Поначалу – а произошёл этот случай в конце восьмидесятых годов, как раз отмечался очередной День победы – никто на Каплуниху не обратил особого внимания: ну, пришла себе на митинг пожилая женщина, своя, деревенская, стоит, никому ни слова, в первые ряды не лезет, хотя и одета не по-будничному.
Возле сельсовета, где проходил митинг, звучала военная музыка, возлагались к памятнику цветы, ветераны, увешанные медалями, произносили речи – в общем, всё было, как и всегда, как и положено. Даже хмельной мужичок Витюн, бывший в таком состоянии почти каждый день, не нарушал в этот момент общей картины. Он-то первый и заметил, что Каплуниха нынче какая-то не совсем такая: стоит, задумавшись, с маленьким пучком травы-лебеды в руке. …
– Егоровна! – крикнул Витюн во всю глотку. – А чего это у всех в руках тюльпаны да гвоздики, а у тебя – бурьян какой-то?
– Дурак ты, Витюн, – с упрёком ответила Каплуниха. – Победу отмечаешь, а как мы её дожидались, не знаешь. Да это же, – подняла она кверху зелёный пучок лебеды, – первая спасительница наша! Кабы не лебеда, мы и войну бы ту проклятую не пережили, с голоду попередохли бы!
Витюн, покачнувшись на нетрезвых ногах, глянул сверху вниз на Каплуниху, сказал:
– Я, вообще-то, шестьдесят первого года выпуска, войну не захватил. И поэтому – травой никогда не питался. – Он шутливо погладил себя по впалому животу, осклабился. – Даже, скажу по честности, закусывать ею никогда мне не доводилось!
Возле них начал собираться праздный люд, охочий до всяких событий – старушки, молодухи с детьми, подошёл Витюнов дружок – Миколик.
– А я б закусил! – весело произнёс Миколик. – Если бы, конечно, по случаю праздника кто-нибудь мне бражечки поднёс!
Все засмеялись.
– Егоровна, а давай-ка нынче ради победы угостим хлопцев, а? – обратилась вдруг к Каплунихе её ровесница Нюра Шкарпеткина, бойкая пенсионерка в красном полушалке. – А что? Бражка у меня есть – вынесу, а на закуску – напечём им военных оладушков. Вот из неё и напечём, – указала она на каплунихину лебеду.
– Напечём, – согласилась Каплуниха, – если подождут.
Миколик удивлённо поднял бровь, вопросительно посмотрел на Витюна. Тот в свою очередь окинул взглядом собравшихся, радостно произнёс:
– Конечно, подождём!
– Ну, раз так, – сказала тут Нюра, взявши Каплуниху за рукав, – мы пошли. Да, Егоровна?
Каплуниха согласно кивнула головой, и они направились к своим хатам.
– Так-так, – довольно потирая руки, поглядел им вслед Витюн. – Не задерживайтесь там!
А Миколик, со значением прокашлявшись, тут же негромким голосом затянул:
– Эх, выпьем за пехоту, за родную р-роту, и за дни, которые мы будем вспомина-ать… Давай зак-курим, – хлопнул он по плечу Витюна, – товарищ, по одной! Давай закурим, товарищ мой!
И друзья, радуясь неожиданному повороту дела, а точнее сказать – предстоящей дармовщинке, закурили.
А тем временем, зайдя в Каплунихину хату, бабы живо принялись за дело.
– Перво-наперво, – сказала Нюра, – чтоб оладушки получились такие, как в войну, огонь развести надо во дворе, в летней печурке. Пока дрова разгорятся, замесим тесто. А вот муку… Из чего муку будем делать-то?
– У меня семян лебеды трошки есть, – отворяя дверцу самодельного шкафчика, сказала Каплуниха. – Я их на всякий случай на огороде у себя каждую весну сею, а осенью собираю. И – про запас держу. Есть у меня и ступка деревянная.
– Голода всё боишься? – горько улыбнулась Нюра.
Каплуниха, ничего ей на это не ответив, положила на стол холщовый мешочек с семенами:
– Жмени две хватит?
– Хватит. Иди, растопляй свою печку.
Пока Нюра толкла в ступке семена, Каплуниха развела огонь, нарвала на огороде бурачных листьев – добавить в тесто.
– Эх, жаль, гречишной соломы нема, – вздохнула Нюра. – Из неё тоже неплохая мука получалась.
– Помню, – отвечала Каплуниха. – Да только толочь её было дюже уморно.
– То так, – согласилась Нюра, высыпая из ступки на стол приготовленную муку. – А ещё, помнишь, жёлуди толкли, сушёную кору?
– Кору не всякую, – уточнила Каплуниха, – а яблоневую. Да и липовая годилась.
Они замесили на воде тесто с измельчёнными бурачными листьями…
– Посолить бы, – вздохнула Каплуниха, доставая сковородку. – Да ведь не было у нас тогда соли…
– И масла тоже не было, – добавила Нюра. – Всё либо на воде пекли, либо на сухой сковороде.
– А нынче как будем? – спросила Каплуниха.
– Давай как тогда.
И испекли они пять оладушков. Один, самый маленький, решили попробовать сами. Бережно разломили его пополам. Каплуниха перекрестилась. Перекрестилась и Нюра…
– Ну, Егоровна, на здоровье.
– А то как же…
Помолчали. Затем, вздохнув, сложили оладушки в тарелку, обернули всё это полотенцем – чтоб не остыло. По пути Нюра зашла домой, взяла литровую банку браги.
– Заждались нас, видать, Миколик с Витюном...
И это правда – Миколик с Витюном заждались их. Уже выкурили они по три сигареты, уже несколько раз отходили в сторону и снова подходили к бабам, без умолку тараторившим о своих и чужих проблемах, о детях, внуках, войне, мире, о погоде… Миколик взялся было опять за свою песню: «Эх, выпьем за пехоту…», как тут наконец-то появились Каплуниха с Нюрой.
Все приумолкли.
Каплуниха, не говоря ни слова, развернула полотенце, вытянула перед собой руки с угощением. Четыре невзрачные, буро-сероватые лепёшки, источающие запах сырой соломы, словно письма из неведомого прошлого, лежали на тарелке. Первым тишину нарушил Витюн. Он удивлённо-приглушённо присвистнул, подошёл к тарелке, осторожно, словно диковинный плод, потрогал пальцем ещё тёплое кушанье. Посмотрел на Миколика, вопросительным взглядом обвёл стоявших вокруг себя баб с детьми.
– И что?.. Вот это…вот такое… – раздельно выговаривая слова, произнёс он, – вам… нам… приходилось...
– А куды денисси? – громким голосом сказала восьмидесятилетняя глуховатая бабка Матрёна, стоявшая рядом с Витюном. – Война!.. Мы с матерью твоей покойной – она была трошки моложе меня – седло даже у немцев украли и кожу с яго сварили. Э-э…
Разом загомонили вдруг бабы.
– Ну, так что, хлопцы, за победу? – открывая банку с брагой, провозгласила тут молчавшая всё это время Нюра.
– А то за что ж? За неё! – бодро сказал Миколик, толкая под бок Витюна. Они взяли из тарелки по оладушку, выпили.
Миколик, почти не разжёвывая, оладушек свой проглотил. То ли от браги, то ли от закуски сморщился.
Витюн же закусывать не поспешил. Отломил задумчиво кусочек, стал его внимательно разглядывать: а ведь он так похож на ржавый осколок снаряда, каких много ещё попадается на полях, а то и за хатами, в огородах…
И тут на Витюна, непонятно отчего начавшего вдруг трезветь, словно удушающие волны, стали накатываться неизвестные дотоле чувства – не то стыда перед перемогшими ту войну людьми, не то запоздалого, невысказанного уважения к ним. Всплыло в памяти давнее – материнские рассказы об оккупации, голоде, страхе… Витюн никогда внимательно не прислушивался к тому, о чём говорила мать – ему всё было не до неё, всё надо было куда-то спешить, а тут ещё эти вечные пьянки… А теперь вот – ни отца, ни матери нету и стоит он здесь сиротой казанской и жуёт эти, похожие на ржавые осколки, оладушки…
Выпили понемногу за победу и бабы – три молодухи да с ними Нюра, да Каплуниха сделала глоточек.
– Закусывайте…
Дали отведать оладушка и глухой бабке.
– Вот и хорошо! – громко сказала она.
А что хорошо, так никто и не понял.
Миколик запел «Катюшу», бабы стали ему подтягивать…
* * *
А нынешней весной снова довелось мне побывать в тех краях. В райцентре, на автостанции, повстречал я тётку Нюру Шкарпеткину. Разговорились.
– Как там Каплуниха? – поинтересовался я.
– Жива, – отвечала Нюра. – Чудит, правда. То из дому уйдёт незнамо куды, то ещё чего-нибудь отчебучит. Ну, так ведь – годы-то наши какие…
– А лебеду – всё так же сеет?
– Всё так же. По весне сеет, осенью собирает семена. Собирает да приговаривает: «Лебеда пропасть не дасть»…
– И оладушки печёт?
– Бывает кой-когда.
– А Витюн, Миколик – что с ними?
– Витюн после того праздника бросил пить. Подсобрал деньжонок, памятник матери хороший справил. На могилке теперь у неё цветы завсегда, а меж цветов, прямо посерёдке, сажает он каждый год белую лебеду… Женился, двое детей у них. Миколик – тот уехал куда-то, на заработки, что ли. Говорят, обещал вернуться на дорогой машине. А сам, видать, пропал…
– Нет, Ивановна, такого быть не может. Каплуниха ведь что говорит – «Лебеда пропасть не дасть»?
– И то так, – согласно кивнула головой Нюра. – Не дасть.
Вячеслав Колесник
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
