– Итаг, Ханна Матфеевна, я буду начинать наша беседа.
Обер-лейтенант роты пропаганды 9-ой пехотной дивизии Вермахта, подтянутый, сухопарый немец Манфред Рунхоф пристально, поверх очков посмотрел на пожилую учительницу, кивком головы указал на стул.
Анна Матвеевна хотела было сказать «данке», однако передумала.
– Спасибо.
Зачем говорить немецкие слова, если обер-лейтенант разговаривает с ней по-русски? С этим офицером Анне Матвеевне уже приходилось встречаться здесь же, в комендатуре, три месяца назад. Немцы открывали тогда в городке начальную школу, нужны были учителя. Из оставшихся в оккупированной Андреевке учителей полицаи с трудом разыскали несколько человек, привели их в комендатуру. Обер-лейтенант беседовал с каждым по отдельности в этом же кабинете. «Арифметика? Зер гут! Отлично! – то по-русски, то по-немецки говорил он. – Плюс, минус, таблица умножения, считать до ста и – генуг, достаточно! Высший математик русским детям нельзя!» За скудное жалованье Анна Матвеевна согласилась – не помирать же с голода. К тому же, учителей арифметики, кроме неё, никого не нашли, так что – всё равно, хочешь не хочешь, а заставили бы. Помимо арифметики ей было поручено также вести уроки рукоделия.
– Итаг, Ханна Матфеевна, сейчас я начинаю говорить о том, для чего я вас пригласил ко мне.
Обер-лейтенант поднялся, снял со стены отрывной календарь, полистал его. Затем подошёл с ним к висящему на видном месте портрету Гитлера, резко обернулся, поднял календарь над головой:
– Ханна Матфеевна, ви знаете, что значит для нашей великой Германии вот эта дата?
Анна Матвеевна встала, подошла поближе к офицеру, посмотрела на календарь. Нет, она не знала, что значит для великой Германии эта дата.
– Двадцатый апрель, Ханна Матфеевна, – чётко и раздельно выговаривая слова, поднёс он к самому лицу учительницы календарь, – является день рождение нашему фюреру! Уже целый один год как вы есть освобождённые нашими доблестными войсками от большевиков, но не знаете это! – Он с возмущением бросил на стол календарь. – Наш отдел пропаганды без усталости раздаёт вам брошюры и плакаты, но русские не способны к обучению! Вы только ходите по грязной дороге и размножаетесь, как тараканы!
Обер-лейтенант вернул на место календарь, снова подошёл к портрету Адольфа Гитлера. Он словно хотел услышать от фюрера слова одобрения в свой адрес. И такие слова, судя по выражению лица офицера-пропагандиста, ему как будто бы послышались. Он довольно улыбнулся, затем сел за стол, начал перекладывать с места на место бумаги, несколько листов положил перед собой. Зазвонил телефон. Из короткого разговора только два слова были понятны учительнице – пропаганда и шуле (школа).
«Шуле, шуле… – грустно подумала Анна Матвеевна. – Да разве это шуле? До войны в нашем городке была большая средняя школа, две семилетки на окраинах, техникум, а что теперь? Только вот эта начальная шуле? И что в ней преподают? Немецкий язык, физкультуру, арифметику, в обязательном порядке – закон божий. Ещё детей заставляют изучать дорожные знаки, чтоб не лезли под машины и танки…
– Итаг, Ханна Матфеевна, сейчас вы уже узнали, что двадцатый апрель в Германии очень особенный день. Это есть большой праздник, националь фэст! – Обер-лейтенант торжественно улыбнулся. – И поэтому здесь, в Андреевке, вы все тоже должны делать фэст! И я назначил лично вас отвечать за эту кампанию в школе. Дети поют, танцуют, читают стихи – понятно?
– Какие стихи? – вставая со стула, озадаченно развела руками учительница. – Какие песни? О чём?
Обер-лейтенант с удивлением посмотрел на учительницу:
– О чём? Ах, какая вы совсем недогадливая, Ханна Матфеевна! – Он встал из-за стола, подошёл к портрету фюрера. – Вот о чём они должны быть!
– Но у нас нет таких стихов и песен, – еле слышно сказала учительница. – И не было никогда.
– Наш отдел пропаганды это знает! – начал раздражаться немец. – Поэтому придумал так. Ваша страна имеет много стихов и песен о Сталине. Рихтиг? Правильно?
– Правильно, – кивнула головой Анна Матвеевна.
– Так разве теперь есть проблема, Ханна Матфеевна? – Обер-лейтенант снял очки, прищурился, требовательно-поучительным голосом продолжил: – Вам надо брать свои стихи, зачёркивать имья Сталин, потом на это место писать имья Гитлер. Вот и всё!
Учительница растерянно посмотрела на немца:
– Но это же… Как это совместить?
– Как это совместить, я буду сейчас наблюдать! Вы сейчас же, при мне, будете это делать, а я буду послушать! – приказал обер-лейтенант.
Учительница онемело, встревоженным взглядом обвела кабинет обер-лейтенанта. Песен и стихов о Сталине, конечно же, она знала много, больше десятка, но стоит ли признаваться в этом офицеру?
– Ну! Я слушаю вас! – грубым окриком вывел её из задумчивого состояния немец.
Женщина испуганно вздрогнула.
– Ну! – раздражённо повторил немец. – Вы что – не помните ни одну песню? – Он посмотрел на часы. – Ханна Матфеевна, я тратил слишком много минут, чтобы ждать! Начинайте петь!
Пожилая учительница, словно очнувшись, встала со стула, перекрестилась. Затем, сделав глубокий вздох, негромким, но уверенным голосом запела:
Сталин – наша слава боевая,
Сталин – нашей юности полёт…
С песнями борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идёт…
– Вундербар! Замечательно! – радостно воскликнул обер-лейтенант. – Теперь меняйте имья и опьять пойте!
Анна Матвеевна, испуганно прикрыв ладонью рот, молча посмотрела на немца.
– Пойте же! – всё более раздражаясь, приказал тот.
Анна Матвеевна снова перекрестилась и, сама боясь своего голоса и не узнавая его, тихо запела:
– Очень хорошо! Зер гут! – подбодрил её обер-лейтенант. – А теперь, Ханна Матфеевна, эту песню надо учить детей! Но… – поднял офицер указательный палец, – одна эта песня мало. Ещё надо подготовить стихи. Как делать стихи, вы уже знаете – менять имья. А теперь – вы свободны. Идите и готовьтесь! Ауф Видерзеен! До свиданье!
Придя домой, Анна Матвеевна устало, бесприютно присела на краешек скрипучей табуретки, опустила голову.
«Почему я не смогла отказаться? Испугалась? Конечно, испугалась…» –призналась сама себе учительница. И тут она представила, как придёт завтра в школу и начнёт разучивать с детьми стихи и песни о Гитлере, а потом, двадцатого апреля, выйдет на сцену…
– А вот этого… вы не дождётесь! – Она вдруг поднялась с табуретки, решительно сжала сухонький кулачок. – Уйду! Сегодня же ночью уйду из Андреевки…
Она спешно начала собирать вещи, то и дело подходя к окну и с осторожностью отодвигая занавеску. Собравшись, стала ждать ночи.
А ночью Анна Матвеевна приняла вдруг совсем другое решение.
Утром как обычно она пришла в школу вовремя. Хотела было сразу же, на первом уроке, рассказать детям о том, зачем её вызывали в комендатуру, что от неё требовал обер-лейтенант Рунхоф, но – закончился первый урок, второй, третий, а она всё молчала. Наконец, на последнем уроке, прямо во время диктанта, Анна Матвеевна вдруг остановилась на полуслове, вышла из-за стола на середину класса, заметно волнуясь, сказала:
– Ребята, а теперь я хочу сообщить вам следующее. – Она обвела взглядом притихших детей. – Вчера меня вызывали в комендатуру… Там мне сказали о том, что через неделю вся Германия будет праздновать день рождения вот этого… – учительница ткнула указкой в портрет Гитлера, висевший над школьной доской, – … деятеля. И в связи с этим нашему классу приказано подготовить концерт для немецких солдат…
В классе стало шумно.
– Ещё чего не хватало!
– Концерт для фрицев!
– Пускай слушают свой патефон!
– Тише, ребята, – успокоила детей Анна Матвеевна. – Отказаться я не могла, так как мне пригрозили, что если не будет концерта, нашу школу закроют.
– Ну и что! Ну и пусть закрывают! – снова зашумели дети.
– Нет, ребята, – тихим голосом сказала учительница. – Без школы – какая бы она не была – вы останетесь совершенно безграмотными людьми, а это плохо. Поэтому концерт мы с вами подготовить должны. Покажем им несколько русских народных танцев – «Барыню», «Калинку-малинку», споём «Во поле берёза стояла», «Во саду ли, в огороде». Скажите, кто из вас хотя бы немножко умеет играть на балалайке?
– Я умею, – встал с места рыжеволосый мальчишка лет девяти. – У меня и балалайка дома есть.
– Хорошо, Павлик.
– И я тоже умею, – вслед за Павликом поднялся стриженный налысо третьеклассник Стёпка. – Правда, не дюже умею, а чуть-чуть. Отец только начал меня учить, а тут война. Вот я и не доучился. Но зато я умею играть на расчёске.
– Вот и хорошо, что у нас нашлись музыканты, – улыбнулась Анна Матвеевна. Затем, помолчав, обернулась к портрету фюрера, сдавленным голосом сказала: – Ещё от нас требуют спеть песню и прочитать стихи… о нём.
В классе воцарилась тишина.
– Песню эту, дети, я спою сама, – раздельно выговаривая слова, тихо произнесла учительница.
– А разве вы знаете о нём песню? – спросил удивлённо Стёпка.
– Знаю, – вздохнула Анна Матвеевна.
– А стихотворение? – снова спросил Стёпка.
– Знаю и стихотворение…
И тут неожиданно для всех из-за парты выскочил белобрысый мальчишка в растянутом, обвисшем свитере. Это был Лёнька, брат Павлика. Мстительно сжав кулаки, он выкрикнул на весь класс:
– Дайте этот стишок мне!
– Тебе? – встревоженно поглядела на него учительница.
– Да, мне! – решительным голосом сказал Лёнька. – Я его прочитаю как надо!
– Лёня, – подошла к нему Анна Матвеевна, – я знаю, что ты способный мальчик, что у тебя хорошая память, но…
– Да, Анна Матвеевна, память у меня очень хорошая! – Лёнька ещё сильнее сжал кулаки. – Я никогда не забуду, что эти гады сделали…
Учительница, испугавшись этого несдержанного мальчишеского гнева, побледнела:
– Лёня, тебе нельзя читать эти стихи.
– Их никому нельзя читать! – зашумели дети.
– Успокойтесь, ребята, – сказала Анна Матвеевна. – Читать их никто из вас не будет.
Быстро пролетела неделя. Обер-лейтенант чуть ли не каждый день вызывал к себе Анну Матвеевну, интересовался, как идёт подготовка к празднику, не изменила ли она без его ведома репертуар. А накануне торжеств он особенно долго держал её в комендатуре. По его приказу она два раза подряд спела первый куплет полюбившейся ему песни о фюрере «Гитлер – наша слава боевая». Рунхоф даже пытался дирижировать и подпевать ей, довольно улыбался. Напоследок пообещал:
– Если концерт очень будет нравиться немецким зольдатам, вы получите награда – шоколяд!
С тем и отпустил её.
Немцы, как известно, народ пунктуальный. На следующее утро, как и было назначено, ровно в десять часов пятнадцать минут, из громкоговорителя, водружённого на крыше комендатуры, раздались звуки бравурного марша. Это означало, что Гитлер-фэст начался. Солдаты и офицеры, все в приподнятом настроении, поспешили в клуб, располагавшийся через дорогу от комендатуры. Здесь их встречал установленный посреди сцены парадный портрет рейхсканцлера Германии Адольфа Гитлера. Фюрер был изображён во весь рост, справа и слева от портрета стояли несколько ярко окрашенных вёдер с комнатными цветами. На каждом из них была нарисована свастика.
После десятиминутной вдохновенной речи, произнесённой начальником комендатуры, после обычного в таких случаях вскидывания рук и возгласов «Хайль Гитлер!», на сцену поднялся командир роты пропаганды Рунхоф.
– А теперь, – объявил он, – вашему вниманию предлагается праздничный концерт! Русские дети танцуют и поют!
В зале раздались оживлённые возгласы немцев. На сцену в сопровождении Анны Матвеевны вышел Павлик с балалайкой.
– «Светит месяц», – объявила учительница. – Русский наигрыш. Исполняет Павлик Логачёв.
И Павлик заиграл. Он любил «Светит месяц» и всегда исполнял его со старанием и очень долго. Он мог играть его хоть целый час, до тех пор, пока не остановят. Так было и сегодня. Он всё играл и играл, пока Анна Матвеевна не вывела на сцену другого артиста, Стёпку с его музыкальной расчёской, и не объявила: «Русская барыня»!
Мальчишки слаженно заиграли, на сцене появились юные танцоры. Немцам этот номер явно понравился, они одобрительно, гортанными голосами что-то восклицали, хлопали в ладоши…
После «Барыни», которая так же, как и «Светит месяц», заметно затянулась, Анна Матвеевна объявила следующий номер – «Калинку-малинку». Павлик ударил было по струнам, как вдруг на сцену взбежал обер-лейтенант Рунхоф. Он резким жестом остановил балалаечника, строго взглянул на учительницу:
– Генуг! Довольно! Теперь – песня!
Анна Матвеевна, согласно кивнув головой, вывела вперёд щупленькую девочку, объявила:
– Катя Лебедева. «Во поле берёза стояла».
– Во поле берёза стояла-а… – запела тоненьким голоском девочка.
– Найн! Нет! Не эта песня! – топнул ногой Рунхоф. – Вот такая песня! – Он указал рукой на портрет Гитлера.
Анна Матвеевна, отодвинув девочку в сторону, стала на её место, посреди сцены. Собравшись с духом, высоко подняв голову, громко запела:
– Широка страна моя родная! Много в ней лесов, полей и рек!
Лицо пропагандиста Рунхофа побледнело, он в бешенстве закричал:
– Вас ист дас? Это что такое? Вэг! Вэг! Прочь!
Два солдата подскочили к учительнице, схватили её за руки, потащили со сцены. Дети, всё это время стайкой стоявшие рядом, кинулись вдруг на защиту своей учительницы, завизжали. Солдаты, не ожидавшие такого натиска, отступились.
– Концерт ист цу энде! Закончен! – выкрикнул в зал обер-лейтенант. Затем, повернувшись к детям, окружившим Анну Матвеевну, с раздражением закричал: – Всем идти домой! Концерт окончен! Завтра идти в комендатуру! Я буду вас наказывать!
И тут вдруг выскочил вперёд взъерошенный Лёнька:
– Как это – концерт окончен? Я ещё стишок вам не прочитал!
Он не по-детски злобно сверкнул глазами. Рунхоф в свою очередь оценивающим, недобрым взглядом окинул мальчишку, гаркнул:
– Домой! Домой, я сказал!
Из-за этого шума и гама все, кто находился в клубе, не сразу смогли расслышать, что происходит за окнами. А там, за окнами, сначала еле слышно, а затем всё явственнее, громче, начали раздаваться разрывы артиллерийских снарядов. Немцы с криками «Руссен! Руссен!» повскакивали с мест, ринулись к выходу. Похоже, что им было уже не до артистов.
– Ага! – крикнул Лёнька. – Пора и вам уходить по домам? Правильно, поспешайте, а то будет вам сейчас концерт!
– Анна Матвеевна! Анна Матвеевна! А можно я им на прощанье «Калинку-малинку» сыграю? – размахивая балалайкой, радостно запрыгал по сцене Павлик.
– Сыграй, Павлик, сыграй, – отвечала учительница. – Ты ж готовился.
И вслед покидающим в панике клуб немцам понеслись удалые, развесёлые аккорды русского наигрыша.
Вячеслав Колесник (Белгород)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"