«Санни, пора в школу!» – услышал Саша голос мамы. Она ласково потеребила его за ухо.Почему она решила разбудить меня так рано, посреди ночи? И отчего всё так неузнаваемо вокруг!? И отчего свет ночного фонаря такой тусклый и едва пробивается в окно, сквозь заледеневшее и покрытое инеем стекло?

– А…а…а! Мы переехали, я не у себя дома на Авиационной улице! Я на Севере, я в Заполярье, – сбивчивые, и радостные и тревожные открытия, пронеслись у Санни в голове, ощутившего ужасный холод в комнате.

Вернее, мы перелетели из родного небольшого городка Светлогорска на китайской границе куда-то на край света, на крайний север, где всегда почему-то мороз, метели и белые медведи.

Вчера тёмным, как ночь вечером у трапа самолёта их семью встречал комендант гарнизона, как он представился, приложив руку в меховой рукавице к шапке ушанке, завязанной под подбородком. На нём был белый полушубок до колен, а на ногах меховые унты. Он стоял, покачиваясь от ветра, прикрывая рукой лицо от летящей снежной крупы. Ворс шапки, воротника, брови и ресницы были покрытым пушистым инеем. И он чем-то походил на Деда Мороза.

Перекрикивая свист ветра и урчание машин, он произнёс:

– С прилётом майор Третьяков на Север! Давайте с семьёй быстро в машину, а вещи ребята загрузят. Вовремя успели приземлиться, видите, какой снежный заряд принесло! –

Разместившись в широком пространстве будки автомобиля, они услышали, как натужно заурчал мотор, и мощная машина понеслась во мрак и снежную пыль. В будке было прохладно и в не запотевшее окошко было видно, как снежинки струятся вдоль стекол в слабом свете фар, а вдали, среди чёрного марева северной ночи, начинают проступать светящиеся желтыми светлячками мигающие огни посёлка.

По дороге офицер рассказал отцу, перекрикивая шум мотора, о том, что их временно разместят в пустующей гостевой комнате, а через пару дней вопрос с квартирой будет решён.

Из желтой дождливой осени они за несколько дней перелетели в зиму.

Про подобное рассказывал раньше, во время сборов, связанных с будущим переездом на новое место службы отец Санни и Талли, военный летчик их Папа.

Когда вчера их самолёт остановился и утих рёв моторов, они вышли на трап и их зимние пальтишки сразу насквозь продул холодный безжалостный ветер. Им всем показалось, что они вышли на мороз голыми. Сразу инеем от дыхания обметало воротники пальто и шапок, брови и ресницы. А ледяной воздух, проникая через нос, обжигал горло. Дышать на таком морозе было тяжело. Они оба с братом сразу же шарфами закрыли рот и нос.

Санни опустил босые ноги на пол, но тут же, отдёрнул их от ледяной поверхности. Он всё выискивал свет за окном, но там было темно. Сквозь заиндевевшее стекло с ледяными потёками на подоконнике, желтовато и расплывчато просвечивал только уличный фонарь на столбе.

– Мам, так рано ещё, – проговорил он охрипшим голосом, глядя на полоску света от лампочки в коридоре, падающего на пол через открытую дверь.

– Папа уже одет и бреется. Позавтракать вам придётся в школьном буфете. Дотерпите, надеюсь до большой перемены? Давай буди Талли, а то он любит поспать. А отец даёт вам обоим всего 15 минут на сборы. Он заведёт вас сегодня в школу

– Мам, так темно.

– Ты, что забыл? Мы на севере, а здесь наступила зимняя ночь.

Об этом же рассказывал папин друг и сослуживец Валентин Канаев, у которого они останавливались во время почти трёхдневного путешествия с пересадкой в далеком чукотском городе со странным названием Анадырь.

О том, что Север приближался, становился все ближе и ближе, а его загадочная таинственность и пугающая неизвестностью, хотя и прославленная легендарность была всё ощутимее и обволакивающе близка, говорило всё. Об этом кричала ночь посередине дня, в которой, как ни в чём не бывало, жили северяне. Про это звенели огромные трёхлитровые банки с красной икрой в кладовке друга отца, которую можно есть столько, сколько влезет даже без особого разрешения на это. На это указывали, впервые увиденные, белые клыки – бивни моржей, красиво разрисованные незнакомыми волнующими, как книжные истории Жюля Верна или Роберта Льюиса Стивенсона, картинками и стихами: «Где нет фиалок, нежных роз, где только лишь один мороз. Там пурги вечные метут. Тот край Чукоткою зовут!».

На одном из клыков высотою почти в рост Санни были нарисованы люди в одеждах, похожих на мягкие скафандры, которые за веревки тянут упирающихся оленей, стреляют в гигантских зубастых медведей, тянут лодки во льдах или стоят, упираясь ногами в унтах в поверженных, толстых, морщинистых и могучих зверей с длинными клыками-бивнями.

Друг Папы сказал, что все это нарисовано из жизни, а там, куда летим мы, всей семьей, с мамой и братом, такая жизнь быстро надоест. И, что мы скоро соскучимся не только по солнцу, которого больше не увидим до лета, но даже по обыкновенному чириканью воробьев, которые там не могут жить.

– Там только такие как мы можем жить! – почему-то с обидным смешком произнес друг.

– Но вам цинга не грозит, – посмеиваясь, провожал он семью. – У вас в семье свой врач, ваша красавица мама. Берегите её мужчины и берегитесь белой тоски… И ты их береги, Нина Михайловна!

Представления о еще больших приключениях, невиданных землях и опасностях тепло согревали сердце Санни и тогда и сейчас. А про воробьёв, и тем более солнце, друг, наверно, что-то перепутал, ведь казалось, что всё в новую жизнь только добавлялось, и ничего никогда не уходило. Воробьи были привычны, и они никуда не могли деться. Солнце только в сказках для малышей могло исчезнуть… О цинге и тоске ему слышать раньше не доводилось.

Все эти впечатления от поездки промелькнули перед глазами Санни.

Он окончательно стряхнул остатки сна и, нахлынувшую грусть от расставания с родным городком.

– Так вот какой он Север: холодный и неласковый с сумерками вместо дня и длинной ночью. Вот где новое место службы отца. Заполярье.

А вот чаек хотелось бы увидеть уже сегодня! Ведь их небольшой поселок, в который они вчера вечером прилетели, по словам Папы, находился прямо у Чукотского моря, на берегу пролива Лонга.

– Я уже встал, вставай и ты, соня! Подъём! – толкнул в плечо спящего брата Толю Санни.

– Сегодня идем к морю.

***

К морю удастся подойти только через месяц.

Хотя правильнее было бы написать «выглянуть в сторону моря», так как разглядеть землю там, где она заканчивается, и границу, где начинается занесенное, заснеженное, и покрытое сугробами и ледяными снежными глыбами-торосами море, стало возможным только с началом весны. Весны не календарной, а настоящей с высоким майским солнцем, которое со дня прилёта семьи в поселок Мыс Шмидта на побережье Северного Ледовитого океана, за полярным кругом по-настоящему было потеряно на месяцы.

Часть 1. Зима

Новая школа

Пока Папа надевал шинель и прощался с мамой, братья вышли в коридор дома, в котором их поселили в вечер приезда. Только сейчас они в тусклом свете лампочки рассмотрели просторный квадратный коридор с ведущей на второй этаж широкой деревянной лестницей, двери в другие две квартиры и наглухо закрытую дверь на улицу, почему-то всю обшитую толстой суконной тканью.

– Вот дела! Я первый выйду на улицу, – решил Санни.

Санни открыл дверь, и братья оказались в тёмном небольшом коридорчике, а перед ними была ещё одна дверь. С вечера они этого не заметили, потому, что солдаты помогавшие заносить вещи, придерживали её. С первой попытки открыть дверь не удалось. И лишь, когда оба брата навалились на неё, Санни снизу, Талли сверху, так как был уже на две головы выше брата и сильнее, она медленно со скрипом стала приоткрываться, и сбоку со скрежетом по толстой проволоке пополз вверх металлический груз похожий на большой снаряд.

Только они успели протиснуться наружу, как дверь, предательски отсекая их от дома, захлопнулась за их спинами, почти вытолкнув их наружу.

Как потом пояснил Папа, это было сделано для того, чтобы сильный ветер в пургу не распахнул дверь, не намёл снега и не выстудил дом.

Их сразу же обдало ледяным ветром и закидало сухим рассыпчатым снежком, залепив лицо.

Санни удивленно увидел, что вокруг него продолжается вчерашний негостеприимный вечер. Из тусклых запорошенных наполовину снегом окон их дома едва пробивался слабый свет, вверху над домом что-то тревожно гудело, подвывало и посвистывало.

Рядом с домом мигал фонарь, слабо рассеивая желтоватый свет, в котором кружилась снежная пыль, образуя пелену из снега и каких-то почти живых клубов плотной тьмы.

Вдали всё же просматривались силуэты каких-то зданий с желтыми пятнами окон.

– Талли, что-то не хочется идти ни в какую школу.

– Знаешь и мне тоже.

Санни вспомнил, как его несколько раз забирали из детского садика родители, задержавшись на работе. Однажды они очень-очень надолго задержались, и когда пришли за ним, то уже был поздний вечер. Он давно устал выглядывать в окошко, замучил сторожа, старую бабушку своим нытьем и безнадежно гадал о том, что теперь возможно ему придется ночевать здесь, как это уже было однажды вовремя страшного гриппа и карантина.

Однако в тот вечер родители пришли даже вдвоем, темное небо оказалось всё в звёздах, луна ярко освещала знакомую дорогу домой мимо его будущей первой в жизни школы.

Одно Санни твердо понимал, что когда темнеет, то все идут домой.

Он еще не раз удивится тому, что на крайнем севере всё по-другому. И полярная ночь на всю зиму, и солнечный день в двенадцать ночи летом, и выход через окно, вместо наглухо заметенных пургою дверей, и сухая картошка, взамен привычной, с апреля и до прихода первых кораблей.

Наконец вышел Папа. Его тоже обдал резкий порыв метели.

– Толя, Сашка, за мной! – скомандовал он.

Прикрывая лица руками, утопая ногами в мягком и скрипящем, словно сухое молоко снегу они вереницей вышли на прямую линию, похожую на дорогу, затем петляя между небольшими двухэтажными домишками, едва проступающими сквозь мрак и пургу, вышли на площадь. Там ветер буйствовал с особой силой, и Санни показалось, что с него слетела вся одежда. Ветер пробирал всего насквозь, и его демисезонную курточку, и легкое пальтишко брата, и серую парадную шинель Папы.

Ноги в ботинках, даже в шерстяных носках застыли, и потому они быстро зашагали по тропинке за отцом к школе.

– Вот это ваша новая школа, – показал Папа на высокую в 3 этажа черную коробку с веселыми квадратиками ярких окон. Школа, с выдающимся посередине высоким фасадом, была освещена ярче других домов, перед ней была наполовину занесенная снегом ограда, однако путь к высокому крыльцу был расчищен, и было видно, что какие-то люди продолжают убирать и разгребать снег.

По тому, что в школу никто не входил, стало понятно, что урок уже начался, и они с опозданием вошли в школу. С дверью повторилась та же история как при входе в тамбур их подъезда, с тяжелым подъёмным грузом. Зато вестибюль просто поразил.

Прямо перед ними открылась огромная в ярких красках роспись на стене с изображением группы полярников, геологов, лётчиков и охотников-чукчей на фоне яранг на берегу и кораблей в море.

По сравнению с последней школой братьев – приземистой двухэтажной уютной выкрашенной в желтые тона и богатой лепниной, это был дворец. Правда слишком строгий серый дворец, как окажется позже – с прямыми коридорами, огромными окнами третьего этажа и высокими потолками.

Осенние каникулы закончились уже неделю назад, но ни Санни, ни Талли из-за переезда еще не были на занятиях. Это было непривычно, непривычна была тьма за окном, во время уроков, все было непросто непривычно, все было как в другой стране.

Папа тоже опаздывал на встречу с командиром, он был немногословен и только раз вспомнил, почему он немного ориентируется в поселке. Несколько лет назад он в составе своего авиаотряда участвовал в военных учениях и жил здесь почти месяц.

Он довел братьев до кабинета директора, передал их документы учителю, как потом оказалось классному руководителю Санни – учителю русского языка и литературы Розе Абрамовне, затем выдал братьям по полтиннику на завтрак, так как они чуть ли не впервые в жизни утром оказались без еды, и уже без привычной улыбки быстро ушел.

– Директор, Николай Каэтанович, сейчас на уроке. Он тоже ведет уроки. По трудам. Сейчас будет звонок, он с вами поговорит, и Вас разведут по классам. У тебя, кажется, математика? – обратилась она к Санни. – А у тебя мой урок. Любишь читать? – спросила она Талли. Талли диковато кивнул. Санни было видно, что брат так же как и он с трудом понимает, где они оказались, и тоже невероятно сильно переживал неминуемую встречу с новым классом.

Они знали, что новичков встречают всегда не очень приветливо, а иногда даже очень недружелюбно. Это была их четвертая школа для прохождения учёбы, и братья готовились к очередному испытанию.

Санни отчего-то не тревожился о новых одноклассниках, ему вспомнились его прежние друзья – Юрка Пашкевич и Андрей Немцов. Его третьего друга Витьку Логинова вместе с родителями также перевели куда-то на Север, в какой-то, тогда в первый раз это звучало очень смешно, Ана-дырь. А теперь он сам побывал в Анадыре, городе, где красную икру можно брать в кладовке без разрешения взрослых.

– Эх, жалко, что не нашли Витьку.

– Тетради у Вас есть? Какие у Вас оценки по предметам? – продолжала спрашивать незнакомая смуглая учительница, круглолицая, но явно строгая. – Табели я позже посмотрю. По математике старайтесь не отставать, иначе табель за четверть не закроют. По-иностранному… – она сделала паузу и продолжила: – Вы какой учили, английский? У нас Муза Васильевна и английский и французский ведёт. Хотя у неё все отличники… – отчего-то обиженным голосом закончила учительница.

– Ну и что, у нас у самих бабушка учительница по-французскому и по-итальянскому раньше была, – думал про себя Санни, вглядываясь в чёрное зеркало окна. – Fin alla bara sempre se n’impara. Век живи, век учись – вспомнилась поговорка Мамы на итальянском языке. За окном по-прежнему было темно. Санни пробовал, сквозь маленькую проталинку на окне, прогретую чьим-то дыханием, высмотреть двор школы. Но ничего кроме мутного тревожно-красного отблеска от уличных фонарей рассмотреть было невозможно. Утро не наступало. Захотелось домой. Но куда домой, если уже в день отъезда их любимую комнату заняла чужая семья и братья с холодной грустью смотрели, как новые люди заносят свои вещи в их пустую, но всё еще родную квартиру. В дальнем углу, где раньше был одежный шкаф, в прямоугольнике пола, окрашенного старой краской, как в гараже стояла его любимая машина, коричневый грузовик из эбонита. Все остальные машинки и игрушки они с братом раздали мальчишкам во дворе, потому что в самолете до Чукотки можно было провезти только особенно важные вещи.

– И смотрите, учитесь хорошо. А то многие приезжают сюда и думают, что здесь можно и не учиться. Я из Ленинграда и не люблю лентяев, – строго закончила учительница. Потом поправила кудрявую шапку седых волос, посмотрела на часы и … зазвенел звонок.

Это был непривычный электрический звонок, острый и тревожный. Звонкий и веселый звон медных колокольчиков из прежних школ с боками вытертыми до блеска, согретых теплом их рук во время дежурств, остался навсегда в прошлом.

Новый класс

Встреча с директором прошла для Санни как-то незаметно. Директор в основном обращался к брату Толе. Роза Абрамовна мрачно посматривая на братьев, не то сердито, не то очень внимательно листала их табели. Толя директору понравился. После того, как тот сообщил ему, что занимается спортом, что он постоянный вратарь на всех школьных соревнованиях по футболу, директор даже засветился улыбкой, от которой стало светлее в его кабинете, заблестела лысина на его голове, словно включилась ещё одна лампочка.

– Так вот, братья Третьяковы, подождите учителя за дверью! – величественно произнес он. Тогда Санни еще не знал, что такого спокойного и улыбающегося директора можно было увидеть очень редко. Он был участником ещё довоенной полярной экспедиции, строил этот поселок со спецпоселенцами, открывал здесь первую школу и многое-многое другое. Он имел, как рассказывали, свой личный дом, который стоял рядом со школой и был почти наравне со всеми начальниками в поселке. Он многое имел, умел и мог, этот лысоватый дедушка из почти книжной истории.

А вот на уроках труда он был другим… Но об этом позже.

Братья ожидали в вестибюле, где на стенах были развешены редкие стенды с какими-то статьями и фотографиями. Санни с любопытством осматривал, понравившуюся ему роспись на стене о Севере.

В коридоре первого этажа бегали дети из младших классов, никто не обращал внимания на них. У гардероба в левом углу возились какие-то девчонки, пытаясь найти в карманах бесформенных шубок что-то важное.

– Коротеева! – раздался над ухом Санни резкий голос учительницы, – Беги ко мне!

Одна из девочек, быстро обернулась и побежала в сторону братьев.

– У вас история? Отведи новенького в класс, он теперь будет учиться с вами, – вытолкнула она Санни. – А ты иди за мной! – сказала она строго Талли, и двинулась в сторону лестницы наверх.

– Девчонки, у нас новенький, – помахала рукой девочка с ярко-алыми губами и музыкальным голосом, по фамилии Коротеева, подругам у гардероба. – Идём! -

Санни побежал за девчонками наверх по необычайно высоким лестницам. Только взбежав на высокий третий этаж, они остановились, чтобы отдышаться.

– Вот наш класс, вот направо библиотека, а там, ну там старшеклассники и спортзал. Кстати, новенький, у нас тут все классы по одному. И наш шестой, – на одном дыхании выпалила Коротеева.

– Это тебе не на материке, – добавила громко подруга Коротеевой.

Девочки, три подруги, забежали в класс, а Санни остался у дверей. Вскоре из класса стали выглядывать, выходить и возвращаться мальчишки. Это был самый противный момент в любой новой школе. На него, не скрывая своего любопытства, смотрели, просто пялились, и над ним посмеивались.

– Про какой материк они говорят, я с Дальнего Востока. Может это они с какого-то острова? Наверно ошибаются, – раздумывал Санни, гася нелюбимую минуту первой встречи с классом.

Он поправил воротник свитера, сунул руки в карман и приготовился к худшему. Но тут зазвенел звонок на урок, появилась учительница, которая уже откуда-то знала, что он новенький. Она пригласила его в класс, и вместе с ним дойдя до учительского стола, показала Санни место за первой партой справа от неё, у окна, почему то закрытого толстой клеёнкой для столов.

– Садитесь, друзья! Ладыженская расскажи, кто сегодня болеет?

Пусть все слышат, что заболевшие будут завидовать Вам. Мы сегодня окажемся в Древней Греции. А там, как известно всё интересно.

– Санни не заметил, как урок подошел к концу. Оказывается, учительница знала обо всём, и о том, что рассказывал Папа, и о том, что он сам прочитал в книжках, и много нового. И так вдохновенно пересказывала мифы о древних греческих богах и героях, о Трое, что он чувствовал характер каждого, примеряя их к себе. Сама же учительница по своему доброму и веселому характеру была похожа на Афродиту, мягкую, светловолосую Афродиту.

Домашнее задание было небольшим. Санни почти освоился, привык к парте, где он сидел один. Но тут Афродита, подойдя к нему, сказала:

– А это Александр Третьяков, он будет учиться в нашем классе. Я наблюдала, как ты внимательно слушал, ребята поможем ему с пройденными после каникул темами.

После звонка с урока все окружили учительницу. Один из ребят, с добродушным, узким лицом, подошел к Санни, держа в руках открытый учебник, и стал показывать, какие параграфы они изучили после осенних каникул. Краем глаза Санни увидел, как у последней парты собрались четверо мальчишек и с усмешками недобро смотрели в его сторону. Двое были меньше его ростом, один высокий, как Санни, а четвертый, с лицом недобитого фрица, был выше Санни, хотя и немного худее. Это лицо более всего смущало его и вызывало беспокойство. Санни уже знал эти лица, скрывавшие за внешней правильностью черт жестокий характер и заносчивость.

Девочка, с большими, немного навыкате глазами, по фамилии Ладыженская, объявила, что следующий урок будет здесь же, в классе по истории. Санни сел за парту и стал осматривать стены класса. В комнате было очень светло, электричества не жалели, отсутствие не завешенных окон делало класс уютнее. А яркие карты, висевшие на стенах, делали класс красивым, домашним, располагающим к нему и к будущим одноклассникам. В углу стоял обычный шкаф со стеклянными дверцами. А в нём ряды книг.

– Вот это да! Книги! Какой подарок! – обрадовался Санни. Свою, точнее папину библиотеку и два похожих книжных шкафа сюда было невозможно доставить, её отправили на Урал к родственникам в шести крепких ящиках от световых авиационных парашютов. Санни вспомнил яркую, розовую обложку любимой книги о Фритьофе Нансене «Полярные дневники», на которой упряжь с собаками преодолевала пургу, нарисованную белыми мазками краски, многотомное собрание Джека Лондона, неоднократно прочитанную книгу Григория Федосеева «Тропою испытаний».

– Эй, новенький! Что уши уже обморозил, красные как моё яблоко?

– Эй ты, новенький, не знаешь, чем «сушка» от «тушенки» отличается?

– Шо, нэ дывышься, зазнався вже? – насторожило ухо, сказанное, наверное по-украински.

Что тогда знал Санни о тушенке? Тушёнка была вкусной и редкой консервой из вкусного мяса. Ну а про сушки и баранки, это всякий знал. Но Санни понимал, что его «подкалывают» с намерением разозлить и надавать ему тумаков после уроков. А может и не после, а в коридоре, где-нибудь возле туалета, где происходили все школьные драки и куда почему-то никогда не ходили учителя.

Санни непонимающе вертел головой. Тем не менее, длинный не отставал со своей тушенкой. И только один из компании стоял и молчал, и в его глазах Санни не увидел ни ехидства, ни злости, ни насмешки. Он смотрел по-мужски спокойно, глаза в глаза, и там в них пряталась улыбка.

Санни, помнил некоторые правила самообороны и поэтому тоже начал с вопроса: – А где у Вас столовая? А то я даже сушки сегодня не ел…

Мальчик-молчун повеселел еще больше. Однако на остальных вопрос Санни подействовал как какая-то обида.

– Ты, новичок, отвечай, когда тебя спрашивают. А зубы не заговаривай.

– Да, если хочешь остаться с ними, – недобро прошептал самый маленький и потянул свитер Санни вниз.

Санни был сосредоточен на длинном, и потому отбросил руку маленького нахала, не обращая на него особого внимания. Лишь спустя год, тогда, когда длинный Стрельников, оказавшийся уж и не таким вредным, навсегда уедет с родителями с Севера, после того как Санни подружится накрепко с тезкой Сашей Большаковым – мальчиком с улыбающимися глазами, только тогда, спустя год, Санни поймет, что заводилой в этой компании был самый мелкий, злой и мстительный мальчик по фамилии Краснопольский.

Назревала драка.

После многих стычек на Востоке, Санни не очень-то боялся самой драки. Он переживал оттого, что не знает, как здесь дерутся – до первой крови, до «психа», до повала на пол? И где здесь место для драк? В туалете, как обычно, или за углом школы? – Неужели здесь могут драться, в этой красивой школе? – думал Санни.

На Дальнем Востоке, в Светлогорске, где они раньше жили, Санни с братом и мальчишками из их и ещё двух прилегающих домов были детьми в основном военных, офицеров и старшин.

А в низине, за железнодорожными путями, где раскинулись бараки, обитало огромное количество детей лагерных спецпоселенцев.

Мальчишкам с улицы Авиационной, чтобы пройти к реке, в центр городка, в кинотеатр приходилось проходить мимо бараков. Ребятам из бараков, чтобы пройти к Лётному озеру порыбачить, повеселиться в парке на аттракционах, надо было проходить мимо домов военнослужащих.

Одни пацаны непременно били других, а те в ответ били их. Так велось из года в год. Правда драки были незлыми, с правилами и всегда до первой юшки из носа.

Исключением стала затянувшаяся история с тремя мстительными пацанами, которые стали преследовать почему-то только Санни.

А когда Талли, вместе с Санни, как-то отправился в кино и заступился за брата, то мстить стали и ему. Эти не бывавшие в школе пацаны, всегда одетые во все серое и воняющие куревом, подстерегали братьев поодиночке или звали еще троих на подмогу, когда нападали на двоих или троих, с другом брата Наумовым. Схватки с каждым месяцем становились все злее и беспощаднее. Зовя на подмогу старших ребят, они дважды обобрали братьев, забрав деньги, и всякие мальчишеские сокровища. Особенно жалко Санни было потерять перочинный ножик, подарок брата. За этот подарок Санни стал бороться и сопротивлялся без испуга, врезав ногой вдвое большему по росту пацану. В отместку его избили тоже ногами и разорвали куртку.

В день первого мая, когда Санни и Талли с ребятами из их дома ожидали родителей, все нарядные, в белых рубашках, чтобы вместе идти на демонстрацию в центр, к их дому непонятными ветрами вынесло двоих из ненавистной шайки.

Санни увидел их первым, так как внимание пацанов из бараков отвлёк новенький киоск с мороженым, недавно поставленный на углу их дома. Он, зная, что за ларьком брат и не менее пяти друзей брата, смело выскочил на чужаков: – Ну, что попались! Сейчас получите, – Санни хотел, только попугать, но ребята от неожиданности выронили мелочь, приготовленную на мороженое, и встали в боевую позу. Санни понял, что за деньги эти будут драться серьезно. Отступил назад и упал. Из-за ларька, потеряв брата, показался Талли с Сашкой Наумовым. Всё решилось быстро. – Наших бьют! – закричал Наум. Чужаки сопротивлялись слабо. Им пустили кровянку из носа и из разбитых губ, порвали на них рубахи. Перевозили их лица в пыли и выгнали обратно на спуск к путям.

И когда еще Сашка Наумов, с Николаевым и братьями Хрюкиными бросали вдогонку беглецам их медяки, братья увидели, что их белые рубашки все забрызганы и покрыты кровавыми пятнами, как почти у всех драчунов. Что было потом, почему-то не припоминалось Санни.

– Сейчас может быть драчка, большой драки не будет, я же им ничего не сделал плохого, – решил Санни.

– Ты что-то хочешь доказать!– закричал Краснопольский.

– Да, сушка или тушка? – продолжал, уже наваливаясь на него Стрельников.

Большаков скрестив руки, улыбался за их спиной…

– Где четвертый? – спохватился Санни.

В драках с барачными, он усвоил их подлые приёмчики. Стать на колени за спиной одному, а другому только толкнуть своего противника и тот падает под смех окружающих. Потом можно навалиться всем сверху, не дать сопротивляться ногам и рукам придавив их тяжестью тел и издеваться. Плевать в лицо, тыкать в глаза пальцами или рвать ноздри.

Мельком глянув назад, Санни увидел, что ему приготовили знакомый приём. – Неужели и здесь придётся до первой крови?! – Отец обучил его нескольким своим приёмам для борьбы. – Сейчас же не драка, – решил Санни.

Но Стрельников уже начал толкать его в грудь, подталкивая к решающему удару, а Краснопольский больно нанёс удар в живот, под дых.

Санни уперся ногами и напрягся навстречу давлению «длинного»…:

– Не сдамся!

Стрельников навалился всем телом. За ним Краснопольский. И тогда Санни, резко ослабил сопротивление, отступил чуть вправо и рывком потянул Стрельникова на себя. Тот, не удержав равновесия, полетел вперед, споткнулся о Миколу (так оказалось, странно звали отстающего на занятиях мальчика), носом ударился о ножку старой тяжелой деревянной парты. Краснопольскому, который на не меньшей скорости летел за другом, осталось только подставить подножку.

– Ставить, не ставить – мелькнуло в голове Санни. После подножки тот влетел головой в другую парту, задевая лицо Миколы ботинками.

Санни стоял, тяжело дыша и весь в напряжении, когда почувствовал, что к его плечу кто-то требовательно прикасается. Он резко обернулся и увидел учителя, высокого молодого черноволосого мужчину. Оказывается, давно звенел звонок. Почти весь класс стоял в дверях. Ладыженская укоризненно качала головой и её глаза, казалось, становились еще более круглыми.

В другом углу класса между парт поднимались три фигуры нападавших.

У побледневшего Стрельникова был разбит нос, у Миколы, посиневшая нижняя губа. Но самый страшный вид был у Краснопольского. Из его выпуклого лба, рассеченного партой, лилась кровь ручьем, заливая ему глаз, капая на воротник белой рубашки и делая еще более алым цвет пионерского галстука.

– Да, Папа мне задаст! – подумал Санни. Ох, как огорчится Мама…

Он не заметил, как светились глаза трех подружек, которые привели его в класс. Иначе небесный свет светло-синих глаз Коротеевой успокоил бы его досаду.

Очень нескоро Санни поймет, что нажил себе врага. Но зато уже на следующий день они с Большаковым стали лучшими друзьями на много лет.

Первые выходные на Чукотке

К счастью, отец не зашел в школу, а велел ждать его после уроков у крыльца. Иначе уже в этот первый день дома были бы для них неприятности. А так как завтра наступала суббота, то и все неприятности скрывались за горизонтом выходных дней.

Брат не очень удивился происшествию с Санни, так как, судя по его серьезному и озабоченному виду, что с ним бывало редко, он испытал похожий прием и в своем классе.

Братья, молча мёрзли, укрывшись от ветра за крыльцом, мимо пробежал, став как будто короче Стрельников, шли какие-то очень шумные и веселые старшеклассники. Вдруг на крыльцо вышли чукчи. Санни очень удивился их виду. Они были одеты в обычные, хотя и очень одинаковые пальто и шапки, у них были новые портфели… При том выглядели они другими, не похожими на всех учеников. Их смуглые с лёгкой желтизной скуластые лица выглядели мужественно, взросло, по киношному, не похожие на лица всех других школьников. Казалось, что они переодетые охотники, а их одежда из универмага, форма, не совсем подходящая для них.

Санни и Талли не стали больше стоять у крыльца и отошли подальше к правым воротам из школьного двора. Поразительным было отсутствие не только деревьев, но и кустов. Не было никакой наглядности, никаких клумб или того, что могло их напоминать под толстыми сугробами. Только футбольные ворота без сеток напоминали школьную спортивную площадку.

Через дорогу был виден едва различимый в быстро сгущающихся сумерках одноэтажный длинный дом, справа большой дом и рядом с ним маленький одноэтажный с небольшим двориком за забором. Это и был дом директора Коцебу, как позднее узнает Санни.

А вот за ним ярко и весело зажглись огни на красивом двухэтажном доме с башенкой и тонким шпилем на крыше, мимо которого они уже утром проходили. Санни прямо потянуло к тому веселому свету.

Однако Папа пришел со стороны одноэтажного, вытянутого вдоль дороги, барачного строения, интерната, где, оказывается, жили ученики из других поселков и чукчи из далеких стойбищ, которых родители потом забирали на лето домой. Так объяснял Папа братьям особенность местной жизни школьников, пока они шли к магазину.

Мама ждала всех дома. И по дороге они были должны купить множество разных вещей. И в первую очередь купить продуктов.

Санни и Талли переглянулись:

– Ну, что тебе удалось найти столовку? – спросил Талли. – Да, когда? Тут столько этажей, да и сам знаешь, что меня уже к Классной водили, – ответил, горько вздыхая Санни.

Папа шел уверенно, видимо по ранее знакомым ему заснеженным дорожкам. Вскоре они подошли к вытянутому вдоль дороги приземистому зданию, чем-то напоминающему барак с несколькими дверями. У двери ближе к углу здания лежали наполовину заметенные вьюгой коробки, из одной опрокинутой на снег выкатились…апельсины.

«Апельсины на помойке!» – такое Санни не видывал. И вообще апельсины, иногда мандарины могли входить только в подарки на Новый год, которые им, детям военных, вручали в Доме офицеров. Сейчас эти бедные, потерявшие свой блеск плоды, лежали россыпью в длинной кудрявой стружке. Санни поднял один апельсин и удивился, насколько он твёрд и холоден. С другой стороны он был покрыт зеленовато-белой плесенью.

– В тепло, в магазин! – скомандовал Папа, – там купим крупных и свежих!

В магазине действительно было очень тепло, снег с ботинок стал быстро превращаться в воду. Апельсинами пахло всё! И только яблочный дух немного смешивался с устойчивым запахом предчувствия новогоднего праздника.

Санни подбежал к ящикам с апельсинами, на блестящих огромных пористых фруктах чернели ромбики с надписью «maroco». Позади на прилавке стояли пузатые банки с различными соками. Сливовый сок, темно-синего цвета, персиковый, абрикосовый приятных желто-оранжевых цветов, прозрачный яблочный и золотистый виноградный, нелюбимый морковный и тыквенный…

– О, томатный! – Санни повернулся к Талли, и их глаза радостно встретились. Что стояло далее за прилавком на полках, трудно было разглядеть из-за спин перемещающихся людей. Папа в своей длинной красивой шинели выделялся среди чёрных спин в лоснящихся тяжелых тулупах. В другом углу Санни наткнулся на стол с большими кусками мяса. На этикетках с небрежным почерком он читал: «баранина», «говядина», «оленина»…

– Оленина!!! – как сын охотника, который уже сам давно мечтал о своём ружье, Санни бросился к Папе. – Там оленина, там оленина, – стал он дергать Папу за рукав шинели.

– Да, да, здесь она везде. Причём из местных олешков, – отвечал Папа. Санни с трудом сопоставлял то, что он увидел на столе со своей воображаемой картиной о лесном олене-великане с ветвистыми рогами. Поэтому слова Папы о том, что это какие-то другие, местные олени, его очень заинтересовали.

– Что, значит местные? Здесь, что ли водятся?

Папа, улыбнувшись, ответил:

– Полно, но здесь они маленькие, ростом с большую собаку. Может чуть выше.

Санни был озадачен, но и обрадован. Высоких стройных оленей он любил и не желал им вреда. Надо было бы удивляться баранине, которую привозили на Чукотку из далекой Австралии. Но этому его просветят позже разговоры взрослых на кухне во время пурги и отключений света.

– Вы с Талли выбрали, что будете есть сегодня?

Братья, не сговариваясь, произнесли:

– Томатный сок!

– С хлебом, – добавил Санни.

– А курицу из Китая не хотите?

– Хотим, хотим.

– А галеты, а сайру, а пряники?

После покупок все довольные быстро заспешили домой. На улице было темно, как бывает ночью.

Папа показал рукой за магазин, где казалось, умирал весь свет посёлка, в кромешную мглисто-железную тьму вдали: – Там Северный Ледовитый океан.

У Санни всё сжалось от этого черного безмолвия и от представившейся ему картины попасть туда одному.

Дом, к счастью был в противоположной стороне, где из окон лился тёплый жёлтый свет, а фонари охраняли узкие растоптанные дорожки между домиков.

Папа нёс сетку, Талли банку с томатным соком. Санни плелся за ними.

– Где дом, в который нас поселили? Уж не потерялись ли мы? А может его занесло снежком, который, не переставая, шел с прошлой ночи?

Совершенно неожиданно, Папа подошел к подъезду как будто чужого неузнанного Санни дома, оттянул широко дверь так, что стал виден знакомый снаряд на проволоке и сказал: – «Вот тут мы пока поживём». Хотя все и замерзли, однако сразу почувствовали, что в квартире, где они поселились, было не так жарко, как в магазине или в школе. В комнатах было прохладно. Мама встретила их, укутанная в пальто и в белый, ажурный, один из её любимых оренбургских пуховых платков.

Обняла по очереди всех, затем стала помогать снять Папе его длинную, покрытую серебристым ворсом снежка шинель.

– Мои мужчины, Вы не представляете себе, как я соскучилась по Вас! Честно, такое со мной впервые, – взволнованно говорила она.

Санни и Талли быстро проскочили в комнату. Большинство чемоданов и тюков, перетянутых багажными ремнями, так и лежали не распакованными. На стареньком столе стояла электроплитка с раскаленными красными пружинами, рядом дымилась паром их домашняя кастрюлька.

Пока братья отвечали на вопросы о первом школьном дне, родители приготовили еду. Ели из двух тарелок, папа и мама из одной, братья из другой. Китайская консервированная курица была необыкновенно вкусной, с непривычными ароматами и овощами. Папа, посмеиваясь, говорил, что это вареный бамбук.

– Вижу, что шутит, – благодушно думал Санни, уплетая курицу, закусывая жирной сайрой и заедая всё галетами, вместо хлеба и запивая соком, – бамбук как удочки твердый, его не едят.

Когда ужин дошёл до апельсинов, Санни поведал, что здесь их, если они немного подпортятся, выбрасывают прямо в снег.

– Интересно, их будут есть местные олени, когда найдут?

– А что вообще олени в тундре едят зимой? Если зима здесь всегда, ну пусть не всегда, кроме двух месяцев лета. Что тут растет, если нет ни одного дерева? – делился впечатлениями Санни.

Мама тоже удивилась, что здесь нет деревьев, но то, что здесь продаются свободно весь год апельсины и яблоки, тоже китайские, и много разных соков, успокоило её.

– Без витаминов не останетесь, мои мужчины! Надо быть крепкими и здоровыми. Santé passe richesse. Здоровье дороже денег, – ласково сказала она.

Позже, когда родители стали обсуждать первый день на службе у Папы, брат доставал спортивный костюм для физкультуры в понедельник, Санни решил выглянуть в коридор. После еды и чая он разогрелся, и ему показалось, что здесь можно жить.

В коридоре пахло табаком, струганным деревом и все тем же характерным снежным холодным духом, который он уловил, едва они прилетели в аэропорт. От окон несло тьмой и холодом, по стеклам сочился лёд, а у дверей лежала снежная пыль.

На втором этаже было примерно также, только у перил стояла вертикально лестница на чердак. И сверху, видимо на крыше от порывов снежного ветра, в щель закрытого люка доносились его вздохи и грудные хрипы.

И хотя на часах их старенького будильника было только семь, Санни быстро откликнулся на зов мамы пить чай с пряниками и спать. Когда выключили свет, он вновь ощутил страх от близости бесконечного холодного Океана, но вскоре уснул.

Следующее утро встретило Санни светом в окно. Нет, это был не тот свет, который бывает везде в ноябре. Это было в полсвета от нормального утреннего света. Санни радостно различил в комнате чемоданы, стол и шкаф, спящих в противоположной стороне на кровати родителей. На ночь они с братом остались в спортивных костюмах, чтобы не замерзнуть. Под одеялами и брошенной сверху шинелью отца было тепло. Санни вытянул руку, за бортом уютной кровати было прохладно, но очень хотелось скорее узнать, что там во дворе этого дома и вокруг.

– Ты сорока-белобока,

Научи меня летать!

Невысоко, недалёко,

Только по полу скакать! – вспомнил Санни, любимую мамину считалку из своего детства и выскочил на ледяной пол.

После некоторых утренних недоразумений и неудобств, с тем, что называется удобствами в домах нормальных городов, до завтрака, который не спешила готовить Мама, Санни схватив апельсин, выскочил за дверь.

У дверей он несколько раз померялся силой с гирькой и оказался на улице. Направо был путь к дороге, еще не протоптанный с утра, налево виднелась водонапорная башня и убегающие вдаль желтые двухэтажные домики, прямо – высокая гора снега переходящая в крышу сараев. Ветра не было, и воздух был спокоен и чист! Санни решительно полез на гору. Под верхним покровом снега почему-то выглядывали всякие предметы: бутылки, банки, бумага…– Да это мусорка! Мусорка до второго этажа!– сделал неожиданное открытие Санни. С высоты мусорки Санни увидел вдали дом с надстройкой башенки и шпилем. Значит, школа была где-то там. Он спустился вниз, набирая полные ботинки снега, и побежал посмотреть, что вокруг дома. За домом была дорога, которую видимо недавно разгребла ковшом какая-то техника, пахло соляркой и шли небольшой группой солдаты в черных бушлатах с лопатами. Прямо за дорогой было открытое пространство похожее на поле стадиона, крыши домов в серой дымке и бескрайняя белая перспектива. – Там тундра, – решил Санни.

Сегодня он не собирался идти туда, хотя в его голове уже созревал план отправиться в тундру на поиск золота.

От далеких планов Санни отвлек звук не то трактора, не то нескольких мотоциклов. Со стороны башни на довольно быстрой для трактора скорости мчался гусеничный …вездеход.

– Вот это машина! Почти танкетка. Надо звать Талли, чтобы он тоже это увидел.

Санни хотел было немного проводить вездеход, но только спустился в колею дороги, как увидел, что по ней бегут три огромных размеров собаки. Про собак он совсем забыл. Казалось ну чего им здесь делать, где одни снега, льды и холодина. Собаки не лаяли и быстро приближались. Санни знал, что бежать нельзя. У него был большой опыт разных встреч с собаками.

Маленькие обычно лаяли и были кусачими, большие кусались редко, но были пугающе велики.

Санни стоял, не шевелясь, и…собаки только чуть скосив на него глаза своих огромных лобастых голов, пробежали мимо. – Надо же, даже не остановились обнюхать, даже не тявкнули. Они бежали так, словно знали куда бегут. Уже через месяц Санни знал, что бегут они в солдатскую столовую к концу завтрака. Самого огромного одноглазого пса все зовут Дик, такого же, но рыжего и пушистого, Шарика, его сына и третьего черного – Кук.

– Скорее домой, пока не выбежал какой-нибудь волк или медведь, – решил Санни.

Дома его встретили нетерпеливыми окликами, на столе дымилась желтая рассыпчатая картошка, пахло волнующим запахом китайской курицы из новой банки.

– Завтракаем, и если кто-нибудь захочет, то может пойти со мной на почту, – сказал Папа.

Мама сказала, что ей не до походов на почту, она не может понять какое время суток, где какие вещи уложены и, главное, ей не в чем идти на улицу. Судя по нашим рассказам пальто её не согреет, а сапожки просто утонут в сугробах. Она лучше зайдет к соседке, которая еще вчера обещала дать утюг и помочь разобраться с теплыми вещами.

Талли после рассказа о вездеходе и собаках решил один пойти гулять. Талли любил собак, как и они его.

В этот раз Папа выбрал необычную тропинку к почте. Вместе с Санни они поднялись по ступенькам вверх на длинный узкий короб из досок и легко пошли по нему. Внутри – трубы с горячей и холодной водой, это теплотрасса. Они обмотаны для тепла тканью и ватой, а сверху обшиты досками, – пояснил он Санни. – Зимой в поселке по ним ходят вместо тротуаров. А на помойные кучи не обращай внимание. Весной всё убирается, иначе летом задохнулись бы все.

Почта находилась недалеко, с одной стороны одноэтажного домика располагалась метеослужба, а с другой был вход в почту, как и везде в поселке: утепленный и с двумя дверями.

Посещение почтовых отделений было любимым занятием Санни. На почте всегда вкусно пахло свежими газетами и журналами, горячим коричневым сургучом, блестели обложки книг и открытки, а главное многоцветными переливами играли выложенные под стекло марки.

У Санни была небольшая коллекция марок, которые он собирал с первого класса. В ней были любимые золотисто-черные открытки с изображением лунохода, цветные марки из Польши с динозаврами, марки, из коллекции одноклассницы Фатулаевой с гербами всех республик страны, всех курортов и санаториев страны, похожие на дореформенные денежные купюры, несколько марок из довоенной коллекции, какого-то немецкого барона, подаренных ему другом Папы Магништейном. Марки в невероятно богатых и красивых альбомах и многое другое тот привёз после возвращения с войны. У Мишки Магништейна, сына полковника, этих марок был целый чемодан, гроссбауэр величиной со старый русский сундук.

Когда-то в самом раннем детстве братья Третьяковы увидели, что барачные втроем, как водилось, бьют отбившегося от основной дороги черноволосого мальчишку. Били крепко, в основном ногами и целясь в голову. Братья легко отбили атаку, одного отставшего хорошо изваляли в грязи, а Мишку проводили домой.

А через несколько недель в знаменитые октябрьские праздники они увидели Маму и маму Миши вместе, которые позже стали подругами. Их семью приглашали в гости к ним, Магништейны стали бывать у Третьяковых.

Таких марок, как у Мишки, Санни высмотреть больше нигде не мог, как ни бегал по киоскам и почтам.

Даже когда, будучи пролетом в Анадыре, Санни сбегал на почту. Накупил там с десяток новых марок, среди которых выделялись марки с надписью «Беловежская пуща». Зубр, изображенный на самой большой марке, был потрясающе красив. Слова «пуща» и «вежа» вызывали перекличку с чем-то не особенно ясным, то ли пустым, то ли запущенным, гипнотизировали его. Вскоре на магнитофонных записях эту песню будут гонять по много раз и станет понятно её значение.

Марки на этой почте были почти все знакомы Санни. Он несколько раз прошелся глазами по тем, которых у него пока не было, потер в кармане пальцами свои последние десять копеек, которые остались после покупок набора марок в Анадыре, и переключился на детские газеты и журналы. Пока Папа подписывал и запечатывал письма родным, бабушке Варе и своим братьям, друзьям, маминым родным, он успел прочитать несколько заметок о школьной жизни в газете «Пионер» и начал разбирать легкий кроссворд в журнале «Уголёк». К журналу «Техника-молодёжи», который в последнее время всё больше стал его интересовать, Санни не мог дотянуться.

На почте было нескучно. Рядом с газетами с красными заголовками для детей лежали чёрно-белые пачки газет для взрослых: «Правда», «Известия» и другие. Папа любил журналы «Вокруг света» и «Наука и жизнь», их и решил выпросить Санни, так как Папа все свои интересные истории часто находил в этих журналах.

– Вы у нас новые, недавно прилетели? – спросила их почтальон, молодая девушка, одетая в безрукавку с белым мехом. – На последнем «Иле» из Магадана, три дня назад?

Папа согласно ответил и спросил, когда будет рейс из Москвы.

– Если сильно не будет мести, то самолет будет завтра, на нем привезут свежие газеты и журналы. Он же увезёт всю почту на материк.

Санни опять услышал слово «материк».

– Да так все здесь называют большую землю, и Россию, и Сибирь, и Дальний Восток. Мы здесь как на острове, оторваны от всего мира. Только самолеты и летают сюда. А если заметет пурга, то и по полмесяца никакой связи с материком может не быть – объяснила новеньким почтальон.

Дом

Через несколько дней состоялся переезд в новый дом, где, как обещали в штабе Папа, семью Третьяковых ждали отдельные комнаты для нас с Талли, и для мамы с папой.

И хотя дом располагался, по словам старожилов, в модном районе Черёмушки, другие дома оказались такими же, куда в день приезда временно поселили семью, двухэтажными, окрашенными в светло-желтый цвет, старыми постройками с двумя подъездами, с наглухо закрывающимися дверьми. С одной стороны улицы тянулось несколько таких домов, где в основном жили семьи военных, с другой стояли служебные строения какой-то воинской части. Позднее Санни узнал, что в поселке все было не просто. В одних домах жили семьи летчиков и тех, кто служил на авиабазе, синих или голубых, названных по цвету погон, семьи военных строителей – чёрных, и семьи других разных войск – красных. Еще позже он узнал и про зеленых, пограничников, но о них особая история.

Напротив дома, где поселились Третьяковы, находился клуб-кинотеатр «Звезда», приземистое вытянутое одноэтажное здание, похожее на барак, в который по выходным ходили все желающие смотреть кино. А во все остальные дни, иногда с утра до вечера, если задувала пурга, там зимой крутили фильмы для солдат с красными погонами.

Это понравилось Санни. Понравились ему и прямая дорога к школе, и улица, тоже прямая, как проспект, в небольшом городе.

А вот с комнатами всё сложилось не так, как ожидал Папа.

Из квартиры с двумя комнатами и с отдельным входом семья молодого штурмана почему-то не выехала. Как говорили соседи, которых оказалось непривычно много, в той семье родился ребенок и вместо отъезда на материк они решили остаться еще на три года, чтобы подзаработать больше денег, ведь на севере всем платили по два оклада вместе с разными другими доплатами. Подали рапорт и ожидали решения.

Маму без доброй и ободряющей улыбки обычно увидеть было нельзя, но в эти дни она не улыбалась, сосредоточенно молчала и, кажется, тихо, но решительно ругала Папу.

– Ты же мужчина! Петр, ты же теперь старший офицер! Почему командир не держит своё слово. Офицерское слово!

Семью поселили во втором подъезде на втором этаже. Пока Папа с солдатами вносили вещи из машины на улице, Санни успел увидеть, что они будут жить в очень большой общей квартире. Длинный коридор нельзя было просто так пройти шагами, это было бы скучно, надо было пробежаться. Вдоль коридора были закрытые двери, всего Санни насчитал семь. В центре дверь была открыта, и Санни оказался на большой, даже огромной тёмной кухне. От всех столов вкусно пахло, три женщины что-то мыли, посередине на одеяле сидели какие-то малыши.

Наконец, Санни окликнула Мама, она шла вместе с каким-то бородатым мужчиной в тулупе, перетянутом портупей и погонами капитана. Они подошли к одной двери, бородач достал ключи, и все вместе зашли в небольшую уютную комнату. Сквозь заледеневшее окно с трудом можно было различить в быстро уходящем свете полярного дня новостройку. Самым удивительным было то, что в комнате уже была мебель: большой шкаф, кровати, стол и стулья, какая-то посуда.

– Мам, – смотри, кто-то оставил свои консервы, ещё и книги, и молоток…и инструменты. – В углу небольшой пирамидой возвышались к подоконнику банки рыбных консервов и еще какие-то, других сортов. Там на севере Санни скоро узнает, что консервы рыбные, мясные, молочные входят в паек, который каждый месяц выдается на всех членов семьи…замечательный и вкусный паек, такой, какой нельзя было быстро съесть, особенно если это консервы. Надоевшие там, на севере консервы.

– Талли, иди сюда! – позвал Санни. – Здесь можно подкрепиться.

Но только на зов подбежал Талли, как мама, зная его медлительность, очень строгим голосом сказала: – Ничего чужого не берите. Вынесите всё на кухню. И, Талли, иди, зови отца, а мы с Санни пойдём вашу временную комнату смотреть.

Комната для братьев, оказалась комнатой неженатого офицера Ступина, который улетел в отпуск в Подмосковье в город Ступино, была похожа на комнату родителей и находилась почти напротив.

– Ну, хоть это хорошо, – немного смягчившимся голосом произнесла мама. – Рядом будете, будет слышно всё, если вы там дуреть начнёте.

Подуреть мальчишки любили.

– Ступин из Ступина! – стали сразу дразниться братья. Но в чужой комнате, заставленной и их, и чужими вещами, они так и не подурели.

Через месяц, почти в день возвращения Ступина, братья переехали в свою отдельную комнату, но в противоположном конце коридора у самого входа. Опять пришел бородатый офицер в черном тулупе и уже более радостно, с веселым тоном в голосе, открыл маме комнату.

Комната, хотя и была угловая и напротив холодной входной двери, но была утепленной, и непохожей на другие. Отчего-то её выстроили буквой «П». Это было очень здорово.

Санни сразу спрятался за угол, чтобы обрушить на зазевавшегося брата свернутый матрац. Талли схватил стопку одеял и бросил в Санни. Возникла настоящая куча-мала, с радостным рёвом и визгом и почти взрослой отдельной самостоятельной жизнью.

Комната Папы и Мамы была в другой части квартиры, у ребят был свой вход, ключ и жилище в котором можно было прятаться.

Под стенами стояли две кровати, у окна огромный пузатый шкаф, который тоже стали использовать для пряток. В одном углу комнаты была раковина с краном, под которой, если присесть на корточки, можно было тоже спрятаться, а в противоположной стороне – окно с широким тяжелым подоконником. Можно было залезать на подоконник, открывать форточку и громко орать в морозный воздух улицы несвязные слова радости.

Раковина за неполный год жизни в квартире так и не наполнилась водой из неработающего водопровода и использовалась братьями для временного жилища пойманных леммингов. Они, скользя по гладкому кафелю, не могли выбраться наверх.

А вот за окном, хоть и с не очень прозрачными стеклами, словно матовыми снаружи от секущего снега, Санни и Талли ждали новые, одни из самых впечатляющих, открытия северной жизни.

Из узких глазков во льду на стекле можно было разглядеть, что за окном внизу от стены дома тянулось длинное сооружение, похожее на сарай, в конце которого стоял симпатичный отдельный домик.

В занятной и интересной суете заселения, переноски вещей из комнаты в комнату, в сражениях с братом за лучшие полки в шкафу Санни и не заметил, что наступил поздний вечер. Чтобы не показаться несамостоятельным, он отправился искать туалет в одиночку, ориентируясь на указания соседей. Быстро выйдя в коридор и сбежав по лестнице на первый этаж, Санни оказался на распутье. За ступеньками вниз была дверь на выход, налево была дверь в огромную квартиру первого этажа, откуда тянуло теплом и запахами кухни, дверь в противоположную от выхода сторону была подозрительно тяжелой, мохнатой от тряпичной обивки с покрытым инеем ворсом.

Санни толкнул дверь и оказался в длинном полутемном коридоре, в конце которого в тусклом свете лампочек были видны другие двери. В этом напоминающем длинный товарный вагон коридоре было жутковато и очень холодно. Санни бегом оказался у дальних дверей, приоткрыл и едва сдержал свое удивление…Там было еще холоднее, откуда-то задувало снежком, выл уличный ветер, сверху по стенам сползал снег, а вниз стекали цветными ледяными потоками сосульки…Ни умывальника, ни всего остального найти не удалось, все было как в деревенских туалетах…, но только после удара клюкой снежной ведьмы. Санни прикоснулся к радиаторам-батареям и сразу отдернул руку от невероятно ледяной поверхности, они не грели. Приходилось привыкать к неудобным «удобствам» в комнате. В следующий раз Санни заглянет в это странное строение лишь летом. И отпрянет уже не из-за холода, а прикрывая нос руками… И это несмотря на то, что он, как сын военного, уже давно научился жить по-походному, несмотря на то, что подолгу жил в деревне и знал отличия городских удобств от жизни без удобств. Однако, как начитанный впечатлительный мальчишка, он больше не мог пересилить в себе ужас от возможного похода туда в ночную пору зимой, а тем более, летом.

А вот лазить по крыше этого странного строения ему с братом и друзьями придется не раз. Летом для удальства, чтобы быть на высоте от малышни, а зимой оба раза по необходимости. В первый раз все будет просто: Санни одетого в теплый свитер, летный шлем отправят, словно космонавта в космос, на крышу тамбура спасать сорванные и унесенные ветром продукты. По традиции поселка и в отсутствии холодильников продукты хранили, вывешивая их за окном форточки. В комнате братьев висела авоська с мороженой олениной, дефицитным слитком мороженого молока, доставленного на самолете по большой дружбе с материка и банка литра на три с топленым маслом, выданная семье как часть пайка на складе. Вначале Папа и Мама решили подождать, пока ветер все не сбросит вниз в сугробы, но позже, когда стало ясно, что сетку, зацепившуюся за проволоку на крыше, никакой ветер не сбросит вниз, решили отправить «космонавта». Реальный выход первого человека, космонавта Леонова, в открытый космос, о котором постоянно все рассказывали, был, конечно, сложнее и опаснее, но Санни так называли, завязывая шарф и застегивая меховой вариант летного шлема.

Санни с задачей справился быстро, отвязал сетку и вернул её через форточку родителям. Отец потребовал скорейшего возвращения назад через форточку, чтобы не замерзнуть и не простудиться. Но Санни подойдя к краю крыши, увидел, что наметенный сугроб фактически не доходит до козырька всего на метр. Что такое высота в метр! Санни разбежался и с криком прыгнул вниз. Вместе с мягкой лавиной верхнего слоя снега он скатился вниз, помахал едва видимым за заснеженным окном силуэтам и бросился бежать к подъезду на другую сторону дома.

Так Санни открыл два интересных свойства сугробов. В них можно было прыгать с крыши не только сараев, но даже с двухэтажных домов, и под ними можно было строить дома-пещеры.

И то и другое он с братом и другом Андреем станет проделывать каждую зиму.

В первую зиму в их первой квартире ему придется еще раз вылезать через форточку в декабре, когда пурга, пришедшая с полюса, будет мести неделю и заметет входные подъезды в дом под самый второй этаж. Он сам будет свидетелем, когда у открывающейся внутрь двери столпятся взрослые всего подъезда, чтобы увидеть, как снежный слоистый сугроб похоронил их в доме без выхода.

А перед этим будет радость от отмены уроков в школе. По местному радио чей-то торопливый голос объявит, что занятия в школе отменяются из-за сильного ветра и снега. Потом со службы придет Папа и другие военные и сообщат, что, если ветер не стихнет, то пару дней можно будет сидеть дома, а на службе будут «куковать» только дежурные.

Все это было внове и очень понравилось Санни и его новым друзьям – соседским детям.

За следующие пять дней из-за разыгравшейся пурги, которая закончилась сильнейшими почти 30 градусными морозами, Санни и Талли перезнакомились со всем домом. Долго сидеть в своей комнате было скучно. Иногда свет гас и все сидели при керосиновых лампах. Поэтому взрослые собирались на кухне и часами пересказывали свою жизнь, делились рецептами угощений, пели песни, в основном украинские и русские, крутили на магнитофонах песни Владимира Высоцкого. Его песни были разные: о войне, смешные, с героями, как в кино, спортивные и даже сказочно-фантастические.

Санни и его сверстники носились по коридорам, с этажа на этаж, дурели, в оставленных родителями комнатах, а из кухни под завывание ветра пел «Володя». Все «знали», что он сидит недалеко под Магаданом, будучи высланным из Москвы, и потому всё знает про нас и про жизнь.

Но иногда звучали и другие записи: «Приютился посёлочек у реки Колымы…», «Летчик над тайгою, точный путь найдет…», «Червону руту мы шукаем» или «Эх мороз, мороз…», «Чути всюду квитнэ черемшина» или «С чего начинается Родина». Санни знал почти все песни наизусть, а вот в школе, чтобы выучить одно-два стихотворения по учебнику он тратил недели и быстро всё забывал.

К украинским песням хорошо подходили компоты из полтавской черешни и вареники, а непонятное слово «шукаем» из песен оказалось тем же, что и русское «ищем», к русским и сибирским песням – блины и оладьи с медом и икрой, а какой-то омуль, оказалось, был рыбой из омулёвой бочки с Байкала. Сложно было впервые понять, так как этого не знали даже взрослые, что такое «тьмутаракань» у Высоцкого, но Санни вскоре уразумел, что это где-то рядом. Все соседки старались в те однообразные дни приготовить самое вкусное и угостить всех своими семейными вкусностями.

– А что ещё делать, сидеть безвыходно и не есть вкусно!? – повторяли соседки понравившуюся им мудрость.

Кто бы удержал тогда всех детей от драк или опасных вылазок. Как это делали ребята постарше, к которым присоединялся Талли. Они проникали через чердак в соседний подъезд, пробовали вылезти на крышу, привязавшись фалами для самолётных парашютов, чтобы ветер не сбросил с крыши в поток снежной метели.

Взрослые почти ни о чем не догадывались, что творилось без них в подъезде, на чердаках и в оставленных комнатах.

Игра в карты сменялась игрой в домино или шашки, потом прятками или жмурками, потом пересказом фильмов или прочитанных книг, постоянно вспыхивали драчки или кого-то назначали болваном и дразнили.

Санни с удовольствием участвовал во всех этих бестолковых играх, но часто оставлял мальчишек и шел к девочкам. У девочек, которые выделились в отдельную группу, тоже было интересно: они играли в куклы и в больных и врачей, прыгали в классики в коридоре, состязались на скакалках.

Часто Санни оставлял всех и, уединившись в комнате, много читал, пока горел свет. Электричество регулярно отключалось из-за сильных порывов ветра, и тогда все сидели в полумраке, а Санни забравшись под одеяло, включал свой любимый гэдээровский фонарик в металлическом синем корпусе и читал.

Видимо, благодаря остроте впечатлений от своей первой зимовки или долгому пережиданию пурги, книги, прочитанные в ту пору, запомнились Санни навсегда.

Он несколько раз прочитал «Морского волчонка», «Маленького оборвыша», «Северные рассказы», «От Путивля до Карпат». Брался перечитывать книги «Алитет уходит в горы», «Гомонила Украина…», «Винни-Пух»… Вздыхал по ранее прочитанным книгам, которые было невозможно достать и перечитать: по «Тайне двух океанов», по Урфину Джусу и его деревянным солдатам, по «Таинственному острову» или по Джону Сильверу и его попугаю. Книг из школьной библиотеки он всегда набирал много, столько, сколько позволяли библиотекарши, с которыми он заводил дружбу, за один раз. Их домашняя огромная библиотека из любимого шкафа светлого дерева со стеклянными дверцами уехала в контейнерах на Урал к дедушке и бабушке вместе со шкафом. Из тех книг, что достались в наследство от прежних жильцов, Санни выбрал «Иностранный легион» и «Звезды смотрят вниз», но они ему давались с трудом и он откладывал их на потом и возвращался к полюбившимся героям: Смоку Белью и Малышу, бедному мальчику-оборвышу, умевшему жить на фартинг неделю, казакам Наливайко, нашим солдатам и партизанам у Ковпака и Вершигоры, упрямому Алитету, действовавшему здесь же на Чукотке.

Санни очень любил читать. Знакомые люди, мальчишки были иногда похожи на многих героев из книг… И только став старше Санни поймет, чем они непохожи.

На третий день пурги вся семья собралась в комнате родителей, уютно устроившись на кровати с металлической сеткой, которую Папа расширил досками по краям, и на патронных ящиках, покрытых одеялами, которые использовались как топчаны.

В тот вечер они не играли в любимую игру всей семьи. В русское лото со старинными карточками и бочоночками из отполированного дерева с числами в вышитом золотыми нитями вензелем на мешочке, в котором хранилось лото.

Папа отложил партию в шахматы с Талли и обсуждение книги «Цусима» с сыновьями.

Уже прошло несколько часов, как ветер оборвал провода, света не было, и Мама зажгла несколько свечей, простых парафиновых, которые лежали повсюду для таких случаев, и одну особую. Широкую, резную свечу она привезла с собой, как подарок от её родной тетки, живущей одинокой на северном Урале, которую Мама всегда называла «строгой старой графиней», хозяйкой огромного серого дога и картин в золотых рамках. Лото было также подарком графини-дворянки, своей последней племяннице, их маме.

Заграничная свеча была высокой, вырезанный в воске, красно-желтый дракон обвивал скалу и из его пасти поднимался огонь на фитиле. Все говорили, что она к тому же и ароматная, однако Санни ничего не чувствовал, кроме обычного запаха от горения фитиля. Свеча зажигалась в необычных случаях. По календарю было 14 ноября.

Родители рассказывали про свою молодость, про студенческую жизнь в Свердловске, про интересные встречи с друзьями, про случаи из детского прошлого сыновей.

Семья любила похохотать во время рассказов Папы о своих «актёрских» выступлениях в театре оперы и балета в Свердловске. Было невероятно смешно представлять Папу играющего рикшу-носильщика в опере «Чио-Чио-Сан», в которой он подрабатывал на жизнь в период своей учёбы в дорожно-строительном техникуме. Особо смешным было место, в котором в одном из спектаклей они со своим товарищем по техникуму, не справились с ношею и уронили на пол японского начальника-бонзу. Весь зал аплодировал, но после спектакля им не выдали положенных трёх рублей зарплаты.

– Ваш папа, тогда и не представлял, что мы пойдём на эту оперу вместе, и на студенческих галёрках, будем плакать над судьбой бедной девочки Баттерфляй. Так у композитора Пуччини по-другому называется эта опера, – вся загораясь от воспоминания, оживлялась Мама.

– Ну, плакали только Вы, с подругами, а я и, мой друг, Коковин только и ждали конца этой сказки. Надо было мне тогда этого японца в оркестровую яму уронить. Знаю я этих самураев, повидал их пленными в детстве, – посмеивался Папа.

Все вместе с грустью вспоминали старый дом на улице Авиационной, тоже построенный пленными японцами, его уютные комнаты, друзей по Светлогорску. Неожиданно разговор пошел на тему приближающегося Нового года. Мама достала из стоящих на полу коробок очередную банку компота с желтой черешней, папа открыл её охотничьим ножом, и вся семья стала лакомиться ягодами с печеньем, запивая сиропом от компота.

– Как же отмечать здесь Новый год, если нет игрушек, нет гирлянд, нет любимых маминых шаров, любимого чайничка брата и дирижабля?! – думал Санни.

Серебристый дирижабль, больше напоминающий звездолёт, был самой заветной его елочной игрушкой.

– Успокойтесь, здесь и елки вы нигде не купите, не срубите и не найдете, – смеясь сказал Папа.

– Да, ребята, – подхватила Мама, – будем делать сами, как вы это делали в своем садиковом детстве, гирлянды, вырезанные из листов тетрадей снежинки, фонари и птиц из картона.

– К слову, снежинками, здесь окна разукрашивать не надо, – добавила, тоже смеясь, Мама, – вон как воет и метет.

Папа стал рассказывать смешные истории, которые все слышали не один раз, но которые почему-то каждый раз Папа рассказывал по-иному, смешнее и интереснее, что-то добавляя. Вначале про Живалку-бывалку, потом про Ходжу Насреддина, потом анекдоты про хвастливых рыбаков.

Более других Санни любил историю о том, как Живалка-бывалка отправился в лес, за дровами. Проголодался. Гуляя по лесу он услышал, как в дупле жареные поросята визжат. Залез он быстро в дупло, съел всех поросят, пробует вылезти, а не может. Растолстел. – Как же быть? – продолжал Папа.

– Стал Живалка-бывалка, животом думу-думать. Как же выйти из дупла, если дупло узкое, а топор он дома забыл. Думал, думал он и придумал. Надо сбегать за топором, вырубить дупло пошире, и потом вылезти. Так он и поступил.

Это умение поступать в чрезвычайных ситуациях так же необычно, потом часто пригодится в жизни Санни. В том числе и на севере, когда их с братом завалит в снежной пещере, выкопанной ими возле дома, и тогда, когда Санни унесет на льдине далеко в лагуну во время ловли гольца.

Разговор прервал стук в двери и в комнату заглянул сосед, который давно обещал родителям дать послушать магнитофон. Он второпях, видимо опасаясь своей громкоголосой жены Оксаны, передал Папе тяжелый магнитофон «Аида» и несколько круглых музыкальных катушек.

Пару дней назад на кухне записывали на магнитофон голоса всех соседей и песни, которые в основном пели мамы. Все Третьяковы ждали магнитофон, чтобы послушать свои шалости, исполнение мамой своей любимой песни «Оренбургский платок» и, конечно, хотели послушать новые песни из Москвы, с концертов Высоцкого.

Света давно не было. Магнитофон старшина-сверхсрочник Вакарчик всем выдавал по очереди на один вечер. Судя по улыбкам родителей, это был не наш вечер. Мама поблагодарила соседа, и угостила его дочурку Олёнку, банкой компота с красной черешней. После его ухода Папа продолжал рассказывать о своих полетах и необычных случаях во время вылетов. Таких историй было много.

Санни и Талли всегда просили рассказать родителей про то, как Папа первый раз пригласил Маму в самолёт, мамина фотография в лётном шлёме была их любимой. Мама только приговаривала во время рассказа этой истории о том, что их отец человек большого полёта.

– Жены других лётчиков, до сих пор не держали штурвала, – смеясь, она обнимала за плечи Папу.

– Правда и больших звёзд на погонах у их мужей уже больше, да Петр? – уже с легким сожалением, о какой-то только их тайне, говорила Мама.

Самым «чукотским» был рассказ о его пребывании в этом поселке десять лет назад. Братьям, и даже маме, было очень интересно узнать, как изменился поселок, что в нем появилось недавно. Наш дом, оказывается, уже был тогда, а вот школы не было. Кинотеатр «Авиатор» был, а вот кинотеатр «Строитель» только строился. Заставляли задуматься и помечтать рассказы про гонки-соревнования на собачьих упряжках, которые здесь проводятся весной и истории про непонятно что делавших здесь в прошлом американцах. Так получалось, что самым старым кирпичным строением был знаменитый туалет возле штаба, построенный тоже американцами во время войны и какого-то «лендлиза».

Неожиданно включили электричество!

Даже трудно представить, насколько свет может быть ярким!

Он может быть словно материальным! После того как посидишь в темноте или при свете допотопной свечи несколько часов. Вокруг только полярная ночь без звёзд и луны, тонны летающего снега, под тобой вечная мерзлота с погибшими миллионы лет тому назад мамонтами, полутораметровый лед над морем и реками, противный вой ветра, наглухо, занесенные двери подъездов, не летают самолёты, не слышен за окнами рев вездеходов, солнце не появляется вообще никогда, и в тусклый период дня светом из окон не освещается даже подоконник. Дни сливаются с ночами.

И вдруг, словно тебя из темного куска льда резко помещают в куб света. Потолок высок, и, кажется, бесконечен, стены разбежались, а все вещи стали цветными!

Под радостное всеобщее ликованье Папа включает магнитофон, не сразу вставляет ленту между головками сверху, щелкает переключателем, что-то тягуче скрипит и, и …комната наполняется ясным чистым голосом «кавказкой пленницы» Нины, Натальи Варлей: «Где-то на белом Свете, там, где всегда мороз, трутся спиной медведи о земную ось…».

В такие минуты счастье было полным.

Золотоискатели

Во вторую неделю после прибытия на Чукотку, едва освоив дорогу до школы и обратно из нового дома на улице Школьной, Санни стал готовиться к экспедиции по поиску золота.

Судя по всему, о золоте здесь знали мало, так как среди разных разговоров взрослых о нем никто не упоминал.

Зато из рассказов Джека Лондона про север прямо следовало, что необходимо быть первым, чтобы застолбить участки. Впереди была зима, когда снега будет ещё больше, а весной надо уже копать и мыть золотоносный песок.

О том, что золото здесь должно было быть, говорило наличие конторы «Северовостокзолото», рассказы сослуживца папы из Магадана о золотоносных поселках Полярный и Комсомольский, Билибино и «бичах», которые таинственным образом разбогатели, уходя летом в тундру на реку Колыму.

Спустя еще две недели, после заселения в новый дом Санни принял решение о выходе на прииски.

Так как друзей у Санни пока не было, то он стал рассказывать брату все, что прочитал о приисках, высмотрел в кино и вычитал в книгах. Брат согласился сразу и, к сожалению, так он поступал обычно, решил идти в тот же день. Конечно, Талли интересовало больше не придуманное младшим братом золото, а в поход к Чёрной сопке, толкал спортивный интерес к покорению тундры.

А самым важным и интересным для Санни не всегда был сам поход, значительно важнее была подготовка к нему. Нужно было проделать много очень кропотливой и обязательной подготовки. Составить карту похода, составить список необходимых для выхода в зимнюю тундру вещей.

– Взять нож, или два ножа, спички для разведения костра, свисток, чтобы отгонять хищников, запасную одежду, консервы, хлеб, компас, карты, топор! Нет, большой топор тяжеловат. Можно было взять лыжную палку с острым концом. Но и это наверняка было бы не всё. Палатку, одеяло, веревку и специальный мешочек с затяжным узелком для золотых самородков, – планировал Санни.

Однако, что ж было делать, когда брат оделся, взял большой нож, кирпич хлеба, горсть кусков сахара-рафинада и сказал:

– Идём!

Санни также быстро собрал всё, что попалось под руку: компас, спички, кухонный ножик, остатки пряников.

Обогнув строящийся пятиэтажный дом и два полузаметённых склада по дороге, братья впервые оказались на границе посёлка и тундры. Этот переход до начала тундры был тяжел тем, что ноги, пробивая снежную тонкую корочку, по колено утопали в снегу. Но в открытом поле снежный наст стал твердым, словно спрессованным из разных слоёв, и братья пошли бодрее.

Впереди лежало бесконечное белое пространство, которое справа немного замыкалось едва различимой большой сопкой с белой вершиной и черными камнями посередине. Дальше глазу было остановиться не на чем.

Начинало мести, и даже ближние ориентиры из ушедших под снег ржавых бочек с торчавшими из них столбами, казалось, раскачиваются и исчезают в воздухе.

Санни и Талли решили ориентироваться на них, так как бочки, едва видимой вереницей, тянулись к сопке. У одной из бочек Санни осмотрелся. Серый столб, растрескавшийся, и словно обглоданный ветрами был закопан в промерзший каменистый прибрежный галечник.

– Интересно, зачем это? Может быть, раньше на столбах были провода, – предположили братья.

Талли стремительно шел вперед. К удивлению снег под ногами был довольно твердый, он был не похож на мягкие пушистые сугробы поселка, а был словно слоистый твердый сланец.

Санни постоянно оглядывался и вскоре стал с трудом различать силуэты домов в поселке, между ним и домами появилось тоже, что и впереди, белое пространство, где не было видно ни земли, ни неба, один серый снежный мир. Возникла плотная заснеженность в воздухе и она, опускаясь к поверхности, перекатывалась скользящими волнами, сливаясь в невесомые ручьи.

Санни стал уставать и постепенно отставать от Талли. За братом было трудно угнаться, он мог на тренировках пробежать столько кругов на стадионе, сколько не мог и сам учитель физкультуры в их школе на Востоке.

– Талли, стой! Помедленнее, – стал подавать голос Санни.

Он боялся потерять из видимости силуэт черного пальто брата, так как новую бочку из-за усиливающейся метели было видно не всегда, и начинал бояться потеряться вообще в этом безграничном пространстве.

Вдруг ноги Санни заскользили по льду. Между пластами снега появились черные пятна застывшей воды. Там, где было мелко, стало видно как на ладони светлый галечник и редкую траву.

– Вот оно месторождение! – Многие камешки подо льдом так и переливались желтизной. Казалось они, словно залиты в прозрачный холодец, твёрдый как плексиглаз. Между льдом и разноцветными камешками воды не было. Озеро или лагуна промерзла до дна.

– Талли, Талли! Сюда, я нашел! – стал орать Санни, стараясь не захлебнуться холодным ветром.

Талли не появлялся какое-то время, но потом, к своему счастью, Санни увидел его, хотя и не с той стороны, с которой ожидал и в которую всматривался с надеждой.

– Да, это похоже на самородки, – подтвердил он догадку Санни.

– Надо долбить лёд и взять горсть для анализа и так про запас, – сказал Талли, и они ножами стали выбивать куски льда.

Лёд поддавался трудно, всё пространство вокруг ямки потеряло прозрачность, стало грязно-белым. «Золотые самородки» с трудом различались внизу. Санни сбегал к другому месту, где сохранялась прозрачность. Он чуть было не решил сменить место добычи, так как в том месте, где они уже выдолбили лунку, камни были больше не видимы и пропадал интерес к старательству.

Неожиданно стало темнеть, и даже под нетронутым льдом все труднее были различимы камешки. Талли не сдавался, но расстояние до гальки с самородками оказалось больше, чем братьям подумалось до начала работы.

Санни стал замерзать. Снег и лёд набившиеся в варежки стали застывать, и пальцы противно немели.

– Талли, давай здесь поставим какую-то палку, как в бочку, застолбим наше золотоносное место, а сами пока двинемся домой? А?

Талли еще немного повозился в ледяной ямке и спросил: – А где взять палку? Здесь даже кустика нет вокруг.

– Может шапку или шарф закопаем?– спросил Санни.

-Ты, чёкнутый, что ли? – ответил Талли.

– Что ты взял с собой?

Санни достал старенький кухонный нож, который достался им от прежних жильцов.

Они воткнули нож, прикопали ледышками, и, оглядевшись, поняли, что не знают, в какой стороне находится поселок.

По черным прогалинам льда мела метель, над ними клубами поднимались снежные смерчи. Было слышно, как иногда особенно сильный порыв ветра издавал воющий звук. Небо и земля слились, стороны света потерялись, и только по отполированному снежному насту под ногами можно было понять, что есть право и лево, где назад и вперёд.

Талли не мог решиться в какую сторону идти.

Где-то недалеко ветер опять резко взвизгнул, затем снова и снова в той же стороне.

Это привлекло Санни, ему уже начали мерещиться белые медведи об опасности, которых их предупреждали.

Санни, а затем и Талли стали всматриваться в сторону повторяющихся звуков.

– Я пальцев совсем не чувствую, – сказал Санни.

– Я тоже задубарел, – ответил Талли. – Надо куда-то двигаться, а то простынем.

– Смотри!– вдруг, радостно взмахнул рукой Талли, – похоже, там бочка со столбом.

На миг в сумерках мигнуло темное пятно, и именно в той стороне, где ухало, и братья приняли решение бежать туда. Это действительно была бочка.

– А вот куда дальше?

– Ты стой здесь, а я пойду искать, – предложил Талли.

– Нет, давай, ты пойдешь по кругу на расстоянии видимости и будешь мне кричать, если увидишь новую бочку. А я к тебе приду, а потом к новой бочке и так до поселка.

Талли ходил кругами и был почти неразличим в сером воздухе.

Потом он помахал рукой, Санни побежал к нему, так как стоять из-за ветра и холода было почти невозможно.

Впереди мелькал силуэт новой бочки со столбом и

братья шаг за шагом продвигались вперед, но поселка по-прежнему было не видать.

Лицо брата было бледным и усталым с поседевшими от инея бровями. Санни уже потерял свои варежки и согревал руки дыханием, беспрерывно пряча их в карманы куртки.

– Надо съесть сахару, – неожиданно предложил брат.

– Когда много бегаешь, то он помогает, говорил тренер. И чего нас понесло без знания местности к этой сопке. Всё ты со своими разговорами про золото.

Они сделали передышку у бочки, сахар, показалось, согрел их на миг, особенно съёжившегося и замерзшего Санни. Так как стало темно, то они были в замешательстве.

– Лезь на бочку, может с высоты виднее, – предложил Санни.

Талли послушно взобрался на бочку, покачал вкопанное бревно и почему-то уже без радости, тихо почти заговорчески сказал: – Похоже, я вижу свет ламп на столбах перед посёлком. -

Санни ничего уже не видел и лишь послушно брёл за братом.

После сотни самых тяжелых в жизни шагов, Санни тоже вдруг увидел мигающий впереди свет.

– Смотри, Талли! -

Неожиданно в стороне мигания огоньков Санни чётко услышал голоса и … потом, потом своё и Толино имена.

Два голоса, Папы и Мамы сливались в один родной и, согревающий, сердце звук. Как будто они пели вдвоём, чего вообще-то давно не бывало.

– Тал л-и-и, Сан-н-и-и!!! -

Неожиданно рядом с едва различимыми силуэтами родителей в воздух ушли резкие хлопки выстрелов.

Третий человек в огромном черном кожаном тулупе выстрелил несколько раз в воздух из пистолета.

Папа мигал огромным сигнальным фонарем, попеременно направляя его, то вправо, то влево.

Золотоискателей доставили домой. Все коридоры были переполнены возбужденными мужчинами, которые казалось, готовились к выходу на полюс, судя по их одежде и снаряжению. Иногда был слышен нервный лай собак.

Что было дальше, Санни не запомнил. Его раздевали, обтирали водкой и спиртом с противным запахом, в него заливали горячий чай. Пальцы и щёки горели как в огне.

Дом скрипел, словно старинный корабль мачтами, и деревянная палуба полов трещала под ногами сотен матросов. Его раскачивало и уносило в бурю. Ветер рвал паруса и выл…, завывал…, ревел.

Санни и Талли спали как убитые.

Им повезло решительно выбрать правильное направление и найти бочку-ориентир: они остались живыми.

Новые друзья – новые игры

Время летело быстро. Пришёл декабрь. Тогда после драки с одноклассниками в школу пришел только отец Краснопольского. Ради него собрали всех драчунов, а ещё Ладыженскую, Большакова и нескольких ребят и учителей. И хотя Санни оправдали, но пообещали встречу с директором, если подобное повторится. Отец Краснопольского в основном обращался к классному руководителю, ни разу не обратился к Санни и, уходя, ни он, ни его сын не попрощались и посмотрели на Санни недобро.

Санни очень переживал, он не чувствовал себя каким-то победителем, но и не хотел быть с первых дней злодеем. Санни гордился собой тогда, когда за полезное дело, сделанное им, одноклассники хвалили дело, а не его самого. Он подозревал, что становится стеснительным от лишнего внимания и потому избегал всяких поступков выделяющих его.

А та первая драка привлекла к нему внимание. И классной руководительницы, и учителей, и одноклассников, и девчонок, и старшеклассников. И, конечно, группы ребят, которые дружили со Стрельниковым.

Стало неожиданным то, что Большаков, который из-за того, что сидевшая с ним девочка Люда заболела, пригласил Санни сидеть с ним за партой. На всех уроках он расспрашивал про то откуда приехал Санни со своей семьей, поразился тому, что у Санни есть старший брат, расспрашивал его про другие приемы борьбы. На перемене Саша Большаков пригласил его в гости к себе, а Стрельникову, как бы между прочим, рассказал про старшего брата Санни и попросил в коридоре показать Санни некоторые приёмы борьбы, что Санни с удовольствием и сделал, уложив Большакова раза три на пол.

Уже через неделю Санни легко общался с большинством ребят и с тремя девочками: Ладыженской, Коваленко и Тищенко, которые в классе отвечали за всё на свете. Те девочки, которые в первый день привели его в класс, постоянно смеялись, когда он смотрел на них, и Санни испытывал незнакомую для себя неловкость.

Стрельниковцы обходили его стороной, лишь иногда умышленно громко говорили о своих планах, когда общались с Большаковым при Санни.

Краснопольский, у которого вскоре лоб зажил, но остался красный рубец на лбу, подчеркнуто отходил в сторону при приближении Санни, старался вертеться со старшеклассниками и одноклассником Талли по фамилии Просянник.

Талли как-то поделился с Санни, что у него в классе тоже была стычка и не с кем-нибудь, а с Просянником, по кличке Прося, и его дружками, Дзигой и Вовком. Клички у врагов брата были странные для уха Санни, а потом они и вовсе оказались украинскими фамилиями.

Действовала их компания не то умнее, не то подлее. Они не ввязывались в драку на виду, а устраивали в спортзале на третьем этаже боксирование, после которого тот мальчишка, которого они выбрали жертвой уходил весь побитый и несчастный. Брат стал нервничать из-за такого бокса, который ему устраивали почти на каждом уроке физкультуры.

Изменила ситуацию завязавшаяся дружба между Талли и соседом по подъезду атлетически сложенным Филоновым, тоже одноклассником Талли. Филон был в компании Проси, ходил заниматься штангой в армейский клуб, и Просянник его уважал.

А вообще это были привычные школьные будни, когда большая радость дня иногда портилась маленькими стычками или нападками. Братья иного и не ждали, подобные отношения, обычно длились до большой драки, после которой бывшие враги или начинали дружить, или прекращали войну.

В этой школе был еще один вариант окончания вражды. С появлением нового новенького интерес драчунов обычно переключался на новичка и так до появления другого. А в этой северной школе это было обычным: одни появлялись, другие, с которыми уже успевали сдружиться, посередине учебной четверти с родителями улетали на материк.

Конечно, больше всего Санни общался с детьми, живущими с ними в одной квартире, в одном подъезде или в близких домах.

Они с братом с удовольствием спускались на первый этаж к Женьке Филонову, родители которого были из города Днепропетровска, у него они проводили длинные, зимние вечера, всем подъездом ходили в кино и провожали младших, если собирались на поздний сеанс. С соседскими детьми отмечали первые свои дни рождения. Санни с удовольствием приходил к девочке из 7 класса Наташе Бабак поговорить о любимых фильмах, полистать новые журналы «Огонёк», «Экран» и «Спутник».

Наташа была не похожа на других своей добротой, воспитанностью и большими чёрными глазами. Она собиралась стать артисткой и сниматься в кино.

– А что, вот будет хорошо дружить с актрисой, глаза у неё тоже как у иностранной актрисы, как у Гутиэре или Вероники из фильмов «Человек-амфибия» и «Город мастеров», – мечтал Санни.

В день рождения Наташи Санни подарил ей редкий номер журнала «Экран» с фотографией её любимой польской актрисы и свою любимую шоколадку «Люкс».

Позже на свой день рождения Санни получит в подарок от Наташи альбом со старинными изображениями Санкт-Петербурга, то есть Ленинграда, с её подписью и пожеланием, написанным большими красивыми буквами и украшенный нарисованными ею вензелями. Вскоре вместе с родителями она вернется в Ленинград, где они жили до Севера.

Санни будет с радостью ходить в гости к однокласснику Рукавицыну, у которого, как и у Санни в Светлогорске, была коллекция старинных монет и бумажных денег. Об истории, монетах и рыцарях они могли разговаривать часами. Друг у друга они копировали изображения монет, подложив под чистый лист монету, сверху обрисовывая её грифелем простого карандаша. Санни очень увлёкся этим.

Бумажные деньги царской России приковывали внимание ребят надолго. Красные десятки, синие пятирублевки, зелёные трояки и двадцатипятирублёвки с бородатым царём.

– Наверное, Бабак училась срисовывать вензеля с этих, больше похожих на картины денег, рассуждал Санни сравнивая свои открытия в мире рисования.

Особую радость Санни доставлял обмен двойных монет или просто обмен по интересу своих надоевших, на новые, у друга.

Санни поменял тяжелые царские пятаки, которые уже не помещались в жестяную банку из-под леденцов «Монпасье», на необычные копейки, где было написано: ¼ копейки, полкопейки.

– Эх, сейчас бы такие вернуть, – думал он, – вот было бы забавно. –

В Светлогорске, когда они с братом отправлялись в кино или на аттракционы, им часто не хватало именно полкопейки, чтобы поделить стакан газировки из автомата, ценою в копейку на двоих.

У Санни было несколько двадцатипятирублёвок и он поменял их Рукавицыну на пятидесятирублёвки, которых у того была целая пачка. Рукавицын нашел их на чердаке бывшего купеческого дома в своём городе Вологде в старой газете и теперь раздавал всем, кто бы ни попросил.

У Рукавицына также был альбом для марок, правда, почти пустой. А еще у него были хорошие спортивные лыжи. На улице он ходил в шлеме, который вызывал особый интерес у всех мальчишек.

Разговоры о моде и модной одежде велись в основном в окружении Мамы. Так что Санни немножко представлял, что такое мода и что значит быть модным, хотя помешательство мальчишек посёлка на определённых видах одежды и обуви Санни скорее не понимал и воспринимал вначале как северное увлечение.

Действительно в болотистой местности все же будут рады сапогам и желательно болотникам. В холодной местности обувь должна быть тёплой. Самыми теплыми даже по внешнему виду были унты – высокие меховые сапоги. А вот почему именно с собачьим мехом, а не с овечьим, непонятно. Санни больше нравилась аккуратность белых стриженых унтов с овечьим мехом, но все старшие пацаны непременно хотели унты с чёрным ворсистым собачьим мехом.

Когда ему вместо белых пимов с загнутыми верхними краями выдали черные валенки, то Санни стал догадываться, что пимы моднее валенок, но валенки оказались удобнее. Они были легкими и жаркими внутри. Можно было гонять на улице часами.

Подобная история касалась также военных курток и шлемов, которые поселковые мальчишки носили вместо шапок. Шлемы вообще были предметом зависти и гордости у многих. – Почему? – не понимал Санни.

Один его одноклассник, Андрей Кошкин, носил самый редкий вид шлема, из блестящей тонкой кожи, красивый и небольшой, по форме, и вместо ушей там были вшиты круглые наушники. Большинство носили шлемы покрытые серой тканью, как у танкистов или строителей, хорошо защищающие от ветра и снега, но делавшие всех похожими друг на друга. И только самые авторитетные мальчишки носили кожаные шлемы с густой меховой подкладкой и длинными охватывающими всё лицо и шею «ушами». Во время метели эти уши можно было застегивать внизу специальными застёжками и быть похожими на настоящих полярников, шмидтовцев с фотографий на стендах в коридорах школы. А когда выглядывало солнце, эти уши поднимались, стягивались крыльями сзади и делали шлем похожим на форму лётчиков, делали владельцев шлемов похожими на бравых воздушных полярников.

– Получалось, что это и делало их похожими на самые модные шапки, – рассуждал Санни. Действительно, в таком виде шлем оставался и предметом летной одежды пилота, и осовременивался необычностью ношения с поднятыми меховыми ушами. Именно о таком шлеме, который был даже у одноклассника Рукавицына, и стал мечтать Санни.

Обещанного родителями Санни получал не сразу, поэтому и о шлеме, и об унтах для Талли Санни предпочитал не думать, хотя уже знал, что отец получил деньги: «подъёмные» и два северных оклада.

Но Папа неожиданно быстро оправдал все надежды братьев. После вечерних перешептываний с Мамой, он однажды отправился на военный склад и вскоре вернулся, держа в руках перевязанный обрезком авиационной фалы тюк с целым богатством разной одежды.

Санни в тот вечер не снимал шлема даже в комнате. Талли получил заветные унты и куртку-спецовку, заменившую ему легкое пальтишко, а Мама теперь не будет мерзнуть, ей Папа принёс тулуп с красивым коричневым ворсом и воротником, покрытый не продуваемой брезентовой тканью. Себе Папа принёс сапоги с мощной молнией на боку, утеплённые изнутри мехом, удобную тёплую куртку с множеством карманов на застёжках-молниях.

Санни при помощи Папы смастерил себе маску от холодного ветра, но не такую, какие были почти у всех, с вырезом для глаз, а закрывающую всё лицо. В прорезь для глаз Санни вставил и пришил кусок выгнутого прозрачного пластика.

Теперь можно было шляться по поселку при любом ветре и не очень сильном морозе. Что Санни и стал делать, переходя из одного магазина в другой, так как они располагались вдоль одной улицы. Их оказалось совсем немного, два продуктовых, промтоварный и продуктовый буфет. Еще можно было зайти и постоять, чтобы согреться, в поликлинику, дом быта и, конечно же, на почту.

Воспользовавшись приглашением Большакова, Санни в пятницу после школы отправился к нему домой. Перед тем, как идти к себе, Саша Большаков зашел вместе с Санни в стоящий возле главной дороги поселка трёхэтажный деревянный дом. Родители Саши работали в геологоразведывательном управлении. Его отец летом выезжал в сопки и тундру, а мама постоянно работала в этом здании, которое называли геологической конторой.

Взяв у родителей ключи, они свернули с улицы напрямик к дому Большаковых, в котором тоже жили одни геологи. Во дворах валялось большое количество разноцветных каменных цилиндров разной длины. Саня объяснил, что это образцы подземного грунта, взятые для проб и анализа в разных местах тундры. Некоторые были действительно с номерами и подписями. – У меня этих камней дома несколько ящиков. Еще у меня есть разные молотки и топорики, – говорил Большаков. У дверей квартиры своего высокого на сваях дома, на четвёртом этаже, Саня приподнял доску и вытащил лежавший под ней складной нож, с медной ручкой и рисунками из разноцветного пластика. На боку желтела кнопка, Саня нажал на неё, и сбоку выскочило блестящее лезвие!

Нож был кнопочный, самооткрывающийся! Видно было, что Большаков гордился таким ножом. Таких выкидных ножей Санни ни у кого из знакомых не видел ни раньше, ни сейчас, только слышал, что они есть у настоящих бандитов. Нож стал переходить из рук в руки, его не хотелось возвращать хозяину.

Дома у тёзки они потренировались приёмчикам для драк. Съели все оладьи на кухне. Большаков улегся на диван и стал рассказывать про то, что он летом хочет пойти с отцом в экспедицию в верховья реки Экиатап. Потом он сказал, что учится игре на гитаре и показал новенькую семиструнную гитару.

Санни привлекли книги, стоящие за стеклом одной из полок.

На обложке одной из книг был нарисован космический корабль, астронавт рядом со львом. Сашка сказал, что ничего интересного он в этой книге не нашел. Но Санни выпросил её почитать дома.

Потом Санни показал свою маску от ветра. Обнаружился небольшой недостаток, пластик запотевал, если долго надо было идти в ней, и становилось ничего не видно. Они стали рассуждать, что пока взрослые их не берут в экспедиции, то возможно построить из досок свой вездеход на лыжах. В нем можно прятаться от пурги, а если надо, то можно, отталкиваясь палками, передвигаться на приделанных вместо колёс лыжах. Идея им очень понравилась, и они стали рисовать чертежи и думать, где взять необходимый материал для постройки.

Сашка знал, где можно было взять старые широкие лыжи. Их было много на старом складе школы. С досками вообще никто проблем не видел, они лежали штабелями без охраны.

Снеговой вездеход у них на рисунке все больше становился похожим на боевую крепость. С бойницами, с люком на крыше и острым носом оббитым жестью.

Не совсем было ясно, как сделать шесты для отталкивания и передвижения. Они больше походили на весла у лодки. Когда друзья утомились, то заметили, что за окном уже стемнело.

Санни стал собираться домой, а коробки с камнями Большаков пообещал показать в следующий раз.

Попрощавшись с Большаковым, Санни спустился на один этаж, а потом быстро вернулся к входной двери Сашки, приподнял доску, достал складной нож и несколько раз выложил и убрал лезвие.

Так и хотелось положить нож в карман, но он, поколебавшись мгновение, решил вернуть его на место.

У подъезда своего дома Санни заметил стоящий в клубах белого пара водовоз. С Чёрной речки привезли свежую воду. Её привозили раз в неделю, и каждая семья заливала водой свою бочку. Обычно из цистерны через шланг качали прямо в бочки. Но в тот вечер Санни увидел, как все мужчины из их подъезда таскают воду в вёдрах. У подъезда был уже каток быстро замерзающего чёрного льда, вся деревянная лестница внутри залита. Вода вкусно пахла на морозе и разносила свежесть далёкой прозрачной горной реки по всему дому.

– Ты вовремя пришёл, – сердито сказал Талли, – мы уже натаскали воды с верхом, полную бочку.

– А я был у геологов, видел их вездеходы, кучу разных камней, – стал хвастаться Санни.

О ноже пока решил не рассказывать. Талли мог окончательно разозлиться на него.

Штурман. Командный пункт (КП)

Санни сразу после приезда, точнее прилёта, на Север мечтал попасть на новое место службы отца, на КП, важный Командный Пункт по управлению полётами военных самолётов на базе.

Мама перед отъездом с Востока говорила, что их отца отправляют с повышением, заместителем КП, на новую должность с возможным последующим переводом на службу в Германию.

Санни с братом и без него несколько раз бывал раньше на месте службы Папы на Востоке. Там всегда было очень интересно, можно было целые сутки быть с отцом на дежурстве, ночевать в казарме, подниматься на вышку КП в непогожие дни, когда не было полётов. Там было много невероятной, сложной и сверхсовременной фантастически выглядевшей аппаратуры и техники, ярких карт, флажков и шнуров. Одних биноклей было несколько штук, не считая перископа. Бинокли с сильным увеличением были большой редкостью, и только на аэродроме можно было насмотреться на самолеты с большим приближением. Простой полевой бинокль с шестикратным увеличением был у них дома свой. Он вызывал уважение датой, выбитой на боку: «1934 год», т.е. бинокль пережил самую страшную войну. Больше всего Санни любил подержать ракетницу и посмотреть на патроны к ней – с желтыми, красными и зелеными крышками, на которых в зависимости от цвета было разное количество бугорков сверху.

-Это, если понадобиться, в темноте применять ракетницу. В боевых условиях тебе свет никто не подаст, – объяснял Папа.

Отец любил и мог рассказывать много историй про боевые полёты, про учения и про разные приключения, которые бывали с ним и с летчиками его части.

Очень страшно было слушать истории про то, как экипажи самолётов дальней авиации, в которых летал и Папа, улетали на тысячи километров от родной земли: в Тихий океан, к берегам Аляски и Японии, вглубь территории тайги, где на сотни километров нет людских поселений.

– Ведь случись что с самолётом и, если ты даже выживешь после парашютирования, то тебя в тайге могут никогда не обнаружить.

– Папа, а страшно оказаться вот так одному среди тайги, без помощи. И днём, и ночью, одному?

– Да, сын, невесело.

– Подобное произошло с экипажем, в котором летали мои друзья. Учебный истребитель во время полётов потерял управление, экипаж катапультировался. Самолёт врезался в сопку и разбился. Командиру не повезло. Пилот катапультировался слишком поздно и еще до раскрытия парашюта налетел на скалистую вершину. Выжили штурман и инспектор, который на своё несчастье полетел в тот полёт. Ветер разнес их при приземлении на десяток километров.

Почти месяц оба блуждали по тайге, голодали и превратились в оборванных живых скелетов.

Один нашел сброшенный спасательными самолетами контейнер. Контейнеров на парашютах спасательные самолеты выбросили много. Штурман засекал курс, ходил кругами, но найти посылку с едой, одеждой и оружием не удавалось, хотя они падали где-то рядом. Наконец, уже не надеясь, он набрёл на один из контейнеров. Да, там был теплый пуловер, хотя и поеденный молью, ржавый не стреляющий карабин, банки с испорченными консервами. И только шоколад оказался пригодным для еды, который и давал ему силы в первое время скитаний.

Другой, инспектор, не член экипажа, случайно, встретился с заблудившимся в тайге пасечником. Пасечник уже возвращался с таёжного летнего медосбора и тоже сбился с пути. Они две недели ели один мёд, пока не нашли среди заросших дорог одну правильную.

Эти истории были похожи на книжные рассказы. Санни любил слушать эти отцовские истории.

А вот история с лётчиком Заикиным была страшнее. Он блуждал несколько месяцев и считался всеми, даже в семье, погибшим.

Ему пришлось зимовать в тайге в заброшенном зимовье, и только случайность спасла ему жизнь. В том районе, где он зимовал, уже умирая от голода и цинги, заблудились геологи. Их стали искать и в одном месте обнаружили письма-метки, которые оставлял летчик во время своего передвижения по тайге на деревьях или открытых полянах.

Он писал в записках несколько слов:

– Здесь прошёл капитан Заикин. Дата.

-Здесь голодая, шел летчик Заикин. Дата.

– Здесь полз Заикин.

– Еще живой. Заикин. -

Он оставил больше десяти записок, по которым, найдя первую, как по следу его отыскала спасательная группа.

Капитан Заикин к тому времени весил как мальчишка, но при виде спасателей, которых он принял за медведя-шатуна, он поднял свой табельный пистолет ТТ и был готов выстрелить последней пулей.

Само собой, что если потерпеть аварию в океане, то шансов на спасение не было никаких.

– Хотя, наши экипажи, всегда боролись до последнего, и некоторым удавалось выжить, – говорил Папа.

Оказывалось, что самым главным врагом пилотов в море было не неумение плавать, и не акулы. А простая холодная вода! Из-за ледяной воды человек погибал в первые же минуты.

С этими знаниями Санни не хотелось мириться. Казалось бы, надо двигаться, барахтаться изо всех сил и не замерзнешь.

– Нет, уж если мне случилось бы, то я бы дождался спасателей.

Истории про то, как экипажи заблудились в полете и оказались один раз над самой Японией, а в другой летели несколько минут над территорией Китая, вначале смешили его. Но позже он стал понимать всю опасность происшедшего с самолетами, на которых летал отец. Обычно самолёты патрулировали границу вдоль Китая, но из-за вышедших из строя, по непонятным причинам, приборам они отклонились от курса и 20 минут летели над Китаем.

В другой раз экипаж делал облёт острова Хоккайдо, и это звучало как то особенно невероятно, самолет попал в такой сильный поток ветра, что его просто вынесло в территориальные воды Японии.

– Ну как это мощный самолет-бомбардировщик мог сдуть в небе ветер? Да настолько, что двигатели просто не справлялись со встречным потоком воздуха. Это невероятно! – не понимал и не верил он рассказанному отцом.

Санни очень просился посмотреть воздушные учения на прежнем месте службы, на которых посадкой всех самолетов руководил Папа. Но отец строго отказал, сказав, что расскажет потом всё подробно. Санни с братом во время своих приездов к отцу уже сумели не только увидеть много разных самолётов и вертолетов, но и во многих полазить и посидеть с разрешения пилотов в кабинах. Они рядом ходили, касаясь шасси или крыльев и у МиГов, и у Яков, у различных туполевских самолётов, у реактивных истребителей Су и у винтовых Илов, у разных вертолетов от малютки Ми-1 до грузового Ми-24, от «андвашки» до АН-12. Конечно, ни Санни, ни брат не летали в военных самолётах, но в пассажирских разного типа и класса у них уже тоже был солидный налёт.

Дальневосточные учения прошли успешно, об этом знали все во дворе на улице Авиационной, а после них отца, получившего награду, перевели с повышением на Чукотку для дальнейшего роста и службы, где-нибудь в европейской части страны. Полковники и генералы, со слов сослуживцев, подслушанных Санни, гуляли потом целый месяц.

Здесь на севере также шла подготовка к будущим крупным учениям.

– Но если это так, то ведь полёты самолётов будут видны прямо из окон верхних этажей школы, – думал Санни.

Попав на КП, Санни хотел обо всем разузнать подробнее. И вот в один из дней, когда дежурство отца пришлось на воскресенье, он позвал Санни прийти к нему на место новой работы.

Здание КП находилось в отдельном, небольшом одноэтажном строении сразу за штабом их военно-воздушного полка и казармами солдат полка.

Вокруг него всё было очищено от снега, рядом стоял дежурный газик, у дверей одетый в теплый меховой полушубок и унты солдат-часовой. Правда, к огорчению Санни, у него не было автомата, и лишь на ремне висела тяжелая кобура с пистолетом.

Санни приветливо поздоровался и попросил позвать майора Петра Третьякова.

Часовой нажал кнопку звонка у дверей и вскоре вышел молодой сержант сверхсрочник, который провёл Санни из тамбура прямо в комнату КП. Поход стоил того! Пункт по управлению полётами находился в огромной светлой комнате, на стенах были развешены крупномасштабные карты, которые из-за секретности сведений на них отец позднее закрыл красивыми зелёными шторками, посередине стоял невозможно широких размеров квадратный стол, также застеленный картами. На карте лежал прозрачный пластик, множество различных линеек, карандаши и, главное, фигурки разных самолетиков с номерами вырезанных из толстого прозрачного плексиглаза. Большими длинными указками можно было передвигать самолётики по карте, выставлять разноцветные флажки.

Лишь переведя дух от вида ярких, блестящих глянцем, карт и стола, Санни подошел к отцу. Папа был в полевой болотно-зеленой форме, перетянутой ремнями, и в портупее с коричневой кобурой пистолета на боку. Несмотря на то, что он ночевал на службе здесь же, вид у него был бодрый и светлый. Таким Санни очень любил видеть отца. Санни в спешке разделся и бросился к столу, потом к картам.

– Чай с пряниками будем пить? – спросил Папа.

– Конечно, и с сахаром, – возбужденно отвечал Санни, разглядывая всё вокруг на КП. В одном углу располагался стол связи со множеством телефонов и передатчиками для связи. Рядом на стене висели барометры разных размеров. В открытую дверь была видна другая комната, где было еще больше разной аппаратуры и приборов связи, стояла застеленная кровать.

Казалось эта комната жила своей самостоятельной жизнью. По экранам небольших телевизоров-осцилографов бегали и мелькали белые линии и точки, в радиопередатчиках были слышны переговоры или звучала прерывистая речь.

В тот день начальник КП Кропотов, уже собирающийся к переводу на материк после учений, был дома, и кроме Папы и его помощника Гайворонского в КП никого не было.

После чаепития Папа подвел Санни к одной из крупномасштабных карт висевшей у окна с видом на площадь и почту и, взяв указку, стал рассказывать.

– Смотри, мы прилетели отсюда, с востока, через Анадырь, где помнишь, ночевали в бухте Угольной. Потом мы пролетали над Эгвекинотом, заливом Крестов, бухтой Провидения, заливом Лаврентия помахали крылом проливу Дежнева и нашей Аляске с Америкой, потом над поселками Уэллен, мысом Сердце-Камень, Ванкарем, легендарною Косою Двух Пилотов и прибыли сюда.

Здесь наш поселок, наш аэродром и наша база.

Дальше к северу только остров Врангеля, где есть тоже наш аэродром. Потом только льды и море. А дальше Полюс!

На запад, если лететь в сторону столицы или на Урал тысячи километров тундры и вечной мерзлоты. Там золотые прииски Ленинградский и Полярный, северные городки Певек, Тикси, Диксон, Хатанга, Амдерма… В общем около суток лету до столицы.

А в сторону нашей тундры вообще ничего поблизости нет. Только сопки и кочевья оленеводов. Туда, в «Золотую долину», все наши офицеры ездят на охоту и рыбалку. Где-то там, в сопках, есть закрытые поселки-прииски по добыче золота и серебра. Туда наши Ли-2 летают или Ил-14 иногда. И лишь за дальними сопками, где-то затерялся райцентр Иультин, – закончил он и подвел Санни к другой карте.

– Первая карта была среднемасштабной, а эта крупномасштабная карта. Понимаешь отличия? Смотри, на этой карте все в крупном масштабировании: здесь наш посёлок виден полностью. Вот мыс Вебера, куда мы скоро пойдём, вот эти кружки – Чёрная сопка, видишь всего, всего…199 метровнад уровнем моря. Вы с Талли тогда немного не дошли до неё.

Вон там мыс Кожевникова, куда мы поедем на охоту, обязательно. Там же чукотский рыболовный поселок Рыркайпий. Дальше лагуны и побережье.

А в эту сторону, если мысленно возвратиться, знаменитая коса. Её назвали в честь двух погибших там летчиков «Косою Двух пилотов». Там впадает в море река Экиатап с одной стороны. Это лагуны. Вот эта крупная река на карте – Амгуэма. Она впадает в море с другой стороны Косы. Коса длинная, с разными названиями на карте, но все её называют по привычке Косою Двух Пилотов. Интересно, какая там рыба ловится, – с волнением потирая руки, продолжал Папа. – А еще дальше Ванкарем и мыс Сердце Камень, исторические места спасения экспедиции Отто Юльевича Шмидта, чьим именем наш посёлок потом и назвали.

Папа продолжал рассказывать о спасении полярной экспедиции. Он с уважением перечислял имена полярных лётчиков: – Водопьянов, Каманин, Ляпидевский, Леваневский, Молоков… Какие имена, какие люди, сама история здесь, рядом с нами! -

Санни скользил глазами по карте вокруг посёлка. Среди коричневого цвета, редкими пятнами указывающего на сопки и землю, многочисленными голубыми нитками проступали реки, речушки, ручьи, которые впадали в озёра, в лагуны и в море, на поверхности которого даже на карте была обозначена полоса льдов. С трудом прочитывались названия, которые Санни забывал сразу же после прочтения: лагуна Кельмантаген, реки Этакунь, Вывыткар…

Слова Амгуэм-ма, Экиатап-п-п, Золотая долина, Рыр-р-кар-рпий были благозвучными и запоминались, другие напрочь вылетали из памяти.

– А где же Чёрная речка, из которой нам возят в цистернах воду для питья? Неужели она такая чистая, что мы пьём прямо ту воду, которая течет в реке? – спросил, он уже не в первый раз, отца.

– Это один из притоков Амгуэмы. Мы обязательно сходим летом туда за форелью, порыбачить. Здесь все реки чистые, потому что текут с гор, среди галечника и камней. Водорослей практически нет. И только в лагунах вода становится мутнее, солоноватой и появляются всякие букашки.

Вот, обрати внимание, на этой карте наш мыс называется – Мыс Северный, Нордкап. Его знаменитый английский мореплаватель так назвал. Ты же читал про него книжку. Джеймс Кук!

– Да, ну! Опять ты меня разыгрываешь, Папа! Кук плавал в южных морях. Вон там! – Санни подбежал к мелкомасштабной карте мира и указкой обвёл круг возле Австралии.

– А почему аборигены съели Кука? Молчит наука… – вроде бы не к месту стал напевать Папа известную и любимую песенку Владимира Высоцкого.

Санни восхищенно смотрел то на Австралию, то на мыс Нордкап, на котором в эту минуту он, Александр Третьяков, находился, то на отца.

– Вот это да! А я не знал! -

Ведь здесь плавал герой его любимых книг, водитель фрегатов, капитан Кук! – Но значит ли, Папа, что кто-то еще знает про Кука, раз нашего дворового пса назвали Куком? -

– Не думаю, это скорее местные шутники для краткости клички так назвали. После учений везде побываем, Саша! – ответил Папа.

Санни захотелось переписать историю и написать такую, в которой капитана Кука бы не убили, он снова дошёл бы на фрегате до Чукотки и они бы встретились.

Антей за полярным кругом – самолёт Ан-22

Вторую неделю Санни не мог поднять левую руку вверх. Он простудил её после урока физкультуры, и она вызывала острую боль при попытке поднять её выше головы.

Его даже оставляли на пару дней дома, чтобы он прогревал лампой синего цвета под красивой зеркальной крышкой воспаление под мышкой. Дома оставаться одному было скучновато и не очень приятно. В дневное время в длинных коридорах их коммунальной квартиры, с многочисленными дверями комнат и огромной кухней, не оставалось никого. Санни старался не выглядывать из своей угловой комнаты до возвращения с работы первых соседей. Он быстро выполнял все уроки, чтобы не чувствовать вины за своё отсутствие в школе, решал пару задачек сверх заданий и погружался в чтение своих любимых книг.

Греть руку под мышкой начинал к приходу родителей. Заслышав стук дверей и знакомые их шаги, Санни выбирался из-под теплых желтых солдатских одеял из верблюжьей шерсти и выскакивал в коридор. Мама никогда не забывала принести, возвращаясь с работы, заболевшему сыну, что-нибудь вкусненькое. То шоколадку «Алёнка» или «Чайка», то конфеты «Трюфель», или «Кара-Кум». Апельсинам здесь уже никто из семьи не удивлялся. Санни провожал родителей в их комнату и задерживался там, чтобы послушать новости. Маму совсем недавно приняли на работу в почтовое отделение аэропорта, временной заведующей. Все места для работы врачом в поселке и вокруг были заняты. Мама очень не хотела идти ни в столовую, ни на почту, куду её направляли. Но её уговорили соседка Генералова и её подруга, жена заместителя замполита Ладыженского, которая тоже там начинала работать, пока не устроилась по специальности воспитателем в детский садик.

Это были самые первые дни её почтовой службы перед неожиданным уходом с работы прежней заведующей.

Новостей разных было много. В аэропорту, или в порту, как все говорили в посёлке, только и было разговоров о предстоящих больших учениях, об увеличившихся объёмах работы с посылками и привлечением работников почты к приёму и обработке военных посылок, хотя это и не входило в обязанности гражданских почтовиков. Папа только молчал, и это говорило о том, что ему всё это было не по душе.

После Санни вернулся в комнату, где уже распаковывал свой портфель Талли.

– Ты не знаешь, что это за запах? Как будто кто-то валенки подшивает, пользуясь утюгом, или курицу на керогазе от перьев обжигает на кухне, – спросил брат.

– Да, странный запах! Но на кухне еще никого нет, – ответил Санни.

Он пошёл словно ищейка за запахом, который усиливался у кровати с брошенными одеялами. Санни поднял одеяло, и из-под него вырвалось пламя огня. Синяя лампа для прогревания, которую он не выключил, так нагрела шерстяное одеяло, что оно загорелось, как только воздух попал в его тлеющую серединку.

Папа всегда приходил вовремя! И только он вошел в комнату к братьям, пламя взметнулось выше!

Первое, что вспомнил Санни, было воспоминание о забытом широком ремне от портупеи на стуле. И хотя отец ни разу в жизни не использовал ремень для наказания, он частенько кивал в его сторону, если сыновья выкидывали нечто необычное.

Санни подбежал к большому кувшину с водой у раковины, а Талли бил по одеялу портфелем, поднимая искры в воздух.

– Стойте! – строго сказал отец. Он схватил второе одеяло и быстро накинул его поверх горящего. Огонь исчез и больше не показывался. Отец вытянул вилку синей лампы из розетки и только тогда взял из рук Санни кувшин и тонкой струёй стал заливать одеяло водой.

– Да, братцы, Вас оставить одних еще нельзя, – проговорил он.

– А я, ведь зашел к вам, чтобы рассказать, что к нам на базу прилетает самый большой самолёт – Антей, Ан-22! – сказал он, уже немного успокоившись после уборки сгоревшего одеяла.

– Мы завтра едем его встречать, я сам никогда близко его не видел. Ты Санни пока посидишь дома, а мы с Талли поедем после школы его смотреть. Я заеду с работы на газике к школе.

У Санни оборвалось сердце. Да, он был виноват. Да, он болел и не мог нормально поднимать эту больную руку из-за воспаления.

Но не побывать вместе с братом и Папой на аэродроме, не увидеть легендарный самолёт-гигант Ан-22! В воздухе пахло не сгоревшей верблюжьей шерстью, в воздухе пахло несчастьем.

– Папа, а ведь из частей прогоревшего одеяла, если его разрезать ножницами, можно четыре половичка сделать. Нам они как раз нужны, под двери с одной и с другой стороны, – заныл он, чтобы смягчить сердце отца.

– Папа, я уже почти выздоровел, рука уже не болит, просто пока плохо поднимается, – продолжал ныть он. Талли хмыкнул и, задрав нос, победно посматривал на младшего брата.

После ухода Папы, Санни стал уговаривать брата всё там внимательно осмотреть и потом рассказать поподробнее об Антее.

– Вот если бы сфотографировать? Но наверно, как всегда нельзя. Ты попробуешь, ладно? -

На следующее утро Антей известил о своём прибытии весь посёлок. Даже привыкшие к гулу двигателей самолетов братья поняли, что это садится Он! Мощный рёв моторов пробил белую тишину тундры и ударил по крышам и стеклам домов ровной могучей вибрацией. После его посадки было слышно, как еще долго не умолкал звук двигателей в районе аэропорта.

Папа и Мама были уже с раннего утра на работе, на КП и на почте, брат в одиночку убежал в школу. Санни ничего не оставалась, как выглядывать в обледенелое стекло окна и беспричинно бегать на кухню в поисках какой-нибудь еды.

«Пятнадцатилетний капитан» не читался. Это даже немного озадачило Санни. Фильм ему очень нравился. Он вспомнил песенку из кинофильма и неожиданно для себя решительно оделся и, напевая бодрящие слова, поспешил по длинной улице из Черемушек к школе.

Пробегая площадь у аэропортовской гостиницы, он увидел стоящий у крыльца грузовой ГАЗ с крытым тентом кузовом. У заднего борта толпились мальчишки из школы. Их поочередно поднимали за вытянутые руки солдаты с голубыми погонами на шинелях. В основном это были одноклассники Талли и ребята из десятого класса. Санни почему-то сразу догадался о том, что происходит, и куда все собираются ехать.

Он недолго раздумывал о возможности поехать с Папой. Скорее всего, в газике все места уже заняты. Да и после подпаленного одеяла ему поездка не светила. Он понёсся к машине. Все уже забрались, двигатель урчал и газовал. Санни подбежал к кузову и понял, что самостоятельно забраться вверх, как он это легко делал на попутках с рыбалки, он не сможет. Слишком высоко, на колесо не привстать, да и рука действовала только одна.

– Парень, что замер, давай руки, – услышал он голос раскрасневшегося на морозе сержанта. – Сейчас поедем! -

Санни потянул руки вверх, но левая рука почти не поднялась. Он схватился одной за руку сержанта. Тот потянул, но смог лишь в воздухе развернуть Санни спиной к кузову.

– Давай вторую, ты что? – закричал он, потому, что машина уже поехала.

И тут Санни на миг как будто разорвало, потому, что сержант поймал его больную левую руку, потянул вверх и он, едва не крича от боли, оказался в кузове. ГАЗ несся по заснеженной дороге. Позади уже оставались последние строения посёлка. Санни ехал к Антею. Боли в руке не чувствовалось совсем и лишь чем-то мокрым, липким и горячим залило всю левую сторону.

Машина на скорости прогрохотала по мосту и в открытое от тента пространство, Санни увидел удаляющийся поселок. Он был совсем небольшим и тянулся вдоль заснеженного побережья невидимого моря на полкилометра. Под мостом угадывалось ровное поле замерзшей лагуны. Вдалеке раскинулась тундра, с каким-то нехарактерным для снега ровным голубым цветом и гряда сопок. Ближе справа началась полоса аэродрома, показались несколько заснеженных Ан-2, старенький потемневший Ли-2, Ил-14, потянулись грейдеры и трактора и невысокие ангары. Наконец машина стала притормаживать, разворачиваться и Санни от неожиданности увиденного, аж громко вздохнул. Загораживая всю перспективу за полосой, едва помещаясь в свободное от зачехления кузова пространство, стал появляться корпус невероятно большого самолета. Он был настолько длинным, что Санни одновременно не мог видеть нос, который был где-то впереди и фюзеляж, у которого остановилась машина. Антей был приземистым и широким, с четырьмя двигателями по два на каждом, просевшем вниз крыле, с несколькими, огромными по размеру, точно мельничными ветровыми лопастями, винтами, с гордой надписью у серебристо-зеленого купола кабины.

Сержант выпрыгнул первым, ему помогли открыть бортик кузова, и все стали прыгать на снег. Санни думал тихонько сползти последним, но сержант, уже видимо догадавшись о проблемах с рукой, осторожно помог ему опуститься вниз. Рука больше не беспокоила, хотя после возвращения домой он испугает Мама видом залитой кровью одежды от вскрывшегося воспаления.

Вся их группа замерла с удивлением, глядя на толстобокий летающий крейсер. Поражал ряд массивных колес, шасси, по три с каждой стороны размером с человеческий рост. Люк фюзеляжа был открыт и представлял собой металлический мост, по которым съехали, еще утром, несколько машин, новый грейдер и очень красивый автобус.

Вокруг стояло и ходило множество людей. Так как никаких работ пока не велось, то всем разрешали заходить вглубь самолета.

Он и внутри впечатлял своими размерами и каким-то гениальным размахом. Словно от наполнения прозрачным арктическим воздухом он становился легче и переполнялся своим размером и величием. В конце грузового отсека-тоннелясамолета стоял военный грузовик, загруженный доверху прямоугольными ящиками болотного цвета.

Санни представил, как он летит внутри этого самолета, у которого только один раздвоенный хвост размером с АН-2, забравшись в кабину грузовика, и смотрит в иллюминаторы на землю.

На память пришла одна из многих смешных историй, рассказанная ему отцом во время своего первого посещения стратегического бомбардировщика ТУ-16, об экипаже Ту-16, попавшем в непростую ситуацию, близкую к катастрофе. Самолёт с боекомплектом неудачно приземлился, возвращаясь в свой порт, при посадке заклинило двери выхода экипажа. Произошло возгорание в отсеках. Радист, бывший в кабине сзади, проинформировал экипаж по рации и, сбросив бронеколпак, выпрыгнул по приказу командира.

Экипаж в составе нескольких человек замер перед выбором: погибнуть или в течение нескольких минут покинуть кабину самолета. Все были экипированы по-зимнему: куртки, тёплые комбинезоны, утеплённые тяжелые сапоги. Второй пилот после длинного пронзительного крика отрыл боковое окно, и, сбросив куртку, за минуту протиснулся в люк, мгновенно исчезнув за ним и мешком выпал на бетонную полосу аэродрома. За ним еще быстрее штурман, низенький и суховатый телом. Бортинженер, более плотный, чем все, стал кричать, что пойдёт последним, так как никогда не пролезет в это игольное ушко и что-то ещё, совсем бессвязное. Командир достал пистолет и, говорят, что-то крикнул приободряющее, да так, что через пару минут оба бежали по бетонной полосе подальше от дымящегося бомбардировщика.

Боевая машина к счастью не взорвалась.

По этому случаю началось следствие. Весь экипаж не раз писал и переписывал объяснения происшедшего. Потом стали проводить следственные эксперименты. По словам отца, это окончательно застопорило расследование. Экипаж не только не успевал в условные десять минут покинуть через люк самолёт, он вовсе не мог покинуть кабину самолета. И если невысокий ростом штурман хоть мог просунуть голову и со стонами выставить плечо с одной рукой, то все остальные, как выяснилось, не могли свободно просунуть даже головы в то окошко, через которое они все выскочили во время угрозы взрыва бомбардировщика.

Но этот самолёт, Ант-22 не был бы тесным и для слонов, и для тракторов… Если что, то из него можно было разогнаться и выехать на скорости, а не протискиваться в иллюминаторы.

– Интересно, какого же размера кабина и иллюминаторы в кабине пилотов? – размышлял Санни.

Санни стало смешно от воспоминаний, особенно от одного, своего полета с Папой на Урал к родным, когда он был совсем маленьким. На пассажирском самолете Ту-104, очень похожем на Ту-16, они пролетали над каким-то большим городом, Санни выглянул в иллюминатор и увидел, как среди маленьких домиков ездят маленькие машинки, словно в его играх в песочнице. Ему еще долго мечталось попасть в тот волшебный город самодвижущихся игрушечных машинок.

– Ты обратно с нами? – неожиданно вывел его из раздумий вопрос сержанта. – Мы через минут пять едем. И доверительно поведал Сашке: – Вот, расскажу на гражданке, никто не поверит, что я здесь навидался. В самом Антее походил! – радостно закончил он.

Мальчишки из школы в это время начали баловаться, толкая друга-друга и сбивая с ног, а Санни все не мог освободиться от чувства восхищения техникой, близкой к фантастической, такой, как в журнале «Техника-молодёжи» и даже еще фантастичнее.

Может и моею мечтой будет мечта, как у брата, стать лётчиком, а не путешественником, – озарило Санни.

– Этот самолёт ветер не сможет остановить, этот любой ураган победит. Может, он и в космос поднимается!? -

Новый год в школе. Ёлки-палки

Приближался Новый год. Сухие метели по-прежнему продували посёлок, за длинные ночи занося и тропинки, и дороги, и площадь перед клубом «Авиатор», и школьный двор, и ступеньки подъёмов к дорожкам на теплотрассах. Сугробы из свежей, скрипящей снежной муки росли и поднимались под самые козырьки крыш одноэтажных строений. Однажды на улице со стороны нескольких новостроящихся домов Санни услышал, как пискнула какая-то птичка: – Но возможно ли это в конце тёмного декабря?

Тогда он решил проверить и подошёл к новостройке напротив своих окон, будущему пятиэтажному дому, каркас которого был уже отстроен из больших бетонных плит. Серыми тяжелыми блоками были уложены уже несколько этажей, большими плитами перекрыты будущие полы и потолки, вдоль дома уложены бетонные плиты для подвода теплосетей. А в окнах и проёмах дверей гулял воздушными завихрениями ветер. Санни перепрыгнул щель между недостроенным крыльцом и входом и оказался внутри коробки дома. Внизу, из-под снега, словно старые зубы, торчали обломки столбов. – Видимо дом строили на сваях, раньше такого я не видел, – понял Санни.

Одни сваи были под блоками, другие стояли еще не закрытыми, одни выше, другие ниже.

Он спрыгнул вниз и, провалившись по пояс в нехоженый снег, стал пробираться к противоположной стороне, с удовольствием оглядываясь на свой глубокий след.

– Санни, ты, где прячешься?! – неожиданно услышал он голос Талли.

– Пора домой, мама зовёт обедать. –

Санни, до этого бесцельно пробиравшийся между плит, быстро нырнул в щель подвала. Там был полумрак, дуло меньше, и он на четвереньках быстро пополз в обратную сторону, чтобы зайти брату со спины.

Талли по плитам первого этажа шёл вдоль следов Санни, когда тот вынырнул из подвала и оказался у крыльца.

– Ау, я уже здесь! – крикнул Санни.

Так родилась новая игра в прятки и догонялки в недостроенном доме. Вначале они играли только вдвоём до полного изнеможения и промокания насквозь всей одежды. Потом в эти прятки в подвалах включились все мальчишки из стоящих рядом домов.

Еще позже, уже в школе, пацаны делились на группы, чтобы одна ловила другую, а потом наоборот. Выходные дни, когда можно было поиграть в новостройке, Санни иногда ждал всю неделю.

Но однажды, оставшись последним в своей команде, Санни так увлёкся, что со всего размаху врезался головой в застывшую крошку бетонной сваи. И хотя шлем спас голову и лоб от более страшных повреждений, левый глаз пострадал сильно. При ударе Санни впервые увидел, как искры полетели из глаз. Он рассек бровь, а позднее весь глаз залило кровавое пятно, гематома, как позднее пояснила Мама, когда Санни привели домой из больницы.

На этом его игры были прерваны, а потом их остановили жёсткие морозы и наплывающее предвкушение встречи Нового года.

Уроки в школе стали приобретать характер ожидания новогодней ёлки, предновогоднего вечера, будущих каникул и подарков. Конечно, оценки за четверть и полугодие никто не отменял, это немного портило настроение. Но уже на отдельных уроках учителя отвлекались от тем, становились менее строгими.

Это не относилась к урокам по труду. Их проводил для мальчишек сам директор Николай Каэтанович Коцебу. Уже к звонку на урок все сбегались к дверям его углового класса-мастерской на первом этаже. Если кто-то случайно задерживался, то его ждало наказание: или стоять по стойке смирно у входа, или уборка мастерской от древесной кудрявой стружки. Мастерская представляла большой сдвоенный класс со столярными станками и множеством инструментов на стеллажах: рубанками, ножовками, долото и напильниками, металлическими и деревянными молотками и фуганками. Темами всех уроков директора было изготовление табуреток. С отличившимися умельцами он мог поговорить об изготовлении стула со спинкой.

Санни, Большаков и их приятель Баурджан Конусбаев, по кличке Боня, старательно отлынивали от столярных работ. Они, то теряли в опилках ножи от рубанков, то потом долго натачивали их. И когда работающий с увлечением и какой-то красивой легкостью Кошкин уже переходил к сверлению дырок в ножках табурета для втулок перекладин, веселая компания ещё подбирала заготовки из досок.

В те минуты, когда директор по своим делам вдруг выходил из мастерской, она превращалась в поле битвы между группами Стрельникова и Большакова.

Коцебу появлялся неожиданно и обычно ловил за ухо заигравшегося и потерявшего страх Боню. Тот краснел, приподнимался на цыпочках и не переставал смеяться. Это так сердило директора, что он начинал краснеть лицом, распаляясь кричать: – Что это вы тут устроили? Что, я вас спрашиваю?

Потом он прерывал занятия, строил всех в одну шеренгу и начинал воспитывать.

Так Санни и весь класс узнавали историю его жизни, можно даже сказать биографию полярника с довоенного времени, шмидтовца, педагога и человека нелегкой судьбы. В руках он держал ножку табуретки и в такт своим словам стучал ею по своей розовой детской ладошке.

И хотя его вид во гневе был устрашающ, его, в куцем сереньком мятом халате для работы в мастерской, никто не боялся. Санни наслушался на уроках труда много справедливых замечаний от него про то, как правильно надо держать пилу-ножовку, как забивать гвозди и каким сверлом лучше сверлить дыры в брусках дерева. А еще, как оказалось, он научился многим плотницким и столярным премудростям от него.

В какой-то момент он даже хотел просить совета по изготовлению деревянного снегохода. Но Николай Каэтанович постоянно отвлекался на учителей, родителей и проказников, и Санни не мог довериться ему при посторонних, тем более с секретными чертежами.

Наконец по школе пошёл слух о том, что в этом году в спортзале для новогодних вечеров установят настоящую высотою до потолка ель или сосну. По распоряжению командира базы её должны были доставить из Иркутска на военном самолете Ан-24.

Санни это приводило в восторг. Любопытно было бы увидеть и ёлку, сделанную по прошлогоднему варианту, которая представляла собой прямое сосновое бревно с корой, в котором насверли до сотни отверстий и вставили туда ветки, тоже доставленные с материка на самолете. Это было непонятное сооружение: и не настоящая, и не искусственная ёлка-палка.

Искусственную ёлочку из темно-зеленой пластмассы их семья тоже уже купила в местном магазине промтоваров. Ёлочка была маленькая, высотой до полуметра, помещалась в маленькую коробочку, и первоначально вызывала сплошное разочарование у Санни. К ней прилагались такие же игрушки, величиной с пуговицу, какие-то ненастоящие, хотя и привлекающие внимание.

Он привык к натуральным ёлкам или сосенкам, к долгому поиску и выбору волшебных деревьев, которых они с Папой «приглашали», как говорила Мама, в свой дом к празднику. Порой они могли обойти несколько елочных базаров пока не находили свою единственную красавицу. Дома они все вместе мастерили крестовину, бережно закрепляли её между пианино и креслами, прибивая к дощатому полу гвоздями. Целые сутки ёлка стояла без игрушек, вздрагивая веточками в тишине и наполняя комнаты зеленым лесным ароматом хвои, янтарными пахучими волнами смолки, проступающей на месте свежих изломов.

И потом начиналось главное: из коробок, стоящих на верхних полках зеркального шкафа доставали игрушки укутанные ватой, гирлянды из стекла и бумаги, шары, завернутые отдельно в прошлогодние газеты с фотографиями космонавтов, самодельные цепи из раскрашенного картона и последней доставали сверкающую всеми цветами радуги верхушку.

Елку наряжали всей семьей. И каждый знал, что фонари и домики развешивает только Санни, снегурочку на прищепке и огромные золотые и серебряные шары Мама, зверей и всякие овощи Талли. Папа любил развешивать игрушки из плоского раскрашенного картона: гуся и медведя с мячом, попугаев и сорок. Ему принадлежало и право поставить под ёлку Деда Мороза и надеть верхушку. Постоянное недоразумение происходило между Санни и Талли в развешивании часов и дирижабля. Их иногда приходилось разнимать родителям.

Для новой маленькой елочки Мама купила две небольших картонных коробочки игрушек. Их еще не разрешали разбирать, и Санни с недовольством ожидал этого момента. Да, Папа предупреждал его еще на материке, что на Север никто не повезет их любимые домашние игрушки. Ещё в первой поселковой ледяной квартире на улице Полярной он, посмеиваясь, предупреждал не ждать здесь привычной елки, и готовиться встречать новый год с узорами снега на стекле и с ёлкой, в лучшем случае нарисованной карандашами на ватмане и прикрепленной к стене. Цветные карандаши в коробках с красивыми этикетками из детских новогодних подарков, когда-то положенные Дедом Морозом под ёлочку, один для него, один для Талли, Санни привез с собой на Север. Конечно, они уже не хранились отдельно, как когда их принес Дед Мороз в коробках с Чиполлино для Санни и с памятником Юрию Долгорукому для Талли, а лежали в маминой медицинской коричневой эбонитовой коробке-«биксе» с отколотым уголком, для общего пользования. Карандаши очень пригождались, то для раскраски контурных карт по географии, то для подчеркивания в тетрадях. Теперь они были главной надеждой на раскраску гирлянд и создание рисунка самой ёлки. Санни рисовал хорошо, но ленился.

Встретить новогодние праздники с живой сосновой веточкой считалась в поселке особым шиком. Соседи безошибочно могли идти на запах, который источала живая колючая пришелица в этом словно отфильтрованном пространстве зимнего полярного воздуха.

– Здесь мы дышим каким-то дистиллированным составом воздуха, без запаха и вкуса, – любила повторять Мама, говоря об особенностях здешней зимы.

А весной он сам поймет это, когда, словно собака-ищейка, он учует запах редиски, пойдет вслед за ним и встретится на почте с недавно прилетевшей с материка мамой одноклассника. Та угощающая свою подругу пучком красной редиски с неровно обрезанной в сочных прожилках ботвой и остатками ярко-зеленых аппетитных листьев, угостит и его.

Ему вручат три редиски, которые он съест вместе с хрустящей ботвой, испытывая возбуждение близкое к жажде после бани или долгого бега.

До нового года и каникул оставалось три дня. И Санни, войдя в школу, сразу понял, что ёлка уже здесь! Воздух был пропитан её лесным духом, масляно-смолистым и освежающе-огуречным, щекотал ноздри древесным запахом коры и свежих опилок. Он бросился наверх, в спортзал. У дверей уже толпились школьники, а в центре зала солдаты во главе с подполковником авиабазы и директором Коцебу, с учителем по физкультуре Горшковым Евгением Викторовичем ходили кругами вокруг высокой, упирающейся в потолок стройной и пышной красавицы-сосны.

Каждую перемену Санни вместе с другими нетерпеливыми детьми подсматривали в щель прикрытых дверей в спортзал. С каждым новым часом ёлка и зал чудесно преображались. Девочки из старших классов развешивали гирлянды и настенные газеты вдоль стен, свободные от уроков учителя разбирали игрушки и развешивали их по ветвям.

Хороших новостей не бывает много! В класс прибежала раскрасневшаяся, словно китайское яблочко, Ладыженская, и сообщила, что в буфете будут выдавать оздоровительный паёк состоящий из шести банок сгущённого молока!

Все пацаны рванули вниз, стараясь оттеснить кричащих на них девчонок. Выдавали промасленные банки по отдельным просьбам, завертывая их в простую бумагу, кладя туда и ленточку бело-синих этикеток. Санни впервые увидел, как мальчишки, для которых это было привычное получение месячного пайка, быстро и небрежно вытирали смазку с банок, пробивали ножом дырки и начинали пить молоко. Не допив первой банки, открывали новую, а затем могли бросить её в какого-нибудь слабака.

Вскоре все, перемазавшись в сгущенке, бегали друг за другом, чтобы вытереть о чужую одежду липкие и сладкие ладошки, пинали как мячи банки по коридору и выглядели племенем дикарей.

Санни отнёс свой паёк в класс, где увидел часть класса, девочек и мальчишек, которые не пошли за банками сгущенного молока.

– Нам и так на складе много выдают, это сладкое молоко просто никто уже не хочет, – ответила на вопрос Санни Лена Москвичёва.

Три неразлучные подруги, Олейник, Коротеева и Расписенко, выложив на парту распечатанную плитку шоколада, хрустели серебром фольги и как-то заманивающе-подозрительно, улыбаясь, медленно лакомились им.

За порогом класса Санни встретил классную руководительницу.

– Ну, молодец, Третьяков, четверть без троек. И полугодие видимо тоже! -

– Здорово, ура, спасибо! – обрадовался Санни.

Дома просматривая вместе с родителями табель, он, с гордостью, ещё раз увидел, что у него всего две четверки, по математике и по русскому языку. Остальные были пятерки. У Талли тоже были пятерки – по физкультуре и физике.

Школа опустела перед каникулами. Классы готовились к новогодним вечерам и общему бал-маскараду для старшеклассников.

Склады Колдуна. Пекарня

В предновогодние дни происходили и другие важные и прежде незнакомые Санни события.

На главном продуктовом складе выдавали ежемесячные пайки семьям военнослужащих. Перед Новым годом все говорили об особых праздничных пайках, в которые включали очень вкусные продукты и даже какие-то «деликатесы».

Выдавал продуктовые наборы старшина Орленко, высокий крепкий пузатый и смешливый добряк с пушистой окладистой бородой.

Говорили, что командир базы Гавриленко только ему разрешил ношение такой необычной бороды, которая, по словам офицеров, делала его похожим на «бича». Санни считал по-другому – она делала этого человека похожим на Деда Мороза! В своём детстве Санни был уверен, что Дед Мороз существует и живёт! Сейчас его уверенность ослабла, он сам жил в местах, больше похожих на родину недоброй королевы из фильма «Снежная королева» или на подступы к закрытой резиденции Деда Мороза на полюсе.

А вот старшина со своей бородой очень смахивал на тех Дедов Морозов из сказки, которые начинали все новогодние утренники в детских садах, куда в детстве Санни отводили родители.

Продуктовые склады тянулись несколькими рядами в стороне от домов по улице Школьной, от улицы Полярной, от центра посёлка и от дорог, ближе к тундре.

В одном из складов первой линии была небольшая комната, где и происходила выдача продуктов, включённых в обязательный перечень питания лётного состава и их семей.

В этом складе хранились наиболее дорогие и важные продукты: различные сыры в кругах и брусках, колбасы, рыбные и мясные консервы, масло сливочное и растительное в бочках.

В другом складе хранились и выдавались сахар, мука, макароны нескольких названий, соль, крупы для каш всех видов и сортов, от ядрицы до сечки. Можно было только догадываться, что последняя крупа имеет отношение к гречке. Домашние еще не особо подпускали Санни к кухне, хотя голодными ни он, ни его брат Талли, не оставались никогда во время отъезда родителей. Сварить вермишель или кашу, сделать глазунью или нажарить «картошечки» они с братом, кажется, умели всегда.

В последней линии был самый необычный склад с овощами и солениями. Он был в отличие от первых не разделен на комнаты, а тянулся длинным бараком. Стоило только войти в него, в его плотный словно туманный воздух, как от густого запаха острых и пряных солений весь рот наполнялся слюной.

Вдоль стен тянулись бочки с солёными огурцами разной величины, которые плавали в укропном рассоле, хрустели при надкусывании и заливали при неосторожном раскусывании огуречным соком весь рот и лицо. Папа специально подбирал в бидон огурцы с рассолом, который потом смешивали с томатным соком.

Рядом стояли бочки с красными аппетитными и с зелеными, похожими на незрелые яблоки, помидорами из которых торчали цветочные зонтики укропа. И тех, и других набирали доверху в трёхлитровые банки.

Были бочки и с мочеными желтыми яблоками, бьющими в нос уксусным духом. Были бочки с солёными арбузами, малопривлекательными на вид.

Санни поначалу обрадовался арбузам, но, когда увидел плавающие в бочке с мутно-молочным рассолом будто бы спущенные мячики арбузов, даже пробовать их расхотел.

Папа сказал, что есть любители и этих «кавунов», как арбузы называли по-украински, их соседи по дому Вакарчик и Мищенко.

С другой стороны склада, точно пузатые мужики, перетянутые ремнями-кольцами, стояли бочки с квашеной капустой, щедро пересыпанной резаной морковью. Бочку с хорошо заквашенной капустой было найти не просто. Ту бочку, из которой Папа набирал ковшиком светлую нарезанную тонкими полосками капусту в оранжевых пятнах моркови, следуя его примеру, сразу окружали другие любители огородных пряностей, и она быстро пустела.

Вторую половину склада занимали овощи: свежая капуста, морковь, свекла, лук, чеснок и картофель. Там стоял немного затхлый, чуть-чуть даже гнилостный запах, и Санни старался не задерживаться возле них.

В углу у задних дверей навалом лежали развалившиеся бочки с крышками и ящики.

Картофель на складе часто перебирали, но он всё равно хранился плохо. Дома часть выбрасывалась, из-за его плохого состояния. К апрелю вместо свежей картошки Орленко предлагал сухой прессованный картофель, который никто не хотел брать. Докупали в магазине, пока не заканчивался и там. Санни сухой картофель очень понравился на вид, а ещё больше по представлению о нём в книжках про полярные экспедиции. Он попросил Мама приготовить что-нибудь из полупрозрачных кубиков, но есть это было невозможно. Нечто похожее было и с сухим прессованным луком, но так как Санни лук употреблял исключительно под нажимом родителей, то от его исчезновения он не страдал.

Отдельно выдавали большие банки с топленым маслом, яблочным повидлом, рассчитанные на несколько месяцев, сгущенное молоко, томатную пасту и еще много чего.

В мясной и рыбный склад Санни не любил соваться и ожидал отца на улице, осматривая всегда интересное и волнующее звёздное небо, если, конечно, не мела пурга. Ночь в тихую погоду была без тьмы. Светлая, из-за снега. Но луны на небе почти никогда не было! Или никогда не было!?

В холодильнике обычно выдавали не очень вкусное мясо: перемороженную говядину или свинину, бруски сала в соляной корке, пересоленную и подсушенную горбушу или, реже, кету. И там же можно было, если уговоришь Орленко, получить вкусную солёную серебристую сельдь, с жирными желтыми потёками на боках. Пользовалась вниманием и килька, в больших словно плоские тазики банках, с щекочущим ноздри ароматом перца, гвоздики и моря.

К Новому году неожиданно для многих в паёк по приказу командира авиабазы включили свежее мясо и сало.

Часть военнослужащих, пришедшая за продуктовыми наборами, просто ликовала. Некоторые считали, что их командир, очень хозяйственный человек, скрытно от большого начальства из округа, разводил своих коров и свиней. Для этого на самолетах доставляли, по словам очевидцев, сено и солому.

По словам других, на борту, который привез елку, срубленную в сибирской тайге для школы, привезли живых свиней и телят.

Позднее оправдалась первая версия.

Папа относился к походам за продуктовыми наборами без особой радости, что было непонятно для Санни. Мама всегда долго и строго что-то выговаривала отцу перед этими походами.

Папа называл Орленко хитруном, каких свет не видывал, а помещение, где происходило оформление пайка, взвешивание продуктов и еще какие-то нудные для Санни дела, Папа называл колдовским святилищем.

Он так и говорил старшине: – Ну, что ты опять наколдовал? Выписывай поскорее, мне некогда в твоём святилище время тратить.

Правда на складе с солениями Папа оттаивал и мог не спеша с помощниками Орленко, дежурными солдатами, походить и выбрать из бочек самые вкусные овощи.

При известии о получении сала несколько военных разволновались сильнее обычного. Санни знал, как Мама обрадуется новогоднему сюрпризу в виде шоколадного и розового масла, плиткам шоколада и конфетам, сухой Московской колбасе. Он тоже разделял предвкушение этой радости, хотя пересохшая колбаса явно уступала простой Докторской по вкусу. Но ни молочной, ни докторской в паёк отчего-то не включали.

Новогодний стол в их семье всегда был обильным и вкусным.

– Пап, а может сегодня и красную икру выдадут?

– Я уже договорился, мне литровую банку, к празднику принесет один местный рыболов, – улыбнулся Папа, – а на паёк её не выдают.

Сало не вызывало у Санни ничего, кроме легкого отвращения. Его пробовали несколько раз угощать этим, похожим на безвкусное мягкое мыло, продуктом.

Не ели сало и в их уральской семье, предпочитая ему отварное мясо телятины, холодную буженину или свежие поджарки по-строгановски.

У дедушки на Урале всегда объедались бараниной, из которой бабушка Варя готовила вкуснейшие блюда: солянки, щи, котлеты, пельмени и пирожки.

Среди небольшой очереди, возникшей по причине увеличения продуктов для выдачи, возник шум и пронёсся слух, что на всех сала может не хватить.

Отец одноклассника Талли Васи Мищенко, стоявший в хвосте, услышав, что Папа отказывается от положенного килограмма сала, подскочил к Папе как юркий волчок. Будучи невысокого роста, он привстал на носки перед Папой, громко хмыкнул, и будто бы и не ему, а просто в воздух, скороговоркой выпалил с каким-то смешным говором: – Ну, русаки сало нэ йидять. А мы, полтавчане, так заснуть без него нэ можемо! –

У Папы с Мищенко были отчего-то холодные отношения.

– Ты, Пэтро, отказывайся в мою пользу.

Отец с удивлением посмотрел на сослуживца и согласительно кивнул Орленко, чтобы тот завесил кусок сала, с пористой тёмно-розовой шкурой, остро пахнущий подпаленной шерстью.

В тот вечер набрали так много всего, что даже Санни пришлось надрываться, и он кое-как пробовал не отставать от Папы, сжимая в обеих ладонях тяжёлую парашютную сумку.

Идти надо было мимо пекарни, где надо было взять хлеб. Военная хлебопекарня, ежедневно выпекающая хлеб для офицерской и солдатских столовых, располагалась ближе к центру посёлка. В это манящее помещение, напоминающее небольшой одноэтажный заводик с горячим воздухом и вкусными запахами, Санни с братом проторили дорогу с первой недели после прибытия. Там, назвав свою фамилию, можно было получить буханку белого и черного хлеба. Хлеб был значительно большего, чем в магазине, размера, он был тяжелым, с поджарыми краями аппетитных коричневых корочек. Солдаты в белых фартуках и халатах беспрерывно сновали вокруг печей, наполняя формы тестом из больших алюминиевых чанов. Почти всегда можно было взять буханки сразу после выпекания. Они обжигали руки и волнующе пахли хлебным духом, одним из самых приятных запахов в мире.

Потом, выйдя на улицу, и, невзирая на погоду откусить пышущий теплом кусок, хрустящий снаружи и мягкий внутри. Порой братья приносили домой буханку без всех хрустящих краёв, давая повод Папе посмеяться над «грызунами», заведшимися в их семье.

За хлебом чаще всего приходили дети военных, и сержант, главный по пекарне, всех «своих» ребят знал в лицо. Этим гордился Санни, когда голодным прибегал в пекарню со своими друзьями, Большаковым и Кошкиным, и спокойно получал на руки огромный горячий кирпич хлеба.

Сержант Николай Тихомиров никогда не отказывал ни Санни, ни другим детям военных, даже если понимал, что этот хлеб они не понесут домой, а разломают буханку сразу за дверями и будут лакомиться, быстро поедая свежий хлеб.

Санни предпочитал ржаной черный хлеб белому пшеничному. Иногда, когда родители задерживались на работе, а домой идти не хотелось, или перед походом на сеансы кинофильмов, он забегал к Орленко, выпрашивал, под запись огрызком чернильного карандаша в огромную клетчатую тетрадь колдуна, сахар-рафинад в виде бугристых кусочков-квадратиков в обрезанной на треть коробке. Потом забегал в пекарню, получал там буханку черного хлеба и счастливый несся к друзьям.

Этой еды, хлеба и горсти кусочков сахара, хватало на весь вечер, и вкуснее ничего и не было на свете.

Иногда у пекарни он натыкался на сержанта из клуба «Сокол» Ющенко, который зачем-то мог заглянуть к Орленко, а позже его часто можно было встретить с холщовым мешком, который он куда-то относил. Тихомиров при виде ловкого киномеханика всегда только хмыкал и, словно к кому-то обращаясь, полушепотом цедил сквозь зубы: – Уж этот все ходы-выходы нашёл. Все запасы с золотом знает, где хранятся. И всё ему мало. Опять потащил что-то со складов, мешочник.

Пока не стали происходить стычки между ним и ребятами в киноклубе «Сокол», куда все бегали смотреть кино, Санни это не интересовало. Однако после того, как Ющенко в очередной раз выгнал из кинозала Санни с мальчишками, Санни решил обязательно проследить, куда таскает свои мешки сержант. Это наблюдение привело к странным выводам, которые Санни сможет понять лишь значительно позже, летом, после целого ряда событий, которые произойдут в посёлке и в его жизни.

С таким запасом всякой вкуснятины, который был получен на складе, не нужен был никакой золотой запас, и можно было долго встречать и праздновать Новый год. Санни очень нравились зимние каникулы и встреча Старого нового года, к которому он испытывал какой-то легкий трепет, так как Мама называла его Царским.

В школе прошли праздничные вечера, Талли, вместе со своим классом, сходил на праздник в украшенный до неузнаваемости спортзал. Санни со своим классом вначале отмечали в своем кабинете, где большинство девочек сделали и оделись в новогодние костюмы. Их троица, Большаков, Боня и Санни, просто надели черные маски-очки и черные свитера-водолазки и вели себя как большие дети, по словам Розы Абрамовны, хотя Санни рассчитывал быть похожим на таинственных помощников Фантомаса.

Разбойником, с чёрной повязкой на глазу, нарядился Истомин, гусаром Шкалдык, Краснопольский вырядился каким-то чеченцем в бурке, терским казаком Иванов, Дунайчик и Ладыженская были в нарядах мексиканцев с огромными шляпами-сомбреро на головах, Кошкин был в рыцарском шлеме, Тёмин, как детсадовец, надел новогоднюю маску Бармалея. Наташи Тищенко и Пилясова, Ирина Швагирева и еще кто-то из девочек, кажется Матвеева, оделись снегурочками и снежными королевами, в платья белого или черно-белых цветов, Наташа Коротеева была сказочной Красной Шапочкой, Тоня Коваленко пришла в красивом платье, наверное, какой-то сказочной героини, легком, словно цветок колокольчика. Стрельников и его компания с Москвитиным так же, как и Санни с друзьями, были без детских масок. Евчин, Молчанов и Шадрин, и даже Попов, пришли так, как обычно ходили на уроки.

Не было на вечере никого из интернатских, и ещё многих из класса.

Лишь для вручения подарков и фотографирования с учителями Розой Абрамовной, Горшковым и библиотекарем Ириной Ивановной, их шестой класс завели в зал, где Санни мало что запомнил, потому что как загипнотизированный смотрел на ель и вдыхал её лесной аромат. Впервые внимание Санни привлекали не игрушки, гирлянды или флажки с какими-то детскими персонажами, а само дерево, его подрагивающие ветви и сказочность истории доставки и появления в их северной школе.

Дома тоже было всё не так как дома там, на Авиационной. Наверно, потому, что Мама не испекла любимых эклеров с ванильным масляным кремом. Такие пирожные, с легкой хрустящей корочкой, она готовила под стеклянным жаронепроницающим колпаком в немецкой чудо-печи «Ренш», подарком семьи Магништейн. Здесь не было ни чудо-печи, ни яиц. Вместо них Мама приготовила любимый пирог всей семьи, пышный, сладкий, желтый как яичные желтки, со смешным названием «Яблочная шарлотка». Конечно, пирогу было далеко до гоголя-моголя, с его пенкой и ванильной присыпкой, но куриные яйца, как оказалось, в поселке было не так просто купить.

Папа приготовил любимую солянку. Места на кухне были нарасхват, но среди готовивших новогодние блюда Папа был одним мужчиной среди куховаривших жен сослуживцев. Все помогали ему и с удивлением узнавали, что папина солянка совсем не похожа на солянку из какого-нибудь ресторана.

– Настоящая солянка -, поучал он, – это не жидкий суп, а густое блюдо из мяса разных сортов, с густым соусом из томатной пасты и лука, соленых огурцов и острых приправ, красного и черного перца, вначале обжаренного, а потом хорошо протушенного до однородной густоты. С кусками баранины, телятины, оленины или свинины, и овощей, – щедро делился, хотя и с очень серьёзным видом секретами приготовления солянки Папа.

Санни и Талли нарисовали ёлку. Были открыты все компоты. Кто-то заикнулся было про лимонад, но его все засмеяли. Лимонада или других привычных на материке газированных напитков в магазинах не продавали. Санни однажды разгадает и поймёт причины этой несправедливости.

В предновогодний вечер на кухне было жарко и тесно от невероятного скопления всех жильцов. Там включили дополнительную огромную яркую лампу, разогнав привычный полумрак и превратив её в залу для праздника. Женщины развесили гирлянды. Мужчины с каким-то немножко вызывающим видом принесли из своих комнат бутылки с водкой, коньяком и разными винами. Шампанское было выставлено на середину застолья.

Провожали год не все вместе, а разойдясь на несколько минут по своим комнатам. Там, подняв простые тонкие стаканы с шампанским, Папа и Мама поздравили Санни и Талли с Новым годом.

Санни с удовольствием до дна выпил свой черешневый компот и приготовился получать подарки. Родители вручили братьям по коробке из-под спортивных кед, в которых и лежали сами подарки. И пока Санни и Талли быстро открывали свои коробки, Папа и Мама обнялись и поцеловали друг друга. Свободной рукой Мама поглаживала волосы Санни и Талли, мягко и нежно улыбаясь, своей неповторимой светлой улыбкой с синим, словно звездным, сиянием в глазах.

Потом взрослые, ушли на кухню к соседям, там и остались. Пить, петь и танцевать. Дети опять были хозяевами всех комнат на этажах, словно вновь пришла пурга.

В распоряжении братьев на столе оставались все приготовленные блюда, которым не хватило места на общем праздничном столе на кухне.

Братья, как и почти все дети соседей иногда забегали в общую кухню, таскали со стола всё самое вкусненькое, обменивались друг с другом пирожками, конфетами и фруктами.

Санни давно мучила жажда, и он взял стоящий без присмотра стакан с веселыми пузырьками, бегущими вверх. Было ясно, что это не лимонад, но уж очень хотелось попробовать эти пузырьки, которые и делали шампанское шампанским. К удивлению, шампанское было сладким, ароматным и вкусным. Еще не успев допить стакан, Санни почувствовал, как в животе приятным горячим приливом прокатилась странная радость. Затем свет, как ему показалось, стал ярче, голоса звонче, а музыка красивее. Санни обежал всё застолье со взрослыми, а так как на него никто не обращал внимания, то он выбежал в коридор и очень громко закричал: – С Новым годом!

Стены словно раздвинулись, заснеженные окна вывалились наружу, и тьма Севера перестала пугать. Санни даже показалось, что сейчас он сам может напугать этот невероятно холодный Ледовитый океан.

Затем он вновь пробежался по коридору с криком:

– Ура! Каникулы!

В этот момент его обхватил за шею брат и затащил в комнату родителей.

– Что, уже подействовало?! Быстро же тебя шампанское опьянило. Нечего орать. Мы все уже понемногу выпили. И не орём, – сказал Талли.

Но Санни уже было трудно унять, он начал горячо вспоминать все любимые эпизоды из их с братом жизни. Лез к Талли обниматься и вскоре стал пересказывать брату все свои сокровенные тайны.

И про выкидной нож, и про своих врагов в классе, и про вездеход, и про свою мечту об охотничьем ружье, и про новую мечту стать лётчиком и поступать вместе с братом в лётное училище, и про их неудачный поход за золотом.

– Брат, я всё равно найду здесь золото.

– Да братишка, найдёшь, – отвечал Талли.

– Что же всё-таки значат слова хлебопёка Тихомирова о том, что Ющенко и его земляк знают, где настоящие золотые запасы, о том, что те ходят зачем-то постоянно в тундру и берут с собой продукты? – раздумывал Санни, уже объевшись всем, но с удовольствием грызя горбушку чёрного хлеба из пекарни и составляя мысленно план своих действий на каникулы.

– Братишка, братишка… Да ты спишь братишка, – мягким шепотом доносились убаюкивающие слова брата.

Кино и жизнь.

Сто фильмов по одному билету

Жизнь в посёлке не была скучной и не переставала удивлять Санни и всю его семью невероятными для материка событиями. Порой граница между представлениями Санни о приключениях и самими приключениями стиралась.

Книжный мир приключенческой литературы, повестей о севере Лондона, Кервуда, Обручева, Федосеева или Куваева становился, словно частью жизни.

Соревноваться с реальной жизнью и книгами могло только кино. Походы в киноклубы, просмотры кинофильмов и их обсуждение с друзьями были частью воздуха, которым дышал Санни, и, как ему казалось, и все жители посёлка. Телевидение осталось там, в прошлой жизни. Несмотря на мощные военные локаторы вокруг, телесигналы в посёлке поймать было нельзя. Когда-то надоевшие телефильмы «Четыре танкиста и собака», смотренный-пересмотренный «Щит и меч» стали вспоминаться с теплыми чувствами.

В некоторых семьях, как и в семье одноклассника-новичка Парамошко, появлялись свои киноустановки. Посидеть в пургу с друзьями дома, в сотый раз посмеяться над короткометражками с участием троицы Никулина, Вицина и Моргунова и непослушного Пса, было здорово. Особенно в своей компании, которая сложится позже у Санни и Большакова, с девочками из класса, Людой и Наташей, где можно было не опасаться ни подвохов, ни подлостей.

Однако ничто не могло сравниться с походами в киноклубы. Каждый из них имел не только свой особый внешний вид, внутреннее убранство кинозала, своих зрителей, но и свою систему входа на киносеансы.

Первые месяцы Санни в основном бывал в киноклубе для красных, «Звезда», который был напротив подъезда дома. Можно было в выходные сходить туда или с родителями на комедию, или на детские сеансы, самостоятельно, на один из которых он даже купил билет, чуть ли не единственный в том году. Интереснее было попасть на вечерние просмотры для солдат без всяких билетов. В «Звезде» киномеханиками и дежурными работали простые ребята с веселым характером, откуда-то с Волги. Увидев перед сеансом ребятню на крыльце, они давали сигнал подождать, пока офицеры заведут солдат и уйдут, а потом заводили и их на свободные или на любимые мальчишечьи места на полу перед первым рядом.

Изо дня в день могли показывать фильм о певце Николае Сличенко или «Свадьбу в Малиновке». Фильмы не надоедали, так как были насыщены невероятной яркостью цветов и смешными сценами. Иногда старые хорошие фильмы про войну: «Тоннель», «Их знали только в лицо», «Подвиг разведчика», «Беспокойное хозяйство», цитату из которого любили повторять многие мальчишки, к месту и не месту: «Чучело, чучело, ты меня подвело». Санни нравился этот фильм потому, что он был про лётчиков, про братство русских и французских пилотов из эскадрильи «Нормандия-Неман», о которой Папа много рассказывал ему.

Санни с друзьями мог сходить с одной ротой, потом с другой и так далее, пока не звали дела.

Лишь однажды киноклуб чуть не стал местом беды. Новый офицер, не знавший обычаев посёлка, запретил пускать мальчишек и выставил свои условия. По ним пройти могли только несколько человек, которые пришли первыми, и они могли занимать только свободные места.

Фильм в тот вечер был не новый, всеми любимая комедия «Лимонадный Джо», и все хотели попасть на него. Пришли даже ребята из школьного интерната, в основном чукчи.

Вскоре сеанс начался, а мальчишек так никто и не звал. Потом выглянул новенький и стал выбирать тех, кто на его взгляд мог пройти в кинозал. Стало ясно, что таких выбранных будет немного. Старшеклассники поняли это первыми и стали идти напролом к дверям. Интернатские решили посоревноваться. Между этими крепкими мужиковатыми ребятами оказалась группа мальчишек и девчонок помладше. Их вначале сплющили между собой, потом некоторых повалили на крыльцо, сами стали падать на них всё более и более загромождая и без того тесное крыльцо. Санни с одноклассником Андреем Кошкиным не повезло. Они оказались прижатыми к самим перилам, которые стали безжалостно давить их тела. Боль и удушье охватило Санни. Он увидел, как побледневший словно мел Кошкин сполз под ноги уже начавшей драться толпе. По правилам боя в толпе, как учил Папа, необходимо было работать локтями. Их надо было раздвинуть и не давать сдавить грудную клетку. Острые локти заставляли напрягаться сдавившего его соседа, но это не очень помогало. Потом его перестало интересовать происходящее, и он мог только хрипеть в лицо какому-то чукче. Взвизгнув, закричала маленькая девчонка… Это и спасло всех. На крик подбежали несколько проходивших по улице офицеров и, как потом рассказывали пацаны, двое из них выломали перила, а двое стали как щенят разбрасывать и больших и маленьких.

Какое-то время после этого в клубах ужесточили строгости для проникновения ребят на показы фильмов для солдат. Это было неприятное время, и иногда случалось так, что Санни, потолкавшись у дверей «Сокола» или «Строителя», вынужден был, как и все, возвращаться домой.

Старшего из тех лейтенантов по фамилии Крутов, которые спасли ребят и девочку Аню, у которой случился какой-то разрыв в теле, почему-то наказали и перевели служить куда-то в тайгу.

Ближе к разгару зимы, в январе, в кинотеатрах стали показывать фильм «Красная палатка». Санни этот фильм понравился больше других. Фильм был о Севере, о суровом море в Арктике, о событиях, которые происходили где-то рядом с людьми, оказавшимися, как и он, в заснеженных просторах бесконечной зимы.

Помимо всего прочего это фильм был еще и о летчиках, покорителях неба Арктики на дирижабле «Италия» во главе с итальянским генералом Нобиле, и о моряках. Герои фильма в основном вели себя мужественно, решительно, как и подобает вести себя на Севере. Они, после крушения дирижабля, спасались и помогали друг другу. Они погибали. И они не сдавались.

Санни не всегда было понятно, как ожили после смерти несколько героев и стали являться потом к другим выжившим членам экспедиции. Но эта загадка лишь подчеркивала особую силу полярников. Было очень жалко Амундсена. Санни не в состоянии был понять поступка Мальмгрена, легшего добровольно в гроб ледяной могилы, отдав перед этим одежду своим друзьям.

Хотелось срочно просить поднять спасательную авиацию и лететь ему на помощь!

Зрители были в восторге от песенки из первой серии:

«Пусть метель бушует рядом,

Пусть ко льду примёрз ты задом.

Здесь у нас одни соседи

И то белые медведи…»

-Это о нас!

И Санни пел припев: – «Парапон-зипон-зипо!» -

Санни ходил по кинотеатрам вслед показу фильма «Красная палатка», а потом по новому кругу. Всё-таки в кино лёд не был так смертельно безжалостен как в жизни.

После того как Санни обморозил щёки «по-настоящему», вспоминать о чём не хотелось, он стал понимать различие боли актёра и боли настоящей.

В кино было очень жалко погибающих полярников. В реальности же тот момент, когда щёки онемели и превратились в бесчувственные куски чужой ткани, он пропустил. Дома ему долго оттирали щёки, он кричал от боли. Ночью лицо разрывало на части. Но потом стало совсем плохо и некрасиво. Кожа на лице почернела, болела и чесалась. Заживали раны несколько недель.

Такую боль терпеть было невозможно. – Как только выжили эти смелые теплолюбивые итальянцы? Какие молодцы наши моряки на ледоколе «Красин», которые спасли итальянцев! – раздумывал Санни. – Но на войне, как на войне – так говорят французы.

Пока действовали правила, запрещающие ходить в кино с солдатами, Санни с братом и другом Большаковым открыли для себя киноклуб «Авиатор». Он находился в одном из самых красивых зданий посёлка в центре площади недалеко от школы.

Кроме клуба в здании была гостиница, много разных любопытных помещений, очень уютный, почти городской, вестибюль, где было приятно побыть перед фильмом. За 5 копеек они покупали билеты с местами, и как взрослые, как когда-то в их прежней жизни в Светлогорске, садились на свои места, сняв в гардеробе одежду. А еще клуб был местом встреч с незнакомыми людьми, которые оказывались в поселке. Там Санни видел известных киноактёров, на встречу с которыми ходили его родители, видел директора Коцебу с учеными из Москвы, которым директор показывал школу, летчиков и стюардесс гражданской авиации в их красивой голубой форме. Можно было услышать интересные истории, которыми обменивались приезжие.

Одна из групп, прибывшая из Билибино и застрявшая из-за многодневной пурги в поселке, была шумной и весёлой. Из обрывков их разговоров Санни понял, что они работают на золотых приисках. Они почему-то переходила на низкие тона, когда говорила, что они буквально спят на золоте, на золотой крупе. Они его перевозили с приисков на рейс самолета, который задержался из-за метели.

Санни очень хотелось уговорить их показать эту крупу, а лучше слитки, но он сдерживал себя, понимая, что такое тайна, и что ему ничего не покажут.

Фильмы там шли в основном скучноватые, какие-то слишком взрослые. Но именно сюда, на фильм «Призрак замка Морисвилль», Санни хотел пригласить свою одноклассницу Коротееву, если бы решился на это. Поселковые же мальчишки не бывали в «Авиаторе».

Больше всего мальчишки бегали в кинотеатр «Сокол», специальный лётный клуб для солдат, офицеров и их семей.

– То есть для нас, – включал себя и детей в семью лётчиков Санни.

Клуб «Сокол» находился в стороне от центра, за зданием штаба, за солдатскими казармами, возле знаменитого американского туалета и недалеко от клуба «Строитель». Почти сразу за кинотеатром, за угольными кучами и как попало уложенными брёвнами, на которых Санни полюбит летом погреться на солнышке, открывалась тундра.

Так как наиболее частые хождения на сеансы были во время пурги и метелей, это было немаловажно. Дойти в непогоду до клуба, уже промерзнув до костей, дождаться разрешения и ворваться на любимые места к экрану – всё это требовало сил и терпения.

Санни знал помещение как свои пять пальцев. Брат подружился с киномехаником, тоже дальневосточником, и братьям разрешали смотреть фильмы из будки, сверху. В кинобудках было интересно. Пахло плёнкой, иногда свежими афишами с материка. Блестели жестяные коробки, валялось множество обрывков киноленты. Им разрешали брать с собой эти обрывки, на которых можно было дома смотреть любимые кинокадры, как диафильмы на фильмоскопе. Братья приносили в клуб из дому тушенку и рыбные консервы, хлеб из пекарни и слушали рассказы готовившегося к «дембелю» киномеханика Володи Стрельцова: о его жизни до призыва и девушке, ждущей его. Они привыкли быть в «Соколе» как дома, а Володя фактически жил там, не уходя в казарму.

В последнее время к нему в подсобку повадился ходить сержант Ющенко, который, Володе не нравился, и который по его словам готов был лизать всё, даже железо на морозе, чтобы получить «теплое» место киномеханика.

Санни, новый киномеханик тоже не очень нравился.

Он постоянно надоедал просьбами, о чём-то секретничал, вертел перед лицом деньгами, а ребят просто выгонял при этом. Причём он начал командовать еще задолго до своего назначения. Перед фильмом, как только входили старшие офицеры, он набрасывался на ребят, не выделяя братьев, которых встречал в кинорубке, и всех выгонял на улицу.

Как-то, ещё в декабре, Санни примчался к началу сеанса и обнаружил всех пацанов стоящих у закрытой двери. Мела беспросветная вьюга, одноэтажное здание клуба почти по самую крышу ушло под снег. И только вход, за которым было тепло и начинался любимый фильм, был живым и темным на фоне снегов пятном светлых ожиданий в большом сугробе.

– Чего ждём? – спросил он пацанов.

– Мы стучим, а там никого, – сказал Большаков.

У дверей собралось человек двадцать. Были брат с друзьями Филоновым и Турищевым, был Прося со своими, были Мухаметшин и Расписенко, старший брат одноклассницы, был любитель кино, самый начитанный в школе десятиклассник Юртаев.

Сегодня должны были показывать новый фильм о войне «Никто не хотел умирать». Юртаев, уже видевший эту картину на материке, говорил, что такой фильм пропустить нельзя.

Вскоре все затихли и хмуро смотрели на дверь. Сверху на лица и шапки летела снежная пыль, делая всех снежными людьми. Как правило, перед началом фильмов крутили разные киножурналы с новостями о жизни огромной страны, иногда веселые «Фитили» или «Ералаши», и поэтому никто не боялся опоздать на начало фильма.

Санни толкнул брата рукой. Они знали про второй технический вход, с обратной стороны. Он был всегда открыт, и, пробравшись через него, можно было попасть в холодный коридор за экраном, а потом через дверь тихонько пройти в кинозал и оказаться как раз на своих любимых местах на полу в первом ряду.

– Ребята, я знаю про второй вход, – сказал Талли. – За мной! –

Уговаривать никого, даже Юртаева, не пришлось. Тот, хотя и бурчал, что за это могут и по шее надавать, пошёл со всеми.

Возбуждённая группа мальчишек обогнула занесенный снегом со стороны тундры выше крыши кинотеатр, и оказалась… перед большой чёрной дырой в снегу, откуда поднимался легкий пар.

Раньше Володя разгребал снег и к двери был свободный проход. Сейчас надо было прыгать в тёмную дыру в сугробе в полтора человеческих роста, чтобы оказаться у занесенной снегом двери в подсобную комнату. Дверь, была приоткрыта, и Санни первый съехал по сугробу вниз. За ним последовали старшие, Сашка Большаков, последним Юртай.

– Ну, что, все тут, – тихо, как грабитель, прошипел Просянник.

– По одному, вперед! – скомандовал он.

Санни заметил, что в подсобной комнате было очень тесно, она была заложена какими-то тяжелыми мешками.

Потом Санни привычно приоткрыл дверь в кинозал, и они с другом поползли на четвереньках к первым рядам.

Фильм только начался. Они успели. – Видимо был длинный киножурнал или «Фитиль», – думал Санни.

Было темновато, мало кто обращал на мальчишек внимание, все смотрели на экран.

Просочились почти все.

Однако, Юртай, замешкавшийся без своих очков, пополз не ко всем в ближнем ряду, а вдоль экрана, к дальнему концу первого ряда. Титры уже закончились, и на экране в самом начале фильма, чётко стала видна задница Юртаева. Зал засмеялся.

Юртаев вскочил и пошел дальше, чтобы попасть прямо в руки дежурному офицеру.

Потом, включили свет, остановили фильм и всех с позором вывели из зала. На следующий день Санни узнает от Папы, что в тот вечер была какая-та премьера, был сам командир базы и важный лектор из Округа Армии, прилетевший в связи с подготовкой к учениям.

Из-за него они и не опоздали на фильм, а не благодаря «Фитилю» или «Ералашу». А вот с ними точно случился полный ералаш.

Еще позже ребята узнают, что их еще до того, как они все собрались перед экраном, высмотрел Ющенко и «заложил» дежурному.

Гордиться было нечем. Все немного злились на Юртая, на нового киномеханика, но в основном на свою неловкость. Собирались поступать более хитро, чтобы обдурить новенького, действовать двумя группами и прорываться в разных местах.

Санни жалел, что Стрельцов ушел на «дембель» и уехал к своей невесте в деревню Светлорецкую на Амуре у острова Даманского.

После этого приходилось переключаться на кинотеатр «Строитель». Это был самый большой кинозал в поселке в двухэтажном здании с парадным входом, какими-то пристройками с одной стороны и высокой металлической лестницей, ведущий в кинобудку, мечту всех мальчишек, с другой стороны. Солдат, однако, впускали в зал не через красивое, с паркетным полом и занавесками, фойе, а через двери для выхода.

Их приводили строем и повзводно запускали в двери, с большими запорными крюками. За тыльной стороной кинотеатра начиналась тундра, о её опасности всегда напоминало чучело стоящего в вестибюле белого медведя, и поэтому долго задерживаться в ожидании начала сеанса Санни не любил. Спрятавшись между солдат в длинных колючих светло-коричневых шинелях, Санни в своей коричневой куртке легко проникал в зал. Вначале отсиживался вместе с другими пацанами на задних рядах, чтобы не увидели дежурные, а после начала фильма перебирались в первые ряды или на пол.

Это было любимое место для просмотров. События на огромном экране были прямо перед тобой. Там сзади мог шуметь зал, пахнуть табаком и кирзовыми сапогами не одной роты солдат, а впереди распахивался мир любимых героев и невероятных сюжетов.

Очень страшный фильм «Рукопись, найденная в Сарагосе» можно было пересматривать много раз, и даже на десятый не зажмуриваться, когда в кинокартине покойники ночью начинали гоняться за оставшимся на ночлег в доме Пашеко, героем фильма. Тем самым Пашеко, у которого жуткие мертвецы позже вырвут глаз и сожрут прямо перед ним, тем самым Пашеко, который поседеет и состарится за одну ночь, потеряв рассудок.

Этот фильм, почему-то показывали в поселке годами. Может потому, что он был очень длинный, как длинны были полярные ночи.

В «Строителе» Санни бывал и в праздники, и в новогодние маскарады, где также выдавали подарки по разным организациям, но не у елки как в Доме офицеров в Светлогорске, а просто из больших картонных коробок.

В «Звезде» стал бывать реже. А вот в «Сокол» они пробовали прорываться еще несколько раз, несмотря на запреты. Всякий раз это сопровождалось позорным выдворением ребят из зала. Особенно много крику было, когда с ними оказалась сестра одного из старшеклассников, бойкая и красивая восьмиклассница Валя. Когда её начали выводить из зала, она вырвалась, солдаты приняли её сторону и стали мешать Ющенко и его помощникам.

Вскоре полшколы невзлюбило Юща. Многие подумывали, как бы отомстить ему за его подлость. Дело дошло до того, что он набросился на Филонова во время воскресного сеанса для детей, на который он пришёл с младшей сестрой, памятуя о прошлых его похождениях.

После долгих неудач, вновь оказавшись перед запертыми дверьми, пацаны толкались, не желая расходиться. Были каникулы – что было делать дома или в подъездах?

Санни осмотрелся, а так как опять мело, то он побежал ко второму входу.

За ним мальчишки. Всё повторялось, как и в прошлый раз. Надо было прыгать в снежную яму, чтобы попасть на фильм. В прокате тогда был фильм «Человек-амфибия». Санни, как и все тогда, был очарован этой солнечной сказкой о море. Актёры запоминались своей необычной внешностью, каким-то сходством с актёрами зарубежного кино, хотя, судя по всему, фильм был советским.

Никто не хотел съезжать первым. Старшие, как обычно, заставляли младших лезть вперед.

Санни в этот раз тоже не спешил. Но что было делать? Он стал тихонько сползать по склону. Бухнулся вниз и вдруг обомлел. Прямо перед его лицом, вкопанная в снег, торчала штыком вверх поблескивающая свежее отточенным металлом лопата. Рядом ещё одна! А двери в подсобку были на замке, что говорить про вход в зал!

– Стой, пацаны! – заорал Санни.

– Тащите меня назад. -

Только наверху он испугался, представив, что могло бы с ним случиться прыгни он на лопату, как в прошлый раз, со всего размаху.

Он сбивчиво рассказал мальчишкам. Все молчали. Потом один из десятиклассников по фамилии Павлов попросил помочь спуститься ему. За ним опустились еще двоё. Вылезли мрачные. Стали ругаться, переходя на мат.

Санни промерз и перенервничал, поэтому не успел рассказать родителям о происшествии. Хотя ему так хотелось рассказать о своей ловкости и везении в случае с лопатами.

После весенних каникул в школу прилетела радостная весть. Ющенко не просто убрали из киномехаников, но и отправили куда-то в тундру на дальние приводы, подальше от «линчевания». Так называлось то наказание, которое могло случиться с сержантом.

Спустя полгода Санни узнал, что была драка между старшеклассниками и солдатами из клуба, а Ющенко опять кидался с лопатой на ребят. Ещё не только Санни, но и половине посёлка станет известно, чем же были загружены объёмные мешки в его кладовке.

Постепенно история с дракой и ловушкой Ющенко забылась, и «Сокол» через какое-то время вновь стал родным местом для братьев.

А вот история с мешками и походами Ющенко на склады только развивалась, случайным свидетелем которой становился Санни, наблюдая её, но, не понимая происходящего.

Первый поход. Мыс Вебера

В середине февраля, когда уже стали слабеть впечатления от новогодних праздников и каникул, Папа предложил Талли и Санни отправиться всем вместе в настоящую полярную экспедицию.

– Чтобы стать полярниками, надо долго готовиться, – говорил он. – А для этого надо научиться правильно ходить по снегу, бегать на лыжах, согреваться при минус 30, находить убежище от метели, ориентироваться на местности, чтобы не заблудиться, разводить костер и, главное, владеть оружием.

После их самостоятельного похода за золотом в первый месяц после приезда, Мама с трудом соглашалась с предложением Папы. Переполох, который они вызвали своим уходом в тундру перед началом пурги, не заканчивался еще долго. Родители не отпускали своих детей на улицу, в школе строго инструктировали всех о том, чтобы никто даже не смотрел в сторону моря или тундры. В школу приходил капитан пограничников, «зелёных», и в спортзале на общем собрании учащихся сбивчиво рассказывал, как опасно удаляться в море и сопки, напоминал о медведе, который два года назад до смерти задрал часового на складах у моря, о волках. Он просил не забывать, что здесь проходит граница, и, если пойти не зная дороги, то можно и взрослому заблудиться и оказаться и на Аляске, в Америке, стать нарушителем государственной границы Страны. А он несет личную ответственность в пограничной зоне.

Другие шмидтовские легенды о винчестерах, американских винтовках, с которыми охотились местные чукчи, намекали на их поездки туда, за пролив Дежнева.

Но отчего-то совсем невероятной и даже смешной была поселковая легенда о заблудившейся американской подводной лодке. Сбившись с курса, она якобы всплыла в фарватере посёлка, недалеко от военного аэродрома, главной гордости городка.

Так как все случилось в воскресенье летним днем, то долго не могли найти того, кто даст команду, что делать. А командира базы вообще не было в части, он был в отпуске на материке. Американцы снимались на фоне аэропорта и «андвашек», так как боевых самолетов в это время не было. И тогда находчивый старшина из роты ГСМ направил в их сторону трубу бензозаправочного шланга. Моряки с подлодки приняли её за ствол орудия и быстро погрузились под воду.

Эту историю придуманной считали даже мальчишки в школе. Пограничник ушел с директором осматривать спортзал, а Санни с братом стали ловить на себе укоризненные взгляды учителей, видимо помнивших о тревоге, вызванной их неразумным походом в тундру во время пурги.

Они уже знали, что в вечер их пропажи в тундре оставалось всего несколько минут до того, чтобы командир базы полковник Михаил Гавриленко поднял по тревоге на поиски братьев весь состав военнослужащих: сотни солдат и офицеров, и «красных», и «чёрных», и «голубых», и «зелёных».

Хотя светлые дни по-прежнему были короткими для длительных походов, до мыса Вебера, который был наиболее близким к поселку, можно было сходить и вернуться назад за светлое время короткого дня. Он был в прямой видимости с берега, и поэтому было решено идти к нему. Мыс Вебера вдавался черным каменистым носом из поселкового залива прямо в Чукотское море. На нем сверху располагались какие-то военные, вроде бы радиолокационные, объекты, а внизу, у воды, как рассказывали старожилы, те, кто провел более трёх зимовок на Чукотке, находились пещеры.

Санни мучили догадки о том, что раз есть пещеры, то могут быть и сокровища, спрятанные там мореплавателями прошлых веков.

– Интересно, кто такой Вебер? – приставал ко всем соседям Санни.

Папа, к удивлению не знал. А Мама посоветовала спросить учителя по истории.

Всей семьей составили и проложили маршрут. В сторону мыса решили идти по прямой линии на лыжах по льду над морем, дойти до мыса, установить флажок экспедиции, подкрепиться и назад возвращаться вдоль изогнутой береговой линии или по берегу возле зимней дороги из поселка к чукотской деревне, которая лежала у следующего мыса – утёса Кожевникова.

Правда, так как моря никто еще не видел, то предполагалось, что под торосами находится море, и они пройдут по льду.

К этому походу Санни успел подготовиться с должным удовольствием и самым тщательным образом.

Ему и брату подобрали на складах части теплые куртки, шапки-шлемы, военные рукавички, зеленого цвета-шубенки, подшили валенки. Обидно было, что Папа и Талли обувались в белые, выглядевшие по-взрослому, модные с белым ворсом пимы, а ему выдали обычные черные валенки.

Но это можно было перетерпеть, ведь через пару лет и ему обещали такие же; к тому же, весной Папа обещал подарить ему охотничье ружье.

Папа всем подогнал крепления на лыжах, смазал их вкусно пахнущими мазями в разноцветных баночках.

Все вместе они упаковали огромный рюкзак для Папа, куда были уложены одеяло, запасные свитера, носки, десятиметровая широкая веревка, нож, термос для горячего чая, фляга, со спиртом, причём, с чистым, красный флажок, бинокль, разные консервы и пряники.

Санни было поручено взять компас, самодельную карту с карандашом, свисток, маску от ветра и запасные спички.

Талли отвечал за фотоаппарат, топорик и запасные крепления для лыж.

К сожалению, Папе не удалось найти дымовых шашек и взять у товарища ракетницу, о которых мечтал Санни, но оставалась надежда, что всё это будет к следующей экспедиции на Черную сопку.

В субботу, за день до похода, они всей семьей пробежались на лыжах вдоль улицы и обратно, проверили ход лыж и крепления на них. И хотя Мама не собиралась идти с ними к мысу Вебера, она тоже каталась с ними, часто падала в густой пушистый снег, смеялась как девчонка. Санни посчитал, что сам он падал гораздо меньше.

У дома они с братом взобрались на огромный сугроб и сделали несколько спусков вниз. Их поторопили домой, чтобы они не вымочили одежду и не сломали себе что-нибудь перед воскресным походом.

За ужином Санни видел, что Папа доволен подготовкой.

На столе стояла сковородка с мелко нарезанной жареной олениной, хрустящие соленые огурцы и зеленые помидоры со складов, вареная картошка, голландский сыр, нарезанный ломтями, свежий хлеб из пекарни и банка с любимым томатным соком.

После ужина Санни побродил по коридорам, чтобы похвастаться своим друзьям о предстоящем событии, несколько раз забегал в комнату родителей, чтобы проверить рюкзак на тяжесть.

Папа и Мама читали книги и, казалось, не только не понимали всю торжественную особенность вечера, но даже не замечали и самого Санни. Он был вынужден присоединиться к брату, который готовил уроки на понедельник.

– Ну что ж, уроки так уроки, раз обещали, – решил и он засесть за учебники.

Наутро, в воскресенье, день выдался необычайно погожим. Было безветренно, и мороз установился всего на девяти градусах.

Когда после завтрака братья, нарочно гремя лыжными палками, спускались вниз, то на шум вышли мальчишки, их соседи с первого этажа. Видно было, что одноклассник Талли, Женька Филонов, очень жалел, что не уговорил своего отца отпустить его в поход с братьями.

На очищенной от снега грейдером дороге, напротив клуба «Звезда», они все стали на лыжи и пошли вслед за Папой, по его следам к морю. В начале лыжи непослушно скользили по укатанной до ледка дороге, но потом, когда вышли на лыжню между казармами и складами ГСМ, стало идти легко и споро.

Перед морем начался небольшой спуск, и путешественники весело выехали к первым торосам на льду Чукотского моря.

Это был их первый выход на лед самого северного моря.

Санни даже не верилось, что он сейчас пойдет в ту сторону, в которой находится только пустыня Ледовитого океана.

От одних мыслей об этом захватывало дух, появлялась гордость первопроходца. Он теперь мог раздвинуть границы своего воображаемого мира вокруг поселка. Теперь эти границы были от подножия Черной сопки, к которой, правда, они так и не дошли с Талли, до очертаний чернеющего впереди Мыса Вебера, уходящего острым носом в сторону моря.

Размеренным шагом пошли петлять между нагромождением из вздыбленных льдин и торосов, похожих то на полукруглые шатры, то на непроходимые крепостные стены. Прямого пути, как они дома нарисовали на карте, не получалось. «Полярники», то забирали далеко в сторону полюса, то шли к берегу. Папа один раз даже попросил Санни проверить по компасу направление. Напомнил о скрытых под снегом трещинах, в которые могли попасть лыжи.

Во время передышки осмотрелись. Талли вылез на самую большую льдину высотой в три его роста. Поселок был уже далековато, а вот сам мыс приближаться не хотел. Санни потрогал рукой пористую поверхность льдины, отломил кусочек и лизнул. Ледышка отдавала запахом моря, но на вкус она была пресной, никакой солености он не почувствовал.

Папа объяснил, что ветра выдувают соль и снегом пропитывают поверхность торосов. Велел надеть рукавицы-шубенки и двигаться.

Наконец мыс стал приближаться. Стало видно скалистое нагромождение и его настоящая высота, на которой большие локаторы были видны словно маленькие ушки.

– На утесе Вебера стоит РЛУ, радиолокационный узел, от одной из частей и, кажется, метеостанция. Чуть ли не с 30-х годов осталась, – пояснил отец.

Мыс не был похож на гладкие облизанные сопки Дальнего Востока или Урала. Каменные стволистые стены были острыми и грубыми, без малейших следов растительности или мха. И высотой он был до неба, а не так, как казалось издалека, низкими и пологими.

К самому мысу приблизиться было трудно, нагромождение из торосов увеличивалось ближе к скалистым валунам.

«Экспедиция» двигалась вдоль стены мыса, приближаясь к самому носу. Вскоре за утесом, вдали за полем торосов, показался мыс Кожевникова, и чуть позже, за первым выступом мыса Вебера, выглянули еще два округлых пальца утесов немного короче первого.

Напротив стрелки мыса Папа скомандовал снять лыжи и карабкаться через льдины к камням.

Санни волновался, чтобы его не опередил Талли. Но крепления снимались плохо, врезавшись ремнями в валенки, руки покраснели от холода, и пальцы не слушались. Палки и лыжи, как живые, попеременно выскакивали из рук.

Взобраться первым он не успевал, но когда он вскарабкался на гряду торосов перед мысом, то он забыл обо всем.

Прямо перед ним в центре мыса открывался огромных размеров грот. Это была не пещера, а именно грандиозный грот высотой и шириной в десятки метров. Далеко вглубь уходили его таинственные стены и потолок. Вся нижняя поверхность была покрыта ровным, нехоженым снегом, словно большой ковер в шатре.

Братья дождались отца, и затем медленным шагом первооткрывателей вошли в залы грота.

– Смотри Папа! – сказал и запнулся Санни.

– А-а-а! Па-па-па! А-а! – звонко ответило эхо.

– Тс..с!– поднес рукавицу к губам отец. – Пока не кричим. А то еще снегом засыплет. Или обвалом.

Они осмотрелись. Потолок грота был также неровным, с серыми зубами нависающих камней. Но лавиноопасных мест не было.

Вслед за отцом Санни и Талли стали продвигаться вглубь пещеры. Грот стал сужаться, потолки становились ниже, и, дойдя до разветвления ходов, они вновь решили осмотреться.

Так как они всей семьей прочитали книгу про Алитета, то у Санни созрело решение:

– Папа, а давай назовём эту пещеру пещерой Алитета!

– Ну что ж называйте! Вы оба сегодня первооткрыватели.

– Папа, Талли, Алитет, помнится, был местным вождём, который прятался в горных пещерах во время гражданской войны не то от Красных, не то от белогвардейцев. Кстати, он мог тоже оставить какой-нибудь клад. Например, из оружия, раз воевал, – выдал всё, что вспомнил Санни.

– Ты ещё перескажи всё. Мы ж читали вместе, – откликнулся брат.

– Можно я пойду и поищу? – спросил Санни.

– Только не заходи далеко, и подавай голос, чтобы мы слышали. А я пока приготовлю нам покушать.

Санни, с прыгающим сердцем от предвкушения опасности и находки клада, перелез через сугроб, наметенный в конце грота, и съехал на спине в узкий ход левой пещеры. Поднялся и проваливаясь выше колен в снег, пошагал в глубину.

Через несколько шагов он приостановился, так как понял, что становится все темнее и темнее. Ровный свет проникал плохо и голоса Талли и Папы почти перестали доноситься.

-А вдруг там мишка! – всё так и оборвалось внутри у Санни.

– Нет! Фу, ты трус. Какой мишка? Были бы следы! А так видно никто не ступал.

Мне бы пистолет или, хотя бы меч какой-нибудь иметь! -

Всё же дальше он решил не продвигаться. Залез повыше на выступ в пещере, чтобы высмотреть, что впереди. Хотел еще выше, но, когда его рука шарила вверху на следующем уступе камня, он почувствовал, что брезент варежки скользит по каким-то предметам и ни как ни за что не может зацепиться. Санни сорвался вниз и на него посыпались останки каких-то досок, щепы, сухих водорослей, и прямо по затылку стукнула пустая бутылка непонятного темного цвета.

Первым желанием было отбросить всё и быстрее возвращаться. Но потом он понял, что из обломков досок можно развести костёр.

– Вот все удивятся и обрадуются, – подумал Санни и стал собирать палки в охапку.

– Что это за бутылку выкинуло море? Почему она такая непрозрачная, о…, и что за странный герб и английские буквы на боку?!

– Пусть валяется. Потом когда-нибудь летом заберу, – поначалу решил он.

– А вдруг это бутылка с письмом, после какого-нибудь кораблекрушения? – он расстегнул молнию на куртке и сунул холодную бутылку, в которой что-то болталось, за пазуху.

– Потом разберусь, – решил он, – а то отец еще заставит выбросить.

Когда пыхтящий Санни с дровами вылез из-за сугроба, Папа уже расстелил одеяло, выложил на него бутерброды и наливал Талли в курящуюся паром крышку термоса сладкий чай. Ароматом крепкого черного чая с лимоном пахло, как обычно говорили, за километр.

– Санни, а зачем дрова? Сегодня это лишнее, отец протянул ему бутерброды, – Ешьте, да будем собираться в обратный путь. Уже начинает темнеть. -

Так как все проголодались, то бутерброды и чай с пряниками улетали легко и быстро.

Затем Папа с разных положений сфотографировал пещеру и путешественников, все вместе они вывесили флаг со своим подписями, придавив концы тяжелым камнем, и стали укладывать вещи в рюкзак.

– Папа, а возможно, к этим пещерам причаливал сам Джеймс Кук. И может быть одного из его офицеров звали Вебер, так как фамилия была похожа на английскую.

Он хотел еще поговорить и о бутылке, и о безымянном ходе пещеры, но Папа стал поторапливать их.

– Всё возможно, первооткрыватели. Теперь мне самому стало интересно узнать. А теперь поторопитесь!

Напоследок Санни попросил открыть и тушенку, однако Папа, только улыбнувшись, напомнил, что это НЗ, который можно будет съесть только тогда, когда они доберутся до берега. Да, про неприкосновенный запас еды Папа рассказывал постоянно, собираясь на рыбалку или на охоту.

Он говорил, что, если собираешься на день в лес или на речку, то бери еды на два. Часто, ещё, когда братья были совсем маленькими, Папа, привозя после ночевки на реке оставшиеся пряники или печенье, вручал им их как подарок от лисички или от медвежонка. Радости не было границ. – От самой лисички! –

Когда Санни стал постарше, в Светлогорске во время праздников, или уже здесь во время пурги, Папа любил пересказывать истории про своих друзей летчиков, которые из-за отсутствия еды про запас погибали, заблудившись в тайге.

С ними случилась однажды на Дальнем Востоке подобная история. Вместе с Папой и Талли они отправились на рыбалку с двумя ночевками на дальние карасиные озера. Чтобы добраться туда, надо было долго ехать по плохим проселочным дорогам до небольшой деревни Ключи. Там они ночевали у хорошего знакомого Папы, кузнеца Ильи, подкрепляли силы разными вкусностями, из которых особенно запомнились пирожки с сушеной черемухой, и затем на лодке кузнеца переправлялись через реку с быстрым и сложным течением. Потом долго шли зарослями по звериной тропке, чтобы оказаться у карасиных озер.

Клев карасей там был необычайно сильным. Казалось, рыба клевала почти на голые крючки. После двух, трех карасей с отцовскую ладошку, цеплялись уже и «лапти» величиной со сковородку.

В основном это были круглые бронзовые гиганты, хотя иногда попадались и серебристые речные красавцы. Сорная рыбка гольян лишь изредка портила червячков на крючке.

Садки тогда они наполнили еще до вечера. Можно было еще рыбачить да рыбачить, но из густых камышей и зарослей высоких диких трав после захода побледневшего солнца поднялись комары. Комаров было невозможно ни отогнать, ни убежать от них. Чтобы спастись от их нашествия, пришлось закончить рыбалку, пойти в большой шалаш, оставленный там рыбаками, и срочно развести костёр. Только дым от зеленых веток немного отогнал комаров и ночную мошкару.

Успели сварить уху, поесть. Вечер стал казаться неплохим, но пошел дождь. Вначале покапал, а потом стал лить и стучать по протекающей крыше, бежать ручьями под ноги. Наспех установленная палатка спасла всех от воды и комаров.

Дождь лил и лил. Он лил утром, и поливал как из ведра весь день и всю следующую ночь.

Отец утром следующего дня сходил по тропам к реке, оставив братьев охранять их промокший лагерь и едва дымящийся костёр.

Вернулся мрачный и раздраженный. От проливных дождей река, и так очень коварная и быстрая, разлилась и стала вдвое шире и быстрее. Она потеряла берега, что было немного смешным для Санни, а течение едва не унесло лодку, к которой сейчас можно было подойти только по горло в воде.

– Мама меня съест, – повторял, как заведенный, отец, – вся надежда на Илью, и его моторку.

Видно было, что он огорчен и удручён случившимся.

Так как они ели карасей уже третий день, отваренных в огромном количестве для юшки, из второй, кое-как сваренной ухи, то голодными себя не считали. Тем не менее, из-за сырости, укусов комаров, гнуса, как их называли таёжники, мокрых ног и отсутствия горячего чая было неуютно и трудно засыпать с наступлением темноты. Папа растирал грудь и спину Санни и Талли водкой, сам принимал пару глотков и, заедая четвертушкой последнего пряника, фыркал, так она была ему противна. На четвертое утро братья проснулись позже обычного. Потеплело, дождь кончился. Санни выглянул из палатки. Солнце, доброе золотое солнце, освещало всё вокруг. С озера пришел Папа со свернутыми удочками и садком карасей и попросил их с братом начинать сборы домой. Без завтрака они молчаливо возвращались к реке.

Вода упала и отошла от зарослей ивняка с грязными листьями с глинисто-песочным окрасом почти до верхушек. К лодке уже можно было пройти по колено в воде. Папа сложил все вещи в лодку, хмуро оглядел водовороты и буруны в неузнаваемой реке и вдруг улыбнулся и, как волшебник, достал из куртки банку болгарских консервированных голубцов. Это был наш НЗ!

На золотистой песчаной отмели расстелили клетчатую плащ-палатку, уселись вокруг голубцов в банке, и Санни долго вдыхал аромат самого вкусного на свете блюда. На вкус они были несравнимы ни с чем, просто объеденье со скатерти самобранки.

Такие же голубцы из Болгарии Санни подсмотрел и в магазине поселка. Сегодня надо уговорить купить их для пробы.

Но надо было выдвигаться из пещеры домой. По своим следам они вернулись на лед, одели и подогнали лыжи и по новой лыжне побежали друг за другом.

Вдалеке слева были видны размытые силуэты домов поселка, водонапорная башня, пятиэтажный разноцветный дом геологов.

Над тундрой, у дальних сопок, стало темнеть.

Чем ближе они подходили к полосе берега, обозначенной лишь валом из торосов, тем сумеречнее становился день. На дороге, связующей поселок и чукотскую деревню Рыркайпий, стали видны редкие машины уже включившие фары. Проурчал МАЗ, за ним «Урал», видимо возвращающиеся с прииска «Комсомольский» по зимнику, как объяснил Папа, потом яркий чешский грузовик «Татра». А в противоположную сторону, в Рыркайпий, пронесся, дребежжа гусеницами, вездеход.

У самого берега, среди ожививших пространство воздуха звуков техники, неожиданно кто-то тявкнул. Еще раз. Это точно не собака.

– Смотрите, это песец, – сказал Папа, протягивая руку в сторону камней у мыса. Маленькая грязно-белая лисичка, трусливо поджав хвост, убегала от лыжников.

– Вот это открытие! Настоящий полярный песец. Расскажу, никто не поверит в классе, – думал уже изрядно уставший Санни.

Полярники вышли к дороге.

– Ну что, вдоль дороги – и через полчаса дома? – спросил Папа.

– А, может, проголосуем, и на попутке домой? – предложил Талли.

На попутных машинах они часто возвращались домой после рыбалки, в том числе и из Ключей.

– Ладно, горе-путешественники, программа выполнена, идемте пока греться, а я буду ловить попутку. -

Отец подвел их к вагончику, из трубы которого шел дым. Это была теплушка «бичей», которые жили в ней до прихода на разгрузку кораблей из Владивостока.

Санни еще не знал, кто такие «бичи» и чем они занимаются на самом деле. Он думал, что это какая-то северная профессия.

«Бичи», четверо веселых бородатых молодых мужчин, приветливо встретили экспедицию. С любопытством стали расспрашивать про мыс, про пещеры, восхитились рассказом о гроте и присвоением пещере имени Алитета. В вагончике ярко горел свет, на плитке подогревался чай. Папа выложил банку тушенки в промасленной бумаге.

Бичи искренне восхищались походом, рассказывали о том, что за два года своего пребывания на севере они так и не выбирались к мысу ни разу. Говорили о том, что тушенка из армейского пайка вкуснее магазинной, о том, что от долгой зимы они здесь волками воют и даже готовы за танцы под живую музыку отдать весь годовой заработок.

Не всё было понятно в их рассказах. Хотя про Ленинград, откуда были двое, и про Белоруссию, откуда приехали, два других, они рассказывали с жаром и интересно.

Санни тоже захотелось в Ленинград, где бывали его родители, и он стал знакомиться с ленинградцами.

– Может, и Роза Абрамовна не столь строгая? – почему-то вспомнил Санни классную руководительницу.

Когда перекусили тушенкой с хлебом, попили крепкого чая, один из ленинградцев, Иван Орлов, принес трехлитровую банку и сказал Санни: – Держи, дарю.

В банке в опилках сидел настоящий лемминг, полевая тундровая мышь золотисто-серого цвета, со смешной мордочкой, черными шариками глаз и быстрыми ушками.

Это было сверх всякой программы.

– Да это просто сокровище! Настоящий лемминг, не хомячок и не свинка, которых родители обещали, да так и не разрешили держать дома. Но кого они могли удивить, эти свинки?! -

Неожиданно из темного угла, где стояли топчаны, выглянул пятый, с неприятным прищуром, не то от света, не то от всего происходящего и не менее неприятным голосом.

– Чо за пазухой прячешь, малый? Не камень ли? Хе-хе. Может что нашёл, покажи всем. Хе-хе. -

Санни дернул плечами.

– Ты туда банку с хомяком спрячь, тому будет там спокойнее.

Все на миг повернулись к Санни, но Папа скомандовал готовиться на выход.

Санни схватил в охапку банку с леммингом, она предательски звякнула о бутылку под курткой.

Мужик со злым прищуром хмыкнул, но Санни вслед за братом выскочил из теплушки.

«Бичи» из Белоруссии, оказалось, тоже собирались ехать в поселок, и поэтому, не дожидаясь попутки, путешественники поехали с ними, в их тесном прокуренном газике и в хорошем настроении вернулись из похода.

Было, что вспомнить, было, отчего трудно заснуть в этот вечер, взбудораженным походом братьям. – Надо будет вытащить из бутылки с английскими буквами, которую он подобрал в пещерах мыса Вебера, какие-то сморщенные куски тряпок, – решил, засыпая Санни.

На подоконнике в банке шуршал лемминг. В ящике стола лежала загадочная темно-зеленая бутылка. Санни закрывал глаза и ему мерещился в белых искристых вспышках снега черный мыс Вебера и белоснежный грот, мерещились парусники Кука, потом он вспоминал ласковые слова одобрения Мамы, и ему становилось легко-легко. Север становился ближе и понятнее.

Лемминг шуршал и шуршал, и ватная тишина ночи больше не казалась пугающей.

Новый «новенький» и необычные испытания

В середине третьей четверти в класс, прямо посередине урока по английскому языку, Роза Абрамовна привела новенького. Он был бледен, одет в перекошенный серый костюмчик, с непричёсанной лобастой головой, сквозь тонкие волосы на которой словно бы просвечивалась кожа.

У Санни всё так и обмерло внутри. Он испытывал странное чувство: какого-то облегчения, маленькой похожей на зависть подловатой радости и …страх! Он переглянулся с Сашкой Большаковым, поймав его суровый взгляд. Он посмотрел на Рукавицына, которого уже давно не били стрельниковцы, но который постоянно таскал им из дому то игрушки, то журналы, то сладости. Кошкин, сидевший с подчёркнуто опущенными вниз глазами, тоже не понравился Санни.

– Будут приставать и, наверное, побьют. Не как меня, а в туалете, как здесь всё и делается, – подумал Санни, и ему захотелось помочь этому не очень привлекательному мальчишке.

Его усадили, как и Санни, за первой свободной партой. Муза Васильевна все слова классной руководительницы повторила на английском и произнесла с английским прононсом фамилию: Ва-о-т-ынн Увы-тали. -

Краснопольский тут же передразнил, на английском, словно бы повторяя вопрос: – What? What? InItaly! -

Класс хихикнул, а Краснопольского как обычно попросили shutthedoor, «закрыть двери», что в переводе на русский обозначало не болтать и закрыть свой рот.

На это класс откликнулся значительно веселее.

– Chivivrà, vedrà (Поживем — увидим), – отчего-то сразу у Санни всплыло в памяти выражение, которое говорила Мама в схожих ситуациях.

На переменах Инна Ладыженская взяла Виталия Вотина под свою опеку, а Санни с Кошкиным стали ходить за ними следом, чтобы подсмотреть как Стрельников и его компания будут себя вести по отношению к новенькому.

Санни с Большаковым в честь приближения Дня вооруженных сил устроили в классе соревнования по отжиманию рук, ручной борьбе. Большаков был сильнее всех в классе и легко укладывал руки соперников на парту. Только Евчин по кличке Ева сопротивлялся дольше всех и не признал победы Сашки. Стрельников и его команда тоже уступили Сашке. Попов не участвовал в состязаниях, так как его ладонь была вдвое больше ладошек, чем у мальчишек. Дома у Большакова Санни и Большаков держали ровный счёт. Десять раз побеждал Большаков, десять раз Санни. В классе Санни проиграл Сашке, решив не использовать своих хитрых приёмов, а положившись только на силу мускул руки.

В школе только что торжественно отметили День Армии, Военно-воздушного и Морского флота, проведя в спортзале большую и праздничную линейку с присутствием представителей всех частей поселка. Всем мальчишкам вручили открытки, шоколад в красной обложке с золотой выпуклой надписью «Гвардейский», который привезли из столицы на последнем самолёте, и по книжке для чтения. Книги подбирались девочками из класса отдельно, не из общих денег, собранных на подарки. Ему и Сашке Большакову книги подписали и положили на парту Наташа Коротеева и Люда Олейник, подруги, сидевшие за партой впереди них. Обе книжки были неинтересными и очень взрослыми, судя по виду обложки. Но друзья обнаружили, каждый в своей книжке, по записке на листочках из тетради в клеточку, с предложением дружбы и обмена записками.

Для обсуждения этого события Санни и Сашка опять ходили домой к Большакову, пробовали советоваться с одноклассником Вовой Шкалдыком, у которого в старших классах училась сестра, но так и не приняли решения, как вести себя дальше.

Да и дел было хоть отбавляй. Санни приводил показывать Большакову КП, где работал Папа, а Большаков заходил вместе с Санни в геологическую контору, где Санни обнаружил совершенно неизвестный ему мир, мир взрослых мужчин, которые были, хотя и прокуренными и ругались в коридорах матом, но которые везде путешествовали, столько видели всего интересного, хотелось обо всём их порасспрашивать. Про пещеры Вебера, про золото, про экспедиции в горы.

Друзья начали сбор материала для своего вездехода. Все вместе ходили к Кошкину «смотреть песца», живущего у них под диваном. Песец был еще щенком неопределенного серого цвета, всего боялся, норовил укусить за пальцы и издавал не очень приятный запах.

Однажды классный руководитель велела остаться после уроков всем мальчишкам и тихим немного таинственным голосом сообщила, что впереди 8 марта.

– Праздник для мужчин был, теперь надо сделать красивый праздник для всех девочек, для мам и вообще для всех женщин, – сказал она, кутая большую грудь в мышиного цвета пуховой платок.

Она велела разучить песню на уроке музыки и спеть её отдельным мальчишеским хором на уроке 8 марта для девочек, подготовить театральную сценку и выступить на школьном вечере и, конечно, подписать открытки и приготовить девочкам в классе и всем учителям-женщинам красивые подарки.

– Ну, за подарки буду отвечать я и ваши… мамы, – сказала важно и задумчиво она.

– А за художественную самодеятельность отвечайте вы, будущие мужчины, защитники Родины. Я буду контролировать подготовку.

Песню для исполнения выбрали о природе, о весне и птицах. Пока учительница музыки, полная громкоголосая Ванда Юрьевна, пела, пел и хор. Но как только она умолкала, затихал и хор, и всякие попытки заставить ребят петь одних оканчивались общим смехом над теми, кто пробовал петь невпопад. Больше всего ржали над Боней, который пел красивым и нежным, но совершенно не совпадающим с его огромной бойцовской фигурой голосом. Санни просто открывал рот, чтобы своим скрипучим голосом не портить песню. Большаков и вовсе прятался от учительницы во второй ряд и издевался над всеми поющими. Единственный, кому пение нравилось, оказался Дунаевский, по кличке Дунайчик. Он был солирующим, пел красиво, и его пение Санни нравилось, хотя не нравился сам Дунайчик, имевший заносчивый характер, всегда носивший мятый и весь в синей пасте пионерский галстук и, ко всему прочему, друживший с Краснопольским.

Еще хуже дело обстояло со сценкой. Роза Абрамовна в приказном порядке назначила сыграть в сценке друзей: Конусбаева, Большакова, Третьякова, включила безотказных Истомина и Кошкина, а также Стрельникова, который благодаря своему росту должен был сыграть роль командира.

Стрельникову нравилась роль, но он хотел поменьше слов для заучивания и поэтому старался большую часть слов отдать друзьям. Роза Абрамовна на репетициях хмурилась и повторяла, что если бы не правильная речь у всех актёров, то она лучше отдала бы роли более послушным мальчикам, Евчину или Пчелидзе с Коровчуком, а то и Ивана Котыргина включила бы в спектакль.

Баурджан Конусбаев еще больше не любил Стрельникова, когда-то дразнившего его бревном, чем Санни, который его почти и не знал из-за драки.

Санни и Кошкин просто держались от него подальше. Все проговаривали свои слова, но сценки не получалось. Была права Роза Абрамовна, говорившая, что у них каждый за себя и нет никакой игры.

– Вы, что не в одном классе учитесь? Вы, что так и не помирились? – кричала на всех она.

А для примирения не было причин. Краснопольский то и дело старался чем-нибудь задеть Санни, Стрельников вновь осмелел и как-то попробовал поставить ему подножку. А над Вотиным они стали издеваться «по полной». Тот падал на пол от их подножек каждый день, на спину ему цепляли разные оскорбительные записки на листах из тетрадей в клеточку или рисунки, по разным придумкам Краснопольского, подкладывали кнопки или пластилиновые шарики на сиденье.

Почему-то это злило Санни даже больше, чем попытки приставать к нему или перебивать его во время пересказов любимых книг друзьям на переменах.

Задержавшись после очередной репетиции, Санни вспомнил, что ему надо сдать в библиотеку книги. Он успел застать на месте библиотекаршу Ирину Ивановну, с удовольствием прошелся по библиотеке, взял лежавшую на виду книгу о занимательном изучении математики и геометрии и поспешил вниз, на выход. Пока бежал по лестнице успел прочитать в книге странное стихотворение: «Гипотенуза это такая крыса, которая бегает по углам и делит их напополам». Внизу Санни быстро одевался в пустом гардеробе-«раздевалке» и заметил стоящего в тихой задумчивости у окошка Вотина. – Ты что, родителей ждёшь? – спросил его он. Вотин лишь неопределенно шмыгнул носом в ответ. Санни посмотрел в окно и увидел на улице недалеко от школьного крыльца высокую фигуру Стрельникова.

– Что это он после репетиции домой не идёт?

Рядом появился Краснопольский с Коровчуком.

– А, кажется, мне всё ясно… Ты не родителей ждешь. Тебя, что Стрельников подстерегает, да? – обратился Санни к Вотину.

Тот вздохнул и стал теребить руками воротник своего пиджачка.

– Ну, ладно, жди… Они тоже, похоже, никуда не спешат. Они и час тут могут простоять. Я иду. Идёшь со мной? – спросил он новенького.

– Нет, я лучше здесь побуду. Иногда они уходят быстро, – ответил Вотин.

Санни вышел на крыльцо и быстрым шагом пошел со школьного двора. На удивление и вся троица его недругов тоже двинулась за ним.

Санни остановился у афиши клуба «Авиатор», в котором, по словам киномехаников из разных киноклубов, обещали вскоре начать показ «Фантомаса», по очереди все три серии. Вместо обещанного «Фантомаса», однако, висела афиша с названием «Конец агента» (ЧССР). Это тоже было неплохо, и Санни огляделся, ожидая увидеть реакцию своих врагов на хорошую новость о фильме.

Однако, покрутив головой вокруг, он никого кроме Краснопольского не обнаружил. Тот стоял, растирая лицо рукавицами в снегу, и как будто бы плакал. Неожиданно из дверей «Авиатора» выскочили трое старшеклассников во главе с Просянником и бегом, спустившись с крыльца, подошли к Санни и Краснопольскому, стоявшему с красным и мокрым лицом. – Тебя что кто-то обидел? – спросили они Краснопольского. Тот, не отнимая рукавицы от лица, показал рукой на Санни.

– Ты чо, малый, к хорошим ребятам пристаешь? А? Он же тебя ниже на две головы. Вот смельчак! А если при нас, то тоже сможешь?

Двое дружков неожиданно схватили его за руки и плечи, и не успел еще Санни ничего понять, как неожиданно получил удар в живот. Это Краснопольский со всего разбега ударил его головой под дых. От удара потемнело в глазах, Санни попробовал вывернуться, но ему подогнули сзади коленки и тут же он получил удар под глаз от почему-то ставшего на него кричать Краснопольского. Санни получил и третий удар, но уже не больно, так как он пришелся в лоб наклоненной в шлеме голове. После этого его отпустили, и Просянник важно проговорил с каким-то издевательским говором: – Не ображай больше тех, кто меньше тебя. И, вообще, наших лучше не чипать.

Затем они быстро-быстро пошли, а потом, оглядываясь, побежали и вскоре скрылись за углом гостиницы.

Санни некоторое время сидел на снегу, раздвинув ноги под непривычным углом, как будто на физкультуре. В голове крутились слова о биссектрисе, которая делит угол. Вскоре он встал, подобрал свой школьный портфель и побрел домой.

Дома он совершенно был безразличен к домашнему заданию, забрался в своё любимое место в углу большой кровати, на которой они спали часто вдвоём с братом, и стал читать новую книгу о занимательной математике.

Книга была непонятной, в ней были смешаны все известные Санни темы. Сюжет был как будто бы про пиратов, которые искали сокровища. Но вместо известных ему по Стивенсону героев пиратами назывались то братья-катеты, то углы, то другие математические действия. Такое подлое поведение одноклассника никак не укладывалось у него в голове. Так не вели себя даже пацаны из бараков. Неожиданно стали болеть места ударов. Санни отложил книгу, свернулся клубком и уснул. Впервые не выполнив домашнего задания ни по одному из уроков, не дождавшись возвращения родителей домой.

О случившемся с ним он не рассказал ни брату, ни Большакову, ни Кошкину. Всю неделю Краснопольский, сияя лицом, победно смотрел в его сторону. Санни хмуро сидел на переменах за своей партой, не откликаясь на предложения Большакова погонять по лестницам и поговорить с подругами, которые постоянно передавали записки. Всю неделю стрельниковцы словно сорвались с цепи: Рукавицына заставляли блеять козлом и называть себя «козлом» вслух под общий смех. О красивую коричневую пышную шубу одноклассника Тёмина все вытерли ноги и бросили её в туалете. Стрельников громко обозвал Боню «чуркой», чего уже давно не было, а на Большакова, который громко, но, не обращаясь к самому Стрельникову, сказал, что кто как обзывается, тот так и называется, Стрельников сплюнул, правда, не попадая слюной в него. В коридоре Микола матюгался в адрес девчонок не громко, но и не тихо, так, чтобы девчонки могли слышать.

Для Санни все это открылось впервые, хотя и Большаков и Кошкин намекали ему, что раньше, до его появления в классе, они вели себя так постоянно. Удивительно, но всю неделю из компании врагов Санни никто не трогал.

Вотин под разными предлогами стал уходить с последних уроков домой. Однажды в конце недели, когда обычно после уроков случались все драки во дворе, Санни тоже захотелось сбежать с урока. Он не искал ответа, почему это желание проснулось в нём, почему-то оно не отпускало его, сопротивляясь привычке и дисциплине не пропускать уроков в школе. Он просто, также, как и неделю тому назад, не стал выполнять домашнее задание и ушел в пятницу с двух последних уроков, сказав на всякий случай Кошкину, что у него болит живот. Пока Санни украдкой выбирался из гардероба и пробегал двор школы, он словно нес тяжесть вины за то, что он делает. Но за воротами школы настроение вернулось к нему, и он отправился в сторону поселкового кафе-буфета, чтобы поглазеть на коржики и булки, да и просто постоять в красивом месте.

В буфете, расположенном в одноэтажном уютном домике недалеко от аэропортовской гостиницы, всегда было чисто, светились электрическим светом стеклянные витрины, за стеклом которых лежали несметные ряды вкусной еды: бутербродов с колбасой, с сыром, с котлетами, с красной рыбой и красной икрой, разрезанные пополам апельсины и лимоны. Во второй были выложены на подносы и тарелки любимые коржики, обсыпанные орехами, и простые звездочки из желтого теста, кексики и несравненная по вкусу «картошка» – пирожное коричневого или шоколадного цвета, пирожное с белым кремом, корзиночки с разноцветным кремом и маленькими грибочками из пропеченного теста в креме. За витринами блестели ряды бутылок с различными спиртными напитками. Увы, ни лимонада, ни газированной воды в буфете, как и во всем поселке, не было. По какой-то причине вкусное ситро, крем-соду, колокольчик или лимонад с веселыми косыми этикетками с изображением Буратино, лимонов или синих цветочков на горлышке бутылок на Север не завозили. Это станет причиной многих происшествий, которые случатся с Санни и Талли в их поездках на материк и возвращениях на Север.

В тени витрины Санни подобрал три копейки, выроненные кем-то из покупателей, поискал, нет ли там других потерь, и почти довольный, решил идти в сторону дома.

На улице Школьной, которая вела к его дому, он разглядел, съёжившуюся фигуру Вотина, мелкими шажками идущего от школы.

– Неужели уже урок прошел и скоро пройдет последний!? Может вернуться и посидеть на пении? – подумал он.

– Эй, Виталик, подожди! – крикнул он Вотину, – ты куда, домой?

Тот кивнул и в его взгляде он увидел почти собачью затравленность и словно бы вину пойманного на месте преступления мальчишки.

– Тогда пошли вместе. А ты знаешь, Виталий, мы живем в тех домах, которые сразу за водонапорной башней. А вначале жили у детского сада. А вас где поселили, когда приехали? Сейчас ты в конце Черемушек, в новом доме живешь? – затараторил Санни, в надежде получить приглашение в гости.

Так и случилось. Вотин махнул рукой в сторону бетонного четырехэтажного здания за домами, и просто сказал: – Идём ко мне. Дома никого нет. –

Здание было высоким, такие же два строились напротив окон квартиры Санни и Талли. Подъезд оказался хорошо освещенным, блестел новой краской и был как на материке, высоким, с мощными ступенями лестниц и дверями с номерками.

Санни даже на миг позавидовал, что они не получили квартиру в этом доме. Хотя он знал, что отец Вотина был из «красных», и в этом доме, кажется, никто не жил из летчиков базы.

Еще у подъезда Санни и Виталий увидели чемоданы и ящики с разными вещами и двух сержантов, курящих папиросы. В подъезде навстречу им быстрыми шагами пробежали еще двоё краснопогонных солдат, и напротив дверей Вотина они увидели новых хозяев квартиры – круглого краснощекого прапорщика, такую же круглую женщину, с платком, перетягивающим поясницу и… выглянувшего из-за их спин ...такого же румяного и круглолицего щекастого мальчишку, их сверстника.

Пока они возились с ключом, открывая двери, женщина ни к кому не обращаясь, произнесла: – Вот тебе Богданчик и новые друзья! –

– Хлопцы, пусть пока Богдан с вами побудет, ваши мама с папой не будут же против. Мы только что из гостиницы, вчера самолетом прилетели. Богдан иди с ребятами. Вы в каком классе учитесь? Наш Богдан в 6 классе – скороговоркой частил прапорщик, при этом успевая заносить тюки, заглядывать в проём подъезда, аукаясь с сержантами и поторапливая жену, с необычным именем Гануся, произносившимся с густым звуком «г».

– Богдан ты можешь взять ту коробку с кино, покажи хлопцам, сразу подружитесь. Он подмигнул мальчишкам и почти втолкнул сына в квартиру к Вотиным.

Дома Виталий оказался гостеприимным, веселым и разговорчивым парнем. В одной комнате над столом, как и у Санни, висела карта страны, в другой, родительской, были книги на самодельной полочке над развернутым диваном-тахтой. На кухне было много настоящей фаянсовой посуды, над столом висела красивая тарелка с изображением старинного замка и надписью на иностранном языке «Тракай». Ребята быстро познакомились и, перебивая друг друга, стали рассказывать, как их семьи добирались на Север, с какими сложностями, смешными историями, и очень долгой дорогой.

Виталий приготовил ароматный грузинский черный чай, положил на тарелку сахарное печенье и достал из сетки за форточкой сливочное масло.

У Богдана была фамилия Парамошко. Оказывается, они должны были уже ехать на место службы отца в Польшу или даже в Венгрию, но в связи с новыми требованиями его семью отправили на службу сюда. Генерал, троюродный брат мамы Богдана, который всё знал, сказал им, что это всего на годик, чтоб потом можно будет попасть в Венгрию.

– Вот это от моего дядьки, генерала, – произнес, словно бы открывал какую-то великую тайну, Богдан, при этом умело распаковывая коробку.

Из коробки совместными усилиями ребята извлекли и собрали кинопроектор. Потом Богдан попросил установить кинопроектор в комнате. Долго подкручивал винты, настраивал резкость и вновь с раскрасневшимся и торжественно-таинственным видом достал две жестяные круглые коробки с лентами фильмов.

– Хоть бы там были мультфильмы. Может даже «Аленький цветочек» или «Ну, погоди!» – размечтался Санни, то и дело бегая за печеньем на кухню, словно бы скрывая своё восхищение новеньким кинопроектором.

Богдан попросил задвинуть занавески и, уже почти командуя ребятами, велел подать ему стул, попросил не трогать коробки с лентами и сам кинопроектор.

Санни и Виталий, позабыв про свои школьные проблемы, радостно предвкушали новое событие в их жизни – домашний кинотеатр!

Ожидание, оказалось, бедней той радости, что открылась на стене комнаты. После титров появилось узнаваемая мордочка собаки со смеющимся добрым оскалом и длинным языком.

Под громкие возгласы узнавания любимой и редко, где прокатываемой комедии, пошли знаменитые короткометражки: «Пёс Барбос и необычайный кросс» и, что было ещё невероятнее, «Самогонщики»!

Мальчишки смеялись до слёз, катались по полу и дрыгали ногами лежа на спине. После третьего проката «Самогонщиков» они вдруг заметили, что за окном давно стемнело, а так как они уже устали смеяться и обсуждать вслух любимые сцены, а фильм идёт в полной тишине и только легко трещит, вращаясь, и скрипит катушка с лентой кинофильма.

Но вот фильм закончился, барабан катушки шумно завращался вхолостую, шелестя концом волшебной киноленты, свет кинопроектора обнажил простую пористую, плохо побеленную стену… Вотин вскочил и, со словами о том, что сейчас придут родители, включил свет. Комната была почти полупустой со скудным мебельным набором для северных квартир, одеждой, висящей на спинках стульев и учебниками Виталия, аккуратно выстроенными в ряд на стареньком столе и серыми-серыми стенами.

Санни даже растерялся. Еще минуту назад здесь было так уютно и бесконечно легко. А теперь надо было тоже спешить домой, делать уроки и, конечно, про всё рассказать брату и родителям. От последней мысли ему стало легче, он подошел к Вотину и почему-то крепко обнял его. Стукнул дружески в плечо Богдана и сказал: – У нас с Виталием есть друг Сашка Большаков. Давай и его позовём в следующий раз. -

Потом они быстро собрали всё опять в коробку, занесли в квартиру Паромошко, где по-прежнему все вещи были разбросаны, и только мама Богдана готовила что-то вкусное на кухне, откуда долетал густой, немного прогорклый запах.

– Значит, уже подружились? Вот и славно, ты, Виталий, моего Богданчика завтра в школу проводишь. Это ж надо так хорошо всё сложилось, сосед с одного с тобою класса, – мягко окала она, источая чесночно-колбасный аромат от рук и одежды.

Санни сглотнул слюну и, попрощавшись, выбежал на улицу.

Огни в окнах светились мягким дымным светом, и их мозаика напомнила Санни гирлянды из разноцветных лампочек на празднике осени в парке Светловодска.

– Как хорошо, когда есть друзья! – подумал он.

– Эй, парнишка, где тут квартира 44, в каком подъезде этого нового дома? – словно царапнул Санни голос из темноты. Ты здешний или нет? Где-то я тебя как будто видел? – продолжил неприятный голос.

Санни мотнул головой, разглядев только точку горящей сигареты под низко надвинутой кепкой:

– Нет, я тут у друга был, первый раз. -

Он не разглядел незнакомца, но голос его тоже показался Санни знакомым. Это был голос неприятного «бича» из вагончика, где жили ленинградцы.

К леммингу дома быстро привыкли и, если первоначально Санни мог долго просиживать возле банки с ним, то позже только подсыпал корм, убирал старую подстилку из тряпок и иногда длинным карандашом «Великан» дразнил тундровую мышь.

Однако неприятный голос почему-то заставил его вспомнить и бутылку с клеймом на боку, найденную в пещере. Он всё не мог собраться отмыть её и вытряхнуть застрявшую внутри не то кожу, не то тряпку.

– Надо будет показать ребятам и рассказать, где я её нашел. И стоит уже собираться в летний поход в пещеру Алитета.

Все дела дома делались легко, и Санни, с нетерпением от ожидания завтрашнего дня, лёг спать.

Утром он одним из первых прибежал в класс, так как обычно самыми первыми там появлялись интернатские или чукча Ванька Котыргин, продолжающий потом дремать за партой, или его сестра, или Горячёв, который, также как и Большаков, был сыном геологов, но работавших в зимних экспедициях в тундре, а не зимующих в конторах.

После появления Сашки Большакова, Санни с жаром стал рассказывать другу про новенького, о просмотре кинофильмов, про то, что Вотин щедрый мальчишка. Его даже не смутили в то утро вопросы от подружек о том, какие подарки они с Большаковым подарят им к 8 марта. Санни расхвастался о том, что у него есть интереснейшие марки с динозаврами и изображениями картин, и он, может быть, набор с картинами подарит Наташе. Ему даже захотелось, чтобы и девчонки пошли смотреть кино у Вотина после уроков. Поэтому, как только в класс зашли Вотин с новеньким Богданом, Санни на правах старого друга подвёл к ним всю компанию: Сашку, девчонок вместе с подбежавшей Тоней Коваленко.

– Это Богдан. Он будет учиться в нашем классе. У него отличные родители и есть, никто не угадает что…, киноустановка! Мы вчера до самой ночи смотрели раз тридцать комедии про весёлую троицу, – выдал, стараясь говорить громко, Санни.

Его слова произвели нужное впечатление. Девчонки радостно зашумели, все в классе смотрели на них, Стрельниковцы завистливо молчали в своём углу.

– Богдан, ты же не против, позвать нас на просмотр фильмов!? – спросил Санни.

Богдану только и пришлось согласиться и пригласить всех или домой, или опять к Виталию, если разрешат родители привести всю компанию на просмотр комедий.

Новенького представили классу на математике, на уроке была контрольная, и всем было не до шуток. На переменах новая компания не отпускала Богдана, выспрашивая у него про то, откуда он, какие книги любит читать, про то, есть ли у него еще какие-нибудь фильмы или мультики. Девчонки обещали ему помочь списать на диктанте по русскому языку, которого он очень испугался.

Стрельниковцы, на удивление, не подходили, хотя было видно, что они нервничают и злятся, так как в коридоре у дверей в класс всем входящим устроили подножки, завалив на пол Рукавицына и Тёмина.

На следующий день после уроков вся большая компания и Боня, которого тоже позвали, летела домой к Вотину, родители, которого не только разрешили смотреть кино, но и натянули на стену белое полотно, а мама напекла пирожков и купила абрикосового сока.

Это был незабываемый вечер пятницы! Санни вместе со всеми насмеялся до слёз и икоты. После третьего просмотра девочки предложили сделать перерыв и поиграть в какие-нибудь игры. Они предложили играть в цвета, но мальчишки выбрали в названия городов. Потом во всеми любимую игру: в угадывание названия фильма по первым буквам и небольшим подсказкам сюжета кинофильма.

РНВС – легко угадывали «Рукопись, найденную в Сарагосе».

НМ – «Неуловимые мстители».

ЩиМ – «Щит и меч».

Т – из-за одной буквы, трудно, было угадать, но угадывали – «Тоннель».

ЧА – «Человек-амфибия».

ЛМ – «Лимонадный Джо».

ЧТиС – «Четыре танкиста и собака».

АНД – «Акваланги на дне».

Ф – «Фантомас».

ПБИНК и С – со смехом, задавали ради общих воспоминаний, «Пёс Барбос и необычайный кросс» и «Самогонщики». Потом опять хотели играть в цвета, но опять победило предложение мальчишек играть в жмурки. Было весело, жарко и невероятно хорошо.

Абрикосовый сок в трехлитровой банке быстро выпили, выпили всю кипячёную воду и съели пирожки. И еще не успели расстроиться, как девочки, Тоня и Наташа Коротеева, достали пирог со сливовым повидлом, который оказалось, они специально испекли вчера с мамой Антонины.

Богдан был в центре всеобщего внимания и даже сбегал через площадку к себе домой, чтобы принести еще не остывшего компота из сухофруктов.

Санни переживал еще одно открытие этого вечера, которое обжигало его сердце какими-то горячими волнами и перехватывало дыхание. Во время игры в жмурки, от которых все раскраснелись как после физкультуры, он, когда вслепую обхватил Наташу Коротееву, то она, отчего-то не рванулась, как это делали все, а словно бы покорно позволила его рукам не просто держать себя, а …обнимать.

Вместо неё дернулся сам Санни и позволил ей вырваться, скорее выталкивая Наташу, нежели побеждая в игре. После того, стал так яростно ловить остальных, что последнюю, ловкую и маленькую Ларису Расписенко, которую все прятали от него, поймал быстрее обычного.

В тот вечер стало невероятным и то, что, прощаясь у подъезда, Люда попросила Большакова проводить её домой, и остальные не стали осмеивать Сашку, а переглянувшись, только понимающе улыбнулись.

Почему-то хорошие дни длятся недолго. До праздника женщин оставалось неделя. От репетиций сценки классная отказалась, так как не могла сладить с непослушанием и бесталанностью мальчишек.

– Из вас ничего не выйдет, остолопы осиновые, и ни в училища, ни в институты вы не поступите, – выговаривала она им после репетиций.

Санни и друзья уже готовились договариваться с Парамошко о встрече перед праздником, как вдруг Богдан, зайдя в класс на перемене вместе с Просянником, сказал, что теперь он будет смотреть фильмы со старшими ребятами. Просянники оказались родом из тех же мест, что и Парамошки.

Эту новость можно было бы пережить, если бы за ней не последовала другая. Санни, по привычке зайдя к Вотину после уроков, вдруг увидел в окно, что вместе с Просянником в гости к Богдану пришли Краснопольский и Стрельников.

На следующий день в школе уже стрельниковцы с шумом обсуждали фильмы, а рядом с ними какой-то неузнаваемый стоял Богдан, во всем поддакивая им.

Компания Санни и Большакова обговаривала свои новые невезучие дела, как вдруг к ней приблизился Стрельников и толчком в грудь уложил на пол Вотина, стоявшего рядом, плечом двинул Санни, и будто бы и не было Большакова, сказал девочкам: – Хотите сегодня у Парамошки смотреть фильмы, он вас зовёт.

И, хотя он обращался ко всем девочкам, но почему-то потянул за рукав платья лишь Коротееву.

Санни оторопел, взглянул в глаза Наташи. Она словно бы ждала этого и совсем не следила за рукой Стрельникова, а смотрела прямо в глаза Санни.

Всё произошло мгновенно. Из-за тесноты Санни выбросил левый локоть и ударил по шее Стрельникова, правой надеясь попасть в грудь. Но от удара по шее Стельников стремительно нагнулся вперёд и удар правой пришелся ему прямо по носу. Он буквально опустился на колени перед девчонками. Со стороны не всем была видна драка, и многие, не поняв в чём дело, стали смеяться. Вначале испуганные, Коротеева и подруги потом тоже отпрянули и засмеялись.

Стрельников глотал ртом воздух и ошарашено сопел, стоя на коленях.

Подбежавшая к ним Ладыженская, громким голосом начала отчитывать Стрельникова.

– Я всё видела. Ты первым опять Вотина ударил! -

Тут только Санни увидел, что Вотин так и лежит у стены, как-то особенно побледнев и позеленев.

В это раз даже Роза Абрамовна не ругала Санни. В школу не вызывали родителей. Вотин получил легкое сотрясение головы, и отец Стрельникова лично беседовал о чём-то с родителями Вотина, наведавшись к ним домой.

Однако Санни не чувствовал себя спокойнее. Он никак не мог разобраться, почему он ударил Стрельникова. Он хотел, чтобы у них улучшились отношения, и на него никто больше не нападал. А вышло снова так, что надо было ожидать нового нападения.

– Да, за Вотина, надо было давно бы дать в нос Стрельникову и Краснопольскому! – говорил Большаков. – Так и надо, ты молодец, тёзка! -

Но Санни было тревожно и стыдно, потому что он-то знал, за что напал на Стрельникова. Хотя Вотина он тоже теперь считал своим другом.

Северное сияние

Мама целый вечер учила братьев гладить брюки перед праздником 8 марта. У Санни получалось плохо. И пока Мама доглаживала их костюмы, они с братом начистили обувь. Сменную обувь Санни не любил, тем более новые жесткие ботинки, купленные для весны и для праздника. Однако постоянной поговоркой Мамы в подобных случаях была строгая, хотя и с легкой иронией фраза: «Обувь – лицо мужчины!». Она была строга к грязной обуви. Ботинки или туфли должны были всегда блестеть. Папа начищал в коридоре свою обувь с вечера, и все его сапоги отражали, словно в зеркале, красный свет лампочки в коридоре.

В тот вечер неожиданно потеплело. После утомительных холодов, температура опустилась до нуля, чтобы на следующий день вновь всё сковать морозом и льдом. Снег, который был мягким и липким вчера, стал скользким льдом на следующий день, сугробы вокруг дорог стали хрустящими и блестели ледяными туннелями в отражении света от лампочек.

Занятия в день 8 марта были веселыми и легкими. Учителя никому не ставили плохих оценок. Утром перед началом уроков мальчишки за закрытыми дверями разложили открытки и подарки девочкам. Санни вложил набор из шести блестящих волшебным глянцем марок по живописи в книжку для Наташи. Большаков переписал четверостишие о весне в книжку для Люды. Боня принес вместо одной две книжки для Тони Коваленко. Стрельников тоже вертелся у парты Коротеевой. Но ему нужно было делать свою часть подарка для Инны Ладыженской, которой он положил баночку болгарского крема для рук.

Это удивило Санни и расстроило его, так как он решительно отказался дарить духи в маленькой бутылочке, которые ему предлагала Мама для Коротеевой.

Зато Кошкин удивил всех, принеся в подарок Ларисе Расписенко настоящую картину с изображением берёзового леса, вырезанную резцом на чёрной крашеной фанере. Этим увлекался его отец и учил резьбе по дереву Андрея.

Удивило Санни и поведение своего тёзки, так как он кроме Люды, оказывал внимание и Ире Караваевой.

В классе, во всей школе, всё было словно наэлектризовано ожиданием любимого праздника. Учительницы ходили, широко улыбаясь, уединяясь в своих классных кабинетах на переменах. Учитель по физкультуре Евгений Викторович носился по этажам, стараясь больше не для наведения тишины и дисциплины в коридорах, а для угождения всем учительницам и более всего для пионервожатой Элеоноры, в которую, как говорили старшеклассники, был «втюрен по уши». Своей восточной внешностью, длинными тяжелыми и вьющимися чёрными волосами Элеонора привлекала внимание многих мальчишек, но была уж слишком строга и придирчива к выполнению различных пионерских поручений.

Санни, после того как похвастался своим умением рисовать, был включен Розой Абрамовной в редколлегию стенной классной газеты. И только он отделался от её выпуска к 8 марта, как Элеонора, узнав, что он самостоятельно сделал подборку стихов о весне, поручила ему помочь в выпуске стенной газеты школы девочкам из восьмых классов.

Это немного не нравилось Санни, но давало возможность еще до начала предпраздничной суеты в школе отлынивать от некоторых уроков в вожатской комнате, где рисовали, вырезали картинки из журналов и клеили, выводили что-то каллиграфическим почерком, то есть выпускали газету.

Пользуясь своим правом нового члена редколлегии, он после третьего урока заглянул в вожатскую. Там на столе стояли вазы с апельсинами и яблоками, тарелки с печеньем и конфетами, пахло еще чем-то вкусным.

– А, Саша, вот хорошо, что ты заглянул сюда. Сегодня же у шестых и седьмых классов вечер. Я знаю, что вы приготовили поздравления. Будете петь и поставите сценку. Вы же её подготовили? Или так и не собрались? Если нет, то в 7 классе заболел Гриша Уманский, и его роль надо кому-то исполнить. Ты сможешь его заменить? Роль простая, почти нет слов. Ты будешь играть роль плохого дракона, который от всего отказывается. На тебе будет костюм, и маска. Ты же сможешь? – на одном дыхании, полностью заворожив Санни своим бархатным голосом, проговорила Элеонора, – в женский день нельзя отказываться.

Санни молчал.

– Считай это новым поручением тебе.

У Санни заныло в животе. Он, зная, что сценка с одноклассниками отменилась, а его голос в песне не слышен, собирался, так же как хитрый Гриша, после уроков «заболеть» и не идти на вечер. Более всего он не хотел идти на вечер потому, что там девочки из его класса, подначиваемые семиклассницами, собирались устроить танцы под музыку магнитофона.

– Третьяков! Если ты не поможешь, то сорвутся все театральные сценки. А это очень плохо. К нам обещала заглянуть на вечер завуч.

А так мы и вашему классу участие зачтём. Это будет сценкой, где участвуют и шестой и седьмой класс. Там еще одна ваша девочка будет по замене. -

Последние доводы показались Санни убедительными. Он всегда переживал за успехи своего класса, в какой бы школе ни учился. Ему показалось бы обидным, если бы его новый класс не был учтён в конкурсе театральных сценок. И он кивнул головой.

– Вот и правильно. Выбирай конфеты, какие хочешь, и бегом на репетицию в кабинет седьмого класса. -

Настроение у Санни пропало, и теперь оставалось только ждать позднего вечера, чтобы всё уже прошло, улеглось и забылось.

Он тяжелым медленным шагом поднимался в кабинет на репетицию.

Когда он открыл дверь, то увидел, как на площадке перед сдвинутыми к стене партами стояли полукругом два рыцаря в картонных доспехах, принцесса и несколько девчонок в ярких платьях из старинных сказок.

Санни, не поднимая глаз, сразу обратился к учительнице пения.

– Давайте мне маску Дракона. Элеонора Михайловна поручила мне его роль. Только говорить я ничего не буду. -

– Ура! У нас есть дракон! – запрыгали все вокруг и начали натягивать на плечи Санни зеленую скатерть с нарисованной золотыми кругами чешуёй.

– А говорить тебе ничего и не надо. Только громко кричать «нет» на все предложения наших героев. Тебе будут предлагать поросенка, золото, девушек королевства. А ты кричи: «Нет!», – громко и возбужденно стала готовить Санни к его роли учительница по пению Ванда.

– Ты требуешь только принцессу себе на съедение. И когда принцесса будет вынуждена прийти к тебе, то тебя копьём убьёт наш рыцарь Алексей. Всё понятно? Легко, правда? Гриша заболел, а у него дракон такой интересный получался уже. Маленьких ролей нет, правда ребята? – весело проговорила она.

– Всё. Начинаем последнюю репетицию. -

– Как, это последняя? – про себя возмутился Санни, почувствовав противный холодок страха во всём теле.

Санни отвели в угол за ширму, изображающую скалу из серых камней, развернули лицом, то есть уже «мордой» под маской из зеленого, пахнущего акварелью, картона к доске и велели кричать после каждого обращения к нему слово «Нет!».

Репетиция началась. Герои говорили какие-то смешные длинные диалоги. Очень мало верилось ребятам, игравших рыцарей, что они спасут принцессу от какого-то чудовища с непробиваемой кожей.

Девочки, переодетые в одежду сказочных персонажей, спели песенку про верное сердце, и тут Санни услышал, как кто-то палкой грохнул по ширме.

– Нет! – заорал он как можно более грозно.

На удивление никто не засмеялся, и сценка продолжалась дальше.

Вскоре Санни стал вслушиваться в смысл слов героев и, наконец, до него стало доходить, что главный герой, рыцарь со щитом дракона, это и есть сам дракон, влюбленный в принцессу и принимающий образ человека перед свиданием, а потом вновь становящийся чудовищем. И только когда герой убьёт дракона в себе самом, его полюбит принцесса.

– Это интересно, – стал уже с увлечением наблюдать игру Санни.

С каждым разом он старался кричать «нет» с новой интонацией, подходящей к ситуации. Он то рычал на рыцарей, то передразнивал крики девчонок пронзительным и протяжным «Н-е-е-е-т!»

Неожиданно к нему подвели первую красавицу города, горожанку, но не принцессу, в роли которой он узнал Наташу Коротееву.

Она смотрела на него, но он не узнавал её привычного взгляда. Словно бы её глаза видели настоящего дракона, они не улыбались, не сигналили ему ни о чём.

Санни от неожиданности стал топтаться на месте, видимо, несуразно вертеть маской, он даже забыл свои слова… А потом, уже после паузы, грустно прохрипел «Не…т».

Его внимание с того момента сосредоточилось только на Коротеевой и, когда его наконец победил рыцарь в синей скатерти, Санни продумал уже не меньше трёх причин отказаться от исполнения роли в спортзале во время показа спектакля.

Новой неожиданностью стали аплодисменты в конце репетиции. Учительница, пришедшая Элеонора и некоторые старшеклассники, видимо из драматического кружка, не игравшие в сценке, аплодировали всем исполнителям. Учительница по музыке персонально вывела его из-за ширмы и, ставя его в один ряд со всеми, сказала:

– Это тебе не в трёх поросятах играть. Молодец!

И, обращаясь ко всем, добавила: – Репетиция окончена, через два часа сбор, здесь же. Никакие отказы не принимаются!

Все ребята быстро стали переодеваться, забегали, обмениваясь шутками. Никто не боялся и не волновался. Кто-то тронул его за рукав.

– Знаешь, как я волновалась. Чуть было в обморок не упала перед своими словами, – услышал он голос Наташи Коротеевой.

– Я же хочу стать артисткой. А так боюсь, оказывается, выступать.

Санни не раздумывая, положил свою ладонь на руку Наташи, и сам, не узнавая своего голоса, сказал: – Мне даже понравилось. Особенно твоя роль. Я после наших слов, или точнее нашего диалога, только за тобой и наблюдал. -

– Правда!? Тогда я тоже побежала домой, чтобы не опоздать! – вся засветившись, но с серьёзным взглядом произнесла Наташа и упорхнула из класса.

Санни с грустью понял, что ни в тундре, ни даже во льдах ему не скрыться от неминуемой участи быть сегодня сраженным драконом. Но противный холодок у сердца мощно растапливала теплая, даже горячая волна внутренней радости и неведомого ожидания чего-то очень хорошего.

Дома он наскоро перекусил, так как аппетит пропал начисто. Только полплитки шоколада «Чайка», съеденного едва ли ни с хрустящей фольгой, успокоила его.

– Может всё-таки не идти. Заболеть и остаться дома, – стал трогать лоб в надежде на высокую температуру Санни.

И вообще я давно собирался достать из таинственной бутылки письмо. Может это послание с просьбой о помощи. Или карта с открытием новых земель. А, я собираюсь там дурака валять, играть в драконов. Как достать бумаги из бутылки, не разбивая её? Или взять разбить и посмотреть. Это же интереснее спектакля какого-то! Не пойду! – разрывали его внутренние противоречия.

После недолгих колебаний взял часы брата и неумело застегнул кожаный ремешок. Надел всё новое и глаженое. Сходил в комнату родителей и помазал вокруг шеи и кистей рук одеколоном Папа, как это обычно делала Мама. Поколебавшись, взял бутылочку маминых духов «Красная Москва» и намазал волосы на голове.

Шел к школе решительным, но каким-то деревянным шагом.

– Словно деревянный солдат Урфина Джуса. Или его капрал из сандалового дерева, – вертелось в опустевшей голове Санни сравнение с героем давно прочитанной книги. Все свои действия перед спектаклем Санни с трудом мог вспомнить. Всё походило на сон, с замедленными движениями окружающих его людей. Даже речь звучала точно сквозь вату, как будто он был в невидимых наушниках.

Его, как маленького, вытолкали в спортзал перед спектаклем и спрятали за ширму. В каком-то тумане он видел сидящих в зале учителей и одноклассников.

Он пришел в себя только, когда услышал как, Наташа Коротеева, добавив к прежним словам новые, крикнула: – Уж лучше умереть! – И упала на пол. А потом, когда, отрычал свои бесконечные «Нет!», и был, наконец, повержен копьём, Санни окончательно вернулся из своей затуманенности только от аплодисментов и одобрительного гула в зале.

Спектакль окончился. Вместе со всеми, пробежав к двери на выход, он помчался переодеваться. Подмороженная, словно бы чужая школа, вновь стала приобретать узнаваемые черты. Вернулись цвета, ожили, наполнились характерами до этого искаженные голоса.

– Быстро одеться и домой! – решил Санни.

Кто-то перегородил ему дорогу, и сверху на ладонь Санни легла горячая ладошка Наташи.

– Спасибо, Саша. Если бы не твоя игра, я бы никогда не сыграла свою роль. Мы с мамой её немножко изменили. Так же интересней получилось? – услышал он близкий голос Наташи, так как будто и не расставался после репетиции.

– А ещё, мы с девчонками записали на магнитофон новые песни. Люда сказала, что Саша Большаков согласился её пригласить на танец. А ты кого пригласишь? – смущённо спросила она.

Опять знакомый холодок вернулся к сердцу Санни.

– Нет, разве, что на белый танец могу. А если честно, то я не умею танцевать вообще. -

– Ну ладно. Ты всё равно меня не бросай. А то я от волнения могу-таки в обморок упасть. Переодеваемся и бежим Люде помогать. -

В зале они тихо присели рядом со своим классом. Последний номер концерта, подготовленный мальчишками седьмого класса, закончился аплодисментами, и Элеонора Михайловна, с нотками волнения в голосе объявила, что, по желанию девочек шестого и седьмого класса, а также всех женщин, и не только, сейчас будут танцы. – И быстрые, и медленные. Под новую музыку с материка. А откроет танцы пара из десятого класса вальсом, – она кивнула сидящему у магнитофона сержанту сверхсрочнику из клуба «Строитель».

Роза Абрамовна и классная руководительница седьмого класса строго посмотрели на свои классы, шикнули на сбившихся в компании шестиклассников, и кивком головы указали внимательно смотреть танец.

Санни и Большаков со смехом обсуждали номера концерта. Особенно легко Санни смеялся над своей ролью, когда Большаков копировал его выступление.

– Ты что, правда, Людку на танец пригласишь? -

– Ну да. Она сама меня попросила. -

– А! Я уж думал, что ты совсем… -

– А что мне бояться? Мы уже с ней целовались. Помнишь, когда я её домой провожал. Один раз в губы, – покраснев, шепотом добавил Сашка.

После вальса объявили общий танец, который все называли шейком, и под быструю и веселую музыку пошли танцевать. Вышли Элеонора и учительница по музыке, почти все девочки из двух классов, пару ребят из седьмого и, Дунайчик со Стрельниковым.

Остальные переглядывались, посмеивались и прятались за спинами друг друга.

Новые ботинки давно жали ноги Санни. Он стал подумывать, не уйти ли в свой класс, чтобы посмотреть, не натёр ли он мозоль. Однако, тут он увидел, что их классная никого не выпускает из зала и всех отправляет или на лавочки, или танцевать.

Заиграла вновь мелодия вальса и, к облегчению Санни, в зал вернулась пара десятиклассников, которые опять стали легко скользить перед сидящими зрителями.

– Эх, сейчас бы лимонаду! – сказал Санни.

– Или чего-нибудь для храбрости, – добавил Большаков.

Рядом присел Баурджан, Кошкин, Истомин и другие из их веселой кампании.

– Ты что, имеешь в виду водку? – спросил друга Санни.

– Почему водку? Она горькая. Можно и портвейн. Он сладкий. Я пробовал на дне рождения у начальника отца. -

– И как это делает тебя храбрее? – заинтересовался Санни.

– Не знаю. Но потом веселее, – отвечал Большаков.

– Похоже, я тоже немного знаю, – таинственно произнес Санни, вспомнив свой первый стакан шампанского.

Ребята недоверчиво переглянулись и, перебивая друг друга, стали хвастаться, что они тоже уже пробовали кто вино, кто шампанское или даже водку.

Сашка Большаков на ухо прошептал: – В следующий раз купим перед танцами бутылку вина. Я знаю одного солдата, он обещал купить в магазине. Нам-то никто не продаст. -

– Объявляется медленный танец в честь женского дня 8 марта. Мальчики приглашают девочек! – звонко объявила пионервожатая.

Заиграла музыка. Вернувшийся физрук пригласил Элеонору в центр зала, а десятиклассник – учительницу музыки. Стали приглашать девочек и семиклассники, робко танцуя у стен, подальше от сидящих одноклассников.

Санни нервно осмотрелся. Большаков уже подходил к подругам, и Людмила, улыбаясь, ждала его. Дунаевский уже танцевал с Тищенко, скромной красивой девочкой со среднего ряда в классе. Краем глаза Санни видел Наташу, сидящую в фиолетовой кофточке, которая сидела неподвижно, замерев, и даже не крутила головой, как другие девчонки. Перед собой же он видел, что Стрельников не сидит, как ребята из его группировки, а смотрит в противоположную сторону, где Большаков, только, что пригласил подругу Наташи Люду Олейник.

Тогда и он, внутренне вздрогнув от своего решения, шагнул от двери и пошел на ослабевших ногах туда, где сидела Наташа. Подошёл и молча, протянул руку.

Она тут же с готовностью, точно только этого и ждала, вспыхнув щеками, поднялась и вложила свою тёплую ладошку в его протянутую руку.

Они танцевали!!! Он, напрочь, забыл того, чего боялся, споткнуться или наступить ей на ногу, ведь толком и танцевать-то он не умел. О чём и сказал ей после спектакля, когда она, увлекая его в зал, спросила, кого он хочет пригласить на танец.

Он ответил: – Я не умею танцевать. –

А теперь так ловко и в такт всё выходило у него. У них с Наташей получалось красиво!

Голова у него как-то странно кружилась, дыхание прерывалось, а в горле застрял горячий ком и он никак не мог его проглотить, чтобы вымолвить хоть одно слово.

Наташино лицо было в нескольких сантиметрах, от её волос веяло какими-то травами и ещё чем-то волнительно-томительным, таинственным ароматом не то духов, не то иного существа. Его пальцы, державшие её за талию, подрагивали от волнения, а в левой ладони покоилась её тёплая ладошка.

Оказывается, это так приятно и радостно танцевать с девочкой и совсем не страшно. – Только бы не кончалась мелодия, только бы не кончалась! –

– Я обязательно приглашу её на следующий танец! –

А музыка звучала и, рядом, почти в его мальчишеских объятиях, была она, и в те мгновения ему казалось, что вот-вот и в мире вокруг них должно произойти что-то особенное, невероятное, неземное и волшебное.

Первый танец был самым долгим мгновением в жизни Санни.

Когда он проводил, Наташу, к девчонкам, сердце его колотилось и разбивалось о грудь до вкуса солёной крови в горле и на губах.

После вечера с танцами на короткое время жизнь пошла своим чередом и показалось, что прошедший праздник примирил всех. На переменах обсуждали фильмы, Санни по-прежнему собирал вокруг себя любителей пересказов интересных прочитанных недавно книг, стрельниковцы играли в морской бой и на уроках и на переменах, а девочки активно шептались между собой и переписывались записками, постоянно отвлекали мальчишек, гуляя по коридорам.

Перед концом четверти шли контрольные работы, диктанты и опросы. Физрук, вместе с директором школы, решили провести шахматный турнир и по классам, и во всей школе. Саша, как и его брат Анатолий, были включены в команды, так как неплохо играли в шахматы. И вскоре вышли в финал в своих классах.

К Международному женскому дню командир базы Гавриленко распорядился выдать всем семьям с детьми свежее молоко из собственного хозяйства!

Санни, как и многие в посёлке, уже забыли его вкус и запах, как и вкус кефира со сметаной. А тут молоко – по три литра на семью, по спискам на каждый день недели.

В эти дни стало приятным и неожиданным, приглашение в гости к Коротеевой всей компании, которая, после предательства Парамошки, перестала собираться у Вотина.

На перемене, Наташа и Люда объявили: – Завтра все идём к Наташе делать мороженое из свежего молока! –

Это сообщение было для Санни сравнимо с каким-нибудь прорывным открытием при чтении фантастики, которой он увлёкся в последнее время.

– Мороженое здесь, в посёлке, о котором после материка все даже думать забыли! Мороженое делать самим! Фантастика! -

И нереально тревожным и радостным одновременно было приглашение домой к Наташе. Если бы не желание поесть мороженное, то Санни точно бы отказался идти в гости. И какая-то неловкость от предстоящего визита в её дом, стесняла его.

Однако он дочитывал в то время космический роман «Львы Эльдорадо» и очень хотел быть похожим на бесстрашного героя книги. Его распирало желание пересказать книгу и что-нибудь одеть на себя из того, что носил охотник-астронавт. – Эх, жаль, что еще ружье не подарили! Я бы пришёл с ружьем, – фантазировал он.

Зря он тогда уговорил Большакова взять с собой откидной нож, так как всё внимание к себе забрал Сашка своим ножом.

Мороженое, оказалось, делать непросто. Девочки принесли множество вкусно пахнущих вещей: ваниль, корицу, фундук и кешью, шоколад и сахарную пудру. Потом они всё сами и сделали, (мальчишкам отвели роль зрителей), замешали бесподобно пахнущий ароматный крем желтого цвета, похожий на манную кашу своей густотой. Затем аккуратно разлили ароматную массу мороженого по красивым глубоким тарелкам и попросили ребят всё отнести в сарай на мороз.

В ожидании мороженого играли в игры. Вначале сыграли в знакомые города, в угадывание загаданных заранее слов, с их изображением в виде пантомимы, которая больше была похожа на смешную акробатику или клоунаду.

Девочки с удовольствием вспоминали считалки из детских игр, которыми раньше начинались жеребьёвки, либо выбор ведущего, либо выбор проигравших. Нет, всякие там еники-беники уже считалось вспоминать стыдно, но считалка с выбором того, кто будет первым водить, ещё была на слуху.

– На Золотом крыльце сидели…

Царь, царевич…!

Король, королевич!

Сапожник, портной.

Кто ты будешь такой!? – любила считать Люда Олейник, тыкая пальцем в грудь.

– Говори поскорей, не задерживай добрых людей! -

Сашка весело кричал своё enough, понравившееся всем на уроках английского, и все со смехом разбегались по углам или сбивались в команды перед игрой. Позже Сашка всё больше для окончания каких-либо «игр» будет выкрикивать резкое слово «брек», хотя оно уже никогда не будет помогать заигравшимся драчунам.

Потом выбиралась музыка на одолженном для этой встречи магнитофоне, выключали большой свет, и девочки предлагали играть в цвета. При этом девочки становились сразу как будто выше, держали между собой расстояние, хотя и советовались, а мальчишки сбивались в группу, горбились и беспрерывно посмеивались друг над другом.

Вели игру, как правило, девочки. Цвета предполагали пощёчину, разговор или поцелуй. Впрочем, пощёчин почти не было, они заменялись под общий смех щипками или тычками, или ещё какими-то не будь шальными поступками. Все мечтали о красном цвете, хотя, когда дело доходило до случайного выбора, соглашались на синий цвет разговора. Ведь почти все подглядывали за «случайным» выбором ведущих или получали от друзей, стоящих по другую сторону от ведущих, правильные знаки-сигналы о том, с кем судьба сейчас соединит игроков: выбирающего и избранницу, выбирающую и избранника.

– Белый!

Синий!

Красный! -

Сердце замирало и прыгало. Отчего-то, собираясь в избранники, Санни всегда думал только об одной выбирающей, и очень хотел, хотя и страшился красного цвета.

Сердце его как на качелях подпрыгнуло и улетело вниз, когда Наташа попросила сходить вместе с ней в их кладовку в сарае и проверить, готово ли мороженое. Санни заметил, что Люда, как-то по-особенному посмотрела на них и сказала: – Чур, в следующий раз я с Сашей Большаковым пойду смотреть. -

Вместо того, чтобы быстро сбегать и вернуться к интересным играм, Наташа отчего-то долго проверяла каждую тарелку, старинной серебряной ложечкой, доставшейся, как она рассказывала Санни раньше, ей от бабушки из Орши, брала с краю кусочки и пробовала их. Потом давала пробовать Санни. По его мнению, мороженое было отличным и готовым, хотя еще мягким.

Они явно задерживались, и было не удивительным то, что Наташа сказала, что замерзла и попросила согреть ей руки. Санни сразу наклонился, чтобы своим дыханием согреть ледышки пальцев Наташи, хотел было сильными и быстрыми движениями растереть их, как он обычно это делал с братом. Но Наташа отдернула руки и тихим немножко смешливым голосом сказала: – Ты знаешь, я так мечтаю иметь котёнка. Веселого, нежного и пушистого с розовенькой мордочкой и тёплым-тёплым брюшком. Чтобы он нежно согревал мои руки. Ты сможешь согреть их, так как котёнок??? -

Санни словно оцепенел. На него вновь навалилось чувство неловкости и непонятного стыда. Он, наклонившись к Наташе нежно прикоснулся губами к её волосам. Волосы дохнули ароматом духов и трав, напомнивших музыкальный вечер. После этого ему стало так горячо, что он с пылающими щеками, понимая, что делает всё неправильно, засмеялся и выскочил за двери со словами: – Бежим к нашим. Я тоже замерзаю, страшно замерзаю. -

Наташа выбежала за ним.

Вбежав на крыльцо дома, они неожиданно увидели, как за крышами в стороне Океана в небе появилось белое свечение. Свет в ночи стал расширяться и охватывать полнеба над морем. Потом по краям стал вспыхивать зелеными, изумрудными широкими всполохами-молниями и растекаться во все стороны уже побелевшего неба.

– Что же это!!!? Ни грома. Ни звука! Тишина! – заколдованно смотрели они в небо.

Словно тончайшая шелковистая ткань, вспыхивая то зелёным, то голубым, то розовым, колеблясь от ветерка, раздуваемая им на волны, качалась и плыла над Океаном.

Знакомая горячая ладошка Наташи спряталась в его ладонь.

На небе метались от края до края разноцветные звёздные вспышки, в одно мгновения преодолевая тысячи километров от горизонта до горизонта. Зелёные, словно расплавленные струи света, они протягивали свои нити от неба прямо к сердцу. Радуга, потеряв свою форму, металась по небу в поисках неведомых очертаний.

Санни обернулся к Наташе и увидел в её зелёных глазах и страх, и удивление, и зов помощи. Он привлек её к себе и поцеловал в горячие губы. Потом ещё и ещё.

– Бежим, расскажем нашим про то, что творится на небе. Я замерз так, что меня уже колотит. –

– Это северное сияние! Какое оно огромное и пугающее. Бежим! – выдохнула шепотом Наташа.

Они, держась за руки, побежали в дом. Всё тело Санни сотрясало, словно от судорог, незнакомым ознобом, хотя и напоминающим озноб от холода.

В комнате веселье и игры были в полном разгаре. Было слышно, как кто-то считал: – На Золотом крыльце сидели… Царь, царевич… Король, королевич! -

– На улице северное сияние. Всё горит до самого неба! – закричал Санни, силясь напряжением голоса сбить спазмы дрожи.

Когда вся компания, взбудораженная ими, высыпала на улицу, Наташа задержала Санни у дверей и, обхватив его шею руками, сама поцеловала.

Весь оставшийся вечер он не отводил глаз от Наташи. А она, словно ничего не произошло, командовала девчонками, переглядывалась с подругой, и угощала всех мороженым.

– Какого же вкуса было мороженое? Кажется, было очень вкусным? – пробовал вспомнить Санни редкое угощение.

Но помнил лишь горячие нежные губы своего первого поцелуя и нервные брызги ослепляющего огня северного сияния.

В ушах звучало:

– Белый!

Синий!

Красный! -

Прощаясь у дверей, Наташа в каком-то замешательстве проговорила.

– Если бы я выбирала подарок, то выбрала бы белого котёнка. Подари мне котёнка, Санни! Тебя же так дома все зовут. -

Санни возвращался домой один, он петлял среди сугробов, какая-то неведомая сила влекла его бродить по улицам, залитым светом северного сияния.

Свет со стороны Полюса не ослабевал. Он продолжал расцвечивать все уголки неба, делая всё более контрастными границы с чёрной бездной ночи и проступающими сквозь фиолетовую ткань оранжевыми звёздами.

На одном повороте Санни не то поскользнулся, не то потерял равновесие от гипноза обволакивающих его бледно-зелёных щупалец сияния и упал в сугроб.

Подниматься не хотелось. Он лежал и смотрел.

– Вот так, наверное, умирают, – думал он.

– Откуда она знает моё домашнее прозвище? -

Сияние сделало новый всплеск и стало распадаться на отдельные шароподобные части, которые словно бы дышали и расширялись.

– Мороженое было всё-таки вкусным. Такое сладкое и нежное. – Вот так и умирают, – почему-то опять подумалось ему о неведомой смерти. Но при этом стало страшно. Его словно придавила неведомая тайна вселенной – эти плывущие в вечности волны света в чёрном и холодном небе над Северным Ледовитым океаном! Он казался себе мелкой песчинкой среди холодного безмолвия и одиночества.

Согревавшее тепло наташиного поцелуя отступило, а его всего, лежащего в снегу одинокого мальчишку, пронзила ужасом бешеная пляска теней на чёрном небе.

– На Золотом крыльце сидели…

Царь, царевич…!

Король, королевич!

Сапожник, портной.

Кто, ты будешь такой!? –

Олег Кадочников

Поиск

Искомое.ru

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"