Мы холостякуем. Мама уехала в Ленинград по своим делам. Мы с папой живём вдвоём, вернее ночуем вдвоём, а днём каждый сам по себе. Я гоняю по улице, а он работает. У них на работе аврал, поэтому папа приходит с работы, когда уже ночь, уставший, жарит традиционную яичницу, мы наскоро ужинаем и ложимся спать, причём всё это делаем тихо-тихо, чтоб не слышали соседи по малосемейке, где мы живём, они тоже устали, их нельзя будить. А днём мне не даёт умереть с голоду тёть Аня. Она в положении и поэтому всё время дома. Я не люблю «аврала». Он заставляет моего папу много работать, держит его на заводе до ночи, и папе некогда мной заниматься. Мне бывает скучно. По вечерам. Днём хорошо. Я кладу ключ под коврик у двери, чтоб не потерять, и на улицу. На улице август. Август – это вам не фунт изюму, как говорит папа, август это ого-го! Август это теплынь, это небо такое синее, аж голубое, это когда ещё до осени далеко, это когда пахнет яблоками, их много в частном секторе, а частный сектор прямо рядышком с нашим общежитием, прямо за забором. Подставь ящик к забору, залезь на него, дотянись, нагни ветку и вот они яблочки, можно хоть полную пазуху, а можно просто бросать их ребятам. Они стоят на шухере, глядят в щелку между досками, потому что в частном секторе живут серьёзные люди, так говорит моя мама, а уж они если поймают, то спуску не дадут. Когда вдруг появляется кто-то из взрослых, хоть с той хоть с этой стороны забора, сразу – атас! – и мы мчимся в посадку напротив наших домов, а в посадке нас уже не найти. Посадка такая густая, там такие кусты, там… там темно даже днём. Правда нужно перебежать трассу «Москва-Симферополь», а за это может достаться от папы, если он узнает, конечно. Трасса «Москва – Симферополь» очень опасная, по ней всё время носятся машины, как угорелые, того гляди, собьют, поэтому родители мне категорически запрещают ходить в посадку. И остальным пацанам тоже нельзя, у них родители тоже строгие, мы даже спорим: у кого родители строже, потому что у кого родители строже, тому надо быть смелее других, когда бежим в посадку, ведь ему, если что, больше достанется.
У нас мужская компания, только Катька всё время мешается. Она приехала к нам в Белгород из Урала, это далеко, даже дальше чем Старый Оскол. Приехала она недавно, а уже живёт в нормальном доме, рядом с нашим общежитием. Из-за Катьки нам уже не раз доставалось, она боится перебегать дорогу, и её уже несколько раз ловили взрослые, отводили к родителям, и ей доставалось, она нас выдавала, а потом доставалось нам. Но мы Катьку прощаем. Во-первых – она девчонка, хоть и старше нас, ей осенью в школу, а во-вторых – она хромая. А ещё, я её защищаю. Когда всех загонят домой, на улице остаёмся мы с Катькой. Я – потому что мы с папой холостякуем, а она – потому что у неё родители алкоголики, и ей можно гулять, сколько хочешь, хоть до утра. Правда ей тоже иногда здорово достаётся. Ну, да это дело житейское, до свадьбы заживёт, так всегда говорит мой папа.
А сегодня мы с Катькой запалим в посадке костёр. Ночью. У меня есть спички, а папа сказал, что у них на заводе план и его нужно давать, а это дело государственное. А я уже знаю, что государственное дело это вам не хухры-мухры, это надолго. А я должен сварить себе картошку в мундирах сам, потому что я уже взрослый мальчик, мне зимой будет шесть лет, а на следующий год идти в школу, а сейчас надо набегаться от пуза, а то потом некогда будет, школа всё-таки! Только на кухне должна быть тёть Аня, пока картошка не закипит, и убавить огонь, я ещё не умею убавлять огонь, у меня всё время газ потухает, а потом потыкать спичкой, если мягкая, значит, готова, а потом слить.
А ещё, я умею покупать хлеб, только без сдачи. Мне все пацаны завидуют. Забежим в магазин, я высыпаю деньги на прилавок и говорю: мне чёрный и батон. Потом несёмся домой, тёть Аня отрезает обе горбушки, одну я натираю чесноком с солью, а другую, со стороны мякушки, посыпаю сахаром, а тёть Аня поливает постным маслом. Я выхожу на улицу и кричу: сорок один – ем один. Но пацаны уже первые крикнули: сорок восемь – половинку просим, и каждый кусает сначала горбушку с чесноком, а потом с сахаром. Правда, мама говорит, что на улице есть неприлично. Ну и пусть, неприлично, зато вкусно.
Я хоть и лоботряс, хоть мозги и не туда работают, но мальчик сообразительный, а мозги жизнь выправит. Так моя бабушка говорит. Картошку я уже сварил, и теперь спички у меня есть.
Мы с Катькой пойдём в посадку ночью, уже скоро, сейчас тёть Аня загонит домой своего лоботряса Вадьку, и мы останемся на улице одни, только спрятаться надо, а то и меня тёть Аня загонит. Ей папа сказал, я слышал, чтоб она за мной присматривала.
Катька ещё в посадке не была. Нет, она, конечно же, была там, но с родителями, на праздники. Туда все наши, заводские ходят, там самолёты, там аэропорт. Вот они и ходят на них смотреть, а нам, пацанам, это не интересно. Мы эти самолёты уже видели даже с близи, мы даже к лётчикам подходили, просились покататься, правда, нам не разрешили.
Сейчас совсем стемнеет, и мы пойдём. Катька совсем даже не трусиха, просто она боится не успеть перебежать дорогу, днём много машин, а у неё нога хромая, а вот ночью запросто, машин мало. Мы запалим такой костёр, чтоб все видели, чтоб все пацаны знали, что мы не какие-нибудь там беспризорники, что мы даже ночью не боимся темноты.
Сегодня вечером Катька рассказала про жёлтое пятно, оно всех убивало. Даже не убивало, а люди сами умирали, когда оно появлялось у кого-нибудь дома. Все пацаны перепугались, я видел, а нам с Катькой ничего, мы всё равно пойдём в посадку, только так, чтоб трассу видно было. Чтоб было видно последний автобус, тогда я успею добежать домой, пока он доедет до конечной остановки, и сделать вид, что сплю. Потому что папа приедет на последнем автобусе, у них государственный план, а это похуже аврала, тут тебе не премией, а выговором пахнет…
Уже совсем темно, уже ничего не видно, только звёзды вокруг, можно даже потрогать, мы с Катькой прямо в самом небе, даже дома как будто под нами.
– Вот та, – Катька тычет пальцем в небо, – моя, видишь, какая сильная, больше всех.
– А моя…
– А вот эта наша! – перебивает меня Катька. – Гляди, гляди!
– Да сам вижу.
Звезда, прямо над моей головой, оторвалась и падает. За ней ещё одна. И ещё, ещё…
– Ух, ты! – хватает меня за руку Катька. – Давай найдём, они возле конечной остановки упали. Айда!
Мы бежим на конечную остановку, там, в кусты упала наша звезда. Мы ищем её.
– Ты что! Она из железа, – подбадриваю я Катьку и зажигаю спичку.
Мы сжигаем все спички, но звезды не находим.
Едет последний автобус. Я бегу домой, быстро раздеваюсь и ложусь в постель. Сейчас придёт папа. Я хочу побыстрей заснуть, чтоб утром, без Катьки, найти нашу звезду. Я обязательно её найду, пусть она даже немножко растаяла. Я её найду… и подарю Катьке.
Михаил Кулижников
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
