Сад деда Ерёмы облит солнцем, словно пасхальный кулич глазурью. А внизу, под косыми сливами, разбросаны сотканные из лучей и зелёного полумрака зыбкие кружева.
Сам хозяин, громадный старик с такими развесистыми бровями, что в них запутывается сигаретный дым, восседает на троне дощатого сооружения, стены которого тоже испятнаны солнечными зайчиками.
Один из них, чуток подзадержавшись за распахнутой дверью, божьей коровкой переползает Ерёме на переносицу, отчего утренняя сигарета начинает малость горчить.
— Какой ты приставучий, — ворчит дед. — Вылитый кум Маленький Слоник, который у почтарочки на ходу выпросил.
Поёрзав на троне, он выиграл сражение с солнечным зайчиком, однако прохлопал появление Маленького Слоника.
— Чего припёрся? — буркнул Ерёма вместо приветствия. — Порядочному человеку помешал думу думать.
— Так прибей на туалете табличку «Кабинет министров», — съязвил Маленький Слоник, потирая ладонью нос, формой и цветом напоминающий стручковый перец. Только очень лежалый. — И если ты такой умный, то почему дверь бросил открытой?
— Чего её запирать, — возразил Ерёма. — Красть-то уже нечего... Это ты — другое дело. Недаром тёща-гречанка Маленьким Слоником окрестила.
— Шо маем, то маем. Кто в брови пошёл, кто, как всякое мелкое деревцо, в сучжок.
— Наверное, тогда специально без штанов из душа выполз, — сказал Ерёма, пытаясь согнать с переносицы солнечного зайчика, — чтобы впечатление произвести. Уж как тёща-покойница на весь хутор орала: «Люди! Он — больной! У него там, гляди, больше, чем хобот маленького слоника!» А тут почтарочкана вопли заглянула… Ну скажи, как она после увиденного могла отказать?
— Хватит, кум, собачиться. Я по делу. Застёгивай ширинку, бери лопату и вперёд с молитвой.
— Что, опять кого-то из наших убило?
— Ты ночью шум за околицей возле Камышеватки слышал?
— Так у нас же тихо разве бывает? Танки мотаются, броневики, «Грады» тарахтят. Не темни, излагай суть своего дела.
— В Камышеватку, где у меня рыбное место прикормлено, броневик влетел. Видно, по пьяной лавочке. Или сослепу, камыш вровень с берегом, хрен плёс увидишь.
— И теперь ты эту железяку задумал откопать? Продолжаешь орудовать по принципу «в хозяйстве всё сгодится»? Думаешь, не помню, как ты во двор покинутую пушку пытался затащить? А тут вояки наскочили. Скажи спасибо, что не надавали по ту сторону штанов... Опять же,«дворники» с подбитой «газели» зачем снял? В курятник хотел пристроить? Так он у тебя третий год пустует.
— Злой ты, — обиделся Маленький Слоник. — Хоть и под потолок вымахал. Солдатик там убитый. Поди, от ран помер. Везли дружки в больничку, да Камышеватка поперёк пути оказалась. Бросили всё и сбегли.
— Откуда оно тебе вестимо? Жена Софа доложила? Или почтарочка?
— Софа ещё вчера в райцентр уехала. Пусть внуков повидает, да и от войны отдохнёт… И вообще, причём здесь бабы? Я сам на речку с утреца бегал… Прямо расстроился, когда такое непотребство возле прикормленного места обнаружил.
— Я-то подумал, что ты волонтёром решил заделаться. А ты всё шкурные вопросы решаешь. И меня к ним привлечь вознамерился.
— Так заодно и доброе дело сделаем. Совсем недавно солдатик ещё живой был. А теперь что, пусть сороки его, как последнюю падаль, склюют?
— Отцепись. Хватит с меня Серёги и Валентины.
Дед Ерёма вышагнул из «кабинета министров» и с высоты своих ста девяноста сантиметров принялся изучать разбросанные под косыми сливами светотканные кружева. Они точь-в-точь повторяли узоры тюлевой занавески, которой бабка Софья прикрыла останки Серёги и Валентины.
От горестных воспоминаний под выгоревшей стрехой бровей утвердился такой беспроглядный сумрак, что Маленький Слоник поспешил извлечь из кармана рубахи-распашонки пачку «Примы».
— Закури, кум. Мы с тобой не лишаем людей жизни, а только хороним. Можно сказать, добро творим. Полдня потратили, чтобы Серёгу с Валентиной из-под завала достать. Яму на кладбище выкопали, похоронили...
— А как же, — отозвался Ерёма. — Выкопали ямку в квадратный метр. Похоронили в снарядном ящике.
— Так другой тары, сам знаешь, в хуторе не нашлось. Да и большей не понадобилось. Конечно, помянуть не помянули. Нечем тогда было.
— А сейчас?
— И сейчас тоже, — вздохнул Маленький Слоник. — Только мой распрекрасный нос подсказывает, что труды наши получат вознаграждение. На крайняк, упаду перед продавщицей Люськой. Когда народ подбитую и загоревшуюся автолавку тушил, она какие-то ящики в кусты таскала.
— Спасала рейтузы с начёсом?
— Не, брякало что-то. Сам же говорил, что одна бутылка звенеть не станет... Ну так что, компанию составишь?
— А хоронить в чём? И где? На кладбище теперь не проткнёшься, там неразорвавшиеся «градины» пнями торчат.
— Зачем кладбище? На месте прикопаем. А когда какая-нибудь... быстрее бы уже… власть на хуторе установится, сообщим, кому следует. Пусть эту делают... как её... эксгумацию.
Последняя фраза прозвучала уже за воротами Ерёминого дома, откуда начиналась широченная, словно столичный проспект, хуторская улица. Вся она, за исключением двух колей, была застлана кудрявым спорышом, самой отзывчивой на прикосновение босой ступни травой.
— Кликнуть бы ещё кого в помощники, — пожаловался Маленький Слоник, едва поспевая за широко шагавшим кумом. При этом лопату держал так, словношёл в штыковую атаку, — Голяком пробежись, никто не оценит.
— За исключением почтарочки. Только старуха она теперь.
— Злой ты всё-таки человек, кум. А ещё на агронома учился... Да не лети, как чесоточный в баню... Лучше скажи, почему вот эта травка на выгоне «Заткнигузно» называется?
— Кермек.
— Что — кермек?
— Трава так правильно называется. Ближайший родственник перекати-поля. Незаменим при диарее. От словесного поноса, к сожалению, не помогает... Разве что пастушья сумка. Она от многого. По-латыни — капселабурзапасторис. Или репейничковая липучка — ляпуляэхимата. Ею наверняка удастся расхристанную пасть заткнуть.
Латынь оказалась действеннее знаменитого «Заткнигузна». Маленький Слоник рот открыл лишь после того, как вышли на берег Камышеватки, в смиренном плёсе которой отражались приречные холмы и далёкие дымы горящих нив.
— Сползай внутрь коробки, — велел Ерёма. — Погляди, может, найдётся, чем парня прикрыть. Мухи всего облепили. Кыш, проклятущие, — махнул жалобно отозвавшейся лопатой над бездыханным телом. Таким же плоским, как отслуживший трём поколениям ватный тюфяк. — А я тем временем мерку сниму.
— Не утруждайся, — ответил Маленький Слоник, — по-крабьи карабкаясь на броню. — У нас с ним одинаковый рост и размер обувки. Копай метр на полтора, в самый раз будет.
— Послушай, — кивнул Ерёма на босые ступни солдатика. — Ты, когда утром сюда наведывался, ничего с собой лишнего не прихватил?
— Кум, на кой хрен мёртвому ботинки? А на меня они в самый раз. Глянь-посмотри...
— Дать бы по твоей мародёрской башке за такое. И прикопать рядом. Чтобы покойник с утра до вечера имел возможность плюнуть в твою красноносую харю…
Однако Маленький Слоник уже заполз в стальную коробку и теперь скребся внутри навозным жуком.
— Держи, кум, — выбросил из люка скатанную в шар тряпку.— Вроде флаг. Но так облинял, что с ним только в плен сдаваться.
Ерёма промолчал. Работал без передыха, вгоняя лопату в переплетённую корнями луговых трав бурую почву. Во множестве попадалась галька и обломки створок речных мидий, чья перламутровая изнанка соперничала с блеском Камышеватки.
— По колено углубился, и будя, — подал голос Маленький Слоник. В этот раз он вынырнул из люка в танкистском шлеме, по периметру перехваченном резинкой противопыльных очков.
— Пособи, трутень, — прохрипел Ерёма, силясь выплюнуть загустевшую от жары и жажды слюну. — Пересохло всё в пасти.
— Это дело скоро поправимое, — сообщил Маленький Слоник. — Есть чем пасть прополоскать и чем горло промочить... Ну что, опускаем на счёт раз, два, три? Ох, и запашок же от тебя, солдатик, Царствие тебе Небесное...
— Снял с парня обувку и ещё претензии емупредъявляешь? — возмутился Ерёма. — Пока буду могилку засыпать, найди пару жердей и сооруди крест... Чем перевязать?.. Из ботинка шнурок выдерни. Верни солдатику хоть малую толику законного имущества... Ах ты, Матерь Божья!.. Карманы надо было проверить. Может, документ какой...
— Так я утром ещё проверил. А сейчас коробку всю обшарил. Никаких бумаг. Зато нашёл кое-что посущественнее. Вот этот пузатенький рюкзак. Слышишь, булькает-то как? И трубу, которая гранатомётом зовётся...
Порадоваться новым трофеям Маленькому Слонику не дали. Притаившийся в зарослях серебристого лоха на приречном холме снайпер, похоже, умел читать по губам. Или же просто дал понять, что сделавшим своё дело маврам пора сматывать удочки.
Первая пуля иволгой пропела над плёсом, вторая звякнула о броню открытого люка, а третья воткнулась в суглинок могильного холмика рядом с убогим крестом.
— Хватай мешки, вокзал отходит! — заверещал Маленький Слоник и на долю мгновенья завис в воздухе вместе с рюкзаком и железной трубой гранатомёта.
Но Ерёма, несмотря на взорвавшийся под солнечным сплетением спазм, медленно растёр в пальцах огонёк сигареты и также медленно зашагал прочь. Спиной, как давеча переносицей солнечный зайчик, он ощущал лежащую в канале ствола винтовки четвертую пулю, однако был уверен, что снайпер не выстрелит. Не может же один человек просто так убить другого, ничем не провинившегося перед Богом другого человека.
А Маленький Слоник уже мелькал у хуторской околицы. Подгоняемый пониже спины болтающимся гранатомётом, он бежал, заметно припадая на правую ногу, с которой соскочил трофейный ботинок.
Подобрав закатившуюся под кустик кермека обувку, Ерёма ускорил шаг. И только ступив на спорыш широченной, как городской проспект, хуторской улицы, почувствовал, что опаливший солнечное сплетение страх начала растворяться.
— Кум, — послышалось из-за куста сирени, который полностью занавешивал ворота усадьбы Маленького Слоника. — Кум, заходьте... О! Любимый башмачок нашёлся! По такому поводу с меня сто пятьдесят и огурчик.
— Софья ворчать не будет? Ах да, она же в гостях.
— Прошу пана, — Маленький Слоник повёл рукой в сторону груши-дички, под которой стояло наследство тёщи-гречанки — круглый стол-трапез и парочка поставленных на попа шлакоблочин.
— Бедно жили — хватит, — молвил Ерёма, ополаскивая пальцы под рукомойником, таким же угрюмым, как и вошедший в сказку его дальний родственник. — Огурцы, консервы, шоколад, галеты... А в трёхлитровом бутыльке что?
— Огненная вода, — потупил глаза Маленький Слоник. — Недаром мой шнобель с самого утра зудел.
— Откуда?
— Из броневичка, вестимо. За исключением огурцов, соли, ножа, вилок, так что к Люське бежать не пришлось. Давай, кум, помянем убиенного солдатика, Царствие ему Небесное... А заодно Серёгу с Валентиной и других наших хуторян.
Закусили. Маленький Слоник консервами, Ерёмаобмакнутым в крупную соль огурцом.
— Между первой и второй, — попытался было запеть Маленький Слоник, придерживая указательным пальцем сползавший с галеты кусок консервированной говядины. — Наливай по Марусин поясок. Кстати, когда мы эту балдуиспытаем? — пнул лежащий рядом с трапезом гранатомёт. — Я видел по телеку, как из него стрелять. Для начала...
— Оставь игрушку в покое, — поморщился Ерёма.
Но было поздно. Зелёная труба в руках Маленького Слоника вдруг выплюнула в направлении курятника сгусток огня и дыма. Удар, ещё одна вспышка, разлетающиеся во все стороны ошмётки убогого строения и перьев трёхлетней лежалости.
— Что теперь делать? — взвыл Маленький Слоник, наблюдая из-за шлакоблочины, как пыль и пух укрывают трапез, посреди которого незыблемо возвышался бутылёк.
— Как говорит в таких случаях моя бабка,«пукать и бегать», — молвил Ерёма, тая́ под стрехой бровей насмешку и злость. — Скажешь Софьюшке — вины твоей нет. Мол, прилетело из-за Камышеватки. И перед соседями той же версии держись.
— А отстроить?
— Можно и отстроить, — согласился Ерёма. — Только возникает встречный вопрос: на кой ляд сарайчик человеку, который ленится завести десяток кур с петухом? Лучше прими для успокоения нервов налитое. Только пёрышко из стакана вынь.
— Шо ты сказал, кум?
— Выпей, говорю! Или совсем оглушило?..
Отряхнули деды с похожих на меха гармоник загривков прах сарайчика, подняли налитые по Марусин поясок стаканы.
— Пусть убиенным земля будет пухом, и да прибудут в силе те, кто не оставил их тела без погребения.
Хороший тост, главное — к месту. Только Маленький Слоник по причине частичной потери слуха так и не понял, кто его произнёс. Кум Ерёма или же он сам по себе зародился высоко под солнцем, которое каждое утро обливает хуторские сады зелёной глазурью.
Юрий Хоба (Докучаевск)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
