Книга стихов о рождении невиданного славянского Reich – вослед за разгромленным гитлеровским Третьим Райхом на земле Украины. Все силы ада брошены сейчас, чтобы довести до безумия прекрасный и богатый талантами народ Червонной Руси. Все силы Запада брошены на то, чтобы свести в братоубийственной войне Великороссию и Малороссию. Пусть русские убивают русских! Когда было такое? Все наши предки, все русские святые на том свете рыдают и молятся – небо промокло от слез. Райхи имеют обыкновение рождаться во здравие буйства нации и играть в ящик за упокой прежних восторгов. Сумерки богов уже 25 лет витают в Украине, которой, похоже, мало Голодомора, Холокоста и Чернобыля. Она не собирается прощаться с фюрером Бандерой и демонами кровавых атаманов последних столетий. Кончится это плохо. Госпожа Чума уже на пороге. Об этом горестные русские стихи. Когда-то, 25 лет назад, я писал украинские стихи, полные любви. Они посвящены прекрасной киевлянке Наталье. Из двух славянских стихий, пронизанных любовью и ненавистью, составлена эта книга.

СТАРАЯ ПЛАСТИНКА überalles

Однажды вечером, под пересуд дождя,

Взбрыкнула Вистой тупо железяка.

И завершилось дело странным браком.

Две песни склеились. Им Microsoft судья.

Як умру, то поховайтэ. Deutschland über alles,

Мэнэ на могыли. über alles in der Welt.

Сэрэд стэпу шырокого. Deutschland über alles,

На Вкраини мылий. über alles in der Welt.

…Поховайтэ та вставайтэ. Deutschland über alles,

Кайданы порвитэ. über alles in der Welt.

И вражою злою кров’ю.Deutschland über alles,

Волю окропитэ.über alles in der Welt.

И мэнэ в сэм’и вэлыкый. Deutschland über alles,

В сэм‘и вольний, новий. über alles in der Welt.

Нэ забудьте пом‘януты. Deutschland über alles,

Нэ злым тыхым словом. über alles in der Welt… (1)

über alles in der Welt…

Гоп.

(1) Германия превыше всего, превыше всегов мире (нем.)

СХРОН

Скачет жадной змеюкой огонь.

Режу сало, а в сердце слеза.

И поет мне губная гармонь,

Что вкуснее шашлык и сабза.

Про тебя мне ревел сам «Рамштайн»

В казино под поганой Москвой.

Под кусочек хорошего швайн

Как тоскует бандит молодой!

Свищут пули, сшибая картуз,

Застревая в моем пиджаке.

У меня есть наколотый туз,

Ну, и шмайсер в продрогшей руке.

Нету в штофе уже ни куя.

Были б семки да волчья пурга.

Москалей – мама миа моя,

А до Львива четыре шага.

ТАМ ТЕЧЕ ДЖЕРЕЛО

За село, за село,

Де тече джерело,

Там орел підійма

Козаків на крило.

Там орел викликав

Козаків у похід:

Що на захід – на схід,

Що на захід – на схід.

За село, за село,

Де тече джерело,

Там орел воював --

І богато лягло

Ворожнечі в пісок,

І травой одягло

І людей, і коней,

Мов в живих не було.

За село, за село,

Де тече джерело,

Там орел проводжав

Козаків у житло,

Там орел проводжав,

Там орел помирав

Та у трави лягав,

Та до Бога злітав.

За село, за село,

Де тече джерело,

На кургані святім

Все травою зросло.

Тільки вітер співа,

Як орел підійма

Козаків у похід

Що на захід – на схід.

ВІЙСЬКО

Хто там попереду вітра? Хто там попереду сонця?

Хто там попереду ночі? Хто там попереду дня?

Військо попереду вітра. Військо попереду сонця.

Військо попереду ночі. Військо попереду дня.

Хто там попереду думи? Хто там попереду щастя?

Хто там попереду слави? Хто там попереду хмар?

Військо попереду думи. Військо попереду щастя.

Військо попереду слави. Військо попереду хмар.

Хто там попереду батька? Хто там попереду неньки?

Хто там попереду роду? Хто там попереду нас?

Військо попереду батька. Військо попереду неньки.

Військо попереду роду. Військо попереду нас.

Хто там попереду війська? Хто там попереду стяга?

Хто там попереду Січі? Хто там поперед могил?

Легінь попереду славний, сам архангеле Михайло,

Іде з ангельською свитой – наш козачий отаман.

Іде попереду світа, іде попереду вітра,

Іде, іде – мечем грає, Лицар Божий Михаїл.

Крила чорнії співають, небо славой напувають

Та Вкраїну хрестом хрестять, і гуркочуть козаки:

– Слава, ангельськеє місто! Слава, добре товариство!

Слава, володар Михайле! З вами буде жити Січ!

З Військом попереду вітра. З Військом попереду ночі.

З Військом попереду смерті. З Військом Бога та Хрестом.

ГРАЙ, ГРАЙ

Грай, грай, добрий коню, грай!

Підо мною чорним вітром грай.

Я поїду за козацький край.

Ти ж раніше смерті поспішай.

Грай, грай, вільна водо, грай!

Підо мною синім шовком грай.

Ти ж, мій човен, птицею літай

І на небі ангела гукай.

Грай, грай, коханочко, грай!

Та квіточки золоті звивай.

Та віночки по воді пускай –

Ти мене далекого чекай.

Грай, грай, мій синочку, грай!

У пісочку, голубочку, грай.

А ти, ненько, сина колихай,

Вище лісу, вище хмар лунай.

Грай, грай, лютий ворог, грай!

На дорозі ямину копай.

Скорой смерти козаку шукай

Та чаклуном коло броду лай.

Грай, грай, хвиський ворон, грай!

У козацькі очи поглядай.

Вип’єш мої очі, тільки знай --

Серце моє козакам оддай.

Грай, грай, стяг козацький, грай!

Над моєю долей в полі грай.

І Ти, Христе Боже, з шовку ззяй

Та мені неслави не бажай.

Грай, грай, білий діду, грай!

Надо мною на бандурі грай.

На могилі пісню заспівай,

Як козак поїхав за Дунай.

НАЛИВАЙКО

Спроси у голов на пиках, на ржавых дидах,

У белых, черных спроси о походах, о старых обидах.

Не ответят с выколотыми глазами, с отрезанными языками.

Только махнут чубами над пустыми веками.

Махнут чубами над реками, над бедняками,

Над теми, кто были живы, а стали камни.

Стоят полки каменными горами,

А полковники на верных горах дубами.

А между ними явором вечнозеленым,

Ляхами четвертованный, с белым сонмом,

Князь козацкийсредь войска поющих вече –

Про Наливайко и полк его в вечной Сечи.

ДИАЛЕКТИКА ПРИРОДЫ

Блоха, на барабан забравшись, как циклоп,

Давай куплеты петь и ножкой бить по коже.

Но барабанщик – трах! И булавою в лоб

Прервал нахальный глас.

Как краток гений, Боже.

Как много на веку Бетховен, Лист и Бах

Талантов погубили из народа.

На скрипку влезет клоп – и тут же ему бах.

Иль вошка запоет у Моцарта в штанах.

И – смерть сопрано. Такова природа.

Вот Киев удалой залез на барабан

И ножками сучит, как некий насекомый.

А барабанщик – трах! И лопнул шумный пан

Под разудалый гимн клопов и вшей всех стран,

Мазепу слопавших и следом панталоны.

ПЕСЕНКА О РАЙХАХ

Как уютно в Третьем Райхе, как прекрасна колбаса.

Как прекрасны гражданины в обязательных усах.

Как мадамы-патриотки все усаты до колен.

Как трескучие штандарты приглашают в нежный плен.

Как яволь в любой проказе – обязательный аусвайс.

Как в общественном лабазе постигает всех экстаз.

Как все радостно убиты и как все воскрешены.

Как все жопы шиты-крыты, а враги устрашены.

Как гремучи делопуты с воспитательных трибун.

Как Невтоны сверхмогутны и как разум дик и юн.

Как могучи яйцы-перцы исключительной красы.

Как в рождении младенцев обязательны усы.

Как властительны лампасы, умилительна кирза.

Как широко бананасы стали толще в три раза.

Как уютно в Третьем Райхе. Но истории подвох:

Прикололся летописец – он умел считать до трех.

Пригляделись, что ли, дети – Райх Четвертый на дворе.

Отчего не поседети умиленной детворе?

Песню новую немедля жизнь достала из штанин.

И запел под сенью петли умиленный гражданин.

Хорошо в Четвертом Райхе, хорошиста колбаса.

Хороши пайки и пайки всех бактерий при усах.

Хороша Хавронья наша. Вечность наша всем на страх.

Подровнялся. Зашпилился. И вознесся в Пятый Райх.

…………………………………………..

Райх – по-немецки то, что мы называем Рейхом.

УЧИТЕЛЬНИЦА ГЕОГРАФИИ

Пожилая учительница географии Белла Соломоновна вышла

на антивоенную акцию в Москве и была приговорена к штрафу в 10 тысяч российских рублей (СМИ).

Старушечка с плакатиком, добра Ваша печаль.

Бандеровцев не жалко. А Украину жаль.

Как воевать с Житомиром, с Одессой и Днепром,

С могилами заветными – кто им не бил челом.

Какие тут трагедии, какие жернова!

Какие в горле мучатся горящие слова.

Какие тут глубокие и ямы, и века.

И вы, тысячеокие, над нами облака.

От века растреклятого в подарок только – ой.

Что делать гео-странникам с СС «Галичиной»?

Кровавое виденье, кровавая братва,

Которой поперек горла бессмертная жидва.

Россию для отмщения жестоко рвут с цепи.

Что потеряли, мудрые, мы в этой всей степи?

Гремят литавры пьяные. И зверем смотрит Сичь.

И в реплики пещерные власть ограняет спич.

Зачем тут география, к чему Страбона труд?

Махновские тачанки ведь повсюду довезут.

Упертые извозчики, известные спецы,

Одной травы забвения беспечные курцы.

Живал под серой шляпою тишайший гражданин,

Для праздника вытаскивал он ножик из штанин.

Под флагом Чикатилы будь готов на бой и труд.

О, Шломо, Шломо, где же твой вошедший в притчу суд?

……………………………………………………………………….

Шломо – царь Соломон (иврит)

ЛЬВОВСКИЙ СЛОН

В городе Киеве слезы и стон.

Темною ночью пропал-таки слон.

Ищет страна – без галушек и сна –

Будто иголку, большого слона.

Может, украли его москали?

Или на сало свели куркули?

Бедный директор купил пулемет.

Косы и пики готовит народ.

А по утрянке из Львова звонок:

– Тута слоняка! Дери ее бог.

Бедный директор помчался во Львов,

Дико нахвальвая сечевиков.

Бочку горилки припер с собой гость.

С гордой улыбкой оуновский вождь

Сейф отомкнул – и, как сам сатана, –

За уши вынул из сейфа слона.

– Хлопцы! Це ж заяц! – директор сказал.

– Слава Бандере! – тут заяц вскричал.—

Слон я, слоняка! И гарне слоня.

Только не бейте ногами меня.

ГИБЕЛЬ АТЛАНТОВ

Дело было под Диканькой, где москальская орда,

Хохоча, в лаптях валила божьих укров города

И великие Афины над зевающим Днепром

Из рогаток расшибала и грозила зипуном.

А несчастные афинцы, не наваксивши сапог,

От вандалов зарывались в живописный некий стог

И вопили к батьке-Зевсу с черным личиком:

– Увы!

Зри, как нежные атланты погибают от Москвы.

Нету фурий, нету гарпий, скрылся с луком Аполлон.

Хоть бы на смех карфагенский приволокся, что ли, слон.

Скучно гетман на Олимпе свои локоны крутил

И на помощь Атлантиде ни меча не находил.

Пропадали всюду дивки, и подсолнух, и горох.

Но не гавкал на пришельцев многоумный кабыздох.

Он лежал под кипарисом, слыша голоса сирен.

А история пергамент шевелила Перемен.

«Были диты Афродиты, щирой масти шантрапа.

З осэлэдцами бандиты, но святые до пупа.

Що умели тыцкать дули, що умели красть курей!

Да москальцы пидманули, пидманул Зевес-еврей.

В черном море утопиться или в мряку пасть небес,

Или жлуктить, щоб залиться, старой нэньки чемергес?»

Сичь мохнатую чесали с видом на былой майдан

И маляву сочиняли в заграничный кегельбан.

Дело было под Диканькой, от Европы в два плевка.

Где атлантов полонили злые гунны из Совка.

…………………………………………………..

Диты – дети. Оселедец – казацкий чуб (укр.)

ПРОТЕЗНЫЙ ЗАВОД

Остановка – Протезный Завод.

А войны все никак не дождемся.

Но добьем мы сиротский приход –

Понесемся, друзья, понесемся.

В небеса! И удача – спаси.

Потерпите – и будет, как надо.

Всем по рюмке – и сдачу костьми:

Инвентарь отгулявшего стада.

Тут стоял величавый народ –

Как леса с небесами на кромке.

А сегодня – Протезный Завод.

И бумажные только иконки.

И бессильный бумажный наш Бог

Нам подарит для поиска смысла

Костыли безутешных дорог

И разбитой страны коромысло.

ОРДА

В месте Куеве дико спокойно.

Тут гуляет крутящийся мрак.

Тут гоняют баранов на бойню.

И отважен с обрезом хомяк.

Тут грызут всею силой цибулю,

Отбиваясь от лука Орды.

Во все стороны тыцкая дулю,

Чтоб тряслись москали и жиды.

Никакие высокие силы

Не хранят анархический чуб.

Тут шеольские чертовы вилы

Называют священный трезуб.

Тут страна загулявших седалищ

И соплями умытых славян.

Каждый жовто-блакитный товарищ

Тут по-пшецки зовет себя пан.

Тут любимое прозвище Сучко

И любимый герой – мародер.

Тут в большом уважении случка

И под лавкой мясницкий топор.

Тут стоит раскорякою нэнька,

Всех дурненьких несчастная мать.

И юлит с костылем Тарапунька,

Талибана козырная млять.

Тут за толстое хлебное место

Отдадут и Софийский собор.

Из единого слеплены теста

И майдановец, и прокурор.

Тут бардак очень древней породы,

Вернисаж замечательных морд.

И колючую розу свободы

Кажет миру сей задний проход.

Тут парад несмышленого мяса

И возвышенных каловых масс.

Тут гуляют такие колбасы,

Обещая Москве расколбас.

Тут привычно не знать ни бельмеса,

Но Христа поселять подо Львив.

Тут великий парад чемергеса

И красавиц с мозгами олив.

Тут плавильный котел шовинизма,

И панель, и шанель, и чума.

И готова громадная клизма

Для просёра страны и ума.

Тут несет самым лучшим Парижем,

Ну и хлевом, как всякий совок.

Соловьиною мовой оближет

Тут змеиный тебя язычок.

Как еврея ховают тут сало

От соседей в дурнице совка.

Тут страна, что себя обокрала

И просрала себя на века.

КОРЧОМКА

Пили люди у корчомці, пили вино біле,

Вино біле пили вранци – тай до ночи пили.

Пили люди вино чорне, пили до світання,

Пили чорне аж до сонця і до розставання.

Пили люди та співали – як вовки спивали,

Поки чорную безодню всю не випивали,

Пили люди та співали – та і посуд били,

Вщент на щастя – хай ім трасця!

Та знов – біле пили.

Пили люди у корчомці – пили молодії.

Починали молодії – кончали сівії.

Вся сивенькая корчомка – од дідів, як сніга.

А вино сивеньке ллється, гой да ллється стиха.

Пили люди у корчомці, діти Святослава,

Володимира герої – хай ім буде слава!

Та і ми із той корчомки келихами сяймо:

Чорну річку випиваймо – та в білу сягаймо.

ГУЛЯКИ

Ой, гуляв папуга в зеленому гаю,

Ой, гуляла пуга у лузі по краю,

Ой, гуляв господар в червоній сорочці,

Ой, гуляла муха по дубовій бочци.

Ой, гуляла гава по колючій груші,

Ой, гуляв комарик в сінім капелюсі,

Ой, гуляла мавка в чім мати родила,

Ой, гуляло з пивом дубове барило.

Ой, гуляло сонце та все червоніло,

Ой, гуляла хмара та все гуркотіла.

Ой, гуляв метелик по ввеселій свічці,

Ой, гуляла каша в білесенькій пічці.

Ой, гуляла в лісі тонкая ялина,

Ой, гуляв по місту з усами хлопчина,

Ой, гуляв і сам я та стиха співаю:

– Ой, гуляв папуга в зеленому гаю…

ВРАГИ НАРОДА

Пахло майскими горелыми жуками.

Насекомых на кострах мы в мае жгли.

Разводили под большими тополями

Трибуналы для спасения земли.

Каннибалы брата-хлорофилла

В судорогах гибли на земле.

С писком их коричневые крылья

Корчились в рубиновой золе.

Пахли жертвы плесенью горелой,

Брюшками шипели на углях.

Враг народа ворошился смело

На ночных серебряных ветвях.

Мы огнем природу-мать спасали.

И для казней реяли жуки.

А затем за доблесть получали

Высший балл со смехом в дневники.

Пахла ночь горелыми жуками.

Брызгал жир. Шел ветер по траве.

Разводили мы под тополями

Трибуналы и аутодафе.

С небывалым чувством выполняли

Смачную работу палача

И со взрослым смехом истребляли

Рыжего и лысого Хруща.*

Проходили майский свой Освенцим

Злые насекомые страны.

И страду культурных интервенций

Проходили мы, как шалуны.

Шевельнулся завиток спирали,

И пропали майские жуки.

Но другие факел крепко взяли,

Подловатых банд боевики.

Громоздится новая зараза.

И меняет облик холокост.

И Одессы жареное мясо

Бриз несет до самых пыльных звезд.

…………………………………………………..

*хрушч (белор.) – майский жук.

МОТОРИКА РУКИ

Стою я на майдане, держуся за карман.

Как вдруг ко мне подходит сам батько атаман.

– Ну, как идет работа? – со смехом говорит. –

Не ходит тут гадюка, москаль чи вечный жид?

– Ни божу мий, пан Сявка! – я говорю ему.

Я знаю, що робиты, щоб было по уму.

– Ты, хлопец, в первом классе, молчи и не наглей.

И обожай, как надо, своих учителей.

Щоб быть легионером, як браття-козаки,

Работай над моторикой, моторикой руки.

Стою я на майдане, держуся за карман.

Как вдруг из банка лезет паскуднейший граждан.

На нем большая шляпа, костюмчик и очки.

Бис знает, как работать над моторикой руки.

И говорит мне этот очкастый кровосмок:

– Простите, где у вас тут общественный толчок?

Так запросто гадюка на русском языке,

С большим хорошим кейсом в кривой такой руке.

Я жопой повернулся, не тратя лишних слов.

За нас сказал Шевченко для этих вислюков. (1)

Стою я на майдане, держуся за карман.

Как вдруг батон очкастый щемитсясквозь туман.

– Простите-извините, – пищит носатый шнырь:

Есть где-нибудь у вас тут гальюн или сортир?

– Нэ розумию тэбэ, поганейший москаль, –

Я отвечаю гордо, а чемодана жаль.

И тут меня пронзила мелодия ума,

Громаднейшая думка – и расступилась тьма.

Навесил я граждану и растоптал очки.

Приятная работа – моторика руки.

Стою я на майдане, держуся за карман.

Как вдруг подходит сотник, сам батько атаман.

– Ну, как идет работа? – со смехом говорит. –

Не ходит тут гадюка, москаль чи вечный жид?

– Ни божу мий, пан Сявка, не проползут совки.

Роблю себе потиху моторику руки.

– Слыхал твою работу. Свой срач нашел бабай.

Себе оставь ты шляпу. А кейс ты мне отдай.

Идешь ты верным шляхом, як браття-козаки.

Веселая наука – моторика руки.

……………………………………………..

(1) Вислюк – осел (укр.)

АНГЕЛ ЧАСНИЧНИЙ

Часника в хаті страхаються

кровосмики.

Старовинне повір’я

Що то за потяг та що за тяжіння!

Що то за прагнення на Україні?

Батько наш, батько наш – Єрусалиме!

Звір не здолає і ангел не кине.

Душить чудовисько, душить страхіття,

Душить страховище, душить лохміття…

Ненько слов’янства, наш Києве-мати!

Треба від люті нам ліки вживати.

Хто урятує? Пекучий, одвічний --

Ангел цибульний та ангел часничний…

Швидко развішуй часник, моє мати,

Щоб нашу хату не зачарувати!

Всюди літають часничнії сили.

Сила цибулі, рятуй від могили!

Оберігають наш спокий одвічний

Ангел цибульний та ангел часничний.

БАЛАГАН

Одне життя, одне страхіття…

Одне поганство і лахмиття.

Та новий кліпає божок,

Як бородатий цап, Нью-Йорк.

І вже не лях, і все не німець,

Другий безжалісний мисливець

Нагостириць в закутку ножа…

Рятуйся в Богові, душа!

Навколо балаган поганства…

Учи, Христосе, вчи, слов,янство!

Та неуком став слов,янин,

Софії нерозумний син.

Нудьга, нудьга…

Мій брате, нумо

Без голосу та і без шуму,

Без сум’яття і метушні

Ми підемо в дочасні дні.

Од Київа і до Путивля

Одна хода, одна ночівля.

Одна ночівля до дідів…

Там Володимир ще ходив.

І Мономах, і Ярослав,

І Сагайдачний там гуляв…

І много всякого народу

Собі шукало в небо броду.

Судоми радощі навколо.

Та в козака – звитяжна доля:

Спокійно встати на кордон,

Не бити ворогу чолом.

Хай дивляться на наши стяги

Шахраї в страсі од звитяги.

Дивися, зле, як козаки

Побралися в свії полки!

Життя, життя – куліш та юшка,

Та кухля, шабля і подружжя….

Нам зі хрестом не буде гірш.

А ви – давитеся за гріш!

Талан козацький – яніяк

Не трапити до розбишак.

А мужню велетеньську справу

Робити на одвічну славу.

Яке там не було б майбутне –

Насмішне, болісне, покутне,

Ніхто не візьме нас на ляк –

Ні жід, ні турок і ні лях.

ПИСНЯК СВИНАРЯ

Куплю кабана, назову Ярош.

Що за чудовий кабан.

Жирный лыч, под хвостом свистит.

Свин, а шакалам пан.

Куплю свыню, назову Фарион.

Що за чудова свинья.

Попереду визжит. Ззаду смердит.

Сало, а мозгу нема.

Куплю кабанца, назову Яценюк.

Що то за кабанец.

Спереди лает. Позаду бздит.

Но без яиц, стервец.

Куплю свыню. Назову Тимошенко.

Що за чудова свинья.

Спереди кокс, а сзади ботокс.

Бешеная галимотня.

Куплю кабана, назову Порошенко.

Що за чудовий кабан.

Карамельное рыло. Шоколадная дупа.

Сала чикагского пан.

САЛОФИКАЦИЯ

Наша перемога есть бандеровская влада

плюс салофикация всей страны.

Бандера I

Сала Укруине, Укруине сала.

Много-много сала, щоб в ушах трещало.

Сала всем хероям, от яйца, abovo,

Щоб квитнела дико махновская мова.

Сала Укруине, сала всей Руине.

Обложите салом сей Днипро в долине,

Обложите салом вишневый садочек,

И угарно гарных в том саду дивочек.

Обложите салом разудалых хлопцев,

Но ни шкварки сала, млять, на инородцев.

Обложите салом старую бандуру,

Обложите салом карпатскую гуру.

Обложите салом чоботы со скрипом,

Обложите салом вышиванку-свитку.

Обложите салом шмайсер молодецкий

И обрез шикарный, и бензин одесский.

Обложите салом курку, яйко, млеко,

Чтобы немец кушал, как велит аптека.

Обложите салом, салом обложите

Фосфорные бомбы для донецкой прыти.

Обложите салом, трехметровым салом

Чернобривый Киев с доблестным хуралом.

Обложите салом вечную границу

С чертовой Москвою, хай ей Гитлер снится.

Сала, сала, сала! Щоб мы все не вмерли.

Чтоб лежали в сале словно бы консервы,

Фараоном в клецках, как отцы-шумеры,

В пирамиде сала, как сказал Бандера.

…………………………………………………….

Гура – гора (польск.)

ШАЛА-БАЛА

Степи мої запродані жидові, німоті. (1)

Т. Шевченко. Розрита могила

Во время обольщения химерой

Илицезренья киевского торта,

Челомканья взасос с «Галичиною»

Под гимн гремучий охлоса всех стран

Возникло обаятельное действо –

Слиянье многогрешно и уперто

Чумы стрилецкой и ее злодейства

И либерала горестный роман.

Шухевич раз-два-три, калына чорнявая,

В саду Бандера ягоду рвала, шала-бала.

Был либерал попкорна проповедник

И созерцатель мировой канавы

Под интермеццо кокса и елея,

Но неких схолий он не уловил.

И обернулось дело черной гавой

Так хитрожопо и неромантично.

Так вовкулак перехитрил еврея

И с киевскою ведьмой обручил.

Шухевич раз-два-три, калына чорнявая,

В саду Бандера ягоду рвала, шала-бала.

Под пенье малахольного маразма

Континуум упертого майдана

Вооружился всяческим дрекольем,

Чего послал из арсеналов черт,

И сикось-накось обновилось время.

И вышли все так тупо-кривобоко,

Так недалеко, в пригород известный

С безумным новоязом: Бабий Яр.

………………………………………………………..

(1) Німоті -- немцам.Гава – ворона, вовкулак – оборотень (укр.)

КРУГОСВІТНИЙ ПИЯКА

Пив козак із келиха,

Гей, вино-хурделицю

Потилиця, гой, болить.

Вітер явір веселить.

Пив козак з барила,

Щоб вдова любила.

Потилиця, гой, болить.

Вітер клен веселить.

Пив козак з криниці,

Щоби одружиться.

Потилиця, гой, болить.

Вітер вербу веселить.

Пив козак із річки

За весельні свічки.

Потилиця, гой, болить.

Вітер дуб веселить.

Пив козак з рожі,

Щоб жити пригоже.

Потилиця, гой, болить.

Вітер поле веселить.

Пив козак з моря,

Щоб не знати горя.

Потилиця, гой, болить.

Вітер хвилі веселить.

Пив козак із хмари

Од своїй примари.

Потилиця, гой, болить.

Вітер гай веселить.

Пив козак із пекла,

Щоб вражина змерхла.

Потилиця, гой, болить.

Вітер хащу веселить.

Пив козак з могили –

Набратися сили.

Потилиця, гой, болить.

Вітер квиті веселить.

Пив козак з Дунаю,

Щоб пити із раю.

Потилиця, гой, болить.

Вітер берест веселить.

Пив козак з Варшави,

Щоб мовчали гави.

Потилиця, гой, болить.

Вітер листя веселить.

Пив козак з Берлину

За свою родину.

Потилиця, гой, болить.

Вітер серце веселить.

Пив козак з Парижу

Горілку не гіршу.

Потилиця, гой, болить.

Вітер вуса веселить.

Пив козак з раю –

Вам того бажаю.

Потилиця, гой, болить.

Ось, як треба, браття, пить.

ДЯДЬКИ

Ходить посеред народу

Ось такая байка…

Жили дядько Непийвода

З дядьком Наливайко.

Тільки місяць з неба піде,

Закотиться нічка,

А вже грюкається в двері

Дядькова бочка.

А на бочці по-козацьки

Сидить Наливайко.

- Наливай, сердечний куме,

Швидче наливай-но!

Каже дядька Непийвода:

– Не п’ю вина, куме!

Як на світ я народився --

Все води бракує.

Мо кормили сухім хлібом

Чи мо отруївся?

Все хлебчу воду, як риба,

А все не напився.

Каже, каже Наливайко:

– Хай ворогам – криця!

Наливав я оцю бочку,

Куме, із криниці.

Налле кубок – поспитає

Непийвода лихо:

– От водиця, мов дівиця,

Щоб я тільки дихав!

Сяде дядько Наливайко,

А з ім Непийвода,

Возьмуть кубки, як шабельки

Козацького рода.

Стане тихо на Вкраїні

Ажно до Дунаю…

– Наливай-но! – кум гуркоче.

І кум – наливає.

У вікно ряхтиє п’ята

Чи шостая нічка…

Гляне дядько Наливайко --

Опустіла бочка.

І поїде він до хати

З грюком отамана.

А тут жінка Непийводи

Лізе нечекано.

Лежить дядько Непийвода,

Ногою качає

І веселою піснею

Жінку зустрічає.

– Ой, напився так напився!

Ой, п’яне барило!

А щоб тебе хитавиця

Та перекулила.

– Стихни, куро! – каже дядько

Дужче громовиці. –

Пив я воду з Наливайком

Чистої криниці.

А що п’ється, як горілка,

То – Божія справа.

Козакам – винагорода,

Козацькая слава.

Слухай, слухай, Україно,

Голос громовиці!

Як на бочці Наливайко

Іде до криниці.

АДСКАЯ СОТНЯ

Что – Небесная сотня? Исчезла:

Человеческим мясом в песок,

А остатком в далекое место –

Улетел золотой ручеек.

Это было вчера, а сегодня

По симметрии всяких вещей

Приближается Адская сотня.

А у сотни немного идей.

У романтики всех революций

Есть наследники – вечная мразь,

Что кричит после жалких поллюций

Этим временным: кончил – и слазь.

Наступает большое болото.

И Антихрист стоит у дверей.

Есть для Адовой сотни работа

И болотных ее пузырей.

Но, фарватером правя к святыне,

Среди шторма спасется народ,

Слыша лоцмана, что средь пустыни

Марш Славянки, ликуя, поет.

ДЕТИ ОБЛОМА

Там пропасть, но вам туда можно, ведь вы голова

Святой бифуркации и турбулентной помойки.

Авось испугается, вылупив очи, Москва

И схватит за пятку и даст колбасы для собойки.

Там пропасть, но вам разрешается вниз головой

Или двойником ее, кислой в штанах ягодицей.

Авось поквитаетесь фаршем со клятой Москвой,

А бог шапито из навоза поможет явиться.

Там пропасть, но вам туда можно по праву травы,

Которую ветер без жалости в пламя вметает.

Авось и удастся исторгнуть слезу из Москвы,

И долю соплей на поминках она отмотает.

Там пропасть, но вам туда можно, как детям совка,

Обреза, бандеры, вареников, вия и сала.

Авось обомлеет Москва от того гопака

И вместо курантов повесит с клопами цимбалы.

Там пропасть, но вам туда можно, такой у вас рок

Плеваться с Москвой, голой дупой вертя во фламенко,

Покамест божок примеряет на лоб пирожок,

Следы заметая усами вервольфа Шевченко.

ВРЕМЯ СТАРЫХ КОЖ

Садов безбрежье, бездорожье.

Тифозный яркий жар листвы.

Меняет осень бремя кожи.

И змеи осени правы.

Приходит осень по привычке

Снять шкуру, как большой чулок,

И в две огромных черных спички

Зажечь и Запад и Восток.

Листва слетает старой кожей,

Таким прекрасным балом змей.

Но все, что нажил я и прожил,

Не брошу я под ноги ей.

На праздник перемены платья

Гляжу, как время мятежа.

Бросает мир весны объятья

Перед угрозою ножа.

Пора самоубийц и пряток.

Любовный жар горит, как ад.

В брезенты брошенных палаток

Стучится жалкий листопад.

Как старый пьяница, речисто

Себя он просит уважать.

Царит короткий час артиста,

Но с доминантой умирать.

Он стариком Анакреонтом,

Беззубым, с плешью пьет фиал,

Все завершая Ахероном

И Стиксом гибельных начал.

Свое величье обрывая,

Как Моцарт яркие листки,

Могилой общей закрывая

Лицо мусической тоски.

Уже уроды гильотины –

Ножи мороза занесли.

Уже в глубины Палестины

Бежали гуси-журавли.

Лисою мокрой ходит сватья,

Сосватав, хохоча, парад

Змеиных кож, гульбу без платья.

Всему закат, всему закат.

РУКОПИС

Життя буяє та клекоче,

Життя вирує, жити хоче,

Та – у безодню… Із життя

Ще не бувало вороття.

Попав в життя – пливи з усіми,

Як слово по лісті краіни.

Один рукопис – і кінець.

Один Господар – і Митець.

Один Господар книгу пише.

В Його руці – і грім, і тиша.

Нема для крапки вороття…

Одні чорнила – у життя.

КОХАННЯ

Кохання спрожогу, завдало…

Та з чортом – весілля гуло.

І раптом Росії не стало,

Неначе її не було.

Кохання спрожогу, завдало…

Та чорт теє ставив житло.

І вже України не стало,

Неначе її не було.

Кохання спрожогу, завдало…

Та чортом зі шпари тягло.

І ось білорусів не стало,

Неначе ніде не було.

Кохання спрожогу, завдало…

У чорта – своє ремесло.

О так – і слов’янства не стало,

Неначе його не було.

Кохання спрожогу, завдало…

Та все у розпусту лягло!

За нами і людства не стало,

Неначе його не було.

Кохання спрожогу, завдало…

За здрадництво з’іло нас зло.

Коли для нас Бога не стало,

Неначе Його не було.

ПЕСНЬ ШАБАТА

Вечером 13 марта в Киеве в Подольском районе двое неизвестных

напали на председателя организации «Хацала Украина» раввина Гилеля Коэна.

В пятницу, 14 марта, перед шабатом, было совершено нападение

на семейную пару евреев, которая шла в киевскую синагогу на Подоле, etc. (СМИ) 15.03.2014

Среди бойцов прекрасных построили мы дом.

Ужасно и опасно на том дворе живем.

И день, и ночь стучит орда,

Рыча, как ворон: Никогда!

Однакоже, и двакоже, и трикоже, и стокоже

Переживем мы стадо. И это сало, да.

Наф-Наф, Нуф-Нуф с Ниф-Нифом и скачут, и поют.

Лишь Абаддон расскажет, как оказались тут.

Они гармония сама,

Как чоботы стучат весьма!

Однакоже, и двакоже, и трикоже, и стокоже

Наш клезмер не смолкает. И хорошо весьма.

Ах, сэнкью за решенье – жиду позволить жить,

Под хлопцами с трезубом прелестно голосить

На соловьином языке,

Под вышиванками в совке.

Однако же, и двако же, и трико же, и стоко же

Мы молвим старый кидуш над кружкою в руке.

За обложенье данью, за десантуру с гор

В мохнатых волчьих шкурах уму наперекор

Благодарим народный бал,

Пусть ум на нем не ночевал.

Однако же, и двако же, и трико же, и стоко же

Не упокоит шмайсер наш шойфер наповал.

За нэньку-перенэньку, за мать и перемать,

Чтоб море взбаламутить, и беглецов догнать

Ура, сей белокурый Феб.

Но вопреки живет наш реб.

Однако же, и двако же, и трико же, и стоко же

Мы в шалаше, как сладость, съедим наш горький хлеб.

За соловья Бандеру на вишенке в цвету,

За светлую химеру, за Сич под коксом ту

Виват, зловещий фараон,

Свиней прекрасный легион.

Однако же, и двако же, и трико же, и стоко же

Со Шхиною на Пейсах мы вовремя придем.

КОНЕЦ ЕЖА

Султан турецкий, царь москальский

И император африканский,

Собравшись как-то антраша,

Решили сесть с большой охотой

Тупой имперьялистской жопой

На самостийного ежа.

Ежу все это были шутки,

И он от смачной прибаутки

Был пьян отвагой, как осел,

Вкушая спотыкач известный

Усатой мордочкой прелестной,

Хрустя цибулей, дик и зол.

Когда ж приблизились три жопы,

(Каких не видели европы,

Ну, разве только Белый дом

Ровнялся тылом с тем альянсом),

Был озадачен декадансом

Понятий бедный гастроном.

Еж отложил свою цибулю,

Крутя отважно насмерть дулю,

Рыча: доскачетесь, совки.

Но жопы сели пьедесталом,

И мигом ежика не стало.

Сурово в мире, козаки.

Большие жопы хороводят.

И ежикам кранты приходят –

Мотайте, бедные, на ус.

А чтоб не знаться с Красной книжкой –

Кривляйтесь, ежики, мартышкой.

И Дарвин с вами – Gottmituns. (1)

………………………………………….

(1) С нами Бог (нем.)

БАЗАРЧИК

– Дурны, Максимка, ты як сало!

– А ты, я вижу, танцевала?

– Так наплясалась, девки, жуть.

Что руки не могу согнуть.

– И я, подруга, наскакалась,

Неделю ноги колесом.

– Так это щука или сом?

– На свадьбе? – Кинься! На работе.

– И это ваше сало, тетя?

– Такой начальник – не родня,

А сразу лезет на меня.

– Давай яйцо!

– И ты даешь?

– Да это не цыплята – вошь.

– Не наступайте мне на грабель.

– А сом особо любит падаль.

Кидаешь дохлую свинью…

– Попалась? Счас тебя убью.

– Не наступайте на фигню.

– Головорезка!

– Сам ты жопа.

– Иди до хаты, Антилопа.

– Не наступайте на меня.

– Свинья такая! – Сам свинья.

– Скажи – кабан. Кабан – не тетка.

– От пуза лучше лечит водка.

Кто ест – не пьет. Кто пьет – не ест.

– К курям имею интерес.

– Не наступайте мне на паспорт.

– А ловится сазан – на насморк.

Берете сопель на крючок…

– Здорово, кум! – Здоров, сачок.

– Тут было двадцать пять цыплят.

А ну, давай четыре взад!

– Дорога – гривней дваццать-пять.

– Не жуй руками! Твою мать,

Мою клубнику пожевал.

– Да чтобы ты, фашист, пропал.

– Бабулек, старых кочерёжек,

Свезешь на хутор. – Нету грошей.

– Насыплют жмени три песка.

Из жопы сыплется. – Пока!

– Не наступайте мне на ум.

– Я Чомбе? Сам ты Чомбе, глум!

– Кто сука? Я, подлец, конь-баба!

– Пошли вДунай. Зальем неслабо.

– Держи, брат, краба. На Дунай!

– Где жонка? – Колбасу хватай.

– И будем пить всю ночь, как гуси,

Как гуси братской Беларуси.

И хай полковник-атаман

За гальштук первый льет стакан.

ОДИСЕЯ

Іхав кум, їхав пан, їхав батько отаман,

Іхав молодий козак з чорним оселедцем,

Іхав піп, їхав цар, їхав з лантухом корчмар,

Іхав лікар, а в руці тримав ніж і серце.

Іхав гедзь, їхав жнець, їхав з пляшкою митець,

Іхав по воді плотар, сидячи на грабі.

Іхав дуб, їхав граб, їхав клен чи баобаб,

Іхав дурень та співав на шкидливій бабі.

Іхав грек, їхав лях, їхав циган – в усі цвях,

Іхав німець та трима блошицю в підковах.

Іхав сам вічний жид, а чи може – всюдихід,

Іхав геній всіх людин на дурних головах.

Іхав крук, їхав грак, їхав незалежний шпак,

Іхав п’яний соловей, ще більш незалежний.

Іхав дощ, їхав сніг, їхав добрий чоловік,

Іхав до чужої людини кібернетик гречний.

Іхав вовк, їхав лис, їхав олень через хмиз,

Іхав радісний ведмідь красти мед в Чікаго.

Іхав жах, їхав ляк, їхав молодий хижак,

Іхав демон до Тамари за червонім стягом.

Іхав збан, їхав гак, їхав мимохідь хробак,

Іхав пан – такий кошлатий, немов брат Тарзана.

Іхав грюк, їхав цвирк, іхав бідний пантелик,

Іхав на шашлик часник до орангутана.

Іхав хрін, їхав дрин, їхав чепурний литвин,

Іхав оддавати Вільно – спадок білорусам.

Іхав Рим, їхав Крим, їхав сам Єрусалим,

Іхав Київ опісля – пиво-мед по вусах.

ХРОНИКА ХРОБАКА

Навколо – хроника хробацька.

І де хованщина козацька?

Хоробрість біла, незручона?

Звитяга вільна та червона?

І не за хутір, а за Січ

Сурми, сурмаче, серце клич!

Нехай, нехай, гайворон кряче,

Зловісне плем,я нетерпляче.

О, нетрі бідного слов,’янства!

Вас нищило всесвітне панство.

І крук-єврей, лях-горобець

Довбали козаку хребець.

О, діти цапа, діти цапа!

О, діти здрадництва і дряпа!

Неугавний гав, та рів, та вий,

А попереду – лютий Вій.

І там, де був у нас Христос –

Залізний лізе хмарочос.

І де була козацька хмара –

Одна відлюдная примара.

А чорт у ролі солов’я

Співає мирно:

– Нічия!

… Не нічия, погане сім’я!

Не керувати вам усіми.

І Січ, як хмара, напливає,

І козаків вона витає.

І хвилі, хвилі сивини

Пливуть з колишнії вісни.

Дивися, княже батько Кий,

В лице нещасних жебраків!

Дивися на свою людину,

На щасте комину і диму.

Що за одруження скаженне?

Що за відродження злиденне?

Все бій та гасла, та громниця…

А опісля – одна дурниця.

Хай моляться, як було досі –

Антоній та і Феодосій!

Провісники, в сльозах вони

Мо і одмолять наши дні.

…………………………………………

хробак – червь (укр.)

ТУ-РУ-РУ

Сегодня в нашем Тимбукту

С кокосом родины во рту

Воскликнул гражданин:

– Грозит Гренландия-сатрап,

Вкушать желая баобаб

Из наших палестин.

Конечно, мы дырой дыра,

Но и у нас есть три пера

И барабанов стук,

И жирных теток эскадрон,

И завалящий некий дрон,

И пламенный бамбук.

Доколе северный вампир

На предостойную из дыр

С прибором будет класть!

Доколе будет подлый тать

Москитам нашим докучать

И ямс народный жрать.

Так Демосфеном, сам не свой,

Вещал из хижины герой

С кокосом за щекой.

Но тут ответила жена –

Три зуба, хвост, черным-черна:

– Скотина, дверь закрой.

Пошел на цырлах патриот

И от Гренландии народ

Щеколдою он спас.

Бежал от грюка страшный враг,

Штабы теряя, весь в соплях,

И расточился враз.

Лежала на печи жена.

И зубом цыкала она,

Мурчала – ту-ру-ру

И сиволапо в темноте,

Зане была большой стратег,

Чеша свою дыру.

ФЛАГИ

Люблю смотреть на флаги иностранные,

Когда они на ветерке полощутся,

Как ассорти шанхайской забегайловки,

И возбуждают дух чревоугодия.

И не захочешь – станешь истребителем

Своих сандалий в дальних путешествиях,

Чтобы отведать от большого тожества –

Олимп, Эдем, кулинария истины.

Да, в самом деле, этот синий с золотом,

Ни дать ни взять, а виноград и персики.

А бело-красный – ветчина приличная,

А дальше – рыба славная со свеклою,

Омары, сливы, огурцы и устрицы,

За ними – рис, кунжут, бамбук, крольчатина,

Змея, улитки, уточка пекинская,

Чеснок, латук, зеленый чай, баранина,

Томаты, шпик, язык под хреном розовым,

А выше – земляника и анчоусы,

Форель, как флорентийская мозаика,

А следом – саранча и кошка жирная,

Брюссельская капуста с ананасами,

Куриные пупки и дыня месяцем,

Маис и зразы, крем-брюле с лягушками,

Молочные в сметане крокодильчики,

Копченые слоны, по виду зайчики,

И с умными глазами рыбки красные,

Из Атлантиды заплутавши в сеть.

И нету слов – у словаря на пиршестве.

Все это жирно жарено и масляно,

И звездами морковными усыпано,

Сушеною картошкой и орешками,

Грибочками, мозгами, шоколадками.

Люблю смотреть на флаги иностранные

В каком-нибудь Ню-Ёрке или Блондоне,

Когда они на мачтах извиваются

Такими аппетитнейшими блюдами.

Вооружась сандаловыми палками,

Хлебнув чайку хорошего улунского,

Люблю смотреть на флаги иностранные

И предвкушать застолье разноцветное.

Есть нечто, впрочем, там жовто-блакитное –

Ультрамарин с моченой кукурузою.

Но даже спьяну или ночью с голоду

Я этакой хреновины не пробовал.

БОРЗОПИСЦАМ ГОРОДА КУЁВА

Перед сном ты садишься на Пегаса,

Будто статуя – молчалив и важен.

Будто ты не поэт, а полководец,

Или в банях изрядный прибирала.

Но себя ты за гетьмана считаешь,

Дорошенку, Ахилла, бабу Вангу,

Впрочем, согласишься и на дойча,

Если в добром хлеву свиней десяток.

Ты гоняешь до пены и до мыла

Всех пиитов испытанного друга.

Не жалеешь коня – жалей папирус.

Не жалеешь папирус – так чернила.

Не жалеешь чернил – не мучай ногу,

Коей пишешь свои ты сочиненья.

Не жалеешь ее – свой зад в мозолях

Пожалей ты, злосчастный борзописец.

Ты похож на любовника, который

От усердья одной водою брызжет.

Ты ошибся, усердливый, глазами –

С оловянным взором полководца.

Ты садишься, статуе подобный,

Перед сном не на страшного Пегаса,

В расслабленье умственного зада –

На иное возвышенное средство.

И возносит тебя ночная ваза

С жутким свистом в такие эмпиреи,

Где летают космические тромбы

И чертей из Диканьки скачет сотня.

ЗАТУРКАНАЯ

Ще не сдохла, не згинела, ще не протянула

Толсты ножки по дорожке, тильки пидманула,

Пидманула, сблядовала с всякою сволотой,

Расплатилась во все дырки с пьяною свободой.

Лап рукою, лап другою – хто сопит на сиськах?

Ой, затуркана я, сцуко, яко одалиска.

С кем лягала-почивала и под кем проснулась,

И с Андреевского спуска куда навернулась –

Знают киевские ведьмы, СБУ сексоты,

Всех клиентов твоих, краля, все твои грызоты.

Ты мечи утробой жадной дикие приплоды

Да скачи чумною кошкой по путям природы.

Да плодись и размножайся, коль не треснет брюхо,

И ползи по жирной бойне – как мясная муха.

Ты затуркана, сусидко, Римом, Крымом, царством,

Немцем-катом и Варшавы гаденьким коварством,

Да Москвой головоломной, да поганым турком,

Коммунистом, сталинистом и еврейским трюком.

Кто не скачет, не кудахчет – тот не твой, сусидко.

Так скачи в кровать с кровати бешено и швидко.

Все бегут, бегут по свету долгие дороги,

На которых раскидала зверовато ноги.

Ще не сдохла, не згинела, ще не протянула

Толсты ножки по дорожке, тильки пидманула,

Пидманула свой народец, обратила в дурку.

Но затурканой не скинуть с сисек своих турка.

ЩО Ж НЕ БОЛИТЬ…

Ой, не болить, ой, не болить

голова, голова, ніби зроду не було.

Ой, не болить, ой, не болить

моє серце, моє серце, ніби хто украв його.

Ой, не болить, ой, не болить

моє тіло, моє тіло, ніби хто тут поховав.

Ой, не болять, ой, не болять

моі очі, моі очі, ніби хто повибивав.

Ой, не болить, ой, не болить

зелен явір, зелен явір, може, хто його звалив.

Ой, не болить, ой, не болить

моя хата, моя хата, може, хто ії спалив.

Ой, не болить, ой, не болить

моя тихая дружина і мовчить собі як дим.

Ой, не болить, ой, не болить

із червоним вином келих,

може, де разбився він.

Ой, не болить, ой, не болить

місто Київ, місто Київ, ниби зроду не було.

Ой, не болить, ой, не болить

батько, батько наш ревучий,

може, мулом затягло.

Ой, не болить, ой не болить,

гой, козацькая дорога, ніби хто перекопав.

Ой, не болить, ой, не болить

моя вільная вітчизна, ніби голод ії взяв.

Ой, не болить, ой, не болить

зелен терен, зелен терен,

що на голову Христа.

Ой, не болить, ой, не болить

молодая деревина невмирущего хреста.

Ой, не болить, ой, не болить

тая криця-молодиця,

що нас буде всіх рубать.

Ой, не болять, ой, не болять

тії грознії терези – нашу долю визначать.

ПОЖАЛІЄ НАС БОГ

Будували не рай, будували ми пекло потроху.

Наварили смоли, щоб і нам, і нащадкам було.

Та нас Бог пожалів – ненавмись збудували Голгофу!

І наснажено з пекла -- на хрест покоління прийшло.

Похлинулися пеклом і кашляєм в хворий містині,

Другорядні героі – і кожний в душі сирота.

З нас робили збанки – і робили б до віку, як з глини.

Та нас Бог пожалів – і оддав у обійми Хреста.

Але згнила душа, і погнила могутняя криця.

І по морю гнилому дурний наш кораблик поплив.

Нас хитала брехня – і хитала б повік хитавиця…

Та нас Бог пожалів – у кровавих слізах утопив.

За червону Єлену свою почали Іліяду.

За червоне чудовисько брата ніхто не щадив.

За червоне страхиття – віддали і пам’ять, і правду!

Та нас Бог пожалів – і з могилою нас одружив.

Що було на землі, то нам буде в одвічним спокої.

Витрачали вітчизну, як білу горілку дурний.

І за пляшку червону віддали бі Ротшильду Київ…

Та нас Бог пожалів – батігами по білій спині.

Думав чорт – мі його і залізні, і віддани кадри.

Та із зіркою ми одружилися для боротьби.

Але діти од зрки, як жовч, нудьгували незграбні…

Та нас Бог пожалів – і послав до свиней у рабі.

Знов будуємо рай чи нахнену дурну єпопею?

Ото ангели наши: усі як один – гробаки.

Одчиняємо шлунки – бо щастя на світі такеє!

Та нас Бог пожаліє.

І випихне знов – в жебраки.

ПОЛКИ ШЕОЛА

«Госпожа Меркель! Вице-премьер, министр обороны,

министр сельского хозяйства, министр по охране окружающей среды,

генеральный прокурор в Киеве — все фашисты.

Глава совета безопасности был основателем фашистской партии «Свобода».

Фашисты заняли важные посты в правительстве

и доминируют в силовых структурах.

Никогда фашисты добровольно не отдавали власть.

И Германия должна была указать на это,

опираясь на собственную историю»,

Грегор Гизи, лидер левых, Германия

Немецкие голуби мира так страшно поют

И роют копытом священные камни Европы.

Как странно, как бранно мы все примерещились тут,

Истории пыль и кровавого века холопы.

Как дико, как чудно, как больно о чем-то мечтать.

Как скучно пригрезилась эта музейная местность.

Ах, если б достать из-за пазухи вдруг благодать

И черепом Йорика не провалиться в кромешность.

Не вляпаться в кровь бы наяренных жарко зубов

И в бездну, и в чрево, не зная на свете ночлега.

Во весь балаган этих черных шеольских полков

ХХ-го мерзкого и кровожадного эго.

Немецкие голуби мира горбаты, как сны

Папаши над пивом с лицом добряка Франкенштейна.

Калитка Шеола распахнута в бездну весны.

Как дико, как больно – с карниза – и так беспредельно.

А грезы бушуют, до мозга костей. До Косца.

И снова из пепла желают явиться славяне.

Но глянь эти грезы, сей йогурт в бутылке с торца,

Увидишь клеймо – некой желтой артели в Юньнани.

РАГНАРЁК (1)

По пещерам спит Германец. Но глаза откроет Рок.

Понесется с визгом танец, и Рагнарёк на порог.

У слепой старухи Геи зубы с холоду стучат.

Боги или лицедеи каруселят и вопят.

Раскрываются пещеры, отмыкается гора.

Входит карлик старой веры, подошла его пора.

Входит карлик великаном в измельчавшую страну

И походным барабаном собирает на войну

В двух шагах страна убитых. Протянула руки к нам.

Шаг ступил – хлебнул напиток, два ступил – и ты уж там.

Асы, ваны из Валгаллы тянут руки с мертвых Альп.

И встает страна убитых, чтоб отнять у Геи скальп.

…………………………………………………………………………….

(1)Гибель богов после последней битвы мира в германской мифологии

ЛЕКАРСТВО ДЛЯ ЕВРОПЫ

Бесится Фауст. Соком играет. Все чего-то ему не хватает.

Сука Европа сходит с ума. То революция. То тюрьма.

То война. То море дерьма.Не расточится от газов тьма.

От слабительных дней – облом.За Аттилой – Наполеон.

За Шикльгрубером – толстый дуче.За Пилсудским всё брюхо пучит.

Сука Европа сходит с ума.Съела б греков – свербит корма.

Жрет Балканы и срёт камнями.Пучит пузо от крови веками.

С Черногорья летит молва:«Хер – на, сука. Жуй, сука, – два».

Пожалей, мастер, Европу.Сделай Европе вторую жопу.

Как без жопы Европе жить? Лезет Хохландия во всю прыть –

Отберет у Европы сфинктер. Рукоплещет Брюссель-кондитер.

Старый Сорос в ладоши бьет. Вот и жопа. Спасибо, черт.

ХРЕСТОНОСЦІ

Бог любив тоді Росію,

Бог любів тоді Украйну,

Бог любив і білорусів,

Бог любив усіх слов’ян.

Ні за сталінськії вуса,

Ні за лисину Батия,

Ні за прапор той червоній,

Ненажерний прапор той.

Бог любив тоді у травні,

У зеленім сорок п’ятим

Не радянську тую владу

І не звіра – комунізм,

Не червонеє майбутне,

А всесвітний той слов’янський,

Переможний православний

Хрестоносний наш похід.

Що було на білім світі

Хрестоносних тих походов,

Безсоромних і пихатих,

А чи з турками – святих?

А один – ласкавий Богу,

Той похід, що у Берліні

Батько лицар мій закінчив –

Хрестоносець Михаїл.

ОТАМАН ПАВЛО

Апостол Павло був апостолом язічників

Апостоле Павле, од батька – Савл,

Ти незнайомий був з поганим жахом!

Ти рід свой іудейський бичовав,

Ти пролітав крізь континенти птахом.

Приди, прийди, мов вогнений окріп –

Сюди до нас, де чорная завія…

Андрій-апостол на хресті охрип

І не чувать апостола Андрія.

Павле, Павле, апостоле живий,

Прийди – в руці з шабелькою козацькой!

Знов фарисей слов’янство обдурив,

Знов садукеї з правдою хижацкой.

Прийди, прийди, апостоле Павле!

Хай бич дня нас – та меч для ворожнечі.

Що шлях козацький, що твої житло --

Одна дорога мужності сердечной.

Прийди, Павло, як гетьман всіх слов’ян,

Прийди сюди, де чорная завія!

Як отаман – прийди до могікан,

Бо збили вщент апостола Андрія…

ПРОБА ХОЛОКОСТА

Обращение Объединения иудейских религиозных общин Луганского региона. 15 мая 2014 года, г. Луганск

Граждане еврейской национальности со всеми жителями Луганской области оплакивают невинные жертвы чудовищной бойни, устроенной радикалами в Одессе.

Ну, как, Одесса, проба холокоста?

И огненный твой Профсоюзный Яр?

Под смех милиции нацистская короста

Живьем загнала молодость в пожар.

Ты кушала и хрюкала так мило

И, не утратив свой жаргон и речь,

Чесала свое брюхо гамадрила,

Когда клопы тебястарались жечь.

А Дюк смотрел, но что смешному Дюку,

Той кукле бронзовой. Но мучит интерес,

А если б Дюка жгли, пришли б на муку

Металла старого, оставив чемергес?

Ты хрюкала, не слыша ни бельмеса,

В циничных шутках крюча антраша.

Вот так душой сгорела ты, Одесса,

Твоя душа не стоит ни шиша.

Мерзавка ты, торгашка и шайтанка.

Давно ты сброд угара и чертей.

И вся твоя не стоит Молдаванка

Тобою в пламя брошенных детей.

Не так давно кидали полицаи

За ножки деток в пламя нищих хат –

За то, что их советские рожали

Как Ева, впрочем, на Эдемский лад.

Как все твое одесское обрыдло!

И шутки сальные, и анекдотный спорт.

Тебе по нраву полицаев быдло,

Вот твой двойник, целуй взасос свой сброд.

Пора давно спалить тебя, Одесса,

Весь жирный твой бессовестный бордель.

Ты держишься за мебель политеса,

А уж пора всех поменять блядей.

Кривляешься, исчадье Украины.

Ты русских зданий подлый оккупант.

Пропахла вонью собственной урины,

Когда фашист поддал тебе под зад.

Ну, как, старуха, проба холокоста

Бандеровские нежные сердца?

Так пусть же сажа с пеплом, как короста,

Вовек не снидут с твоего лица.

4.5. 2014

ГОРЯЩИЕ ЩИТЫ

А царевну отдали в дурдом.

Был застрелен седеющий волк.

Легендарный чарующий сон

Закружился лохматым пером.

Птицу-Жар испекли на костре.

И, ножом окровавив закат,

Солдафоны семнадцати лет

Съели мясо семи медвежат.

Стал невянущий Маугли стар.

Стал мальчишка заброшен и вдов.

Из обрывков жюль-верновских саг

Похоронки засыпали стол.

Запылали спартанцев щиты

В ненасытной голодной печи.

По законам святой красоты

Позабыли, как делать мечи.

Не напомнила храбрость мотив

И высокую песнь кораблей,

И познанье натяжки тетив,

И баллистику верных ножей.

Есть прекрасная сказка войны.

Но прирежут ее, наконец,

Все легенды земной кривизны

Выпрямляя в пожаре сердец.

ПИВО МОЄ, ПИВО

День великий, великеє пиво.

Твоє тіло – ячмінь та пшениця.

І дивлюся, господар, кмітливо

Я на розкіш твою, молодице.

Ой, варити мені золотеє

Та везти золотеє до хати!

Ой, солодкеє що та гіркеє –

Та із медом до дна випивати.

Ой, що пити мені-цілувати

Золотеє твоє шумовиння –

Ой, ячміні твої диаманти,

Ой, пшениці твоє ластовиння…

ВІТЕР

Як один пролетить крізь другого,

Настає і кохання од Бога.

Тільки вітру щезання нема,

І поганства юрби закрема.

Як один пролетить крізь другого,

Настає і кохання од Бога,

Тільки вітер мов стяг підійма

Все, що вітром в житті не бува.

Як один пролетить крізь другого,

Настає і кохання од Бога.

Тільки вітер кохає завжді

На горі, на землі, на воді.

Як один пролетить крізь другого,

Настає і кохання од бога.

Тільки вітер сягає один

Невмирущий од Божих країн.

Як один пролетить крізь другого,

Настає і кохання од Бога.

Тільки вітер мов чистім вогнем

Доторкається Божим лицем.

ДЫМНОЕ УТРО

Памяти города Киева

С утра шум умывальника. Гром гимна.

Как разжиревший овод, утро дымно.

Скребки лопатой зверской по асфальту.

А за окошком синева и муть.

Гремит колодец мусоропровода.

Там ищут, видно, сельтерскую воду.

Крюками за хребты цепляют кошек –

Вместо воды они на дне живут.

Они орут. На клочья! Их не жалко.

Заря. И свет по векам лупит палкой.

Дрожат колени. Ум свисает ватой.

Средь вялых насекомых бытия.

Но утро и на грош не виновато.

Оно ворует звезды, сны солдата

И дарит пиво, свежий хлеб и маты

В том городе, где проживаю я.

Я ненавижу всяческих фашистов.

Но вдалеке от всяческих буддистов

Под вопли кошек, теток и помоек

На ум приходит мне один Бодлер.

Под дикий лязг ожесточенных коек

В Афинах диких грязных недостроек

Я вижу труп коня на солнцепеке.

Сдох Росинант. И сгинул кавалер.

Сто грамм сметаны я зову – мой ангел.

Я со сметаной говорю стихами.

Она не пахнет старыми трусами.

А только птичье молоко – она.

Но Вавилон гнилой картошки, сала,

Халявы, бессердечья, чинодрала

Так сладострастно пламенным фашистом,

Причмокивая, делает меня.

И так хочу схватить душонки ваши,

И дать пинка во все утробы ваши.

И в бич связать тех итальянцев фаши:

Не лавров прутья – тернии чертей.

И дать чертей во все это паскудство,

И разогнать на циклотроне чувства,

Гнилые души, идиотов плеши.

Чтобы пропал грошовый мавзолей.

Поджечь сей хлев, где всюду херовато.

Хоть утро на алтын не виновато.

Здесь вечность разговаривает матом.

Но труп коня не обольстит меня.

Прибить умишко пошлости зловещей.

И поселить тут вечных истин вещи.

По формуле возвышенных возмездий –

Сюда кусочек Греции украсть.

Пробить дорогу для лазури моря,

Чтоб заскакали тут гавот дельфины.

Хотя б один какой-нибудь дельфинчик.

Да и построить вещий Геликон –

На этой на травке для единой музки,

Вот этой ломкой нервенной стрекозки,

Вот этой хрусткой, как бисквит, капризки.

И во все горло заорать горам.

Придите, горы, с каменным оружьем

На этих всех червей прекраснодушье.

И проутюжьте всех кровососущих.

Всех этих теток растопчите – в дам.

И пусть я буду снайпер Аполлона,

Но этой твари мне ни в чем не жалко.

Их лечит только праведная палка.

Их надо резать, как сказал поэт.

Но пьяница, как чучело народа,

Приходит приведеньем с огорода

И смотрит, как последняя свобода

Поруганных восторженных детей.

А пьяница, как истина, помятый

Глядит на мир божественной заплатой

И спрашивает, хмыкая, чинарик,

Как свой обол на челноке Харон.

ВОЛЧЬЕ ПОЛЕ

Жуки гремели в майское стекло.

Зимою выла дикая баллада.

Лицом на волчье поле – детство шло

У школьного запущенного сада.

Забор тенист, он явно мне не в масть.

Есть, правда, лаз по краешку колодца.

И все же сердце ошалело бьется –

У шатких ног моих хохочет пасть.

Утопленные ведра в глубине

Прокисли цинком, старческие пломбы.

Гнилой оскал показывает мне

Из речки изгнанный на берег омут.

Его я перешагивал – и в сад

Скакал бесстрашно зорким ирокезом.

Червивый сад не щебетом дриад

Встречал меня, а дряхлостью помпезной.

За ним стоял военный гарнизон

С шагистикой и треском самоволок.

И старый дальше спал аэродром,

С навозом стад и редкостью двустволок.

А дальше – волчье поле, волчий мир.

И волчьи посеребренные тропы

Кроили для души моей мундир

И синим льдом трезвили первый опыт.

В колодце грязный обретался гость.

Но не с тремя, как Кербер, головами,

Не змеями усыпан, вроде звезд,

Полузабросан мусора дарами.

Валялся там разбухший дохлый пес.

И через вонь убитого колодца

Я прыгал в сад – и наступал на хвост

Лежащего визгливого уродца.

Так постигал я это слово рай,

Как пышное бесплодное явленье,

Где выродились в мелочную явь

Достоинства, породы, поколенья.

Окраина украинской земли

Меня на свет в ноябрьский день явила.

Веками тут Варяги в Греки шли,

Тут горсть песка – казацкая могила.

Тут по ночам ходили мертвецы,

И из реки костей вставала свита.

Распятые поляками бойцы,

Воздетые на кол иезуитом.

У сада дом стоял, а в доме том

Жила, как и понятно, дочка Грома.

Она была при всем в уме своем,

Хотя порой не ночевала дома.

Есенина, запретные для дев,

Она читала ночью сочиненья.

И искушала чей-то страшный гнев.

И гром ворчал в несильном отдаленье.

С той дочкой Грома я хотел в саду

Вдруг очутиться, но она бежала

На танцы, предавая простоту.

Лишь волчье поле глаз не предавало.

Оно за домом до чужих морей

За горизонт тянуло сизый опыт.

И тысяча дорог страны моей

Слились и превратились в волчьи тропы.

КОХАНОВСЬКІЇ

Що навколо пани Кайдановськії….

А товчуть:

– Ми пани Кохановськії!

Та все брешуть паночки-пани,

Що по сорок панів у штани.

Не брешіте, пани Кайдановськії,

Не брешите, пани Багіговськії!

Не стромися ти, Заходе – в Схід,

У святу православну блакить.

Не уквітчиться, не очепуриться,

А ізнов Україна обдуриться!

Рим – далеко, а побіч – пани,

Що по сорок панів у штани.

Не за правдочку нашу слов’яськую,

А за правдочку ви – ватиканськую!

Що нам – папа і Рим – без Петра?

Є в нас – тато і свято Дніпра.

Бо не любиться вам, все не любиться

Українськая хата і вулиця!

Бо завжди Кайдановський – лихвар.

А Шевченко – хохол і трудар.

О Петре, о могутній Апостоле!

Камінь віри – і церква на острові.

Де той камінь? Украв його пан.

А натомість – блискучий кайдан.

Що сурмите сурмою ви ляшскою,

Ой, сурмою варшавською, пражською?

Був в вас Грюнвальд – та сгас у пітьмі.

В Україну встромилися ви.

Та із жовто-блакитними стягамі

Виглядаєте все ж таки ляхами!

Чи задумвався пан-уніят,

Хто у Бульби Тараса був кат?

Не щезають пани Кайдановськії,

А щезають пани Кохановськії.

І все тяжче зітхання Дніпра

Од сусідской «любві і добра».

КРУКИ

О, Боже мій! В краю Сковороди,

В краю Шевченка, батька-отамана,

Своє товчуть і зараз, як тоді --

Товариш Маузер з товаришем Наганом.

І слухає з усмішкою іх спір,

Що треба знов ділити світ і гроші --

Господар іх, зловисний проводир,

В барлозі смерті на Червоній площі.

Залізні та причепліві круки

Довбуть собі дідівські заповіти.

А дякує ім – лисий та юркий

Господар іх, лукавий ангел світа.

Лягати нам, а лютовати – ім.

Ліворуч чи праворуч – до могили.

Поки нас всіх не переблять в дим,

В дим Батьківщини, що такий ім милій.

Небіжчики, небіжчики навкруг,

На небосхілі, на страній дорозі…

Як тицне в зуби вогнепальний друг,

І там усі ми будемо – невдовзі.

Не говори, що до коня – війну

У віз один не треба запрягати!

Ще не таку, козаче, данину

Прийде до нас блідая смерть збирати.

Невдахо-ненько! На лихім віку

І ми усі в невдачах невигойни.

Ми будовали щастя нашвидку,

Та до могилі нас довезлі кони.

Ремісники наганів і свинцю,

Горить ваша наука вогнепальна!

У одній ямі одного кінця

Лежить мета – залізна і загальна.

Рушничний час. Рушничний проводир.

І револьверний мозок барабана.

Та не любов він назсівав чи мір,

А чорній порох, чорній як омана.

Руда, руда, людськая ти іржа!

Копальня крові – гордісті відплата.

Тече, тече з німецького ножа

Безпам’ятная кров пролетар’ята.

Де маузер Вітчизну відкривав,

Як той Колумб Америку кривавий, --

Там соловейко більше не співав,

І іли очі бешенії гави.

Багато так у горобині грон,

Що ліс стоїть, як розстріл на кордоні.

Стоїть, як постріл – вогнепальний клен,

Як залп – березник, білий од агоній.

О, як плескати у долоні нам,

Як цілувати руки депутаткі?

Рука не перстень просить, а наган,

Рука несе відбиток рукоятки.

Зійшов царат, навколо – каганат.

А там, за рогом – злигодні закона.

Китайський мур чи єлектричний кат?

Чи із безодні – вежа Вавилона?

О, боже мій! Де жив Сковорода --

Товариш Коган із товаришем Наганом…

Прошу пробачити! Помилка – не біда!

Товариш Маузер з товаришем Каганом…

Ізнов не так… А як, той знає смак

Трудар мовчазний, що ножа ховає,

Та ще хробак, та банда розбишак,

Що із ракети всіх нас доглядає!

А ти, Украйно, все роби – личак…

…………………………………………………

личак – лапоть(укр.)

ГАЛУШКИ

Жил на свете белом Александр Пушкин

И товарищ младший, сочинитель Гоголь.

Дико на Фонтанке лаяли лягушки.

Но парижским смальцем пахнул каждый щеголь.

И, гуляя как-то в поле у опушки,

Наблюдая небо, молвил сочинитель:

– Кабы были в небе с вишнями галушки,

Я б давно оставил бедную обитель.

И галушка тут же прыгнула лягушкой

На плечо Гомеру миргородской славы.

Испугался Гоголь. Рассмеялся Пушкин:

– Хорошо на свете. Дико и забавно.

Съел галушку Пушкин у сырой опушки

И сказал:

– А в небо – погоди, однако.

Хороши в трактире на небе галушки.

Да трактирщик вишен пожалел, собака.

СУДЬБА СПЕЦИИ

Враг – у ворот. Во лбу коловорот.

Москаль грядет под шелест шаровар.

Но тверд во мгле неистовый Укроп

Под сладостное танго янычар.

Безумным чаепитием горазд

Всех напоить шагающий Восток.

И только слышно всюду Бох-подаст! –

На жест руки, направленной в висок.

От Скучного Боксера длинный хук

Уже протянут в вечное ничто,

Где на шампур насажен Крым и лук,

И старый Дюк в монгольском шапито.

Весенний вылет моли как всегда

Восторжен и зловеще серебрист.

И только Кролик Мартовский труда

Не оборвет, вакхический статист.

Под пенье струй и желтых субмарин

За Кроликом в прекрасный уголок

Тащись, Укроп, усатый гражданин,

Пока не скушал некто Тягныбок.

АГЕНТ МАГАТЭ

Возле зоны, на черте, в трех шагах от склепа,

Пьем с агентом МАГАТЭ самогон наш хлебный.

Заливаем в два горла как-то очень кстати.

Ишь, нелегкая взяла – и не скажешь: хватит.

Так идет наш самогон – льется, словно дождик.

А агент настрожён – держится за ножик.

Тут и я услышал звук – будто сон не в руку.

Ну, и хлоп с обеих рук – в два ствола по звуку!

Я за ствол, агент за нож. Топает, зараза!

Глядь, а то – ядрёна вошь без противогаза.

В восемнадцать ходит ног, ест деревья грустно.

Знать, хороший самогон робят белорусы.

А у Припяти-реки, прямо под плотиной,

Ловят рыбу пауки черной паутиной.

А той рыбы не видать – ходит в чистом поле.

Ходит репу воровать или красть фасоли.

Возле зоны, на черте, несусветный праздник.

Пьем с агентом МАГАТЭ и кусаем пряник.

Не бывало никогда этакого сюра:

Одичали от ума – я и агентура.

Видим странное кино, как мираж в пустыне.

Все, что будет тут давно и что есть поныне.

Ходят призраки, держась за дырявый бублик –

Трижды пять и пятью три демонов-республик.

Ну, а русский между всех вроде как бы лишний.

То ли ангел, то ли черт – дальний и ближний.

Каравай наш, каравай! Как не обознаться?

Кого хочешь – выбирай. Выбрали китайца.

На опаснейшей черте – колотун в природе.

Мы с агентом МАГАТЭ и не пили вроде.

Что Америкам сказать, что сказать Европам?

И зашкаливает так, как перед потопом.

ЖИЗНЬ НОСА

Русский классик Гоголь Николай!

В Куев невзначай не забредай.

Будешь вусмерть ты объятый

У родной разбитой хаты

Страшною печалью, так и знай.

Твой здоровый шнобель, как бушприт,

Обыску с арестом подлежит.

Чтоб ты носом не болтался,

В каземате прохлаждался

И имел уместно пресный вид.

Ну, а кто без носа, как кокос,

До народных строек не дорос,

Хай грызет Шекспира-Блейка

Да на три свои копейки

Теребит бандеровский навоз.

У достойных граждан, посмотри,

По два носа или даже три.

Две печенки-селезенки,

Две общественных мошонки

И струя, чем славятся бобры.

Но тебе за длинный нос хохла

Даст награду сотня при делах:

Даст почетную горилку

Да варшавскую пастилку

И обрез, чтоб расточилась мгла.

И пойдешь, Микола, вздув жупан,

Куда рявкнет батько-атаман.

Как тараном, твоим носом

Будут брать Москву прохвосты.

Думай, Гоголь, брат ты или пан?

Город Куев строит каждый нос.

Отправляя юных на погост.

Награждая всех куями –

Не вертися под ногами,

Космополитический прохвост.

Русский классик Гоголь Николай!

В Куев невзначай не забредай.

Как возьмешь обрез бандита –

Станешь дико знаменитый,

И тобою назовут трамвай.

БАНДЕРКА

Лысый карлик с ухмылкой хорька,

Чикатило великой химеры,

Он из пекла дурным землякам

Машет прапором черным бандеры.

Белый череп на черном шелку,

Вот и вся философия хряка.

Украина на долгом веку

Знает слово чумазое – мряка.

Два зигзага – и, кум, будь готов.

Понесут тебя адские силы

На майданище лысых скотов

И священной своей Чикотилы.

Но без правды нет сил у борьбы,

И мечта твоя – злая химерка.

И бандера – не прапор судьбы,

А онуча, гнилая бандерка.

………………………………………….

Бандера – флаг, онуча – тряпка (укр.)

МАРШ ВЕЛИКИХ ЧЕРВЕЙ

Ценою разума построенное счастье,

Цветущая и душная страна.

И скоро на обломках самовластья

Безумные напишут имена.

Придет пора и каждый станет нищий.

И обратит расчетливый мятеж

В цветущее и пьяное кладбище

Вселенский хутор и дельцов манеж.

Копытами колотят инсургенты.

Рогами упирается шабаш.

И в лапсердаках цепкие проценты

Обрезывают жалостный пейзаж.

Притоп Варшавы и прихлоп еврея.

Больная наплевательством страна.

И точит хищно ножик брадобрея

На горло стада сербская война.

Тут каждый прыщ глядят в Наполеоны.

Готово стадо русских кровь лизать.

И санкция на русские погромы

Подписана, и вдавлена печать.

Тут вырезаны нежно белорусы,

И в паспортах – зияющая ночь.

И наготове для туземцев бусы,

И Мнишека предательская дочь.

Ценою совести построенное счастье.

Цветущий хлев, безмозглый стадион.

А динамит под брюхом самовластья

Уже дымит – и нежен Вашингтон.

Тут пахнет псиной и безумьем стада.

С ножом в спине валяется Ахилл.

И каплет черт антихристова яда,

И ангел бич возносит гневных сил.

Тут пахнет Римом и волчицы вонью.

И пляшет Иеродиады дщерь.

На череп власти лапу новой бойни

Кладет лукаво европейский зверь.

Тут зреет сатанинская обида,

Ворча на александровом столпе.

Готова к затопленью Атлантида,

И черт в музее РСДРП.

Уже рога наставили герои.

Уже помои взять готовы власть.

И на обломки сей безмозглой Трои

Люцифер кличет негодяев масть.

Троянские беременные кони.

Предательством гниющая страна.

Клекочет смерть! И бледный конь Погони

Везет червей великих имена.

ГНИЛАЯ МУЗА

Опять Венеция гнилая

Сосет ночами умных кровь,

Фальшивым жемчугом играя,

Играет в старую любовь.

Родоначальница потопа

И мужеложных инвектив,

Она, как клитор твой, Европа,

Душещипательный мотив.

И щиплют ее ручки сыто

Эстета, пьяницы, раба,

И детолюба, и бандита.

И красная жирна губа.

Всегда больная и сырая,

Как сука старая, она

Беззубая и всем чужая

Пьяна, цветаста, холодна.

С ней не рифмуются Помпеи

И не рифмуется Содом,

Живет повадкой морефеи

И старой бандерши трудом.

Она отродье Атлантиды,

Хохляцкой Винницы навоз,

И русских сопли, что разлиты

Меж самогона и берез.

Вонища, бабища, дурища.

Винись, Венеция, винись.

Ты светопреставленья пища,

Цианистого кали мысль.

Плывут бананами гондолы,

Плывут, как оскопленный Крон.

Но Афродита в виде голом

Из пены не выходит вон.

Тут дети простирают губки,

И мачо подставляют зад,

И на каналы душегубки

Выходят,как плавучий ад.

Европы вещая могила

Соленой лужи на краю,

Как многих ты похоронила

В избитых ангелов раю.

Ползет под мокрыми трусами

Твоими золотой червец,

Гремя аптекаря весами,

Венецианистый купец.

ПУРПУРНЫЕ ОБЛАКА

Еще и семи не пробило, а город такая жесть.

И на ступеньках около – дерутся, спят и поют.

В забегайловке «24 часа» много чего есть.

Много чего пить. И не шарься тут.

Старуха на кассе фаустпатрон выбьет и защищай

Берлин. Или калитку в рай. Или последний зуб.

Прогуляй себя, как терьера. Мечтай, что и ты бабай.

В семь часов полгорода пьяных. Пьяный всегда не глуп.

Пьяный уходит в смешную близь. В тот пограничный схрон.

Он лазутчик Белой Орды, рыба Белой Реки.

Или рыба Красной Реки, когда фаустпатрон

Вольет в себя плодового чарла. И чарло ему с руки.

Ты стал чернильницей, так хохочи. Или, как вепрь, реви.

Пьяный – особенный партизан. Взрывает себя и мир.

От злости, слабости или любви. С тротилом в своей крови.

Взрывает рельсы. И под откос валится, как сатир.

Пьяный законченный террорист, переводя динамит

Своей печенки на культпоход из лабиринта в рай.

Но минотавр всегда начеку. И на траве скулит,

Найдя у себя четыре ноги, двуногий вчера бабай.

Он на ступеньке в числе других, как птица на проводах.

Забегайловку «24 часа» сделал добрейший бог.

Еще и семи не пробило, а город, отбросив страх,

Глядит на пурпурные облака и хлещет на посошок.

ОДВІЧНАЯ ДОЛЯ

Хто без Господа сіє на світі,

Той пожне на своїм полі – вітер.

Пожене його вітром до моря,

До гіркого великого горя.

Хто без Бога кохає на світі,

Той пожне на своїм полі – вітер.

Пожене його вітром у хащу,

Де чекають поживу напасті.

Хто до Бога ридає на світі,

Той пожне на своїм полі – вітер.

Пожене його вітер на волю –

У святую одвічную долю.

ОРДЕНОНОСНИЙ ЛИСТОПАД

Вийду я, вийду я – в сльози природи…

Сутінки. Осінь. Роса.

А на траві – орден Дружби народів.

Що за нещасна краса?

Всюди од сходу до жовтого заходу --

Сльози, нудьга, листопад.

Падає орден Червоного Прапора!

В прапорах – бідний наш сад.

Орденоносная осінь нудьгується.

Падає влада – з гілляк.

Орден Жовтневої висить Революції…

Впасти не може ніяк.

Срібло і золото, срібло і золото.

Мабуть, сезон розбишак?

Знаки Пошани все падають з шурхотом.

Грається орденом грак.

Грайся в Жовтневую, грайся – у грізную,

Грайся, хробаче, і ти!

Буде у гави гніздо граціознеє –

З проводирів несвятих.

Лисії лиси та клуси кривавії,

Неуки, цапи, скоти…

В осінь кривавую, осінь неславную

Грайся, гробаче, і ти.

Буде у гави ночівля безглуздая

З бажаних винагород.

Що безпросвітная, що всесоюзная,

Славний барліг чи компот.

Тільки медалі висять, не зриваються…

Вітер, не рви терези!

Сльози солдатськії не зловживаються,

Сльози вогню і грози.

Ото медалі – за Київ, Галичину,

За Севастополь, Москву,

За Сталінград, Петроград, за дідінщину

Та за Європу усю.

В сріблі та золоті – царина, царина.

Ордени Цапа – в грязі.

Тільки не падає ще орден Сталіна…

Грізно звинять терези.

Тії медалі солдатськії чістії

Вітер, мов син, підійма!

Нібито ангел – слова променистії:

Слава. Звитяга. Весна.

Осторонь осені – купи вології.

Плачуть, скриплять терези.

Тільки не падає хрестик Георгія,

Хрестик Святої Русі.

ПЕСНЯ БИТОЙ ПОСУДЫ

Пишут историю люди. Празднуют мертвеца.

Верят битой посуде. А не своим отцам.

Выроют бисер славы. Угли былых идей.

Рваные бусы яви. Желтые кости дней.

Пишут историю дети. Закапывают отцов.

Нету начал на свете. Нету во тьме концов.

Пишут слепые хроники. Закапывают живых.

И превращают в сонники историю для слепых.

Просто земное дело. Краток лукавый век.

Метаморфозы тела празднует человек.

Но ни любви, ни страха в ямах не отыскать.

Мало земного праха – вечность идут копать.

Режут лопатой сущее, раскапывают эфир.

Безумного бога случая тащат царем на пир.

Выроют ветошь сплетен. Просеки, пни и сны.

Рыбьи скелеты песен. Челюсть первой войны.

Космос копают синий. Клекочет орлом рука.

Среди мировой пустыни – ни Бога, ни червяка.

Пишут историю люди. Долгую песнь конца.

Ангелы, слуги и судьи закапывают мертвеца.

Не победят раскопки могильщиков страшных сил.

Матери зоркой штопки – всюду заплаты могил.

А над землею черною пишет стилом креста

Собственную историю Страшная высота.

НАХ

Ще не вмерла, ще не вмерла, ще не вмерла. Ой.

Може, вмерла, може, вмерла, може, вмерла. Гоп.

Шо ж, занадто увлекалась вражою травой.

Вот и ножки протянула. Пала, как укроп.

По майдану, по майдану в дружном гопаке

Все пошли до автобану с Райхом вдалеке.

А там белый, как проказа, фюрер хоть бы что

Их встречает, обнимает в кожаном пальто.

«Ще не вмерла, ще не вмерла Дойчланд хоть бы хрен.

Я стою себе, зараза, в струпах до колен.

Говорю большое данке за ваш светлый путь,

Что пришли со мною в лайке ножки протянуть».

А стрельцы ревут согласно: батько, бьют жиды.

Мы пришли зарей прекрасной в Райх алаверды.

… Все Майданы Автобаном завершают шлях.

Если вовремя не скажешь бесноватым: нах.

ВЕЛИКАЯ КАБАНЬЯ СТЕНА

Шо да, то да. Живут и хоть бы хны. Под гоп-ца-ца –

шоб не было войны.

А у соседей – ой. Кругом война. Но тут из сала сделана стена.

Такое счастье – как его ни тырь. А местный фюрер или поводырь

С усами таракана в бубен бьет. Не академик только идиот.

Свиные завитушки из штанов торчат у власти возле гальюнов.

И хвостиками делает кунштюк по свисту Академия наук.

От сала ум значительно горазд. И родину за кильку не продаст.

За буженину, может быть, и да. С ведерком бырла в праздники труда.

Скажи – атас. Скажи – всему хана. А ни хрена. Из сала есть стена.

И не равняй с Китайскою стеной. Не извести свиней страны родной.

Шо да, то да. Живут и хоть бы хер. Тут харакири б сделал и шумер.

Да сам Песец обходит этот рай. Где сало отмечает Первомай.

Тут, поплевав на оба кулака, две свечки ставит жирная рука –

Чтоб Бог помог. А следом черт помог,

вертлявый хвостик пряча между ног.

ПАРТИЙНОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Товарищ, тебе порученье – зарезать товарища.

По взносам ты в первом ряду, замечаниев нет.

Зарезать кого? Ты не знаешь его. Что ты паришься,

В ячейке узнаешь. Ведь это партийный секрет.

Чем резать? Да чем их и режут обычно, товарищей,

Хреновых строителей нашей народной стены.

Каким-нибудь ножиком. Только не надо пожарища.

Имущество сдашь под отчет коменданту страны.

Зарежешь и руки помоешь. Отправишься ручкаться

С ответственным сфинксом. А он превесьма чистоплюй.

Получишь талончик на премию. Ну, хватит глючиться.

Точи свой топорик. Да жонку в отверстья целуй.

Какая награда? Да что-нибудь тридцать два грошика.

И жонку на месяц с отверстьем всех выше похвал.

Ну, мертвый, пошел! – и, прикончив за пазухой вошика,

Тряхнул за уздцы и под флагом вперед пошагал.

УКРАМ

Памяти сожженных Одессы

Но я желаю вам не холокоста –

Шоа это священное понятье.

Шоа одни избранники достойны.

Свиную бойню я желаю вам.

Чикагской бойни и шанхайской бойни –

Великий и масштабный мясорез.

Хотите вы имперского размаха,

Но вы орда, вы навсегда орда.

Вы столько сала-шпига накопили,

Что осмолит вас добрый керосин

С великим удовольствием и треском,

Как осенью забитых длинным шилом

С ушами треугольными Амана

И рылами копателей дубов

Смолят свиней расклепанные ноздри.

Сгорит щетина жирненькой Одессы.

И почему щетине не сгореть?

Пришла пора прекрасных поджиганий.

Стоят, как столп, священные потопы

И ждут приказ обрушиться на город.

Гадюшник белый у гнилого моря,

Как моментально стала ты Гадесса,

Кормя цветочки пеплом человечьим,

Играя Дюка бронзовым лингамом,

И отдаваясь стаду людоедов.

Так почему бы всем вам не сгореть?

ДIТЫ ЦАПА

Що розум – тут, що там – гробак.

А ти плети собі – личак.

Та слухай ряскіт і лускання,

Горілки чи души щезання.

Дивлюся в серце та вікно:

Жалоба. Крамарі. Багно.

Вік урочистий, торговельний,

Несором’язливий, маємний.

О, ліхоліття, ліхоліття!

Лихвар і лицар скачуть миттю.

Дивлюся в серце та вікно --

Нудота.Тротуар. Гальмо.

Злиняли прапори, стосунки.

Одні проводирі – грабунки.

Рвучкий душею мій сучасник,

Який за душу вхопить власник?

Де той сурмач? Де козаки?

Навколо дещо навпаки.

Навкруг тремтячая країна.

Навкруг людина цідить слину.

О, бидний рид короткочасний,

Та і в народженні не власний!

Їапливий рік. Хапливий вік.

Хапає бабу чоловік.

Та де романтика Амура?

Одна смага і кучугура.

І тріпотливая душа

Горілку гупає з ковша.

Друнієм, нявчим, знемагаєм,

Нудьгуєм, розум свій страчаєм…

І вмер філософ і поет,

І вмер розумний очерет.

Одкрита в вік шкірний шпарина,

І лізе шпаркая тварина…

Багнистий рід. Багнистий вік.

Багно ковтає чоловік.

Поквапно, милий мій, поквапно,

Та поетапно, поетапно…

Грузька країна і круки.

Грузька земля і байбаки.

Та паща, паща… Боягуз.

І стратив сили сажотрус.

І лізе з комина червона

Дурная вежа Вавілона.

Та гупають над нами хмари,

Небачних ангелів кошмари.

Що, сірий ангел димаря?

Коли рожева то зоря?

…………………………………

цап – козёл (укр.)

НА ТРОИХ

Завоняла тушенка, зачесалась мошонка быков.

Все бы лезть на коров, а затем на крюки да на бойни.

Разгорелся кураж, раздуханилось время даров.

Погуляй напоследок. Пока собираются войны.

Да они собрались. У пивнухи под грязным мостом,

Где прогнали коров на последнюю травку и млеко.

Две старухи-войны, ну, а третья с пустым животом

Примеряется глазом к пирушке текущего века.

Две обрюзгшие вши уже взяли питво по губе.

Только третья все дергает угол собачьего уха,

Выбирая из красного что-нибудь вдруг по себе.

Не пойдет, так, почмокав, напиток заменит старуха.

Для разгона восток, чтобы Ближний на Дальний сменять,

Закусивши Европой и Африкой, если закрючит,

Чтобы дно из Америки выбить и жадно хлебать,

Полоща свои лапы в кровавой и мути, и жути.

На троих, как всегда. Соблюдая народный фольклор.

Да по-сестрински нежно, без устали, неторопливо,

С исключительным смаком, где третья из грузных сестер

Человеческой костью взбивает чумазое пиво.

И под подлым мостом, где прогнали на бойню стада,

Где быки отревели свое и сломали копыта,

Тянут пиво из горла три грации, сильно в годах,

И в три глотки шаманят, считая под юбкой убыток.

Не охоться на них. В темноте обреченной страны.

Ты, двуногий, простяк. Где ты видел три страшные бабы?

И бессмертным не вольно убить ни малейшей войны.

Как трудился Христос! А война поменяла масштабы.

Да пошила одежки, ее не отыщешь в толпе.

Посжигала жиры. Подтянула мертвецкую кожу.

И для схрона на Мальте настроила замков себе.

Но и снайпер из ангелов не вычислит пьяную рожу.

И сидят под мостом, тянут бырло из красных плодов,

Разжигаясь пожаром безумия, голода, гнева.

Погляди на быков, на последние корчи коров.

И как кровь с молоком по стаканам уже заалела.

Этот красный кефир, он сама уже жирная кровь.

Слышишь, дети, как чипсы, хрустят на зубах у гурмана.

Спрячь для выстрела пулю. Последнюю пулю – любовь.

И нательный свой крест заточи для большого шалмана.

ЛЯЛЬКОВИЙ ПАН