О родине печаль неутолима...
Из новой книги
* * *
О родине печаль неутолима...
Опять иду, волнением томима,
Искать слова – то в поле, то к реке,
За стаей птиц, что ветрами гонима,
И слово, словно посох пилигрима,
Сжимаю зачарованно в руке...
И слово, что ещё в душе таимо,
Вдруг вырвется на свет неумолимо,
Поднимется, как лилия со дна,
И видишь вдруг: усыпано цветами
Всё озеро души, чьё имя – память.
А в нём ещё такая глубина!..
А вот звездою слово замерцало –
И ожило озёрное зерцало,
И сотней бликов вдруг отозвалось.
И ближний берег с жёлтыми стогами,
И тихий свет ромашек над лугами –
Всё в это слово тихое сплелось.
Васильковый ветер полей
Снишься матерью и отцом,
Золотым, с васильками, полем.
А в лесу, за дорог кольцом
Родника звенит колоколец.
Это родины вечный зов,
Дух полей и лугов медвяный,
Где любой цветок – бирюзов,
Где покой белой ночи мляный.
В травах, пахнущих чабрецом,
Заблужусь средь твоих раздолий.
Прозвени расписным словцом,
Долгой песней о русской доле!
Потускнеет речная синь,
Сгаснет озеро голубое,
Но останется, негасим,
Свет любви, что зажжён тобою!
И когда в суматохе дней
Прозвучит дорогое имя,
Васильковый ветер полей
Над землёю меня поднимет.
Мы жили в деревне
Мы жили в деревне, у речки и озера.
Лета были жаркие, с частыми грозами,
С порой белоночья, с купаньями долгими…
Полями, лугами, по осени колкими,
Мы в школу ходили, а тёмными зимами
Читали под лампой простой, керосиновой.
И матери наши в совхозе трудились,
И платьица нам покупали на вырост…
Там были коровами травы истоптаны
В лугах, что горбатились свежими копнами –
Мы там сенокосили вместе со взрослыми;
И в школу ходили тропинками росными
Вдоль озера синего, озера длинного,
Дарившего нас золотыми кувшинками…
Мы жили в деревне, счастливые дети,
Ведь нас не коснулось рукой лихолетье.
Мы жили в деревне и грустно, и радостно,
Ходили на танцы сосновою радою,
Смешные девчонки, в платочках и с косами, –
До осени, нас разлучившей, до осени;
Мы строили планы, уверенны в будущем,
А после писали родителям любящим…
Домой возвращались пролётные гуси…
И письма летели, исполнены грусти…
Крепки нашей памяти тайные узы…
Мы жили когда-то в Советском Союзе.
* * *
Это не сон, это всё – наяву.
Время застыло в деревне заречной.
Лошадь у дома не звякнет уздечкой,
Стадо коров не истопчет траву.
И под молочной прохладой лугов
Больше костёр не зажжётся пастуший.
Только всё громче: послушай, послушай –
Бьётся река у крутых берегов;
Катер качает, грозясь потопить,
Бьётся в протёртое днище парома...
Запахом дыма дышать – только б дома,
Дров наготовить да печь затопить.
...Но ухожу и не скоро вернусь.
Рыба – и та ищет место поглубже.
Родины голос становится глуше,
И затеряться в пустыне боюсь.
Так перелески бегут по лугам…
Но от себя убежать невозможно.
В пору безвременья и бездорожья
Кто-то останется у очага.
Кто-то поддержит горенье огня
В сердце своём и в оставленном доме,
Кто-то, возникнув в оконном проёме,
Будет стоять в ожиданье меня.
В осеннюю распутицу
...И так на сердце муторно, когда
несёт шугу осенняя вода
и нас пугает холодом зловещим,
когда на берег вытащен паром,
и лодка, что пустить пора на слом,
становится нужнее нужной вещи.
В деревне жизнь – она и так сложна:
хлебнёшь с попажей горюшка сполна,
когда у лодки обмерзает днище
и в заберегах скрыты берега;
а дома, как тепло ни сберегай,
его выносит мигом из жилища.
И это наша общая беда:
везде – чертополох да лебеда,
но крепко держит родина корнями,
и мы несём дрова и топим печь,
мечтая скинуть это бремя с плеч,
и просим Бога быть всё время с нами…
И так на сердце муторно, пока
не станет за ночь стылая река,
тогда, с собою взяв охапку веток,
пойдём дорогу за реку вешить,
и снова оживится жизнь в глуши,
когда на выходной дождёмся деток…
* * *
Зимнее поле... сухие былинки...
Месяца льдинка в небесном протае...
Словно бы кто-то окликнет:
– Галинка!...
Поле да ветер от края до края...
Словно в простом карандашном рисунке:
с бабушкой мы за столом своедельным,
мама в жакетке, с хозяйственной сумкой –
всё, что хранится в сосуде скудельным...
Может быть, это седьмая из вёсен:
бабушка стелет на снег полотенца...
Что там вода прибылая уносит:
старенький мячик?.. а может быть, детство?..
Мати посудой гремит спозаранку,
в вёдрах – с ледышкой вода прорубная,
дышит дымком закоптелая банька, –
дочи приехала – радость какая!
Ветер шуршит по кустам краснотала...
Всё, что осталось, – моё безраздельно!
Речка... колодец... и банька осталась...
Всё остальное – в сосуде скудельном.
Словно скрип снега на ветхом крылечке...
Ветер качает сухие былинки...
Нет ни крылечка, ни дома...
– Галинка!..
Снежные вихри несутся навстречу.
* * *
Жизнь бывала порою скупа на удачу,
Бабкой-липкой спала на окошке чердачном.
Но взлетала весною, едва просыпалась...
Лишь пыльца на руках с её крыльев осталась.
Тот чердак и поветь, запах сена и хлева,
А в избе – каравай деревенского хлеба...
А в избе у тебя – тени прошлого зыбки,
В потолочине низкой – колечко для зыбки, –
В ней когда-то тебя с тихой песней качали,
А твой рост на дверном косяке отмечали;
И в коробке, конечно, хранили родные
Под газетой твои волосёнки льняные –
В раннем детстве отрезанной матерью прядки,
Да лежали в шкафу в синих кляксах тетрадки...
Ну а жизнь оказалась задачкою сложной,
И теперь ты стоишь
там, где столбик дорожный,
Где почти не заметно деревни названье...
Здесь не важны твои достиженья и званья,
Здесь давно бы тебе все ошибки простили...
Но встречают окошки глазами пустыми.
...Только счастье коснулось тебя неизбежно –
И пыльца на руках с его крылышек нежных...
Когда цветёт светлынь-трава
Когда цветёт светлынь-трава,
шепчи любовные слова,
зови искать цветок во мглу
лесных урочищ!
Пусть вспыхнет он в твоих руках,
как поцелуи – на устах,
и мы найдём заветный клад Купальской ночью.
Пускай не скроет ночь лица,
светлее све́тла месяца, –
а ясный месяц в вышине висит подковой;
и там, где речки светизнá,
русалка выплывет со дна,
а в травах возле берегов свет светляковый.
Горят костры, и в полумгле
деревья бродят по земле, –
ты не найдёшь их поутру на прежнем месте;
на воды светлые реки
бросают девушки венки,
и видит каждая из них фату невесты.
Когда цветёт светлынь-трава,
шепчи безумные слова!
Ах, этот сказочный цветок скорей достать бы!
Скажи, ответь нам, светицвет,
где клад зарыт, открой секрет!
А сразу после Покрова сыграем свадьбу.
Берёза у колодца
О детстве сколько ни грусти,
Оно обратно не вернётся...
Лишь ты, берёзонька, лишь ты
Стоишь всё так же у колодца.
В твоих ветвях поют дожди,
С тобой таимничает ветер...
И снова лето впереди,
И что за счастье – жить на свете!
В твоих ветвях поют ветра
И перелётывают птицы,
А улетят – и мне пора
Настанет –
в путь поторопиться.
И, как раздвоенность ствола –
Дороги, сердца раздвоенье:
Здесь всё, родное до угла,
Речушки тихое струенье,
А там, вдали, есть дом другой,
Где жизнь прошла, родились дети...
Я помашу тебе рукой.
И ты мне веткою ответишь.
Уезжаю
«Кто уехал – тот и останется…»
Олег Чухонцев «Южной ночью»
Я уезжаю, и я остаюсь –
Мысль быстролётна,
как ветер раздольный, –
Снова иду по дороге окольной,
Издали вижу деревню свою...
Я уезжаю. Светает едва.
Сёстры на пастбище гонят корову.
Что же надёжнее отчего крова?
Лишь ощущенье любви и родства.
Кажется, вовсе и не далека,–
Вижу, как будто смотрю из окошка:
Сено прибрали, копают картошку,
Звонкую воду берут с родника.
Словно заречным угором крутым
Я прохожу у излóмистых сосен;
Словно бы сердце мне тронула осень
Листиком лёгоньким и золотым...
Я уезжаю. Бессильны слова.
Долго у медленной жду переправы.
Падает сердце в пониклые травы...
Падает в тёмные воды листва.
Колоколенка
По осенней поре
навещаю места эти дивные.
Отзвучало здесь детство,
как заигрыш жизни, судьбы.
Здесь родители наши
гуляли с тальянкой да с ливенкой,
А теперь вот жилой
ни одной не осталось избы.
Я стою и смотрю,
и ничто не нарушит безмолвие,
Только сердце стучит
да глухое волненье в груди,
А из прошлого вдруг
колоколенка выплывет звонная –
И сквозь дымку времён
развиднеется там, впереди…
На высоком угоре,
где дорого всё и любимо,
Красовалась она среди житных полей
до войны,
На неё любовались всегда
проходящие мимо,
И звучал благовест
над лесами, над руслом Двины...
Всё быльём поросло,
всюду травы здесь непроходимые.
Где тропинка, которой
о празднике шли на поклон?
Лишь крутые ветра
раздувают платки пестрядинные
Прихожанок-берёз,
что, смиренные, встали на склон.
Пролетят журавли,
оживёт с ними высь бирюзовая.
Кто помашет им вслед
на пустынных дорогах села?
Голосам журавлей,
сердца вечному, тайному зову ли? –
Как собратья, в ответ
вдруг откликнутся колокола.
На Буеве
Буево – так называется холм. Его склоны отвесны.
Эхом доносится давних событий отвестье.
Топса-река отражает развалины храма.
Время – текучими водами слева и справа.
Время пьянит, как вино, всё сильней его крепость.
Только закрою глаза – вижу чудскую крепость.
Буево мрачно хранит её скрытую тайну.
Лобное место, продутое всеми ветрами.
Помнит оно новгородцев – поборщиков дани.
Чудь покорить непременно хотели славяне,
Силой оружья заставить принять православье.
Сыпались с Буева чудские стрелы и камни…
Я ли стою над простором, над вольною Топсой,
Над вековыми лесами с болотистой топью,
Там, где звенит тетивою речная излука,
Чувствую тяжесть копья и стреляю из лука?..
Чудь уступила однако славянам упорным.
Переплелись под землёй навсегда наши корни.
Может, вселились и в нас их отважные души.
Память осталась – в названиях сёл и речушек.
Даль необъятная. Ветер. Река обмелела…
Время – текучими водами справа и слева.
Дикая яблоня
Помню, что девочку звали Марусей,
Мальчика, кажется, звали Иваном…
Хлопали крыльями лебеди-гуси,
Те, что гнались за детьми неустанно.
Вот они, вытянув длинные шеи,
Громко шипят и хватают за пятки…
«Яблонька, яблонька, спрячь нас скорее!
Ветки густы твои, яблочки сладки!..»
...Дикие яблочки – меньше рябины –
Внучка домой приносила в кармане:
«Сколько на яблоне их уродилось!
Злющих гусей она тоже обманет!»
…Яркою краской ребёнок раскрасит
В яблоках низко склонённые ветки
И на вопрос: «Чем закончилась сказка?» –
«Знаю, конец был счастливый!» – ответит.
…Яблоня, как украшала ты вёсны
Благоуханием, буйным цветеньем!
Оборвалось всё внезапно и просто,
Странным таким человечьим хотеньем.
Пусто теперь в чистом поле и голо,
Свалены в кучу, все в яблочках, ветки…
Внучка явилась домой невесёлой…
С сердцем упавшим – и я, и соседки…
Сколько давала она вдохновенья,
Как озаряла моё захолустье!
...Чёрный пенёк мочит дождик осенний,
Да надрываются дикие гуси.
Последний дом
Последний дом в ряду домов пустых...
Черёмушник разросся в угородах...
Но если к прошлому вернулся ты –
Лишь дёрни за верёвочку в воротах.
Войди туда, где мать ещё жива
И у окна сидит за рукодельем...
Но в сенцах ларь мучной и жернова
Напомнят: время – лучший в мире мельник.
И кажется, что целый век прошёл.
Зерно оставил ты, нашел – мякину.
И гирька от часов упёрлась в пол
В тот самый день, когда ты дом покинул.
На мучнике пылится ржавый серп,
Да ждёт в избе печаль – души привада,
Заставив в этих стенах вспомнить всех,
Кто там, в бору, за голубой оградой... Галина Рудакова (Холмогоры, Архангельская обл.)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
| 