Александр Иваныч заснул, устав выбирать способ, как уйти из жизни. Завтра он проснется и поймет, что остался жить благодаря своей нерешительности и богатому воображению. Нет бы, сразу остановиться, к примеру, на веревке.
Следователь сказал сегодня по телефону:
– Нет, пока приходить не надо, ваша жена мне все подробно объяснила.
Что может объяснить им Людмила? Что тут вообще объяснять?
Еще месяц назад именовался он финансовым директором крупной фирмы, торгующей автомобилями. Хозяин точно знал, лучшего ему не найти: у Александра Иваныча удивительная способность добывать выгодные кредиты и без помарок отчитываться перед налоговиками.
– Он вас сдал, – говорил следователь после первых допросов, на которых обычно пугают сроками и насильниками в камерах, – сдайте и вы его.
– Как это? – искренне недоумевал Александр Иваныч, вскинув на следователя свои удивительно яркой голубизны глаза.
Иные думали, что в этих глазах и таится великая тайна финдиректора, перед которым не могли устоять самые неприступные банкиры. Он некрасив, как только может быть некрасив мужчина: худое, будто высушенное давней болезнью тело, птичья голова на длинной жилистой шее с огромным кадыком, ранняя плешь, большие оттопыренные уши. Но глаза… Они отвлекают от всего прочего своей обжигающей голубизной и правдивостью. В них столько правды, что самая отъявленная ложь, изреченная Александром Иванычем, несомненно, предстанет перед вами истиной.
Вечером он, сидя в одиночестве на кухне, вел счет потерям. Машина, новенькая «Шевроле», была под залогом и потому банковская служба безопасности забрала ее сразу же, при первой задержке выплаты процентов. Сотовые телефоны – сына, жены и его собственный, обручальные кольца и еще несколько золотых безделушек Людмилы, лодка, изготовленная для воздушного десанта, такой у обычных рыбаков не сыщешь, телевизор, купленный всего месяц назад… Все ушло за копейки.
А у Людмилы проснулся азарт какого-то необычного свойства. Она принимала следователей, ходила на допросы с подчеркнутой готовностью, даже предложила участвовать в обыске у себя дома.
– Что мы хотим найти? – услужливо вопрошала она казенных людей. – Оружие, наркотики, доллары под штукатуркой?.. Сейчас все найдем, какие проблемы!
Один из сыскарей посочувствовал, услышав по телефону ее простуженный голос. В ответ получил:
– Вы что, и сопли мои хотите учесть в нашем семейном бюджете?
Банковская служба безопасности в пустые диалоги не вступала. Хлопцы быками толклись на жилплощади, недоверчиво разглядывая пустые стены двухкомнатной малометражки.
– А другие квартиры?
– Другие в Лондоне и Баден-Бадене, – с готовностью ответствовала хозяйка.
А еще у них есть сын, который переживает историю семейного краха по-своему. Аспирант филологического факультета университета, он рос домашним юношей при старательном, полностью погруженном в добычу денег для семьи отце и наседке-маме, которая после его рождения в общей сложности не проработала и года. Никем другим Игорь, так зовут сына, стать не мог, ибо все свое время мама, образованный филолог, посвящала ему.
Сейчас лето, нынче оно небывало мягкое, ласковое. Обычно здесь, в городе Барнауле и его окрестностях, размером во всю Западно-Сибирскую низменность, в июне температура колеблется от жары до заморозков, в июле все горит, в августе льет…А нынче уже две недели – ночью пройдет дождь, к утру разведрится, днем сухо и тепло. Вот-вот пойдут грибы, и Александр Иваныч думает, куда он поедет и каким способом будет добираться до леса. То ли дело на машине… Грибы всегда пользуются спросом, правда, лучше продавать самому, скупщики сильно занижают цену. Но тут как угадаешь? С жимолостью сам вышел на площадь – кое-как две литровые банки продал, а бабкам сдал – и забота с плеч долой. Полцены дают от своей реализации, зато расчет за все и сразу.
Он выбрал для себя площадь Спартака по нескольким причинам. Во-первых, здесь конечная остановка многих автобусных маршрутов, в том числе и того, которым добирается он до сада и обратно. Во-вторых, конкуренция в торговых рядах самостийного рынка мягкая, без кровавых разборок. Иной раз схватятся тетки из-за места – да Верка, смотрящая, тут же подскочит, разведет. Иди, попробуй встань на обычном рынке, хоть и за место будет заплачено! Опять же с урядниками та же Верка разбирается – понятное дело, за общие деньги, собранные в конце дня.
Площадь Спартака в городе Барнауле назвали именем фракийского предводителя восставших рабов в советское время и лишь потому, что в примыкающем к ней бывшем Демидовском храме поселили спортивное общество «Спартак». Всем известно, это общество объединяет в себе самую ничтожную часть человечества – всякую служивую мелочь, пенсионеров. И руководила-то им начальница, которую все за глаза звали бабой Маней. Сказывают, и по сей час руководит. Так что восседают на площади, на своих ящичках и складных стульчиках, перед своими огурчиками и укропом самые настоящие спартаковки.
– Физкульт-привет! – здоровается с ними Александр Иваныч.
Они кивают в ответ, иногда улыбаются, редко, правда.
С приходом к власти верующих президентов и премьеров храм вернули на прежнее место, спортобщество спрятали куда-то за сосны, а название площади осталось прежним.
Александр Иваныч любит часы, когда он, избавившись от товара, может побыть здесь просто так. Сядет в тенек под навесом автобусной остановки, откупорит бутылочку пива и тянет, не торопясь, вокруг поглядывает. Отмечает постоянных пассажиров, видит переменный состав. Расставляет по местам, если кто-то из постоянных отошел от своей остановки купить что-нибудь или просто поглазеть по сторонам. Смотри – прозеваешь автобус!
Когда с деньгами стало совсем туго, решился, было, сад продавать, да спохватился вовремя. Ну, продашь, денег больших не дадут, да и, сколько ни получи – все будет проедено. А дальше? Лучше, так, потихоньку-помаленьку, как мышка по крошечке – но все каждый вечер хлеб в доме.
Он, конечно, как огородник и продавец в подметки не годился спартаковским теткам и бабкам. У тех ранние овощи из теплиц, огурцы, помидоры – свои да еще соседи подбросят на продажу. Из овощей Александр Иванович у себя в саду посадил только морковку. Зато у него растет множество всякой экзотической зелени, в свое время надавали друзья-садоводы. Из любопытства сажал. А вот теперь – из любопытства же – эти травки покупают. Пучки расходятся с невероятной быстротой – никогда бы не подумал. Везет Александру Иванычу. Ромашки в поле подошли, нарвал охапку, привез в ведре, так, наудачу. Часу не прошло – у его бабок все до лепестка раскупили.
– Еще давай! – тормошат они.
Это не проблема, это он в два счета.
Живет семья, кормится.
А лучше жить не получается. Куда только ни ходил Александр Иванович! Везде одно – возраст. Когда к пятидесяти, возраст, конечно, ощущаешь, но при чем тут умение работать? Его терпения и упорства хватит на пятерых молодых бухгалтеров, на десятерых!
Людмила отвыкла работать, не мудрено за двадцать-то лет. Но тут вроде повезло, нашлось место корректора в одной из местных газет – самое замечательное в этой ситуации. Язык-то не забыт, она вместе с Игорем и школу, и университет закончила, теперь вот аспирантура. С упоением взялась за работу, нагружала себя больше других, а через два месяца ей сказали:
– Ваша ставка сокращена, усложнилась финансовая ситуация.
– Но почему я?
– Вы меньше других проработали.
Почему это плохо – она так и не поняла, все объяснения закончились на второй фразе.
Теперь финансовое подспорье в семье осуществляет Игорь, который устроился курьером в фирму малопонятного профиля. Работы очень много, а он бегает по городу, экономя на транспортных расходах. Они и в самом деле легко поглотили бы всю его зарплату. Но вот разлетелись кроссовки, и купить новые оказалось не на что. Хорошо, в подвале нашлись старые отцовские башмаки для туризма.
Деньги Игорю платят совсем небольшие, часто задерживают, иногда и заработанную малость дробят на части. Он пытался протестовать, устроив пикет у кабинета начальника.
– Не пойду работать, пока не выплатите что положено.
Тот лишь плечами пожал.
– Можешь вообще не работать.
Александр Иванович сидит, не сходя с места, уже больше двух часов. Иной раз сама мысль о том, что на него могут не обращать внимания в течение такого времени, кажется ему невероятной. Взгляд его направлен куда-то поверх двухэтажного дома, где размещается туристская контора и еще полдесятка организаций, куда ходят озабоченные люди с портфелями и папками для бумаг. Вся площадь окружена одно– и двухэтажными строениями начала прошлого века. Некоторые подновлены, обшиты современным сайдингом, отчего имеют весьма презентабельный вид. Другие напоминают самые настоящие деревенские рубленые дома с окнами в резных наличниках, резьбой по карнизу. Архитектурное единство – это сказано про другое место, но отчего-то здешняя эклектика и бесхозность трогает душу. Александр Иванович мысленно убирает с площади автобусы, очереди к ним, торговок, закрывает на засовы конторы, заведения, и обезлюдевшая площадь напоминает ему уголок поселка вагоно-ремонтного завода, где он родился и вырос. Там, правда, совсем деревня, хотя и посреди города. Колонка с водой на улице, там же удобства, в доме печное отопление. Зато были старые яблони у дома, от которых больше цвета, чем плодов. Но этот цвет, это весеннее безумство, эта сказка у тебя под боком!.. Он всегда неохотно покидал родительский дом, уходя на учебу, а потом на работу, уезжая по делам на неделю или на день…
К действительности его вернули крики со стороны торговых рядов. Гражданин весьма положительного вида пытался ударить одну из бабок пластиковой бутылкой с молоком.
– Падлы старые, туда же! Раньше к вам ходили за честным продуктом, а теперь и вы у этих хозяев жизни пакостить научились!
Бабки пытались оттеснить разгневанного гражданина от своей товарки, махали руками и кричали. Во главе оборонительного отряда выступала бригадирша Верка.
– Откуда нам знать, где ты носился с этой бутылкой? На солнце, поди, держал.
– Да это не молоко вообще! – подскочил к ней гражданин. – Я что, только на свет появился, не знаю, как свертывается настоящее молоко?
Выяснилось, что он купил у бабки полуторалитровую бутылку молока, пришел домой, поставил прокипятить. И оно, согревшись, пошло какими-то непонятными хлопьями, пеной и вообще превратилось Бог знает во что. Александр Иваныч давно догадывался: кое-кто из здешних торговок знать не знает, что такое корова, бодяжат на дому белую смесь из молочного порошка. Наверно, не один этот гражданин приобрел на площади некачественный продукт, но редко кто пойдет разбираться, скорее, так и подумает, как подсказывает Верка.
– У вас же дети, внуки, – стыдит бабок незадачливый покупатель, – вы же совестью нашей должны быть!
-Щас милиция придет, – пугает его Веерка, – она тебе совесть покажет!
– А! – безнадежно машет рукой гражданин, изо всей силы бьет бутылку об асфальт и уходит, хватаясь руками за голову.
Порядок на площади восстановлен, бабки рассаживаются по местам с видом победителей. Они отстояли свое право на заработок, на собственное отношение к жизни, которое у многих нынче поменялось, у проживших большую часть своего века при другом общественном строе – в том числе. Хочешь жить – умей меняться.
Александр Иванович знает – большинство здешних торговок хищницы, то и дело норовят подсунуть покупателям некачественный товар. У Верки, предводительницы стаи, в закутке под брезентом чего только нет! От хлеба до кедровых орехов, которые привозят с далеких гор, от ворованных плавленых сырков до лечебных настоек из трав, растущих за океаном. Каждое утро возле ее закутка разгружается «Москвич», который в народе прозвали «шиньоном» за его грузовой отсек, возвышающийся над кабиной.
Дома пахнет пирожками.
– С картошкой? – осведомляется Александр Иваныч, хотя нужды в этом нет никакой. С чем же еще? Но Людмилина стряпня – это не пирожки, это произведение искусства, такие могла печь только мама в их старом доме – хрустящая корочка, тонкая, ровная по всей поверхности, а внутри толчонка с обжаренным луком. М-м-м-м!..
– А ты пива принес?
Он молча выставляет на стол «полторашку» с «Жигулевским» и тянется к тарелке с пирожками.
– Сейчас Игорь должен подойти, – одергивает его жена.
Александр Иваныч думает, что Игорь придет, может, сейчас, а может, позднее, пирожки к тому времени остынут и будут уже не те. Он вздыхает и отходит в свой угол возле открытой фрамуги, закуривает. Это единственное место в доме, где ему можно курить, дым тут же вытягивает на улицу. Зимой он курит на балконе или в подъезде, где между этажами расставлены баночки для окурков.
Сын все-таки пришел вовремя. Они ужинают, как всегда, на кухне, нахваливают пироги, пьют пиво.
– Да, тебе звонили, – вспоминает Людмила, – кто, зачем – не сказали, вот, номер оставили.
Он звонит и после разговора возвращается на кухню возбужденный.
– Бывшие коллеги звонили, предлагают поработать для одного журнала. Тематика сельская, но журнал глянцевый.
Он выговорил это, едва сдерживаясь, чтобы не возликовать вслух. Это же работа, вполне вероятно, что-то настоящее! По первой профессии, как, впрочем, и по диплому, Александр Иваныч журналист. Но когда это было!.. Словно читая его мысли, жена вслух высказала сомнение:
– А ты не забыл, как это делается?
Он не забыл. А если и забыл, то вспомнит, заново научится. Да что там говорить! Когда он, журналист, осваивал бухгалтерский учет, прочие премудрости бухгалтерии, придумывал собственную компьютерную программу отчетности, чего еще не было ни у кого, – разве было легко и просто? Профессия журналиста оказалась ненужной, а надо было вытягивать семью. Вот и все вводные. Вот и постановка задачи.
После того, как пришлось продать телевизор, и вместе с основной работой исчезла сверхурочная, вечерами было скучновато. Но только не на этот раз. Сын ушел к себе заниматься, а они с женой принялись обсуждать, как начнут восстанавливать порушенное хозяйство, что купят в первую очередь, что немного погодя.
– Кольца обручальные из ломбарда выкупим, – с надеждой смотрит на мужа Людмила.
– Да, – вспоминает Александр Иваныч, – не забыть заплатить за сад, а то, сама знаешь, провода отрезали.
В командировку поехали втроем – редактор журнала, женщина малограмотная, но пробивная, она же фотокорреспондент, Александр Иваныч и водитель быстроходной «Тойоты», совсем еще молодой человек, на вид немного придурковатый. Едва отъехали за город, он потребовал денег на бензин, километров через тридцать захотел есть. Валентина Андреевна, так звали редакторшу, не возражала, более того, объявила, что все расходы по питанию, размещению, прочему быту она берет на себя.
После непривычно плотного обеда в придорожном кафе Александр Иваныч разомлел, откинувшись на подушки заднего сиденья. А Валентина Андреевна рассказывала, какие они горы свернут, когда получат необходимый пакет заказов на статьи, а потом, – страшно сказать, но это вполне реально, – на книги!
– Мне вас рекомендовали как мастера, – со значением посмотрела она на Александра Иваныча.
Она похожа на проститутку, – отчего-то решил он. Ухоженная, гладкотелая, лицо без морщин, судя по всему, уход за ним от дорогого косметолога. Одета по-дорожному, но элегантно, насколько это позволяет обстановка. Дама в возрасте, может, совсем чуть моложе его… Но вот похожа – и ничего тут не поделаешь!
Потом была встреча с хозяином конного завода. Немного поговорили о деле, все остальное время было посвящено отдыху. Хозяину лет тридцать пять, он из новых, и лошади – это не единственный его бизнес, скорее даже и не бизнес вовсе, а так, для души.
Ездили на водопад, где, по словам хозяина завода, писатель Василий Шукшин пил водку с кем-то из московских режиссеров. Отчего бы не пить здесь водку! – восторгался небывалой красотой Александр Иваныч со стаканом в руке. Отважная редакторша полезла в воду вслед за будущим героем их журнала, а он не решился – холодновато. Только бы прямо тут не начали! – подумал, глядя на резвившуюся в воде парочку. – Да мне-то что! – тут же одернул себя.
Потом ужинали в ресторане, где конезаводчик был совладельцем. К столу доставили целый ящик французского вина.
– Настоящее! – подчеркнул хозяин. – Прямо из Франции, никаких посторонних отпечатков!
Александр Иваныч рухнул, шага не отойдя от столика. Редко такое увидишь – падал он столбом, лицом об пол, даже не попытавшись вытянуть перед собой руки.
– Это называется – замертво, – оценил ситуацию заводчик.
Поднялся Александр Иваныч со светом, никакого похмелья, никакой тяжести он не испытывал. Бывало и раньше, напивался, но никогда не мучился поутру.
– Во мне болеть нечему, – отвечал он удивленным участникам попойки.
И, правда, худ он был до невероятности. Сказать про него – кожа да кости, – тут же возникнет вопрос: а кости-то где?
– Тебя за древком знамени можно спрятать, – смеялась Людмила.
Зато Валентина Андреевна, явившаяся в гостиницу к обеду, испытывала танталовы муки. Водитель предлагал сгонять за пивом или еще чем лекарственным, но она предпочла минералку. До ее прихода Александр Иваныч просмотрел подборку журналов, оставленную в машине. «Веселые картинки», – сделал он вывод, вспомнив детский одноименный журнал. И, прежде всего, потому что фотографа из себя изображала сама редакторша. Непрофессионально. Да и тексты могли бы быть поинтереснее. Он нашел среди авторов несколько знакомых фамилий, все эти люди работали в других местах, в журнале калымили, не напрягаясь, качество с них никто не спрашивал.
Потом были еще поездки. Везде радушный прием, сытно, комфортно.
– Жирок завязывается! – демонстрировал он жене кожную складку на боку.
– Ага, – якобы соглашалась та.
Отписывался за командировки он легко, старался придумать для каждого очерка или интервью новый, нестандартный ход. Валентина Андреевна платила исправно, жить стало полегче.
И вот пришел долгожданный крупный заказ – книга-альбом к юбилею известного хозяйства. Александру Иванычу сразу же назвали сумму его гонорара, а он предложил в качестве помощника и соавтора свою жену.
На той же самой машине, с тем же водителем едут они за триста с лишним километров, в степь. Ребриха, Мамонтово, Завьялово, Родино… Череда районов, через которые пролегает дорога из краевого центра. Едешь по ней – и наблюдаешь, как постепенно из окружающего пейзажа уходят перелески, колки, как выравнивается пространство. В степи солнце садится дольше, и оттого день хотя бы чуточку, но длиннее, чем в других местах. В свете уходящего дня видно, сколь широко простираются поля, как велика алтайская пашня. Путь с востока на запад пересекает граница, за которой начинается так называемая зона рискованного земледелия. Мало обнадеживающее это определение говорит о непростых климатических условиях и наводит на мысль, что человеку, работающему на земле в этих местах, труднее других достаются плоды труда своего…
«Так думал молодой повеса…» Ах, простите! Мысли эти теснились в голове пожилого, битого жизнью, но не теряющего надежды журналиста, бухгалтера, финансиста, отца… В общем, Александр Иванович ехал и обдумывал, как приступит он к написанию книги.
Все получилось даже лучше, чем можно было предположить в самых смелых ожиданиях. Работа отлажена, все передвижения расписаны по минутам. Александр Иваныч ездит с сопровождающим по адресам, по рабочим местам, встречается с людьми, Людмила тем временем изучает документы в музее. Вечерами собираются в холле гостиницы, подводят итоги дня, планируют работу на завтра. И так бы всю оставшуюся жизнь! – мечтает Александр Иваныч. По утрам их везут в столовую, где посреди стола ожидает тазик с беляшами и пирожками – прямо с пылу, с жару!
Неделя командировки – и вот они уже дома, обрабатывают материалы, расшифровывают диктофонные записи. Работы много. Уже придумано название книги, выстроена структура. Людмила, закончив со своей музейной частью, помогает мужу писать тексты о современной жизни хозяйства. Александр Иваныч с наслаждением читает ее строки. «Хозяин в доме готовился к встрече с нами, а хозяйка тем временем показывала высаженные накануне в грунт перцы. День выдался прохладный, и вся рассада была накрыта проржавевшими, худыми ведрами. На огороде их было так много, что я не удержалась и спросила: это сколько же надо прожить, чтобы накопить такое количество старых ведер? Все заулыбались: очевидно, под таким углом им еще не приходилось рассматривать свою жизнь… Тут вышел хозяин, и я сразу же узнала его – это тот красивый, молодой парень с ироничным взглядом, фотографию которого я только что видела в музейном альбоме. И порадовалась, что он почти не изменился, любопытство, интерес к людям, прежняя ирония во взгляде… Даст Бог, поживут еще, поднакопят старых ведер…»
Игорь тоже включился в работу, его, по договоренности с Валентиной Андреевной, определили в проекте корректором.
Сложность заключалась в том, что нужно было отпечатать тираж в кратчайшие сроки, чтобы успеть к юбилею хозяйства. А из спешки, как известно, ничего хорошего не получается. Пошли сбои в переносе корректуры, в верстке. При сдаче сигнального экземпляра выяснилось: каким-то образом потеряна фотография, без которой заказчик отказывается принять работу. Пришлось спешно врезать ее, на что, как и на прочие переделки и исправления, ушли дополнительные деньги. Несколько последних ночей перед выходом тиража были сплошь авральными.
Но все рано или поздно кончается, и вот Валентина Андреевна отправляется на праздник, везя с собой упакованные в пачки книги.
Тем временем в семье Александра Иваныча ежевечерне шли горячие обсуждения, куда будут израсходованы большие деньжищи, полученные за работу. К тому дню накопились долги по квартплате, у соседей назанимали, зная, что вот-вот будут деньги. Решили после всех обязательных расчетов и покупок выделить некоторую сумму на поездку в Горный Алтай. Эта мысль особенно разожгла всех, потому что живы в еще в памяти давние маршруты вдоль горных речек, стоянки на таежных полянах и, главное – горы, возвышающиеся над миром и напоминающие, что ты живешь в красивейшем из миров.
Все рассыпалось самым обычным для сего дня образом, привыкнуть бы уже – не привыкается. По возвращении из деревни Валентина Андреевна заявила, что все браки и переделки возникли исключительно по вине семейной бригады, а потому дополнительные затраты ложатся на них, и получать им практически нечего. Никакого договора, понятное дело, у нее с ними нет, потому оспаривать ее решение бессмысленно.
Александр Иваныч перенес удар молча, хотя Людмила бесновалась и тормошила его беспрестанно.
– Сделай же что-нибудь! Поезжай в деревню, разберись на месте. Иди в редакцию, разгроми там все, топор возьми, в конце-то концов!
Но он все молчал, голубые глаза смотрели куда-то сквозь людей и предметы. Он уже проходил все это. Тогда Людмила дозвонилась до хозяйства-юбиляра, до самого директора.
– Я заплатил сполна, – ответил он спокойно. – Договор у меня подписан не с вами, так что со своими работодателями разбирайтесь сами.
… Сегодня удачный день. Дорого продал молодило – растение, за которым он следил особенно тщательно и вырастил, можно сказать, коллекционный экземпляр. Кроме того, – вот уж, точно, неожиданность! – Александра Иваныча нашел на площади старый знакомый, которому он не так давно рассказал, что здесь, в одной из контор, скупают акции автомобильного альянса. На руках у народа их великое множество, и никто не знает, что с ними делать. Многие эти акции попросту выбросили. Но вот понадобились же кому-то… Знакомый на радостях пообещал «отстегнуть» Александру Иванычу десять процентов комиссионных и, как оказалось, не обманул.
Давно у него не было в кармане столько денег, хотя и они не смогут перекрыть накопившиеся долги. Но с этим он разберётся потом, а сегодня накупит пива и солёной горбуши к нему. И будет дома праздник.
Однако замечательно спланированный вечер был скомкан. Позвонила Людмилина подруга и попросила подменить ее на дежурстве в оздоровительном центре. Что-то у той случилось непредвиденное и срочное. Поскольку время было уже позднее, хозяйку дома одну отпустить не решились и пошли все втроем. Заведение оказалось баней в расширенном варианте – парная, бассейн, комната отдыха, бар, большая бильярдная, холл и две комнаты, напоминающие номера в недорогих гостиницах. В этот вечер гуляла мужская компания – ни особенного шума от них, ни хлопот. Иногда гурьбой, а то поодиночке они заходили в парную, оттуда плюхались в бассейн, потом выпивали и лениво катали шары. Два раза Людмила приносила им из бара коньяк, – деньги сразу! – предупредила она, понятия не имеющая, что такое торговля, – да нарезала пару лимонов. Ушли они далеко за полночь, оставив триста рублей чаевых. Людмила подтерла пол, развесила мокрые полотенца, вымыла посуду.
– И вся работа? – удивилась она. – Я бы пошла.
А дальше – как в сказке. Через день позвонила та же подруга.
– Приходи, с хозяином встретишься, поговоришь. У меня сменщица уволилась.
Дежурство проходило за дежурством, и последующие смены были далеко не так спокойны, как первая. Игорь, пришедший навестить Людмилу в первый ее самостоятельный выход, определил заведение на свой филологический манер.
– Блудилище!
Помимо прочего, в обязанности Людмилы входил вызов девушек по требованию клиентов. Необходимые для этого номера телефонов всегда под стеклом рабочего стола.
– Мы работаем, – слышит она в трубке, едва приступает к дежурству. Это звонок из «досугового» агентства.
Людмила разглядывала девушек, пытаясь отгадать, чем они занимаются в другое время. Они могли быть и студентками, и продавцами и даже мужними женами. Красивые и не очень, даже совсем страшненькие – иногда казалось, что все девичье население города проходит через эти центры здоровья.
– Я бы еще тоже могла, – предположила Людмила, разглядывая себя в зеркале.
– Конечно! – серьезно ответствовал Александр Иваныч, за что в него был запущен тапок.
Она всего на два года моложе своего мужа, но выглядит почти юной. Есть такой тип лица – мальчишеский, он долгое время не выдает настоящий возраст женщины, а с годами добавляет к ее внешности некий романтический оттенок. Легкая, подвижная фигура, прическа, – опять же – а ля мальчик из семидесятых, – жена у Александра Иваныча – очень привлекательная особа.
Однажды во время дежурства она увидела по телевизору бывшего начальника Александра Иваныча, вспомнила, что следователи собирались его посадить. Однако на человека, готовящегося сесть в тюрьму он, точно, не походил. Его представили как руководителя какой-то новой ассоциации предпринимателей, и он рассказывал, сколько благ принесет новая структура бизнес-сообществу и прочему народу. Людмила решила, что не будет рассказывать Александру Иванычу, хватит ему и без того головной боли.
Сначала были мелкие придирки – то водку не из той посуды наливала, то бутылки шампанского в баре не досчитались, то девочки клиентам не понравились, и те накатали жалобу в журнал посещений.
– А презервативы я им стирать не обязана? – не совсем по теме съязвила Людмила.
Так с начальством не разговаривают, и она поняла это в день зарплаты, когда ей выставили счет за битую посуду, недостачу в баре, полдюжину утраченных простыней, и, самое удивительное, за сломанную пальму, которая, по словам хозяина, досталась ему за немыслимые деньги. Людмила пошла, проверила – пальма стоит в своем горшке как ни в чем не бывало.
И снова привычный порядок вещей восстановлен. Александр Иваныч в саду, в лесу или на площади, Игорь без устали носится с бумагами по городу, Людмила дома.
Александр Иваныч позволяет себе езду на транспорте только чтобы добраться до сада, пешком туда за день едва ли дойдешь. А так хорошо утречком прогуляться по еще слегка дремотному городу! Он идет вдоль новостроек, растущих на месте бывшего частного сектора с невероятной скоростью, и вспоминает замечательную строчку из детства, которая определяла сознание его родителей да и его самого. Мир – хижинам, война – дворцам! И времени-то прошло всего ничего, а все поменялось с точностью до наоборот.
Не уходя с площади, можно следить за сменой сезонов: проходят дни – на огородах вырастает новый товар. Уже отошли огурцы, проданы самые дешевые помидоры и перцы, пришла очередь яблок, винограда. Александру Иванычу продавать нечего. Он сидит на своем любимом месте, слушает, как рябая Людка морочит голову сразу нескольким покупателям. Она рассказывает, с каким трудом и упорством выращивает на своем подворье цыплят, гусей, индеек, уток. Обезглавленные и ощипанные, они разложены перед ней, привлекая народ слегка подтекающим жирком и нежно-коричневой осмолкой. Вот в этом румянце и весь Людкин секрет. Когда бы ей, целыми днями пропадающей на площади, ухаживать за птицей, количество которой не убывает день ото дня? Дело в том, что курей и прочую живность ей поставляли перекупщики, взявшие товар по оптовым ценам на птицефабрике. Перед выносом на рынок тушки обрабатывали паяльной лампой в чьём-то гараже, отчего они и приобретали аппетитный вид, указывающий на производство с личного подворья. В прошлом году Людка торговала арбузами, которые, по ее словам, лично выращивала на казахских бахчах.
Однажды он встретил среди торговок свою соседку по подъезду, удивился. Та разговаривала с бабками, как с давно знакомыми, покрутилась возле рядов и ушла, ничего не купив. На другой день, как обычно, он поприветствовал торговое воинство:
– Физкульт-привет!
Они давно уже принимали его не то чтобы как своего – скорее как привычное дополнение к привычному месту, каждодневному делу. Так или иначе, он был человеком из другого мира. Интеллигентный вид, светлые отутюженные брюки без единого пятнышка, всегда свежая сорочка, застегнутая на все пуговицы.
– Ну, и страшен же! – оценила его одна.
– Много ты понимаешь! – возразила другая. – Он красивый.
Наверно, женщин в отношении к мужской красоте никогда не рассудишь. Одно для всех было бесспорным – рядом с Александром Иванычем пропадала охота ругаться и сквернословить.
– Александр Иваныч! – окликнула его та самая, которая торговала поддельным молоком, – возьми вот.
Она протянула ему шматок копченого сала, завернутого в полиэтилен. Тут же подошла Верка бригадирша с булкой еще теплого хлеба.
– Не надо мне, спасибо, – отказывался Александр Иваныч. – Да я и денег из дому не взял.
– Какие деньги! – возмутилась Верка. – Мы что, угостить товарища не имеем права?
На следующий день Людка поднесла ему курицу, пояснила:
– Выбраковка.
Он крутил тушку так и эдак, но никакого брака не обнаружил. Сел, задумался, вспомнил соседку – и все понял. Несколько дней он не появлялся на площади, но надо было ехать в сад, деваться некуда. Его, разумеется, сразу же заметили.
– Ну вот, – встретила Верка, – а то думаем, куда запропастился? Заказ есть. Калина подошла, надо пару ведер.
– Так ее, вроде, морозом сначала должно стукнуть.
– Это все ерунда, кому надо – в холодильнике заморозят. Главное – чтобы спелая была. Между прочим, заморозки уж третью ночь. – И уточнила. – На почве.
Это правда, лето кончилось. Отметилось в жизни Александра Иваныча несколькими событиями, которые, увы, не принесли перемен. И, тем не менее, это было лето! Он вспоминает давнюю поездку в Чемал, где они с семьей своего старого друга разбили палаточный лагерь на берегу Катуни. Разгружая машины, ужаснулись количеству запасенного спиртного. Зачем столько? Никто из них не пил помногу. А так вот хотелось отдохнуть – на полную! Было все – шашлыки, вино, песни под гитару, жены, любимые по-новому. Игорь уже начал взрослеть, тихо сидел в сторонке с книгой, не принимал участия в несуразном восторге родителей. А Александр Иваныч, наоборот, впал в детство и не разлучался ни на минуту с шестилетним сыном друга. Они то и дело ныряли в ледяную воду, мазали друг друга прибрежным илом, наряжались в индейцев, сооружали походную баню. И – по команде того или другого – выкрикивали во все горло строчку из песни Олега Митяева – «Лето – это маленькая жизнь!». Как здорово, как счастливо, как беззаботно пролетало время, наполненное восторгом, светом, пряным ароматом тимьяна и еще чего-то неизвестного…
Женщины, расслабившись, возлежали в шезлонгах на берегу, напоминая богинь, свободных от мирской суеты. Друг, он же отец нового маленького друга Александра Иваныча, искал грибы в окрестных лесах, собирал прошлогодние листья бадана, еще какие-то травы, мастерил лавочки, сушилки, будто приехали они сюда, как минимум, на месяц… Пропал изрядный запас мяса – забыли охладить вовремя, уплыла в неистовых водах Катуни целая коробка баночного пива – охлаждая, забыли про нее. Наплевать! Веселая парочка приплясывает на берегу, наблюдая, как навсегда исчезают банки с пивом, и поёт очередную песенку про «жисть».
Почему-то и в той и в другой песне жизнь оказывалась маленькой. Нет, это не про них, полной грудью вдыхающих воздух гор, напитанный Катунской влагой, удивительным чемальским солнцем и ароматом прибрежного реликтового сосняка. Здесь все вечное, и жизнь – тоже.
Вечереет. Александр Иваныч сидит перед входом в садовый домик, перебирает калину, освобождая ягоды от плодоножек, от случайного мусора. Калина идет хорошо, заказ следует за заказом. Ему холодно, однако в дом не войти, электричество отрезали еще в начале лета – ни посветить, ни погреться. Надо успеть закончить работу, пока не стемнело. Да и последний автобус нельзя прозевать.
Вспоминается другая поездка в Горный Алтай, кода они с тем же другом решили ненадолго сбежать от семей, от привычного круга. Оба благополучные, при нормальной зарплате, машинах. Жены красивы, дети здоровы... Устали немного, это есть. На сей раз с погодой не повезло. Таков Горный Алтай, никогда не отгадаешь, что ждет тебя завтра – солнце или дождь. Да что там завтра! За час погода трижды изменится так круто, что можно сгореть под солнцем и тут же простудиться.
Сидят под козырьком на крылечке магазина в поселке с названием Барангол, пьют портвейн из пластиковых стаканчиков. А ливень – света Божьего не видно! Но до чего же хорошо! Александр Иваныч всматривается своими небесной голубизны глазами в стену дождя, но нет, на самом деле он не видит ее и смотрит за пределы всего видимого. И ни о чем не думает. Ни о чем!
– Хорошо-то как! – восклицает друг.
И все в Александре Иваныче отзывается – хорошо!
Они выпивают вторую бутылку, третью… А дождь все льет. И вот уже не входит в них портвейн, некуда, вот уже все нипочем – дождь, размытая обочина, мокрая одежда. Они выходят из-под укрытия и пляшут в холодных струях, и кричат несуразное что-то, и вскидывают руки к небу.
– Еще давай, еще!..
Он внезапно оставляет работу и идет на улицу, за последнюю черту садов, туда, где обжитая территория заканчивается краем обрыва. Далеко внизу простираются зеленые луга, которые по весне затопляет полая вода, за ними темно-серой лентой извивается Обь, и опять луга – до самого горизонта. Обрыв тянется в обе стороны, насколько взгляда хватает, и, кажется, будто кто-то огромный и всесильный надкусил всю землю…
Через несколько дней он заболел, простыл, очевидно. Кашлял надсадно, подолгу и никак не мог докурить сигарету даже до половины. Пил какие-то таблетки, купленные женой, липовый отвар. Однажды, когда температура приблизилась к сорока, Людмила вызвала «скорую». Александра Иваныча свозили в клинику, посмотрели, просветили и вернули домой, сказав, что ничего страшного с ним не происходит. Вечером он сходил за пивом, сел напротив жены, улыбнулся. Минуту так просидел, две…
– Эй! – помахала перед его лицом Людмила, будто попыталась стереть эту непонятно застывшую улыбку.
Он очнулся, внимательно посмотрел на нее своими голубыми глазами, посидел еще немного молча и уронил голову на руки.
– На кого же я вас оставлю, а? Ты не знаешь, Люда?
Александр Иваныч на памяти жены плакал впервые.
Умер он на следующий день, в больнице. В бумаге написали – воспаление легких. Никто никому не в силах был объяснить, как такое могло произойти – ведь в той же самой больнице накануне сказали, что ничего страшного… Игорь встречал приходящих проститься, Людмила, окаменевшая, сидела у гроба. Помогали друзья и те, с кем он давным-давно работал в редакции на телевидении.
Была глубокая осень. Ветер кружил листья по улицам, вынося их на площадь, и там гонял от киоска к киоску. Бабки уже кутались по-зимнему и торговали, помимо постоянных – молока, сметаны, картошки с морковкой – соленьями и маринадами.
Старый друг возвращается на своей машине с кладбища. Засев в пробке, крутнул настройку радио – может, скажут, как лучше выбраться из этой автомобильной толчеи, бывает такое. Наткнулся на программу «Шансон» – сипловатый мужской голос исполнял нелепую песенку со словами:
«А ну-ка, парень, подними повыше ворот,
Подними повыше ворот и не гнись.
Черный ворон, черный ворон, черный ворон
Переехал мою маленькую жизнь».
Что-то знакомое послышалось ему в этой песенке, знакомое и в то же время далекое.
Он изо всех сил пытался вспомнить, но так и не смог.
Анатолий Кирилин (Барнаул)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
