серафимом
и при жизни как сказано им:
тут встают перед нами незримо
и Афон и Иерусалим
и Печёрская, в Киеве, лавра –
все четыре удела Ея –
Богородицы-Девы. И главных
нет средь них… По бокам, по краям
и на дне, где нет солнца, канавки
(будто лето уже – не весна)
зеленеет весёлая травка.
Кто не знает – канавка длинна,
восемьсот – точно смерено – метров
и длину, (видел сам Серафим)
Богородица здесь незаметно
пояском отмеряла своим.
Можно нынче и нам погордиться:
с группой тихих монахинь-черниц
по следочкам Небесной Царицы
мы прошли вкруг российских границ
как мне помнится, раза четыре
в эту майскую зелень и синь.
Да пребудет в покое и мире
наша родина с вами. Аминь!
4
Так, наверно, на Руси и было,
так и шло всегда из века в век:
где места святые, там кормилось –
возле – много нищих и калек.
Вот и здесь – едва-едва к ограде,
к кованым воротам, подойдешь,
как уже: «Подайте Христа ради!»
слышишь вкруг себя. И подаёшь
(стыдно не подать же) сколько можешь,
раз обычай на Руси такой.
За оградой, возле храмов, тоже
много их – с протянутой рукой,
большинство причём – из здешних, местных.
Милостыню дав, все просят их:
помяните в Царствии Небесном,
души наших близких и родных.
Кто-то не на хлеб берёт – на водку –
тоже наша русская беда.
Я одну и нынче помню тётку…
Мы когда приехали туда,
тётка та лежала за канавой
у ворот обители, в грязи.
Днём она сидела – Боже правый! –
на канаве пьяная. Вблизи
выглядела баба безобразно,
но была не в меру весела,
в грязной юбке, в телогрейке грязной.
«Да она из нашего села, –
пояснил общительный прохожий, –
как тепло на улицу придёт,
тут она всё лето с пьяной рожей
днюет и ночует у ворот».
Мимо тётки этой проходили
мы, не раз, конечно, и не два.
А она, вся белая от пыли,
говорила ласково слова:
«Милые, подайте, ради Бога
на похмелье мне, живой душе!»
И мы подавали ей – немного –
жалко тётку… А когда уже
уезжали, видели – у бабы
мужичок, хоть сам пьяней вина
знать по праву сильного над слабой
отбирал бутылку. А она
«Караул! – кричала – Помогите!»
И ей водка на ноги текла.
А за ними высилась обитель,
золотом сверкали купола –
блеск! – Преображенского собора,
облака буравили кресты…
Русь, Россия… Пьяный под забором,
рядом – храм небесной красоты,
купола, как золотые чаши
в лужах отражённые – пять все.
Вот – душа загадочная наша,
в безобразье этом и красе.
5
Серафимов источник в весёлом весеннем лесу,
дерева только-только прозрачную зелень одели.
Соловьями обжиты здесь каждая ветка и сук,
и звенят на весь лес соловьиные звонкие трели.
Русло узкой реки изгибается полукольцом
под крутым бережком, на котором белеют купальни,
оставляя под ним с родниковой водой озерцо.
И бежит себе речка, теряется в зарослях дальних.
Здесь – любимое место отца Серафима, и он,
лик иконный его со стены невысокой часовни,
что руками умельца в оклад, под стекло помещён
смотрит пристально в мир, и сурово глядит, и любовно.
А купальни – три сруба из брёвен – один к одному
с небольшими оконцами, с крышами из черепицы.
Дверь берёшь на себя и ступаешь туда – в полутьму,
на порожке успев – «Спаси Господи!» – перекреститься.
И стоишь в мокром срубе, раздевшись, растерян и гол
с иорданью один на один, и один сам с собою,
ощущая босыми ногами неструганный пол,
что лежит наравне с родниковой холодной водою.
Вот же – прорубь в полу, то есть это она – иордань,
вот и лесенка в воду – на дно убегают ступеньки.
Ну не бойся, давай, на ступенечку верхнюю встань,
на вторую ступай, и спускайся в родник помаленьку.
Ах, по телу – озноб! Как, однако, вода холодна!
Вот – по пояс она, вот по грудь, и по плечи вдруг сразу.
А с последней ступеньки нога не хватает до дна.
Ну, теперь с головой, покрестись, и, давай же – три раза.
Первый раз с головою под воду: «Во имя Отца!»
и ещё раз и – «И Сына!», и снова – «И Духа Святаго!»
И, как пробка – на солнце, наверх, не теряя лица,
быстро-быстро одевшись, пускай под одеждою влага
всё ещё холодит. Но восторг уже зреет в душе
и как телу легко, так, наверное, птицы летают.
Вот и очередь к срубу, вопросы: «Ну, как вы? Уже?»
Улыбнёшься в ответ: «Ничего! Процедура простая»…
А восторгом объяты уже и все чувства твои,
будто снова на свет появился, родился вдруг снова.
Ах, как зелень прозрачна, как славно поют соловьи!
Как исполнен сей мир благодати и Духа Святого!
А, чуть-чуть приглядевшись, увидишь: отец Серафим
не с часовенки смотрит, а с берега, вон – с того места:
лапоточки и посох, и нимб золотистый над ним
и рука его правая поднята в знаменье крестном…
6
В трапезной обители – народу! –
За столами мест свободных нет.
Трудницы разносят по проходам
постный, как положено, обед –
суп капустный, гречку без подливы,
подслащённый фруктами компот.
И, перекрестясь, неторопливо
ложками орудует народ,
сидя в тесноте да не в обиде,
как большая дружная семья.
Юная послушница – внемлите! –
у окна читает жития
Александры, Марфы и Елены –
преподобных монастырских жён.
… Кто придёт в обитель – непременно
как и мы, бывает поражён
подвигом дивеевских монахинь:
в новый век, в последние года
монастырь, поднявшийся из праха
по молитвам их и по трудам
и в убранстве храмов, и снаружи –
издали – прозрачным майским днем
смотрится, наверное, не хуже,
чем в начальном облике своём.
Нет, мужские руки, безусловно
и немало потрудились тут.
Но ещё ведь есть и труд духовный,
кто бы знал, как тяжек этот труд!
Поощреньем, а не наказаньем,
знать не зная, что такое лень,
сёстры здесь считают послушанья
и несут их каждый Божий день
и в работе чёрной, и в молитве,
женское смиряя естество,
побеждая в ежечасной битве
князя мира грешного сего.
И, наверно, преклонив колена
перед Богородицей, в раю
Александра, Марфа и Елена
за обитель кровную свою
не одно молитвенное слово
молвили, и за сестёр – за всех.
Вот и монастырь поднялся снова,
и восстал во всей своей красе.
Купола сияют золотые,
каждый – будто в солнце отражён.
И сегодня мощи их святые –
преподобных монастырских жён
Александры, Марфы и Елены
(прославленья были, торжества)
поруганья избежав и тлена
почивают в храме Рождества –
по заслугам их! – Пречистой Девы.
Сёстры им акафисты поют,
и сии духовные напевы,
радуют их души там – в раю.
И за общей трапезой, прослушав
трёх святых скупые жития,
поминаем светлые их души
с остальным народом – ты и я.
7
У матушки Иеронимы,
приют недолгий давшей нам,
иконы старца Серафима
висят по стенам – тут и там
и без окладов, и в божницах.
И образы других святых.
А вот портреты – царь с царицей,
при жизни писаные с них
и сберегавшиеся чудом
на матушкины риск и страх
на чердаке, в углу, под спудом…
Но век сменился, и монарх
с супругой царственною вместе
(людскую память не убить!)
стоят на самом видном месте
и на почётном, стало быть.
И Александру с Николаем,
всю венценосную семью
Иеронима поминает
за упокой не раз на дню.
У матушки Иеронимы
находят пищу и постой,
живут-ночуют пилигримы
со всех концов Руси Святой.
Их тут перебывала масса –
недавно здесь семья была –
мать с сыновьями – из Кузбасса
теперь вот – мы… Молва пошла
а вместе с ней и адрес этот
и номер телефона сей
из уст в уста – по белу свету,
короче, по России всей.
И то! – чем ехать в неизвестность,
да ещё если в первый раз,
узнать приятно, что есть место,
где ждут уже и примут вас.
А там… Обитель вот – под боком,
ходи, смиряйся и молись
и Преподобному, и Богу
и покидать не торопись
Дивеево – а вдруг не будет
оно уже в твоей судьбе?
Здесь проживают божьи люди,
здесь, в этой небольшой избе
кладут поклон царю с царицей
от всей души – ни как-нибудь.
Ну а когда уже случится
собраться вам в обратный путь,
вам матушка Иеронима
благословенье даст во след,
в пути вы будете хранимы
от неприятностей и бед.
А посчастливится в обитель
ещё приехать (жизнь длинна!)
вот – этот дом, вот – дверь, стучите,
и вам откроется она…
8
И ещё одно Господне чудо
нам тогда явили небеса,
и его я долго помнить буду –
жизнь – она скупа на чудеса,
вот живёшь, не видя и не слыша
Божьего присутствия вокруг,
а потом вдруг знак бывает – свыше,
не врасплох, а именно, что – вдруг.
Для кого-то это – с неба манна
в долгом изнурительном пути
по пескам к земле обетованной.
Для других… Других вдруг осветит
лик Господень ясным днём с Фавора,
словно солнце просияет им…
Близ Преображенского собора
мы, им восхищённые, стоим,
мастерством строителей любуясь:
известь, будто снег, белым-бела,
как красиво в бездну голубую
золотые смотрят купола,
как углы, и арочки, и стены
и оконца – ввысь устремлены!
Обходя вкруг храма постепенно
смотрим на него со стороны
и вдруг – р-раз! – в какое то мгновенье
(это – чудо, это – свыше знак!)
оба, (не обманом, значит, зренья
было это) увидали, как
каменная белая громада
(сколько тонн в соборе, о-ё-ё-й!)
поднялась и, словно так и надо,
плавно воспарила над землёй
может на два, может, на три метра…
Кажется, что вот ещё чуть-чуть –
ветерок подует – лёгким ветром
унесёт её куда-нибудь,
на другую, может быть, планету,
силе притяженья вопреки…
С полминуты продолжалось это
и вернулось на свои круги
и на место встало… И покуда
этот день весенний не погас,
ощущенье явленного чуда
промыслом Господним, жило в нас.
Архитектор лишь одним искусством
над землёй собор поднять бы смог?
…Непередаваемое чувство –
знать, что нашим миром правит Бог…
9
Как там жизнь повернёт – неизвестно,
приведёт ли судьба снова нас
во владенье Царицы Небесной –
во Дивеево?... Нам в этот раз
повезло и с жильём, и с погодой,
(нераскрытым остался твой зонт)
и что было немного народу –
мы попали сюда не в сезон,
не в наплыв в монастырь пилигримов –
летом было б здесь много тесней.
И у раки отца Серафима,
удалось посидеть – рядом с ней,
перед самой обратной дорогой,
не минуту, не десять – а час.
Две сестры в одеянии строгом
со скамейки не выгнали нас.
Это видимо, чувствует всякий,
кому так, как и нам, повезло:
ощутил я – исходит от раки
в самом деле исходит! – тепло
чуть заметно и чуть уловимо –
эти мощи исполнены сил!
А о чём я отца Серафима
здесь, у раки святого, просил
не всё тайна – одно из желаний
исполняется тут и сейчас:
из-под правой руки (из-под длани
как сказали бы прежде) рассказ
о четвёртом, российском, Уделе
Богородицы – вышел, готов…
Пусть не всё он вместил… В самом деле –
ёщё столько и строчек и слов
а, быть может, и больше в три раза
надо, чтоб обо всём рассказать:
о нелёгком труде богомазов,
что сподобились вновь расписать
изнутри два огромных собора.
И о том колоссальном труде,
что вернул монастырь, и столь скоро,
в жизнь духовную… И о воде
о живой в трёх источниках, где нам
не пришлось в этот раз побывать.
И ещё есть сюжеты и темы –
их поэтам другим раскрывать,
если будет Господняя воля.
Всяк талант – он к Нему вознесён.
Ну а я… Я и этим доволен.
Бог велик! Слава Богу за всё!
2008 год, г. Архангельск Александр Росков
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
| 