Уже давно со стороны полыхающего заката на стрелку пути напирала дрезина старого механо-крутильного образца, которую нагрузили живой силой молодых вооруженных захватчиков. Ехали они стоя, соблюдая достоинство и честь оружия, какое висело стволами в синее, безоблачное, почти прозрачное небо, как бы собираясь пугать мирных птиц, круживших над уставшей за день от трудов Переплюевкой. Было в их движении много торжественности и бравады. Дерева, не знавшие прежде таких гимнов, шевелили ветвями, как бы приветствуя движенцев. Стрелочник тоже не остался вне внимания и вышел из своей глинобитной, обшарпанной лачужки, с почтением дал флажком знак и сказал приятное слуху:
– Хороши молодцы...
– Хороши, – согласились движенцы, – потому что едем брать власть.
...Тяжелый танковый состав заворачивал на Переплюевку с обратной стороны только что миновавших стрелков, но его, кроме стрелочника, никто не встречал, потому что никто не хотел умирать, а такие движения не бывают напрасными. Состав шел неспешным, размеренным маршем, красиво, вальяжно покачиваясь, посвистывая с незатейливой хрипотцой. Стрелочник, чтобы оправдать опрометчивую безучастность дежурного по станции, выбежал вперед локомотива и помахал машинисту красной кепкой, и сказал, будто тот мог его услышать, заискивая:
– Давай, брат, заходи... Лиха беда начало. Желающих мы тебе сыщем. Не думай: мы тоже не лыком конопляным дурманным шиты и у нас есть свои герои и передовики труда...
– Фу-фу-фу, – настороженно ответил ему состав, что могло показаться общим согласием транспорта.
– Ну и хорошо. Ну и слава Богу... – продолжал свое стрелочник, – вот только сейчас ребята поехали брать местную власть к рукам... Ты останавливайся и жди, глядишь, и тебе спутники сыщутся... – Стрелочник не врал. Он понимал своим трудовым сознанием строгую тайную силу бронемашины, без которой взять власть у правящего состава Совдепа трудно, невзирая на молодость и горластость стрелков из дрезины. Впрочем, стрелочник смекал и то, что ребятам нужна не столько власть, сколько безвластие...
Меж тем стрелки высадились в районе проходившего, закрытого от народа, тайного экстренного заседания Совдепа в Красном зале Дома советов. Они не знали, что Голова собрания уже молчал и чувствовал обстановку на расстоянии ума, отчего часть его окровавленного сердца предавалась беспокойству за последствия нового исторического акта с бесконечным рядом причин частного характера, куда он вкладывал ум, честь и совесть эпохи. В словесных упражнениях старался его первый помощник и зам, специалист по лунным вальсам из музыки слов, зачем-то решивший в эту трудную годину для правительственного состава взять руководство момента в свои руки, в чем, как покажет история, была его крупная всемирно-политическая ошибка, ибо зам никогда не бывает предом...
Ребята, прибывшие дрезинным ходом, с шумом ворвались на площадь Свободы, какую они тотчас переиначили в бульвар Виктории, хотя до полной и окончательной победы еще предстояло множество различных мероприятий, провели в узком кругу переворотчиков митинг, где их Главный сказал содержательную речь:
– Сестры и братья! Без демократии во мне напряжение духа. Я без нее плохо сплю и мало пью, как и вы, надеюсь, и жить исключительно отказываюсь. Демократия может вас и защитить, и на работу с ней ходить не обязательно. В общем, – говорил он, – я думаю: надо дать каждому из участников ревпохода высказаться по вопросу власти. Мое мнение таково, что нынешняя власть уже никакая не власть, а сплошь насилие, разрушившее мир меж народов, и мы с вами сейчас эту власть напрочь сковырнем и создадим нашу новую безвинную, трезвую власть...
"Ура!" и "Правильно!" – чествовали его пламенную речь участники манифеста, и он от восторга уже продолжал насильственною манерою:
– Вы только, братья и сестры, поймите меня, пожалуйста, превратно и выступайте каждый от себя собственно-лично, не прячьтесь за спины товарищей, ибо потом каждому предстоит отвечать в персональном порядке. Правительство, понятно, на первых порах должен возглавить я, – и торжествовавшие подхватили радостное сообщение о несвершенной победе новым: "Ура! – Понятно! – Правильно!", – потому, что так уж повелось, что никто не желал отвечать за себя и каждому нравилось разделять вину с товарищем по оружию. "Давай, – кричали они, – дорогой, правь! Мы за ценой не постоим", – и повалили толпою равного порядка в Красную залу заседания старого правительства.
Председатель, заслышав приближение шумов, знаком головы велел собранию встать, схватил древко со знаменем и побежал навстречу переворотчикам сдавать без вооруженного кровопролития власть. Главный повстанец, бывший сторож партии, остановил Голову взмахом нагана и говорит:
– Нет! – грозно. – Будет с нас этой вашей легкости ухода по состоянию здоровья на заслуженный отдых. Изволь всенародно объясниться с судом праведным в содеянном злодеянии, а тогда уж порешим: куда и на что твои раскаяния, – что, конечно, приличествовало общественному настроению и вызывало поддержку масс всестороннего присутствия...
– Виноват, – сообразительно покаялся Голова и от пребывавшей в теле натруженности нервов пал в кресло, подставленное под него прежними сторонниками властвования.
– Виноваааааат! – поддержали голоса.
– Нет! – вынырнул из рядов пока еще неподсудный зампред. – Ты, – ткнул пальцем в тело Головы, – расскажи по совести все грехи свои и потом только винись. Я давно ждал этого часа и теперь с радостью признаю тебя во всем повинным и готов временно исполнять твои полномочия...
—Ну уж дудки, – законно восстал Глава беспорядков. – Каков гусь: готов временно исполнить полномочия. Шиш тебе! Я буду единственно правильным первым демократическим властвователем. Так народ миром порешил...
– Какой народ? – изумился зампред. – Нас здесь два народа, и только два народа могут решить, кому быть головою центра порядка... Я правильно, – обратился поворотом головы к тем, кого про себя решил называть вторым народом, – выражаю мысль? – которые безропотно закричали единогласием: "Правильно!" – Так оно-таки так, – не без смятения согласился верховод переворотчиков, – только видишь ли, – и тоже оборотился головою на свой народ, – они меня в пути уже избрали!
Момент действительно оказался особым, непривычным для старого времени, и потому образовалось безмолвие удивительно-чрезвычайной ситуации. Старый Голова, не будучи приучен к разномнениям, решился пользовать и давать деру, но в этот самый момент кто-то из заседателей поимел нужду и, вырываясь вперед, толкнул Голову назад, отчего тот и заорал:
– Незаконно убивают!
"Что?!" – вопросительно закричали за ним другие.
"Наших бьют!" – не отставали третьи...
"Бей своих, чтоб чужие боялись!"– последующие...
И пошла, пошла кровавая катавасия. Стрелки спешно открыли по противнику стрельбу. Кто успел – полег живым, кто не успел – пал смертью павших. На виду продолжались лишь переворотчики и их предводитель, но им быстро надоело пулять, и они, решительно вздохнув, не оставляя позиции, закурили.
– Ну, вот и все, кажись, – сказал образованно главенствующий переворотчик. – Спасибо за поддержку, ребята. Выводите поочередно массу под арест и судите по справедливости. Я начинаю править, – и пошел садиться за широкий долгий стол правящего Головы.
Сел он в кресло легко, будто всю жизнь просидел в нем. Навел на лицо умность и грамотность. На чистом листке написал сверху: "ДЕКРЕТ", – под ним размашисто продолжил соображения: бывший Совдеп в связи с народными беспорядками и гражданской войной распущен по несоответствию занимаемого положения. Члены фракции подлежат уничтожению. – Внизу бумаги-декрета написал следующее заключение: "Глава правительства Переплюевки Радий Наливайко", – и сказал от себя вооруженным исполнителям: "На чистом поле напишите поименно расстрелянных сами. Я начинаю править!"
– Править – правь, – сказал на него один из участников переворота, – но только скажи, пожалуйста, нам свои направления.
– Направлений, товарищи или господа, – отвечал без заминки, – много. Каждый может жить теперь сколько хочет и в любую цену. Предприятия на вверенной мне территории я денационализирую и перевожу под свое руководство, чтобы избежать порчи имущества. Выпускать станем только нужный нам товар и в этой связи станем пользовать иностранный капитал...
– Но кто же вам даст иностранный капитал? – задрала голову от ковровой подстилки падшая машинистка бывшего руководителя...
– Это уж мое личное дело, – неприязненно ответил на нее Глава.
– Как это личное? – возразил ему простреленный зампред. – Разве мы для личной цели сменили старый строй на новую демократию...
– Ты молчи, – махнул на него огнеметно Радий Наливайко. – Новая демократия не для вас, – чем несколько растрогал стрелков, и они зароптали: "А на кой тогда мы стреляли, если она не для нас?" – Это пустяшное объяснение, – сказал он им. – Демократия нужна только для взятия власти. Я ее взял, и вы обязаны мне виниться, как поступил старый Совдеп, иначе мы дойдем до безумия. Каждый должен понять мою боль за демократию и верить ей, чтобы у него не вышло своей боли. Боль, – многозначительно заметил глава правительства, – ужасная для организма штука. Организм от боли ржавеет и быстро изнашивается. Советую вам его не доводить до изнурения и положиться всецело на мой опыт. Я работал сторожем партии, но я вышел из нее чистым, как только понял, что партию уже не надо сторожить, что от нее уже красть нечего, что ее сбережения для народа уже ничего не стоят. Вы этого не понимали, и я вам это объяснил. Советую и впредь понимать меня превратно.
Перестройщики власти согласились с аргументами, переглянулись меж собою и решили молчать, чтобы дать выговориться отставленному от власти составу. Наливайко, в свой черед, тоже смекнул выжидательную политику и заметно заерзал на кресле.
– А что это ты ерзаешь? – спросил с него старый властитель.
– Ничего я такого не ерзаю, – начал было оправдываться...
– Нет, – сказал ему старый Голова, – ты, Радий, ерзаешь! Крепко ерзаешь, и я знаю почему: ты ерзаешь потому, что ты был сторожем в партии и я тебя поймал за руку, когда ты из нее тащил капитал, но не стал тебя судить, а отправил на вольные хлеба...
– Он все лжет, – взвыл сторож партии и выстрелил из нагана в упор головы старого Предсовдепа, заметая следы прошлого в черную бездонность молчаливой смерти.
Стрелки взвели свои ружья в боевой порядок. Они почувствовали в выстреле тревожный призыв к защите идеалов. Старый состав Совдепа взвыл: "Произвол!"
– Молчать, – нахально закричал на них сторож партии. – Да, произвол. Но это лучше вашей порядочности. Мы не можем ждать от вас милости. Вы еще сто лет будете править по-старому, когда низы уже хотят жить по-новому. Мы, Переплюевка, всегда шли в авангарде начал. Неужели надо ждать, когда нас обойдут иные застрельщики, или, может, вы думаете, что мне очень хочется править, но я же правлю!
– Мы не думаем, – снова вмешался в разговор зампред, – мы не можем думать под пистолетами и ружьями...
– Надо, дорогой зампред, думать всегда и решать. Но чтобы решать, надо думать. Давайте сейчас спокойно обдумаем и решим...
– Какое там покой, – возразил стрелочник, прибывший в заседание с пути, – когда на перроне танки бесхозные, а дежурный здесь под обстрелом отсиживается. Думаете, мне интересно за двоих служить? Вот вы тут умы собрались, а я там решай? Нет уж! Сначала оформляйте надбавку, а тогда я отвечать за железную дорогу стану. Хватит на энтузиазме обнаженном кататься...
– Какие танки? – изумился сторож партии.
– Обыкновенные, советские, – сказал ему стрелочник.
– Ну, наконец, – обрадовано вздохнул зампред. – Сдавайтесь, товарищи или господа, как вам будет угодно, складывайте оружие!
Глава переворота отчаялся. Ему было обидно умирать, не допев песни власти. Он без восторга смотрел на взбодренное старорежимное правительство, судорожно рвал на мелкие клочки ДЕКРЕТ, нашептывая про себя разномыслие. Молодые хорошие стрелки неохотно складывали оружие в угол и становились в ряды вдоль стены, подготавливая себя к казни. Убитое тело Предсовдепа теперь жалелось двумя народами. Оно лежало тихо и покойно, с открытыми светлыми очами, с небрежной улыбкой на лице...
– Нет, – тихо сказал бывший сторож партии, – я знаю, вы специально так устроили, чтобы я отдал власть, – и заплакал, как дитя.
– Да ты что, Радий, говоришь? – сказал ему зампред. – Что ты такое о нас думаешь? Неужели ты нас мало знал? Мы же тут все свои люди. Мы тебя честь по чести на пенсию, в связи с переходом на другую работу оформим...
– Врете вы все, – рыдая, говорил бывший сторож партии, – расстреляете. Как пить дать, расстреляете. Иначе, зачем было танки вызывать?!
– Да не вызывали мы их, – уверял зампред, – они сами, небось, приехали...
– Ну, уж нет, – возразил стрелочник, – ничего не сами, а на платформах. И накладная есть, и наряд...
– Я же говорю, – продолжал расстраиваться Глава восстания, – что специально. Все заранее обдумали. В ловушку заманили и привет...
– Да нет же, – продолжал упорствовать зампред, – не вызывали мы танки. Все было расписано по-другому. Предсовдеп должен был выйти в отставку и оставить меня за себя. Собрание единодушно его бы поддержало и все. Но ты поспешил переиграть. Он от престола не отрекся, умерев геройской смертью, и мы теперь его миром будем хоронить, если ты сейчас дашь указания...
– Ничего я вам указывать не собираюсь. Живите без меня. Я готов умирать, хотя, если честно, жить бы мне и жить...
– Так и живи, и правь!
– Какое там правь, когда вы танки вызвали, – обиженно сказал в ответ Глава переворота.
– Да не вызывали мы их, – продолжал настаивать на своем зампред.
– Интересно получается: не вызывали, а они приехали, – подивился стрелочник. – Небось, опять на меня все спишете...
– Ну, а ты как думал?
– Мое дело стрелки править, а не думать... Вон, дежурный сидит у вас в заседании, пусть и думает заразом...
– Ты это брось, – взмыл дежурный. – Может, еще прикажешь власть возглавить?!
– А что? – обрадовался зампред. – Давай! Мы поможем на первых порах, поддержим...
"Правильно!" – закричали оба народа единогласно.
– Не надо, товарищи, оваций, – попросил вежливо дежурный. – У меня семья, дети... Вон он, – указал на стрелочника, – расписался в наряде, так пусть и правит. А я не могу. Я болезни власти боюсь... Мне что попроще поручайте, а власть пусть он держит...
Так спор и борьба за власть сходили на нет. Силы в борцах иссякли. От скопления паров в Красном зале было душно и хотелось спать, тогда как спал вечным сном лишь Предсовдеп. Стрелочнику стало жалко людей, и он сказал:
– Ладно, утро вечера мудренее. Мне все равно до утра дежурить, так что идите по домам, поправлю, – и пошел садиться в кресло Переплюевского Совдепа. Народ отправился домой спать. Из всех сторон света шли поздравительные телеграммы общего содержания на имя стрелочника: "С воодушевлением узнали об избрании вас Главой Переплюевки чистосердечно поздравляем выражаем надежду и уверенность..." – но он их не читал, а топил ими жаркую грубку и удивлялся про себя: зачем люди меняют власть и борются за нее, тогда как они должны трудиться, создавая блага для народа...
Сергей Котькало
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
