На первую страницу сервера "Русское Воскресение"
Разделы обозрения:

Колонка комментатора

Информация

Статьи

Интервью

Правило веры
Православное миросозерцание

Богословие, святоотеческое наследие

Подвижники благочестия

Галерея
Виктор ГРИЦЮК

Георгий КОЛОСОВ

Православное воинство
Дух воинский

Публицистика

Церковь и армия

Библиотека

Национальная идея

Лица России

Родная школа

История

Экономика и промышленность
Библиотека промышленно- экономических знаний

Русская Голгофа
Мученики и исповедники

Тайна беззакония

Славянское братство

Православная ойкумена
Мир Православия

Литературная страница
Проза
, Поэзия, Критика,
Библиотека
, Раритет

Архитектура

Православные обители


Проекты портала:

Русская ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
Становление

Государствоустроение

Либеральная смута

Правосознание

Возрождение

Союз писателей России
Новости, объявления

Проза

Поэзия

Вести с мест

Рассылка
Почтовая рассылка портала

Песни русского воскресения
Музыка

Поэзия

Храмы
Святой Руси

Фотогалерея

Патриарх
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II

Игорь Шафаревич
Персональная страница

Валерий Ганичев
Персональная страница

Владимир Солоухин
Страница памяти

Вадим Кожинов
Страница памяти

Иконы
Преподобного
Андрея Рублева


Дружественные проекты:

Христианство.Ру
каталог православных ресурсов

Русская беседа
Православный форум


Литературная страница - Проза  

Версия для печати

В пасхальном Владимире

Рассказы

В ПАСХАЛЬНОМ ВЛАДИМИРЕ

Это было советское время, потому на Пасхальной неделе в Успенском соборе на вечерней службе народу немного. Он всё больше днём – экскурсия за экскурсией. Владимир – город особенный на историю, уж поистине даёт ответы, «откуда есть пошла Земля Русская».

Не помню теперь, точно не скажу, в каком году я впервые побывал в Успенском соборе, что на крутой горе высится над Клязьмой. Центр Владимира, изукрашенный полным соборным и монастырским ансамблем. Вот и едут сюда люди – побольше узнать, побольше увидеть, а больше всего это место привлекает сохранившимися фресками, выполненными Андреем Рублевым. Многие из экскурсантов не ведают, войдя в собор, какие из многочисленных украшений рублевские труды, а всё равно интересно.

Группы за группами входят в стены древнего собора, слушают, смотрят и расходятся, а вечером на службе церковной собирается человек десять-двадцать постоянных прихожан. Большего никогда не насчитывал.

Правда, только однажды мне пришлось видеть, как в храме, как у стен храма собрался почти весь Владимир. Друзья прислали мне написали, что в дни празднования тысячелетия крещения Руси в их городе пройдут особые торжества. Сообщали тогда, что попробуют добиться приглашение на праздничную службу и в Успенский собор, и в Суздаль.

Отложив дела, с особым волнением ехал во Владимир, только там меня ждало разочарование – друзьям не удалось получить пригласительные на праздник.

– Не обижайся, мы очень старались, – огорченно сказали они.

Как я мог обижаться, если эти люди для меня всегда делали только хорошее? Успокоил:

– Значит, так тому и быть.

Вечером я отправился на службу в Успенский собор. Это накануне всенародного торжества. Летний вечер в центре города оказался тихим и умытым. По дорожкам, что примыкали к храму, неспешно гуляли люди, а воздух, мне казалось, был проникнут особым ароматом торжественности и успокоения.

В храме было многолюдно. Пело несколько хоров, прибывших на празднование. Звучали молитвы на русском, грузинском, греческом языках.

Не знаю, по какому признаку вычислила меня женщина, что принимала записочки за свечном ящиком. Только вышла она, подошла ко мне – стоял я почти у дверей – и спросила:

– Вы чем опечалены? Неужели тем, что пригласительного у вас нет?

Я просто кивнул и незаметно удивленно улыбнулся.

– После службы подойдите ко мне. У старосты, слышала, ещё остались пригласительные. Давайте попросим, Господь поможет.

Как же были удивлены мои друзья, когда я вернулся к ним с заветным приглашением на торжественную службу.

И она шла – торжественная и величавая, с крестным ходом по площади около Успенского. Оцепленные милицией, стояли люди по всему Владимиру и… крестились. Многие улыбались, многие не скрывали слез. Это вот и есть единение. Это вот и была благодать Господа. Все: и те, кто шёл крестным ходом, и те, кто не боялся и открыто молился, отрезанные от праздника милицией, – были в этот момент сродниками.

Теперь же начиналась вечерняя. Под сводами, изукрашенными праведными древнерусскими мастерами, окружённые святыми гробницами, стояли постоянные прихожане. Рядом со мной – две старушки. Одна сухонькая, маленькая, с острым взглядом. Другая крупная, дородная, нарядная.

Первоначально никто на них не обратил внимания, а чем дальше шла служба, тем всё больше люди оборачивались на них. Они не просто молились, они… ругались.

Батюшка, и тот укоризненно несколько раз взглянул на старушек, а те, будто на улице, то приглушали голос, то возвышали его. Особенно усердствовала сухонькая. Она не давала и слова вставить дородной, и та только рукой отмахивалась.

– Вы же в храме, служба идёт. Старые люди, а ведёте-то себя как? – не выдержал я и подошёл к женщинам.

Обе на меня изумлённо посмотрели, будто это не они, а я так распоясался во время службы. Приутихли, стали молиться, а потом опять сначала зашептали, а потом вполголоса заговорили. Все понимали: ругаются.

Сухонькая вдруг замолчала, резко повернулась и подошла ко мне.

– Сынок, прости Христа ради. Я её, – показала рукой в сторону дородной, – целый год не видела, а она ведь свахой мне приходится. Это она с виду такая смиренная, а детям вовсе житья не даёт. Греха не боится. Если я ей сейчас всё не выскажу, потом ещё год не увижу.

Старушка поклонилась мне в пояс и пошла на противоположную сторону. Стояла и смиренно молилась.

После службы они вышли из храма. Дородная направилась по дороге к Золотым воротам. Сухонькая заспешила в сторону монастыря, где когда-то покоились мощи праведного Александра Невского.

Сидя у храма на скамеечке, долго думал: кто же сейчас больше нагрешил – бабушки, что боролись за безоблачную жизнь детей, или я, не проявивший должного терпения? А случай припомнился, когда совсем недавно, в предпасхальные исповедальные дни, настоятель одного из монастырей отец Никон сказал мне:

– В храм приходите с грехами, которых по грудь, а уходите – их выше головы.

 

ОТЕЦ РАФАИЛ

 

Он не мог незаметно появиться в нашем селе. Все ждали, что опять храм в честь Покрова Богородицы вознесётся молитвой и звонница огласится колоколами.

Два раза за свою жизнь колокола замирали. Первый в годы Великой Отечественной войны. Остались на колхозных полях и фермах одни женщины и дети. Работы не впроворот. Урожай собирается, а складывать зерно некуда. Тогда всем миром порешили: ссыпать зерно в церковь. Только потребовали женщины от председателя, седого старика, непременно прикрыть от пыли все иконы. Из сундуков, из амбаров несли люди куски ткани и накрывали церковные святыни.

Так было в первый год войны, а в сорок шестом, опять собравшись миром, отчистили храм, и вновь на селе запели колокола. Не молчали они до 1963 года и оставались единственными на всю большую округу.

А потом храм закрыли.

В девяностые мои односельчане первыми забили тревогу и отстояли разрешение на открытие храма.

– Что вы будете делать? – спрашивали районные власти. – Здесь же не початый край работы.

– Не ваше это дело – наше. Справимся.

И стали люди, собирая милостыни и пожертвования по домам, дожидаться батюшку. Он приехал тихо. Это ему казалось, что тихо. Привезли его к дому, что стоял около церкви.

– Здесь жить будешь, батюшка, а это вот наша красавица.

Храм на самом деле красивый. Он строился на  высоком месте – белоснежный, прямой, с пятикупольной короной, а колокольня видна была за десять вёрст.

Отец Рафаил особой статью не отличался. Все надеялись увидеть молодого, энергичного священника, а перед народом стоял высокий, сухой-пресухой старик, вот только взгляд говорил – сильный.

– Али не понравился? – спросил он и поклонился народу. – Давайте жить будем вместе, Господь всё на места расставит.

Бросил на землю возле крылечка свои пожитки и пошагал к храму.

– Меня отец Рафаил зовут, фамилия Маркелов.

Двери на паперти открыты, повисли на сломанных петлях. Внутри половицы все вывернуты и разобраны по дворам. Только и осталось, что настенные росписи. Отсырели местами, облупились, как яичная скорлупа, а степенство сохранили.

– Ишь ты, что содеялось, – батюшка перекрестился. За ним все, кто пришёл. – Ничего, братья, ничего, сёстры, вот пасху встретим, и будем трудиться. Господь поможет, а нам не привыкать начинать заново.

Во время пасхальной службы пошёл снег. Из-под купола он падал на молящихся, только на него никто не обращал внимания. Горели свечи. Пел не стройно пока хор, а батюшка радостно вёл службу, меняя каждые десять минут одежды.

– Христос воскресе! – звучал его задорный голос, и битком забитая церковь также отвечала ему:

– Воистину воскресе!

До сих пор остается загадкой, как отец Рафаил успевал – служил, с хором репетировал, требы исполнял и не оставлял людей, кто по найму, кто по послушанию трудился, восстанавливая церковь. Он ни за кем не следил, никого не понукал. То леса под куполом сам мастерит, то с топором приступки к колоколам поднимает, а то и с художниками разговаривает – краску разводит, подтаскивает её.

Кресты с куполов сам снимал, никому не доверил.

– Опасное дело это, не простое. Видишь ли: купола время потревожило, и крест держится на Божьем слове. Один неверный шажок, кто знает, что может стать.

Сам кресты на землю опустил, сам сложил их аккуратненько и, помолившись, взялся строить новые. Самолично. А крестов на храме шесть – пять над летним пределом, один, большой, на колокольне.

– Получится ли? – спросил я его. Мы с приятелем только и сгодились, что ямки копать для столбов, прожилины пришивать и прибивать на них штакетник. Одним словом, поручил нам батюшка ограду около храма ставить.

– Господь поможет, – прозвучало в ответ.

Это потом, когда отца Рафаила от нас перевели на новое место, а оно было рядом с его домом, в Лыскове, что на Волге, узнали мы, каким он был всегда. Мать умерла рано. Отца забрали на Финскую, он оттуда и не вернулся, и пришлось нашему батюшке воспитывать троих малолетних брата и сестёр. Их сначала в детский дом определили, да только отец Рафаил вытребовал их и поручился с них глаз не спускать.

Вырос, на войну ушёл, на Великую Отечественную. 

– Страшно, когда в атаку идёшь, а рядом товарищей убивают,– рассказывал он старосте прихода,– но тем, кто без Бога в душе, куда страшнее. Я на посту постоянно говорил: "Господи, не допусти лихого человека!" А в бою всегда призывал Господа…

А мне рассказывал, что однажды  приснился ему святитель Николай Угодник и предупредил, что на следующий день он будет ранен в правую ногу, но останется жив. Всё так и произошло.

– Страшно на меня смотреть? – кричит мне сверху, с купола пятиглавки, отец Рафаил.

Он стоит один на самой верхотуре и тянет на себя веревку. Мы аккуратно придерживаем крест, что только оторвался от земли.

– Не то слово, батюшка, – отвечают за меня приятели. – Коленки дрожат и руки тоже.

– Ничего, ничего, вы только подмогайте мне чуток. Справимся, – улыбается батюшка.

Крестятся женщины, переговариваются мужики. Переживают и радуются: над родным селом вновь засияют в солнечных лучах новые, молодые кресты, а это значит, что и жизнь начнётся новая, помолодевшая.

Два года мы с ним жили рядом, встречались. Поговорить, как следует, не приходилось – всегда люди к нему стучались. Одно для себя отметил, когда батюшка прощался с нами, отбывая на Волгу: к вере никого не принуждал, а жертвенными трудами тихо и кротко воспевал славу Господу и подавал всем пример достойной и праведной жизни.

Иван Чуркин (Саров)


 
Поиск Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"