Я шла по тоненькой тропинке к церкви и нервно куталась в тонкий плащ. Святые угодники, первый день осени, а так холодно… А всего два дня назад была удушающая жара…
Мне очень хотелось верить, что небеса чувствуют моё состояние, и эта резкая перемена наступила в унисон смене счастья на отчаянье и холодную решимость, бушевавшую сейчас где-то у меня внутри.
Да они читают мои мысли! – пронеслось у меня в голове, когда раздался оглушительный гром и хлынул ливень. Я поскользнулась на мгновенно размокшей дорожке и упала.
Вот, – подумала я сидя на мокрой холодной земле. – Вот моё ближайшее будущее… Но если небеса считают, что могут меня остановить таким образом, они ошибаются…
Я встала, пытаясь закутаться в промокший плащ. Мои волосы разметались по лицу, дождь хлестал по щекам, но я продолжала идти, не зная, что толкает меня вперёд – страх, боль, отчаянная решимость, страсть или что-то другое. Oh, see the storm is threatening my very life today, if I don’t get some shelter, I’m gonna fade away…
Но вот я дошла до высокого забора, окружавшего церковь.
Храм ждёт прихожан в любое время…Дорога к Богу всегда открыта…
Как бы не так!
Нищие, вечно торчащие под воротами в надежде получить милостыню, попрятались в здании. Ворота были заперты.
Опять!
Я в отчаянье смотрела на казавшиеся хрупкими резные ворота и понимала, что не смогу преодолеть их.
Это… Это железная маска, скрывавшая его от меня. Его лицо… Всегда казалось мне злой маской… Злобный мальчишка… Злой мужчина, возможно разбойник и убийца …
Только я нащупывала нить, соединяющую нас, только мне казалось, что он сейчас скажет мне что-то важное, касающееся только нас двоих, как неосторожное глупое слово слетало с моих губ, и его лицо становилось холодным и замкнутым. Так редко и так мало могла я с ним говорить… Чтобы не вызвать подозрений…
Я отвернулась от этого проклятого препятствия.
Сердце бешено стучало, я была просто вне себя от злости. Как подло! Когда я решилась на этот шаг, какой-то кусок железа преграждает мне путь.
Ливень незаметно утихал. Я стояла и не знала, что мне делать – то ли уйти, то ли барабанить в ворота – вдруг кто услышит. Бесполезно… Наверное, у нищих сейчас обед, все послушники накрывают на стол… И он среди них… Трудно представить себе, что он выполняет всю ту грязную работу, которая предназначена только для слуг… Это как если бы у кошки нашей крестьянки среди слепых котят вдруг появился тигрёнок…
Тут я услышала голос вдалеке. Женский, громкий и недовольный.
– Проклятый сорванец! Где тебя носит!.. А ну-ка возвращайся домой! Я тебе устрою, бродяга, еретик малолетний!..
– Да, – горько усмехнулась я, – так ты сына не дозовёшься… Заигрался, наверное, а потом спрятался от дождя в укромном местечке…
Как я любила раньше убегать от всех… Вечером, когда наши люди были заняты делами, я прибегала сюда, подглядывала за нищими, которые делили заработок. Мне было любопытно и непонятно, почему они дерутся за монеты, которыми мой отец мог заполнить церковь доверху…
Как я могла об этом забыть?! Мой любимый тайный ход…
Сорвав капюшон, дрожа от холода, я быстро зашагала мимо церковного забора. Маленький лаз. Для детей и худеньких подростков. Для вечно голодных нищих. Нищих, живущих на пожертвования прихожан. И опять меня обожгли воспоминания…
После молитвы в церкви мы с матерью всегда давали деньги служителям, собирающим подаяния. В этот раз мать заговорилась с одной из богатых прихожанок, и деньги пришлось отдавать мне.
Он обходил всех с корзиной для монет, подошла и моя очередь. Я взглянула ему в лицо – и узнала… По его взгляду я поняла, что и он меня узнал. Столько времени прошло! Быть такого не может!.. Как бы мне всё это не показалось… Мы ведь были детьми… Да и за тот короткий миг – разве мог он меня запомнить?!
Я чуть не уронила эти проклятые деньги… Мне казалось, все в церкви смотрят на нас… Но всё обошлось. Он поклонился мне и пошёл дальше.
Уходя вместе с матерью, я чувствовала на себе его взгляд… Мне казалось, он меня ненавидел…За то, что я узнала его. За то, что вспомнила… И не выдала…
Я пролезла в едва заметную дыру в ограждении. Немного ещё пройтись – и я у дверей отца-настоятеля.
Я постучала в маленькую дверцу, расположенную далеко не с парадной стороны церквушки.
Никто не открыл. Моя решимость сразу покинула меня. Какую глупость я совершаю? На что я надеюсь?
Маленький мальчик вдруг появился из-за угла. Это было настолько неожиданно, что я вздрогнула. Мальчишке было лет семь.
– Ты ещё постучи, да погромче, – заявил он. – Стучите, и вам откроют. Мама мне всегда это повторяет. И святой отец говорит на проповедях по воскресеньям.
– Ты откуда взялся? – спросила я.
– Я потерялся, – серьёзно глядя на меня, сказал мальчик. – играл с другом, потом начался дождь. Друг побежал домой, а я не захотел.
– И где же ты был всё это время?
– В коровнике. Чужом. Там тепло. А хозяева в дождь и носа из дому не покажут.
– Иди домой, а то мать уже испереживалась вся.
– Не-а. Нет, она меня исколотит. Я лучше убегу. Ночевать буду в коровниках.
Я не знала, что ему сказать. И вдруг испугалась. Что с ним может произойти?.. Он выберет такой же путь как тот, к кому я пришла. Если убежит… А если останется?.. Будет вечно гнуть спину на моего отца?
Откуда взялись эти мысли?
– Иди домой, малыш. Мать ждёт тебя.
– Ага, – сказал он, – с ремнём. Ну, я пошёл… Ты постучи всё-таки. Может, они правы, и тебе откроют.
– Ладно.
– А ты красивая, – сказал он мне на прощанье. И исчез в холодном сумраке.
Да, – грустно улыбнулась я сама себе, – не от мальчишки хотелось бы сейчас услышать эти слова…
…Я помню первую встречу. Первую и единственную. Неужели такое возможно? Когда одна-единственная встреча резко пересекает твою жизнь, и ты не в состоянии оставаться тем же человеком. Ты в один миг взрослеешь. И никогда не можешь вернуться назад. Никогда…
В тот день мать приказала мне забрать молоко из коровника. Одна из служанок заболела, а я чем-то провинилась. Мать захотела унизить дочь, уравнять с крестьянами. Она не раз обзывала меня крестьянским ребёнком. Но разве это унижение? Я понимаю теперь то, что чувствовала лишь интуитивно тогда – некоторые из них, хоть и грубые, хоть и необразованные – куда добрее и мудрее, чем мои родители. Именно за это мать не любила меня и не любит до сих пор.
Я пошла за молоком. Уже подняла кувшин и могла бы его не заметить. Но ему, видно, стало совсем худо и он, стиснув зубы, застонал от боли.
Я испуганно посмотрела в сторону и увидела подростка, лежащего за какой-то утварью, увидела его белое, как полотно, лицо и тёмные, почти чёрные, глаза. Поставив молоко, я подошла поближе.
Худенький и, похоже, довольно высокий мальчишка лет 16, весь избитый и пораненный, почему-то очутился в нашем хлеву. Я не могла поверить своим глазам. Стояла, смотрела на него и боялась пошевелиться.
Я не знаю, как у меня хватило ума ему помочь. Видно, шатание вместе со святым отцом по окрестностям дало результат. Я видела, как духовник пытался лечить «помилованных» после очередного бунта крестьян, а отец то печалился, то радовался моему увлечению, надеясь вскоре спровадить непослушную дщерь в монастырь, да и к тому же мать постоянно жаловалась на меня.
Я перевязала ему раны, принесла поесть. Вряд ли ему было до еды. Сначала он просто наблюдал за мной, потом привстал, опёрся спиной о стену. Затем произнёс:
– Убирайся.
Я опешила.
– Это как? Это мой коровник.
У него не было сил ответить.
Он смотрел на меня с ненавистью, и я вдруг поняла – ему стыдно, что я вижу его слабым, обессиленным, почти плачущим от боли. Принимающим помощь от дочери богатого сеньора. Потерпевшим поражение.
Что за поражение, я узнала чуть позже.
Я оставила его самого. Я знала, что наши слуги ему помогут. Кое-кто из них видел, как я несу еду.
Он исчез так же внезапно, как и появился. Этот мальчишка – сын обедневшего феодала. Его окрутил нынешний друг моего отца. Спустили всё его состояние. Вдвоём. Потом дали пинка под зад. Он же не друг придворной знати, зачем с ним знаться? А тот взял, да и повесился. Плюнул на жену и детей – и повесился. А этот мальчишка – его сын – хотел убить того самого друга моего папочки, который всё и придумал.
…Если бы я не провинилась, то не пошла бы за молоком. И не встретила его. Никогда. И никто бы не посмотрел на меня таким ненавидящим взглядом… Как могут пути двух людей пересечься случайным образом и изменить всю жизнь?..
Я только подняла руку, чтобы постучаться, как дверь открылась.
– Добрый вечер.
– Ты пришла… Я знал это… – его грустные мудрые глаза изучали меня.
– Да, я пришла. Впустите меня, святой отец.
– То, что ты задумала – грех.
– Почему это? Я хочу лишь поговорить с ним.
– Он убийца и преступник.
– Кто сам без греха, тот пусть первый бросит в меня камень! Так вы говорили?
– Он был среди тех, кто пытался убить твоего отца год назад.
– Не судите, да не судимы будете. Это тоже ваши слова! И, к тому же… Вы нарушаете тайну исповеди, отче.
– Он сказал это не на исповеди.
– Так почему же вы не выдали его?
– Он попросил убежища у церкви… Я не могу его выдать… Иди, пока ты не совершила грех. Ты хочешь помочь тому, кто будет в аду гореть за свои преступления… Ты его не спасёшь, дитя моё… Не в этот раз…
Он знал… Он знал… От него…
– То, что идёт от сердца, не может быть грехом, святой отец… Впустите меня!
– Я не могу… Я не могу, дочь моя… Я же знаю тебя от самого рождения, уходи! Послушай меня! Ты же всегда слушала…
– Не в этот раз, отче. Вы ведь все эти годы были мне настоящим отцом… Но не в этот раз… Я тоже прошу убежища…Не у вас, у церкви…
Он замолчал. Потом долго всматривался вдаль. Я опустила голову, но всё равно прекрасно знала – он впустит.
– Раз так… Я не могу тебе отказать… Только он не захочет тебя видеть…
– Это моё дело…
Я переступила порог. Мои волосы были всё ещё влажные от дождя, плащ промок насквозь, и мне пришлось его снять.
Я соврала. Я не могла просить церковь укрыть меня. Только у человека я могла просить убежища, только его я могла попросить укрыть меня от всего мира. И он, как и церковь, не сможет мне отказать. If I don’t get some shelter, I’m gonna fade away…
Елена Настоящая (Луганск)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
