Всю осень, когда бывает так печально и отчего-то грустно, я ждала своего ослика. А он все не приходил и не приходил. И вот в особенно дождливый и серый день, когда листья уже облетели с деревьев, а на голых ветках повис клочками туман, такой серый и мягкий, как шерсть моего маленького друга, я услышала шуршание за стеклом, как будто кто-то скребся. Я резко открыла створку и на подоконник, важно цокая копытами, прошествовал мой ослик.
Он был весь мокрый, и я кинулась за полотенцем. Пока я его обтирала и расчесывала, он от удовольствия жмурился и слегка шевелил ушами. А после, приободрившись, устроился под лампой, опустил длинные уши и будто бы заснул. Я боялась его потревожить и замерла в кресле. Картина была весьма мирная: ослик под лампой и я в кресле. И уже было совсем задремала, как вдруг услышала, что ослик что-то бормочет себе под нос.
– Ты что, не спишь?
– Зачем бы я пришел к тебе, чтобы спать? Мне что, и поспать негде? – недовольно фыркнул ослик.
– И, правда, зачем ты приходишь ко мне? И ведь всегда в трудную минуту? – в замешательстве спросила я.
– Потому что я – память. Не только твоя… Общая. А когда кто-то погружается в свои печали и слишком много уделяет внимание себе, то всегда полезно прибегнуть к памяти…
Ослик стал как будто выше и значительнее самого себя. Но я подумала, что он прав: когда у тебя есть Память, то ты и сам часть большой жизни, а не песчинка в житейском море.
За окном прогремел гром…
– Расскажи мне одну из твоих историй…
– Хочешь, про опущенные уши? – и ослик опустил длинные уши на свою грудь, прижал их к себе, стал будто меньше ростом и весь сжался.
– А это еще что?
– Это история моего прадеда, между прочим одного из героев Отечественной войны. Да-да… И не делай такие глаза. Он был настоящим героем.
И ослик опять приосанился, даже притопнул копытцем, потом осторожно перебрался на кресло поближе ко мне и начал свой рассказ.
…Это случилось с моим прадедом, когда он еще был совсем юным, в самом расцвете сил. Он жил тогда в Абхазии, у древнего монастыря Новый Афон. А ты ведь знаешь, что в Греции есть такое святое место – Афон?
– Да. Там живут монахи и туда не пускают женщин, настоящее монашеское государство, водительствует которым Божья Матерь… Конечно, я не бывала там, но мне рассказывал об их святой и уединенной жизни мой друг, не раз туда ездивший.
– А он рассказывал, что там живет много осликов? – с подозрением в голосе к моему другу перебил ослик.
– Конечно. Один из них сопровождал машину нашего президента, когда тот приехал туда. Но это будет другая история, которую расскажу тебе уже я. Сейчас не будем отвлекаться.
– Именно. И мой прапрадед приехал в Новый Афон как раз с того Афона, его хозяин ездил туда в паломничество и купил себе на память ослика. Так мои предки поселились в Абхазии. Здесь уже и родился мой героический прадедушка. Началась Великая война, корма стало меньше, а работы прибавилось. В один из тяжких дней у дома остановилась машина с военными, командир вышел из кабины и о чем-то долго говорил с хозяином-стариком. Потом хозяин взял ослика по уздцы, потер ласково его уши и повел к машине. Не успел ослик оглянуться, как он уже ехал в машине, в углу которой заботливый хозяин бросил ему свежего сена. Потом заезжали и в другие селения, пока весь кузов машины не был забит осликами разного возраста и масти. Потом еще долго ехали и остановились только у моря, рядом с катером.
Перед моим прадедом и другими его товарищами простиралась красивая бухта и где-то рядом рвались снаряды, грохотали пушки. Ослики сбились в кучу, едва шевеля длинными ушами.
К ним подошел командир с солдатиками и моряками. Они долго переговаривались, дружески похлопывая по спинам испуганных осликов. Их накормили и попоили, и, поскольку, мой прадед был самым смышленым.., – тут ослик прервался и внимательно посмотрел на меня, верю ли я, что его прадед был самым смышленым.
Я лишь согласно кивнула. В этом у меня не было никаких сомнений. Стоило лишь узнать его правнука.
– Так вот. Поскольку мой прадед был самым смышленым, командир обратился к нему: «Вот, видишь, длинноухий, и тебе придется повоевать. Сейчас отправишься в плаванье, а там, на Малой земле, вам тоже, как и нам, несладко придется. Но без вас мы не обойдемся, солдатики устали: и воюй, и снаряды с патронами перетаскивай. А вы таскать мастера, так что повоюем вместе. Здорово наш командующий придумал. Это все он, Константин Николаевич Леселидзе. Про вас из своего детства вспомнил. В Грузии всегда ослики грузы таскали. А у нас в Рязани я таких, как вы, и не видывал…» – и командир грустно потрепал ослика по загривку. Видно, вспомнил родину…
Ночью осликов погрузили на каботажный транспорт «Червонный казак» и в полной темноте при завывающем за бортом ветре они вышли в открытое море. Их эскортом сопровождали катера-охотники. Мой прадедушка слышал, что плывут они к мысу Мысхако, к Малой земле. А поскольку он был любопытен, то еще вечером разузнал, что Малая земля – это клочок земли в тридцать квадратных километров на окраине Новороссийска, где заняли плацдарм наши десантники. Это был знаменитый десант Цезаря Куникова. Еще в феврале они высадились на берег, громили фашистов, уцепились за эту землю и держались крепко. Им должны были с другой стороны помочь наши войска. Но не вышло. Фашисты выстроили там сильную линию обороны и она называлась «Голубая линия». И чем крепче били их наши в других местах, на других фронтах, тем больше они укреплялись на Кавказе. Уже выгнали их из-под Сталинграда, уже погнали в других местах, а здесь они вцепились – и никак их не сдвинешь.
Но и наши врылись в землю на этих тридцати километрах и который месяц держатся, с моря к ним прибывает подкрепление, возят им продукты, снаряды, все-все, что нужно. Немцы бомбят и сверху, с самолетов, и батареи. И наши бомбят немцев с другого берега. Держится маленькая полоска земли, прозванная солдатами и матросами «Малая земля». Не сдается. Уже май наступил, а сражаются отважные герои-защитники.
Вот туда и направился наш транспорт «Червонный казак». Большие корабли не ходили уже к Малой земле, их сразу видно, немцам бомбить легче. А маленькие, катера, мотоботы, каботажные транспорта работают бесперебойно, таскают разные грузы. И прозвали их «Тюлькин флот», тюлька – такая самая маленькая и юркая рыбка. Один военный начальник приехал и говорит: «Где тут у вас командир Тюлькин?» Думал, что это фамилия такая, не знал, видно, что есть такая меленькая рыбешка.
А наш «тюлькин флот» выдержал все на себе: его и били, и ветер его сносил, и бомбы бросали, и снаряды выпускали по нему, и мины сверху сбрасывали. Да он уворачивался, перевозил все, что для солдатиков и морячков нужно, и даже танки. Это наши придумали, свяжут два мотобота, между ними деревянный настил сделают и танк поставят. Так даже устойчивее было. Как будто катамараны на воде. Легкие боты, которые стали называть «спарки», тридцать танков перевезли на Малую землю.
Мой прадед, когда про танки узнал, то рассказал своим товарищам, и они совсем перестали бояться. Если уж танки перевезли, то и осликов не потопят. Будь что будет.
Ночью, когда плыли темным морем, то глаза только зажмуривали. Когда приблизились к Мысхако, то вокруг все засверкало огнями, запылало пожарами, снаряды взрываются, прожектора немецкие шарят, по ним наши бьют. Слава Богу, добрались до берега. Но волна бьет сильная и ослики ни в какую по трясущемуся трапу не хотят спускаться. Вот ведь как, взрывов не пугаются, а по качающимся сходням не могут сойти. Солдатики и матросики, все перемазанные, усталые, начали, было, осликов на руках переносить, ругаются, зачем нам такие несмышленыши. А мой прадед говорит одному морячку, который его речь понял: «Надо в воду нас бросать. Здесь близко. Доплывем». Тот его скинул за борт, потом других – и мы все быстро вплавь добрались до берега.
Усталые матросы и солдаты, которые грузы снимали, даже повеселели, глядя на спокойных осликов, которые тут же на берегу нашли клочки молодой травы и спокойно жевали ее, не обращая на взрывы никакого внимания. Так они вели себя и дальше – невозмутимо, от взрывов не шарахались, не сбивались в кучу, даже теперь, с этой минуты, и не кричали своими дурными голосами, будто поняли, что здесь нельзя кричать, криком здесь себе не поможешь.
В глубь Малой земли вела одна узкая дорожка в горах. Осликов нагрузили кулями с едой и ящиками с патронами и они тронулись в путь. Работа эта для них была привычной, от того никто из них не пугался и шел вперед уверенно. Только копытца оставляли вмятины на узкой дороге, размытой дождем. Дошли до траншей с бойцами и двинулись по ним, каждый в свой батальон. Прадед попал на артиллерийскую батарею. Еще было раннее утро и немец пока не стрелял, наверное, пил свой эрзац-кофе. Наши бойцы обрадовались, когда увидели ослика, повеселели, даже кашу есть перестали.
– Ух ты, гляди какой длинноухий к нам пожаловал!
– Смотри-ка, сколько харчей и снарядов притащил…
А старшина, Иван Трофимович, усатый боец со стажем, ни слова не говоря, вытащил из кармана кусочек сахара и угостил им «нового бойца». Прадед тут же расплылся в улыбке и, пошевеливая ушами в знак признательности, захрумкал угощеньем.
Бойцы засмеялись и говорят: «Принимай, Трофимыч, бойца на довольствие, выдавай обмундирование и паек».
С тех пор мой прадед-ослик, которого бойцы прозвали Ивашкой, служил на батарее. Не раз он ходил на пристань за снарядами и припасами вместе с другими осликами.
– И ведь какие умницы, – рассказывал бойцам Трофимыч, который ходил вместе с ними, – Дорога-то узкая, двоим не разъехаться. Раньше, когда лошади были, то если навстречу одна другой идет и, не дай бог, взрыв, лошадки дергаются, на дыбы становятся, сколько груза, да и их погибло, рванут и… в пропасть. А эти, о цэ ж така вумна животина…
Трофимыч замирал, держал паузу, пока все вокруг напряженно ждали его рассказа, закручивал козью ножку, и, закурив, продолжал:
– Так вот. Идет наш Ивашка, а ему навстречу лошадь и бойцы, и никак им с ним не разойтись. Так наша умна животина – брык на бок и лежить, замерев. А лошадь сторожко через него переступила и пошла дальше. И бойцы аккуратно через него перелазят. Во тож большого ума и смелости животина. А говорят: осел! Дурный! Який же ж он дурный, раз такое придумал. И все там диву даются, как ослики падают на дороге на бок и замирают, чтобы через них переступали…
Бойцы одобрительно загудели и ласково смотрели на своего Ивашку. А лейтенантик молодой, артиллерист, который все в промежутках между боями книжки читал, добавил:
– Ослы – животные смышленые и древние. С человеком уже больше пяти тысяч лет. Еще в древнем Египте их использовали, они помогали строить пирамиды. И перед лошадью имеют большое преимущество. Подковывать их не надо. Копыта у них крепкие и не стираются даже в горах. Это раз. Потом росту они невеликого, а груз поднять и тащить могут во много раз больше себя. Где-то 70-80 килограммов, а некоторые и до 130 килограммов. Если же его запрягать в упряжку, то он осилит и две тонны груза. Это два. Его и в войнах использовали. Царь Дарий персидский применил их в бою со скифами, а те, поскольку никогда не видывали такого животного, разбежались в страхе. Это три. А еще молоко ослиц использовали, чтобы лечить больных туберкулезом. Это четыре.
Были и священные ослы, которые участвовали в Крестовых походах. Вернее один. На нем по всей Европе проехал простой отшельник Петр Амьенский из Пикардии по прозвищу Пустынник. Он побывал в Палестине у Гроба Господня, увидел притеснения, которые терпят тамошние жители от турков и просил у папы римского защиты для них. Он обошел всю Европу босой, в рубище, с непокрытой головой и распятием в руках вместе со своим осликом, проповедовал всюду о том, что надо спасать христиан в Палестине. Люди считали его святым и на память для счастья отщипывали клочки шерсти у его ослика. С этого начались Крестовые походы в Палестину. Только неизвестно, осталась ли какая-нибудь шерсть на ослике Петра Пустынника, – закончил лейтенант и все засмеялись.
Только Трофимыч придвинулся поближе к Ивашке, укрыл его редюжкой, потому что ослики мерзнут и дрожат, и привалился к нему, бормоча себе под нос:
– Какого-то Петра вспомнили, а то что Христос на осле въезжал в Ерусалим, не говорят. Эх, молодежь! Хиба ж они что знают, а я вот помню, какая у нас икона дома была, так там Иисус въезжает в город, все машут пальмовыми ветвями вокруг и едет он на осле, точь-в-точь как наш Ивашка. Только говорить этого никому нельзя, а то еще …
Ивашка был доволен, ведь это про его предков рассказал ему почти на ухо Трофимыч, в его роду эта история передавалась из уст в уста. И он благодарно ткнулся носом в колени Трофимыча.
Мой ослик затуманился взглядом и прикрыл глаза, будто погрузился в глубину веков.
– А что ты говорил про уши?
– Ах да, про уши, – встрепенулся мой ослик, – Ивашка, как и другие ослики, носил грузы, быстро бегал по траншее, доставлял, куда нужно патроны и снаряды. Все любили его, трепали за ухом, делились сухариком или кусочком сахара. Но, как и бойцы, ослики часто становились жертвами немецкого огня. Ведь какие гадкие эти немцы. Заметят ослиные уши, которые торчали из траншеи и стреляют по ним, снайперы ихние. Но ослики опять оказались на высоте. Ивашка первый смекнул, отчего его товарищей убивают. И вот в один день он особенно много пробегал по траншее и бойцы заметили, что что-то изменилось.
– Гляди-ко, Трофимыч, а наш Ивашка сегодня целый день какой-то не такой. Загрустил, что ли?
– Та ни, – разъяснял всем Трофимыч, – просто он уши опустил. Это чтобы по его ушам немец не стрелял. Во, дивись яка вумна-розумна животина. Сначала все разом перестали кричать, мовчком бегают. А теперь и уши научилися опускать, чтоб немец их не убив. Вот вумник. Когда война кончится, у себя на хуторе заведу таку животину, может, Ивашку заберу, если уцелеем. Заживем…
– Так мой прадед научился жить с опущенными ушами! – гордо посмотрел на меня мой ослик. И всем вновь прибывшим осликам Ивашка разъяснял, как себя вести перед врагом.
– Что же с ним дальше случилось?
– Дальше было грустное. Немцы все хотели сбросить наших с этого плацдарма, много месяцев держались наши. В одном из боев пуля нашла Трофимыча. Он и охнуть не успел, повалился в траншею на спину. Ивашка находился рядом. Он бросился к любимому Трофимычу, опустился на колени и зализывал его рану в течение всего боя. Трофимыч лежал в забытьи, пока медсестричка Надя не добралась до него, перевязала туго рану и похвалила Ивашку, что он останавливал у своего друга кровь. После боя, к вечеру, Трофимыча, который все еще был без сознания, устроили на спине у ослика, привязали к нему и отправили на берег. Он дошел, осторожно ступая, до бухты. Там моряки хотели снять Трофимыча со спины ослика, но он не дался. Так вместе с Ивашкой Трофимыча погрузили на борт с другими ранеными. Перемазанного кровью, Ивашку вместе с Трофимычем привезли в госпиталь под Геленджиком. Здесь Ивашка отпустил Трофимыча, понимая, что люди в белых халатах только и могут помочь другу. Его самого оставили при госпитале, отмыли, подкормили. Здесь он тоже помогал по хозяйству, только уже людям не в гимнастерках, а в белых халатах. Через три недели Трофимыч впервые вышел на улицу и узнал, что друг его здесь. Как же он обрадовался.
– Ну, теперь ты мой кровный братишка, никому тебя не отдам!– ласково трепал он друга за ухом.
Больше Трофимыч не воевал, слишком тяжелое было ранение, его списали и отправили домой, в уже освобожденную станицу. Начальник госпиталя обрадовался, когда он попросил ослика вместо машины. Вместе они добрались до Кубани, нашли разрушенную хату и землянку, где прятались жена и дети Трофимыча. Дети особенно были рады Ивашке. Здесь он прожил остаток своей жизни. По праздникам Трофимыч прилаживал ему свою солдатскую пилотку и на попонку, любовно вышитую женой, вешал одну из своих медалей «За боевые заслуги».
– Хиба ж он не заслужил? Он тоже настоящий герой войны. Мы-то люди, нам война хоть и не привычна, но знакома. А это ж животина, меня спас и всю нашу батарею. Кормил, снаряды привозил, бревна таскал… Даже уши научился опускать, чтобы немец не заметил…
И всем Трофимыч рассказывал историю про опущенные уши.
Мой ослик для наглядности тоже опустил уши и замурлыкал песню.
– Эту песню мотоботчиков мой прадед услышал на том берегу, на Малой земле, запомнил на всю жизнь и передал нам в наследство. Мы все его правнуки знаем про подвиг на Малой земле наших предков, про геройство солдат и матросов, про командующего 18 армией Леселидзе Константине Николаевиче, про мотоботы и катера, про бомбежки...
И мой ослик пропел мне куплет с припевом:
Живем без дальних плаваний:
Чуть выскочил из гавани –
И весь твой путь и берег на виду.
Но нет для нас и мили,
Где б нас тут не бомбили
И мины не грозили б на ходу…
Но дрейфить не согласны мы:
Путями безопасными
Отвыкли мы, товарищи, шагать,
Давай, давай работу!
На то и мотоботы,
Чтоб каждый день блокаду прорывать!
Ослик прыгнул на подоконник, расправил плечи и поднял уши.
– Видишь, моя память сохранила рассказы и песни прадедушки, и я умею опускать уши, если потребуется.
С этими словами он растворился в тумане осеннего дня, оставив мне на память этот рассказ про опущенные уши.
Марина Ганичева
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
