Степь да степь
Из новой книги
* * *
Степь да степь, отава на лугу…
Край Донской, души моей отрада,
Я тебя представить не могу
Без тенистых улиц Зернограда,
Без моих знакомых и друзей,
Без цветущих яблонь над забором,
Без пропахших хлебом и простором,
Подступивших к улицам полей,
Без пруда, что обмелев, зачах,
Без акаций пыльных вдоль дороги;
С палочкой в натруженных руках
Матушки, стоящей на пороге,
Без снующих в воздухе стрекоз,
Трели соловьиной на рассвете…
Без всего, что дорого до слёз.
Без чего не стоит жить на свете.
Казачья кровь
Как случилось это, я не знаю,
Что судьба распорядилась так:
В городской квартире проживаю
Я, прямой потомственный казак.
Я табун не выгонял в ночное,
Не поил уставшего коня,
Но раздолье дальнее степное,
Как заноза в сердце у меня.
И не раз я, шумом оглушённый,
В городе, в толпе, среди друзей
Вдруг остановлюсь заворожённый,
Словно слышу ржание коней.
Город за стеною громыхает.
У подъезда курят старики.
Мне мой дед на пальцах объясняет,
Как коней седлают казаки…
Хутор Весёлый
Сестре Лиде
…Во дворах соседских оживление,
Детвора томится у ворот:
Стадо на вечернее доение
С хуторского выгона идет.
Смотрят старики в недоумении:
Пропадая изредка в пыли,
В центре стада, в плотном окружении,
Движутся покорно «Жигули».
Сын играет в казаки-разбойники.
Пыль осела, дышится легко.
Тихо так, что слышно как в подойники
Бьет упругой струйкой молоко.
Слушает сестра меня внимательно
Сердцем, а его не проведешь.
– Как Саратов?
– Город замечательный!
В нем забыл я дом свой.
– А не врешь?
– Вру конечно. Дом не забывается,
Ночью хутор вспомню – и тоска
До утра над сердцем измывается.
Мне сестра печально улыбается.
– На, испей парного молока.
* * *
Волнует сонный ветер занавески,
Луна глядит в открытое окно.
И детства золотые арабески
С бессонницей моею заодно.
Петух поёт на полусгнившей бричке,
Что под навесом без колёс стоит,
Дед баз пустой обходит по привычке,
А после долго курит и молчит.
А бабушка печёт блины.
Страдает
О неподшитых валенках соседский патефон.
И душу мне, как степь, пересекает
Угрюмый Маныч и впадает в Дон.
Ах, степь моя, привольная, родная,
Изгиб реки сверкает, как клинок…
Куда ж ты делась, вольница святая,
Неужто вся водой ушла в песок?
Да нет же, нет! Кипит в крови, как брага,
Любовь к свободе, козням вопреки,
И не исчезнут удаль и отвага
Пока на свете будут казаки!
Бабушка Феона
Бабушка меня жалела очень:
Был доверчив и наивен я.
И не раз старушка среди ночи
При свечах молилась за меня.
– Господи, ты ведаешь судьбою,
Не поставь доверчивость в вину,
Проведи напасти стороною,
Дай внучку хорошую жену,
Помоги в большие выйти люди,
Вырастить достойных сыновей,
Как полынно на душе ни будет, –
Не ожесточиться на людей,
Помогать им делом и советом,
Никогда не помнить людям зла,
Жить всегда по дедовским заветам:
Совесть ставит во главу угла –
Выше нету на земле закона –
Так считала бабушка Феона…
Подступает к кладбищу селенье,
Всё слышнее шум машин окрест,
Но хранит покой уединенья
Над могилой бабушкиной крест.
Видно, всё же Бог её услышал –
Так молилась истово она –
Хоть, в большие люди я не вышел –
У меня хорошая жена,
Как бы ни трудна была дорога,
Чувствую я плечи сыновей.
На своем веку я видел много –
Добрых и озлобленных людей,
Жизнь моя в суровом мире этом
Сладкою ни разу не была,
Но я жил по дедовским заветам:
Совесть ставил во главу угла.
Выше нету на земле закона.
Спи спокойно, бабушка Феона.
Маныч
Алексею Опаренко
После жаркой и душной
Мглы июльской ночной
Встретит Маныч радушно
Нас прохладой речной.
Что река нам подарит,
Мы узнаем потом.
В тишине вдруг ударит
Лещ тяжелым хвостом.
Щуки, словно ручные,
Возле лодки стоят,
А сомы здесь такие,
Что хватают гусят;
За высокой осокой
Целый день на волнах
Бьется солнце в протоках,
Как сазан в камышах.
Мы ведёрком водицы
Из реки зачерпнём,
Сварим сладкой ушицы,
Настоящей, с дымком.
Выпьем браги медовой
Да закусим ухой.
Жизнь покажется снова
Не такой уж плохой…
* * *
Далеко-далёко, за лиманами,
В синей дымке тают облака.
Даль чиста, и беркут над курганами
Виден хорошо издалека.
Всё как встарь, во времена былинные:
Беркут, степь, ковыль и небеса.
Положив на лапы морду длинную,
Из норы следит за мной лиса…
Степь лежит притихшая, росистая.
С небом степь до вечера враги:
Чёрной тенью молния когтистая
Чертит в небе плавные круги.
Бредит сердце ласкою и нежностью,
Зреют сокровенные слова…
Пряным духом и эфирной свежестью
Пахнет богородская трава.
* * *
В тени дубрав, прохладою влеком,
В ущелье горном и в открытом море
Вдруг затоскую о степном просторе,
И вспомню мать, и вспомню отчий дом.
То говорю, когда молчат кругом,
То вдруг умолкну в шумном разговоре
И с отрешённостью во взоре
Стою в воспоминаньях о былом.
Я вспомню степь, и нет мне нынче сна:
Великая загадка мирозданья
Неизъяснимой прелести полна.
Так женщина любимая вольна
Будить в душе волненье и желанья,
И светлую печаль воспоминанья.
* * *
Я не был дома восемнадцать лет.
На белом свете всякое бывает.
Калиткой стукну – только мне в ответ
Мой верный пёс, как прежде, не залает.
Так хочется услышать мне опять,
Как скрипнут под ногами половицы.
Но спят давно в земле отец и мать.
И продан дом. И в нём чужие лица...
Вернуть бы юность, всё назад вернуть!...
Но не дано судьбу переиначить,
Как погорельцу, что пришёл взглянуть
На пепелище и тихонько плачет.
Мария
Мужа люди убили лихие.
Сыновья не вернулись с войны.
Обещали вернуться Марии,
но бесследно пропали они.
Там, где Терек ревёт на порогах,
Словно раненый зверь на людей,
Увела их под пули дорога,
И ни писем от них, ни вестей.
Целый день она смотрит в окошко
На тропинку, что к дому ведёт,
А когда умывается кошка,
Просто места себе не найдёт.
То вздохнёт и зальётся слезами,
То на стол накрывать поспешит.
Но проходят часы за часами,
А в окошко никто не стучит.
Свет лампадки в углу, под божницей
То мигнёт, то сияет опять.
Остаётся лишь только молиться
И на милость небес уповать.
Матерь Божья, Мария святая
Грустно смотрит Марии в глаза.
Видно доля людская такая,
Что одной не бывает слеза.
Но поймём мы с тобою едва ли,
Даже если две жизни прожить-
Нам господь посылает печали,
Чтобы мы научились любить.
Мы по жизни идём, как в тумане,
Что нас ждёт впереди, не видать.
Мы погрязли во лжи и обмане,
И врагов разучились прощать.
И о нас, позабывших о Боге,
Различая беду впереди,
Матерь Божья томится в тревоге,
Прижимая младенца к груди.
Нищий
В тельняшке и чёрном берете
Сидит он на рынке в пыли.
Прижались, как малые дети,
К штанине пустой костыли.
Среди суеты и обмана
Сидит он, молитву творя.
И, словно со дна океана,
Глядят с его рук якоря. Владимир Шабаев
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
| 