В этот день Ваське исполнилось десять лет. Но не было праздника, не было подарков. Ничего не было. Может, и дня рождения не было, просто Васька так решил, что именно сегодня. Он помнил, как в прошлом году мама сшила ему новую рубаху, а отец приобнял и подарил складной нож. Это был необычный день. День его рождения. А на утро началась война.
И вот уже год прошёл, и снова июнь, только нет теперь ни мамы, ни папы. Нет ни дома, ни деревни. И лежит наш Васька рядом с заряженной пушкой-сорокапяткой*.
Лежит на спине и рассматривает проплывающие в голубом небе облака. Такие спокойные, тёплые, безмятежные и родные, как объятия мамы.
Васька прикрыл глаза и вдруг почувствовал, что по ладошке кто-то ползёт. Стало щекотно, он взглянул и увидел божью коровку. Осторожно протянул руку вверх и направил её к слепящему солнцу, а божья коровка, добравшись до кончика пальца, до самой вершины, расправила свои прозрачные крылышки и тут же взлетела. Она становилась всё меньше и меньше, и очень скоро исчезла из виду, а Васька продолжал искать её глазами и что-то шептать ей в след.
«Вот сейчас бахну по немцам! И меня убьют. И я тоже отправлюсь на небо, как эта божья коровка. И наконец-то встречусь с родителями... Я закричу: «Мамочка! Папочка! Родненькие…» А они обернутся, обрадуются! И мама обнимет меня крепко-крепко, а папа подхватит на руки и подбросит высоко-высоко! А потом поставит меня на ноги, потреплет по макушке и спросит: «Ну как ты, старик?» А я скажу: «Очень скучал…» И я встану между ними, возьму их за руки и уже никогда не отпущу», – такие мысли были у Васьки в тот момент.
И он ещё немного помечтал о маме с папой, прежде чем до него донёсся гул моторов. Земля будто ожила, задрожала, и от этого песок начал засыпаться ему за ворот рубахи. Васька присел, подполз к пушке и изготовился ударить по врагу.
Как управляться с пушкой, Васька знал. Всю зиму прожил с артиллеристами, как сын полка. Только весной полк ушёл, а Васька наш сбежал, боялся: упрячут в интернат. Да и вся его память, всё родное, что ему принадлежит, всё здесь осталось: и дом разрушенный, и мамка с папкой на окраине похоронены. Куда он от них? Вот и скитался сиротинушка. Так и на брошенную пушку набрёл. Ей в этой жизни тоже досталось. Взрывом колесо и станину оторвало, да механизм наведения нарушило, поэтому и бросили при отступлении. А Васька оглядел её, подумал по-хозяйски, по-взрослому: «Ничего, сгодится!» Покрутил рули наведения, направил дуло на дорогу. Получилось кривовато, но зато прямой наводкой, а это почти наверняка. Нужно было только немца поближе подпустить – и выстрел! В артиллерии это «кинжальный удар» называется. Потом спустился в овраг, открыл ящик со снарядами, достал один, обтёр его краем обветшалой рубахи, поднялся к пушке и вогнал, как заправский заряжающий. Ещё раз посмотрел в прицел, убедился, что всё хорошо, и начал ждать, когда немец пойдёт. А то, что немцы по дороге пойдут, Васька не сомневался, уж больно они вольготно себя вели на нашей земле, и комфорт любят.
Жил Васька тут же, в оставленной нашими солдатами землянке. Уже месяц жил. Утром щавеля нарвёт – и весь день возле пушки немцев караулит, а вечером в соседнюю деревню сходит, там сочувствующие бабушки покормят да с собой дадут, что в огороде успело нарасти.
И вот дождался, услышал – едут! Первым появился колёсный броневик с пулемётом на башне, и Васька решил – это то, что надо! Лёгкая добыча! Броневик быстро приближался, а Васька спокойно поджидал, зная, что, когда наступит время, он не промажет. И когда броневик поравнялся с пушкой, когда появился в прицеле, рука не дрогнула. Нажал спуск, тут же раздался выстрел. Пушка подпрыгнула и шандарахнула Ваську щитком, от удара он откатился в сторону. Снаряд угодил в заднее колесо броневика, тот вздрогнул, накренился и с грохотом завалился набок. В считанные минуты взялся пламенем, а три немца выбежали и залегли в поле.
Васька лежал на спине, улыбался и не мог поверить, что живой. Он знал, что не промажет, верил, но также верил и в то, что умрёт. Не зная, как: возможно, от разрыва сердца, или осколок ударит в грудь, но точно умрёт. А тут он лежит целёхонький, немного оглох от выстрела, саднит плечо, но живой!
Колонна танков, шедшая за броневиком, встала, как вкопанная. И прошло ещё сколько-то времени, прежде чем они с лязгом и скрежетом гусениц начали выходить из походной колонны и перестраиваться в боевой порядок.
А Васька вдруг осознал, что не всё потеряно, что можно – ещё разок! Тут же подполз к пушке, дёрнул затворный механизм, и из ствола вылетела дымящаяся гильза. Затем он на четвереньках спустился в овраг к ящику, схватил снаряд и вернулся к орудию.
Васька вёл себя, как целый артиллерийский расчёт. Он кричал: «По танкам! Бронебойным!» Тут же вогнал снаряд с криком: «Есть!» Одним прыжком перемахнул на место наводчика, попытался навести пушку, но поворотный механизм окончательно заклинило, тогда он заорал: «Огонь!» – и нажал спуск.
Раздался выстрел. Пушка вновь подпрыгнула и снова ударила Ваську, а он скатился в овраг. Только в этот раз снаряд лишь вскользь прошёл по броне немецкого Pz III ** и бухнул в поле.
Строй танков развернулся в сторону пушки и ринулся на подавление огневой точки. Грянули выстрелы. Первый взрыв прогремел в метре от сорокопятки, в воздух поднялся серый столб пыли, песка и чёрного дыма. Затем второй – и он угодил прямо в защитный экран, раздался какой-то страшный свист, звон и треск, от которого у Васьки в груди заклокотало, а кулаки сжались так, что костяшки на пальцах стали пепельно-белого цвета.
Васька стоял в овраге, вжимаясь босыми ступнями в горячий песок. И когда танки подошли к самому обрыву, Васька зажмурил глаза.
Стальные монстры угрожающе нависли над оврагом и остановились. Из башни одного появился офицер и начал отдавать команды. Тут же к краю подбежали автоматчики, раздалась очередь, но даже когда фонтанчики взметнулись возле Васькиных ног, он не дрогнул, не пошатнулся. Тело сделалось деревянным. А чтобы было не так страшно, он вспомнил: мамин тёплый хлеб и как они с отцом водили коня к реке. Как он бегал босиком по холодной росе. И как играл с соседскими ребятами в прятки. Вспомнил о спелой малине, такой сладкой и сочной, что когда её ешь, поневоле жмуришь глаза! И Васька подумал: «Вот бы сейчас нарвать в саду этих вкуснейших ягодок. Пусть даже горсточку, но таких крупных и красивых, что кажется, они могут вернуть то время, где мама и папа. Что они могут подарить новую жизнь…» Вот только в этом году она ещё недозрелая. Когда танки, дёргаясь и урча, стали отъезжать назад, а следом отходить и пехота, Васька сел и заплакал. И слёзы у него лились ручьями. Такие жгучие и солёные, что на грязном лице оставались полосы, ярко-белые, как от мела на школьной доске.
Пока Васька сидел на дне оврага и утирал слёзы, а немецкие танки перестраивались в походную колонну, советские солдаты форсировали реку Дон. Последним переправился инженерный взвод во главе старшего лейтенанта Клименко. Они ещё вели работы по минированию подъездных путей к реке, когда услышали, что западнее завязался бой. И мысленно Клименко благодарил того, кто подарил им драгоценные минуты.
Денис Макурин
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
